Текст книги "Президент нищих (СИ)"

Автор книги: Денис Белоногов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

   На несколько секунд он замолчал, словно собирался с мыслями, затем продолжил. Никто так и не нашел в себе сил прервать его. Они лишь молча, понурив голову, внимали его словам.

   – И все же вы продолжаете барахтаться, как та лягушка в банке со сливками. Чего ради? Что дает вам силы? Думаете дожить до лучших времен пальцем о палец не ударив? Думаете все как-то само выправится? Найдется Мессия, что приведет вас к лучшей жизни? По прежнему наивно надеетесь, что есть какой-то высший фильтр и он не допустит к власти кого попало? А вы когда-нибудь задумывались, кто на самом деле вами руководит? Вы почему-то считаете, что там наверху, где принимаются решения, сидят лучшие люди страны, самые умные, самые мудрые, самые достойные – лучшие представители, элита страны. Уж им видней как следует жить. А раз у них там ни черта не получается, то и дело вовсе не в них, а в том, что по другому видимо никак и нужно терпеть, и надеяться, что когда-нибудь будет лучше.

   Только вот... Если и был какой фильтр, то я его не видел. А время великих государственных деятелей ушло. То-ли народ устал, то-ли вывелись. Но скорее всего причина гораздо проще – технический прогресс избавил от необходимости завоевательных войн, теперь не нужен авторитет от бога, чтоб вести за собой несметные легионы. Да и вызовы времени стали помельче, справится и заурядный клерк. Не нужны люди, одной своей волей способные изменить мир и историю планеты? Все устали от потрясений, всем подавай спокойный быт. Ушла эпоха героев, как самых сильных воинов, которые не хуже пехотинца могут работать оружием, настала эпоха великих болтунов и проходимцев. В один прекрасный момент стало ясно, что людей, которые шли во власть ради высшей цели, чтоб толкать народы к лучшей жизни, достигать величия для наций – их просто не стало. Наверно они, как герои мифов, просто растворились, ушли на покой, и свято место оказалось пусто. А значит кто первый сел на трон, тот и главный. И пока других достойных кандидатов не было, его заняли местоблюстители мелкого пошиба, мошенники по сути. Но никто не заметил подвоха, ведь говорили они красиво, вели себя ретиво и бойко. И я, наверно, из их числа.

   Утром я встаю и готовлю себе завтрак, немного читаю газету, смотрю телевизор. Затем иду на работу. Стыдно признаться, но утром мне тяжело удержаться и не заснуть. Я немножко дремлю на работе. И весь аппарат покорно ждёт, они думают, что я не знаю, но я знаю и ничего не могу с собой поделать. Потом мы катаемся по городу, иногда дальше, снимаем сюжеты для ТВ, их нужно очень много, чтоб не дай бох кто-то на секунду не отвлекся от экрана. Пока они смотрят, их мысли лениво дремлют, время от времени напоминая, что нужно поесть. Это, кстати, они тоже делают у экрана.

   Так вот. Бывают и другие дела, но в основном, потом меня везут домой. Я ужинаю, сижу перед телевизором, листаю газету.

   Я тут подумал... себе-то я не принадлежу, я как наемный актёр, играю то, что скажут.

   Он замолчал и уставился на своих пленителей. Кто-то рассеяно озирался по сторонам, кто-то старательно прятал взгляд, были и те, кто сокрушенно прятал лица в ладони.

   Астроном задумчиво смотрел на него, откинувшись на стуле. Он не выглядел растерянным, не сокрушался, на его лице не было и печати сожаления, как у всякого человека достойно прожившего свои годы и не растерявшего убеждений, ни разу не пошедшего на сделку с совестью. Могло даже показаться, что его мысли за пределами этой комнаты, если бы не сосредоточенный взгляд, который не оставлял сомнений, что он размышляет. Наконец Астроном заговорил.

   – Вы либо очень хорошо играете свою роль, либо и правда совсем отрешились от реальности. Многое из того, что сказано вами, ранит. С какой-то частью, я готов согласиться. И все же это бред усталого старого циника. Все что вы сказали лишь выглядит как сложившаяся, устоявшаяся традиция, неоспоримая, непоколебимая истина. И все же это не так. В этом мире есть место героям. А впрочем это совершенно не важно. Выберемся ли мы сами или кто-то нас выведет. Встретим ли мы новый день при солнечном свете или в сырости подвала. Сотрет ли вас тлен или сметет бурный поток молодости. Здесь и сейчас важно, как будет важно всегда – не потерять себя, на забыть о лучшем в себе, о достоинстве, не разменять их ради сиюминутных слабостей... Поэтому мы отпускаем его – на последних словах он повернулся к людям.

   – Нет. Этого не стоит делать. Мы не можем просто отпустить его – возмутился тот, что привел Президента к сопротивлению.

   – Должны – коротко, но с добродушной прямотой ответил Астроном.

   – Как бы нам не пожалеть об этом – сокрушался тот.

   – Как бы нам не пожалеть о непоправимом. Мы можем уйти от преследования, но не сможем уйти от себя. Идемте – с этими словами он встал из-за стола и вышел в коридор.

   Старик-Президент остался один в комнате. Люди, не глядя на него, отходили от комнаты. Через дверной проем он наблюдал как они возвращаются к своим обычным делам. В общем зале начинали расставлять столы, все собирались к ужину.

   Наконец старик встал и тихо вышел в зал. Он покряхтел, словно хотел что-то сказать. Лишь пара соседей устало взглянула на него. Он сделал несколько шагов в сторону выхода и на секунду замер, словно еще надеялся, что его остановят. Но никто не шелохнулся. Медленно прошел он через зал и когда уже был у самого выхода, то снова обернулся к ним.

   – Знаете, я бы и сам с удовольствием остался у вас. Устал я от этой работы. Но думаю вам еще один рот тут без надобности, самим есть нечего. Не держите зла.

   Он неловко махнул им на прощание и вышел вон.

   За дверью его встретила отвратная погода. Капал противный мелкий дождь. Серые тучи заволокли небо. Он вышел из переулка и направился в сторону, где дома становились все выше, а улицы все шире. Пересекая один за другим перекрестки, он двигался в сторону центра. Туда, где, как он ожидал, должен быть этот самый центр. На одном из перекрестков он увидел полицейскую машину медленно курсирующую вдоль улицы, словно в поисках чего-то. Ее маячки ярко мерцали. Он устало махнул им рукой. Через пару секунд, машина резко сорвалась с места и понеслась в его сторону. Они подъехали вплотную и из нее выскочили пара полицейских. Один из них, дрожащим от возбуждения голосом, вызывал по рации подмогу и осматривал окрестности. Другой посадил Президента на переднее сидение, укутал одеялами и включили печку на полную мощность. Редкая удача для полицейских. Теперь они взлетят по карьерной лестнице. Системе нужны такие люди.

   Через некоторое время над местом где они находились залетали вертолеты. Из всех переулков, как черти из табакерки, выскакивали черные автомобили, мигом запрудив все улицы в округе. Охрана тут же проводила его в машину скорой помощи, где его тщательно осмотрели, напичкали уколами, объяснив, что для тонуса и положили отдыхать в камеру для восстановления. Мягкий теплый свет лился на него от ламп, а тело согревалось. Скорая немедленно тронулась. Он лежал, укутанный в одеяла и наслаждался уютом. Через несколько минут усталость свалила его и он уснул.

   Он пришел в себя в медицинском кабинете. Он понял это безошибочно, по мерно гудящему оборудованию. Похожее он уже видел сегодня в клинике. Или не сегодня? Сколько он проспал?

   Он отогнул край белоснежного одеяла, благоухающего ароматом чистейшего хлопка. Рядом с ним, в кресле, сидел человек, с виду такой же старый. Из его подбородка торчала седая бороденка, которую он размеренно поглаживал, словно это его успокаивало. Он напряженно всматривался в показания приборов и даже не заметил, что Президент проснулся.

   – Долго я проспал? – спросил Президент.

   – О, вы проснулись, господин Президент. Как вы себя чувствуете? – спросил тот с явным облегчением.

   – Я в порядке – ответил Президент – Долго я спал? – повторил он вопрос.

   – Нет. Пару часов. Это был короткий, стимулирующий сон, в медицинских целях. Вы ничего не пропустили.

   – Можете позвать мою помощницу?

   – Поверьте, для Вашего же блага Вам следует отдохнуть. Я рекомендую отложить все дела.

   – Я в порядке и не собираюсь спорить. Если вам кажется, что мне нужно отдохнуть, вколите что-то стимулирующее и давайте закончим этот разговор.

   – Это совершенно излишне. Если Вы настаиваете, я позову вашу помощницу. Она все это время просидела за стеной.

   Старый доктор открыл дверь в палату и выглянул в коридор.

   – Барышня... Президент вас ожидает. Вы можете войти.

   В коридоре раздалось быстрое цоканье и в кабинет влетела его помощница.

   – Господин Президент. Как вы себя чувствуете?

   – Я в порядке и оставьте это. У нас много дел. У меня намечена речь, а я позволил себе проваляться... некоторое количество драгоценного времени.

   – Вы не хотите ничего отменять? – в ее глазах была смесь страха и восхищения.

   – Вы все поняли верно. Сообщите всем, что планы остаются в силе. Более того, то что я сегодня пережил, навело меня на мысль, что именно сейчас, как никогда, я нужен своей стране. Меня распирает от того, что давно следовало сказать. Так что собираемся. У нас впереди много дел.

   Внутри огромного зала было очень светло. Тяжелые хрустальные люстры, словно гроздья винограда, смешивающие дневной свет из окон и софиты сотен ламп в сказочные переливы, свисали с потолка, украшенного богатыми фресками. В полукруглых, сводчатых нишах между высоких, в два человеческих роста, окон, на пьедесталах стояли бледные гипсовые и желтоватые каменные бюсты философов древности, политиков прошлого и победоносных полководцев. По периметру, мимо ниш и окон, зал опоясывала гранитная дорожка, вниз от которой, с уменьшающимся радиусом спускались ряды ступеней, до круглой площадки в центре зала. Гранитный пол площадки устилал круглый шерстяной ковер тончайшей выделки с золотым плетением. И прямо посередине ковра, буквально вырастая из него, располагался массивный стол, больше напоминающим огромный черный брусок. Во главе стола располагалось величественное кресло с изящной резьбой, украшенное зеленым сукном и позолотой. Расходясь от кресла с обоих сторон, вокруг стола стояли резные стулья, внешне не отличимые от кресла, но заметно меньше, хотя и так же богато украшенные. Около них, в ожидании, выстроились мужчины и женщины в строгих костюмах, судя по всему министры, генералы в зеленых мундирах с погонами, соревнующимися между собой в обилии золота, несколько представителей религиозных конфессий, одетые по последней религиозной моде со всеми атрибутами их веры в руках, влиятельные бизнесмены в дорогих золотых очках с благородным затенением и элитными часами на запястьях, чтоб хоть чем-то отличаться от чиновников, щеголяющих в не менее статусных костюмах. Общественных деятелей и других видных представителей творческой интеллигенции определить не составляло труда. Они стояли обособленной кучкой и что-то живо обсуждали, жеманно жестикулируя при разговоре и интеллектуально хмуря брови и морща лоб. Но стоило первому лицу государства войти, как они тут же вставали на задние лапки, демонстрируя недюжинное воодушевление, нарочито подобострастно улыбались и аплодируя. Обычно их не подпускали слишком близко к Президенту и они довольствовались самим фактом посещения этого мероприятия. Дополняли картину, внешне неотличимые друг от друга, как близнецы, охранники в черных костюмах и непроницаемых для света очках, заслоняющие своими широкими спинами каждый оконный проем в зале.

   Когда он вошел, все присутствующие, неторопливо в пол голоса, разговаривали. Но при его появлении умолкли и нанесли на лицо личину благопристойности, воодушевления и легкого восторга. Зал наполнился не громкими, но дружными аплодисментами. Президент уверенной походкой прошел сквозь зал, не останавливаясь и не обращая внимание на приветствия. Через массивные черные двери, уже распахнутые ему на встречу.

   – Господа, минутку внимания – прокричала помощница президента – заседание Госсовета переносится. В сложившейся ситуации принято решение сразу перейти к обращению Президента. Прошу всех занять свои места в зале для церемоний.

   Присутствующие, недовольно, ропща, но все же потянулись нестройной толпой в зал.

   Президент вошел в зал для церемоний. Этот зал был гораздо больше предыдущего. Он не был так богато украшен, но и создавался он с одной единственной целью – выделить того единственного, что занимал кафедру на сцене. Ярко подсвеченная софитами, с огромными экранами по обеим сторонам, что дублировали для всех изображение говорящего со сцены, она безусловно была центральным местом в зале. Президент проследовал к кафедре на сцене. Легко взлетел по ступеням и занял свое место. Белая мраморная кафедра была обильно украшена золотом и несла герб государства на лицевой стороне. Он окинул зал взглядом и удовлетворенно кивнул. Десятки рядов кресел уже собрали практически полный зал. Люди в креслах сидели абсолютно бесшумно, словно это было частью плана великого режиссера. Это были чиновники рангом поменьше. Президент обратился к толпе вытекающей из предыдущего зала:

   – Ну же, господа, не заставляйте себя ждать!

   Кучка избранных степенно рассаживалась в первом ряду. А множество помощников сновали между кресел, рассаживая их согласно иерархии и четкого распорядка. Когда наконец движение успокоилось, Президент поприветствовал собравшихся:

   – Добрый день, Господа. И Дамы! – улыбнулся он, как нестареющий дамский угодник.

   Женщины в зале очарованно защебетали. Остальные присутствующие закивали, а те, что, в соответствии с иерархией, находились поблизости от сцены, даже позволили себе подойти вплотную к сцене и приветствовать Президента лично.

   Наконец, когда с прелюдией было покончено, Президент принял серьезный вид и снова занял место за кафедрой.

   – Очень рад, что в столь непростое для нашей страны время, вы нашли в себе и силы и время, чтоб посетить мое обращение к нации. Думаю в первую очередь это обращение направлено к вам, как к цвету нации.

   Зал наполнился оглушительными аплодисментами.

   – Спасибо, спасибо – он поднял вверх обе руки, призывая собравшихся к тишине.

   На кафедре уже лежала заранее подготовленная речь.

   – Дорогие сограждане! – начал он торжественно.

   Он перевернул лист и взглянул на текст. Это была не та речь, которую он готовил. Впрочем, даже беглого взгляда хватило бы, чтоб понять общий смысл и тон обращения и воспроизвести его на камеру. Такое бывало и раньше. Но почему-то именно сегодня, эта грубая подмена раздосадовала его и выпустила на свет его мелкую мстительность. Время шло, а он все медлил. Пауза слишком затянулась. Он поднял взгляд и посмотрел на людей в зале. На их лицах читалось напряжение и настороженность. Некоторые переглядывались и обменивались короткими замечаниями, словно тоже заметили заминку. Он поднял взгляд выше, над собравшимися. Яркий свет заставлял его щуриться. Буквы на листе упрямо не хотели стоять на одном месте, разбегаясь в разные стороны. Рука тянулась к влажному лбу, но лишь усилием воли он не позволил ей подняться. Хотя она все же предательски дернулась. Кажется никто не заметил. Но заметил он. Как же жарко, так хочется расстегнуть галстук. «Нельзя. Терпи. Где я? Что я здесь делаю?». Люди в зале снова начали аплодировать, выражая поддержку. И он заговорил:

   – Дорогие сограждане! Я знаю о всех ваших желаниях и чаяниях. Знаю, в какой-то момент мы потеряли связь с реальностью, забыли о вашем существовании. О существовании народа, на чьих плечах создано и держится наше богатство, наше процветание. Верю, что без социально справедливости, нет у нас будущего. У нас не будет развития, а только прозябание на свалке истории. Пришло время и нам обратить свой взор к народу, раскрыть для него свои объятия, вкусить с ним хлеб и разделить горести!

   Он сделал паузу. Вымуштрованный зал, сначала нерешительно – отдельными робкими вспышками аплодисментов, а затем громогласно, заполнил своды бурными овациями.

   Президент, освещенный лучами софитов, казалось наслаждался поддержкой зала, как проявлением его величайшего фурора. Звук этих «волн» ласкал его слух. Он слушал их, не в силах поднять руки, не в силах остановить. Но, не обласканный слух заставил его остановиться, а гулкая пустота, там, где раньше было место желаний и помыслов, стремлений и упорства, граничащего с упрямством. Там где вскипали самые амбициозные планы, самые смелые мечты. Стремление превзойти себя и своих предшественников. Там где раньше черпал он страсть и силу для работы, теперь была вязкая тишина. Аплодисменты постепенно стихли, давая продолжить, но Президент безмолвствовал. Самые настороженные и пугливые начали озираться по сторонам, не зная как реагировать и ища поддержки. Время текло очень медленно. Наконец тишина стала настолько невыносимой, что кто-то не выдержал и подскочив с места, снова начал хлопать. Новые и новые люди в зале поднимаются на ноги и вливаются в стройные ряды хлопающих. Крики поддержки вторят аплодисментам в зале.

   Президент, восхищенный этой поддержкой, снова почувствовал небывалый подъем. Он горделиво поднял подбородок, словно устремляя взор к вершинам, что неминуемо будут покорены. Стать вновь вошла в его поникшее, сжавшееся тело. Он подобрался, вытянулся в струну, кажется даже прибавил в росте. Решительным жестом он сорвал верхнюю страницу речи, лежащей перед ним и начал читать. Чем сильнее и уверенней гремел его голос, тем реже он обращался к листам лежащим внизу, тем явственней проступали в голове слова, что долгие годы он повторяет с трибун. Такие близкие и понятные, такие естественные и удобные.

   Подул свежий воздух. Кажется кто-то все же заметил микроскопические капельки пота, что выступили на его лбу. Теперь гораздо легче. Он с новыми силами и упоением продолжил оглашать, заученную бесчисленными повторениями, речь.

   Когда но закончил – зал неистово ревел от восторга.

   Он обернулся назад, туда, где пара больших экранов замерла в моменте наивысшего торжества его выступления.

   Его лицо, такое бывает лишь в самом расцвете сил, когда ты уже не молод, но по прежнему тверд и силен, когда силы твои, еще значительные, расточаются через призму мудрости и опыта. О, это торжество в глазах. Бесконечная уверенность в безграничности твоих возможностей, в собственном величии. Как блаженно это чувство.

   Команда, что все снято, вырвала его из восхищенного оцепенения. Люди, его почитатели и самые преданные поклонники, хлынули на сцену. Множество знакомых, таких близких, понятных и даже по своему родных лиц, окружили его – выражая благодарность, уверяя в вечной преданности и почитании, восхищаясь и признавая за ним единственный пример и мотив их жизни. Он пожимал их руки, говорил с ними, благосклонно шутил, упиваясь этим моментом.

   Затем охрана неторопливо и деловито оттеснила почитателей и его вывели из зала. Ему нужен был отдых и покой.

   Зал постепенно пустел. Лишь сгорбленные старухи, уборщицы, деловито и спесиво собирали мелкий мусор в зале. Время от времени перекидываясь соображениями, что за всю свою славную и продолжительную карьеру, они не видели больше мусора, чем здесь и сейчас.

   Лишь двое остались в зале.

   – Нет. Ты слышал? Он снова внес изменения в речь. Мы ведь все написали как следует. Строптивый старик... – презрительно сказал один. Он развалился на стуле, сложив руки на груди, а его ноги, закинутые одна на другую, покоились на бархатном зеленом сукне соседнего стула.

   Второй как-то рассеяно кивнул, словно его мысли были сейчас где-то далеко.

   – Он по прежнему так нам нужен? – снова заговорил первый.

   – Люди ему верят. Нам это и нужно – снисходительно улыбнулся второй, наконец выйдя из раздумий.

   – Люди? А они нам зачем?

   – Да, без них все было бы гораздо проще. То, что мы продаем могут извлечь и сами покупатели. Мы же продаем лишь права на извлечение. Люди в таком количестве нам действительно не нужны. Но они есть и с этим нужно как-то работать. Просто поверь. Как тут все устроено, это оптимальный вариант. Мы держим их впроголодь, так они более податливы. Но есть один важный момент, если их перестать кормить совсем, будет только хуже. Лучше тебе не знать куда они придут, когда им нечем будет накормить своих детей. По этому он нам и нужен. Он символ того, что принято называть государством. Пока есть яркий символ – есть государство и слепая вера в него, а если символ убрать, то последствия не заставят себя ждать и будут очень неприятными.

   – И все таки не понимаю, такие сложности. Любой из нас мог бы делать это сам.

   – Сам? Ха. Я не настолько тебе доверяю, чтоб позволить такое – он похлопал его по плечу.

   После чего они дружно рассмеялись и вышли. Лампы в зале гасли одна за другой и только большое, по отечески доброе и мудрое лицо, смотрело им вслед с двух огромных экранов.

   За дверью шумел телевизор. Он вошел в комнату и осмотрелся. Он дома, все по старому. На телевизоре крутили хронику его спасения. Куча бойцов в черных костюмах и масках штурмовали здание, в котором его еще недавно держали захватчики. Штурм прошел быстро. Несколько взрывов, вынесших оконные рамы. Короткие очереди спецназа. Дым, пыль взлетевшая в воздух. Сутолока у входа. Рваные кадры с камер установленных на шлемах бойцов. Отборный мат. Стрельба куда-то вперед, в дым, от бедра, не прицеливаясь. А затем запустили журналистов. Вот они ходят по комнатам здания, снимают поверженных экстремистов. Мертвые. Пыльные от взрывов. С неестественным положением тел. Кровавые пятна от пуль. Рядом стволы, новые, блестящие, смазанные. Горки гранат, аккуратно сложенные чтоб отбиваться как можно дольше. Журналисты с пылом рапортуют, что террористы повержены, а Президент спасен и теперь ему ничего не угрожает. И снова по кругу, новости сообщают, что Президент был похищен, но благодаря профессиональной и слаженной работе специальных служб, теперь он в безопасности.

   Он тяжело сел в кресло. Вспышки света с экрана создавали уродливые тени в полумраке комнаты. Стрелки механических часов, на стене, застыли около 24 часов. Секундная стрелка слабо вздрагивала, пытаясь сделать еще шаг, но безвольно падала назад. Тени от стрелок пульсировали на белом циферблате, словно старались пронзить часы, окончательно прервать свой ход. Он отвел взгляд, снова заставив его бесцельно блуждать по комнате. Под рваными вспышками комната силиться быть другой, но уже не в состоянии измениться. Слишком долго ничего в ней не менялось, слишком поздно. Даже подброшенная пыль, как стайка потревоженных птиц взмывает вверх, отлетает чуть в сторону и безмятежно опускается. Этих птиц уже не согнать с насиженных мест. Взгляд касается фотографии на стене. Старая, выцветшая. Улыбки людей на ней, вытягиваются в уродливые гримасы. Он не в состоянии узнать этих людей, так давно она сделана. Он даже не уверен есть ли там он.

   Его старая комната уже не могла быть источником жизни, она состарилась вместе с ним. Давно в ней не звучал смех, давно не было душевных разговоров. Эта мысль зародилась в нем не сейчас. Настолько давно, что уже похоронена под нагромождением мусора жизни. В голове пустота, которую хочется заполнить мыслями. Но они не рождаются, неужели мысли тоже стареют и умирают. Лишь изредка он вспоминает что-то, немного крутит мысль в голове, но она истончилась как он сам, такая же неторопливая и блеклая. Ему скучно с этой мыслью, она не доставляет ему радости, своим развитием и ростом, она не обрастает деталями и подробностями.

   Когда ты молод мысли витают в твоей голове, как сумбурный клубок, как стайка мелких птах, что задорно носятся в небе. И тебе так хочется навести порядок в мыслях, придать им строгость и систему, очистить голову от нагромождения этого веселого беззаботного потока чувств и радостей, от вязких изматывающих тревог. Ты буквально вожделеешь пустоты, чтоб построить новый правильный порядок. И вот ты стар, и у тебя в голове вожделенная пустота, но что-то ты не счастлив. У тебя не просто нет сил уже что-то возводить. Не осталось материала, кирпичиков. Всё же мысли, это бурный поток. Можно изменить русло, можно устроить запруду, заставив русло выйти из берегов или ограничить русло узкими рамками, ускорив поток мысли, но нельзя осушать реку.

   Эта комната сильно напоминает ему, что он стар, но непреодолимое желание снова укрыться здесь, манит его не смотря на то, что он мог бы найти покой и уют в любом месте дворца. Что-то блеснуло под шкафом. Он сполз с кресла и на карачках подполз к шкафу. Он протянул руку под шкаф и сгреб ладонью наружу. Острые уколы пронзил пальцы. Он извлек наружу осколки старого зеркала, с облупившейся фольгой позади стекла, обмотанные пылью и паутиной. Он разбил его тогда, когда впервые, несмотря на весь его макияж и безупречные костюмы, он увидел, что он просто старик. Он так возненавидел себя, что в сердцах разбил зеркало кулаком. Убрать осколки было некому и он смел их ногой под шкаф.

   Он, устало пыхтя, встал с колен и вернулся в кресло. Осмотрел свою руку. Несколько капелек крови проявилась на ладони. Ничего страшного. Даже приятно. Он еще жив, кровь внутри еще течет, хоть и давления ее уже не достаточно даже для приличного кровотечения.

   Мерзкие стенания журналистов вырывали из размышлений. Он устало поморщился и взял пульт со стола. Выключил телевизор. Тяжелая вязкая тишина мигом заполнила комнату. Глаза постепенно привыкали к темноте. На секунду ему показалось, что тишина заполнила даже его череп, он не чувствовал разницы между внутри и извне. Он прислушался к своим мыслям. Ничего. Легкий укол страха пронзил сердце. С усилием выдохнув, он вытеснил страх, не дав тому развиться и захватить нутро. Лишь еще упорней прислушался к себе, обратив все свое внимание вовнутрь. Нужно попытаться что-то вспомнить, может это поможет? Зрительные образы прошедшего дня вспыхнули и пронеслись в темноте перед лазами, не оставив после себя и единого следа. Ни тревог, ни волнений – пустота. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул. Почувствовал, что его мышцы напряжены. Расслабился и обмяк в кресле. Где-то глубоко, или далеко он услышал подавленные голоса или щебет птиц, он не разобрал. Когда-то давно он слышал их так часто. Их так не хватало, но он не мог представить, что это за голоса и как снова их услышать.

   Может стоит поискать их в прошлом, откуда их отголоски еще доносятся. Он встал с кресла и снова подошел к шкафу. Открыл и порылся внутри. Да где же он. Старый фотоальбом. Вот и он. Он вытащил его из шкафа и вернулся в кресло.

   Он щелкнул выключателем и теплый персиковый свет, небольшим пучком, осветил мягкий бордовый бархат альбома. Золотым тиснением на нем было выведено одно слово «Память». Он открыл обложку. Старая желто-серая фотография на первой странице. На ней два человека. Его отец и мать. Он вспомнил их. Такие молодые, им там намного меньше, чем ему сейчас. Он перелистнул страницу. Еще одно черно-белое фото. Это уже он. Такой юный. Совсем еще мальчик. Он сидит на кресле и улыбается. Кажется с трудом понимая, что происходит, зачем его посадили в кресло и просят не шевелиться. Ведь он так хочет побегать с другими мальчишками. Следующее фото. Он возмужал. Уже взрослый парень. На нем гимнастерка, так складно сидит. Он подтянут, так и пышет силой и здоровьем. Вся жизнь еще впереди и так хочется покрасоваться. Он листает страницы, а с ними этапы своей жизни. Фотографий все больше. На них все больше людей. Институт. Друзья. Вечеринки. Прогулки по улицам. Первая девушка. Пройдет совсем немного времени и она станет его женой. Работа, путь который определил его дальнейшую жизнь. А затем первая дочь. Чуть позже вторая. И на одной из страниц он нашел ту фотографию, что напомнила ему то, что он так давно забыл. Такая яркая, совсем не выцветшая, она живо напомнила ему тот день. Они сидели на сочной траве, на в фоне уютного леса, рядом с женой, с двух сторон обнимая девочек, сидящих перед ними, такие счастливые и довольные. Этот снимок они сделали на берегу реки, когда они праздновали день рождения старшей дочери. Незадолго до его первых политических успехов. Кажется это был последний день рождения, когда они были вместе, были семьей. Потом все закрутилось и времени на них уже почти не оставалось. Может по этому тот день рождения остался в его памяти.

   Утром, когда их дочь в ожидании подарков проснулась раньше обычного, они уже сидели возле ее кровати, украшенной воздушными шарами и разноцветными лентами. На подушке лежал подарок в красочной упаковке. Она быстро открыла его. Внутри оказалась горсть конфет. Для нее это стало полной неожиданностью, она даже опешила и решила, что родители что-то напутали. Они тогда переглянулись с супругой, разыграв оплошность, и попросили дочь помочь найти ее настоящий подарок. Она нашла его в коридоре. Красный велосипед. С огромным золотистым бантом на руле. Ее счастью не было предела. Затем они завтракали в кафе. День был такой теплый и солнечный, что было жалко проводить его в пыльном городе. Они быстро собрались и уехали из города. В один из природных парков, на берегу реки. Весь день они гуляли по лесу, катались на лошадях, купались в реке или грелись на солнышке на берегу, подъедая предусмотрительно захваченные съестные припасы. К ним даже прибился маленький котенок, который выбежал к ним из леса, видимо на аромат пищи и счастливый смех. Он так понравился девочкам, что остаток дня они таскали его на руках, передавая друг другу по очереди и когда пришла пора ехать домой, стыло очевидно, что теперь в их семье появился питомец. Слабые отголоски этого смеха он и услышал из глубин своей памяти.

   Он взял телефон и набрал номер. На том конце что-то щелкнуло. Затем раздались гудки. Он прижал трубку к уху и терпеливо слушал. На том конце не отвечали. Он ждал до тех пор, пока после очередного щелчка на раздались короткие гудки. Он положил трубку, а затем снова снял ее. Снова набрал номер – другую комбинацию. Снова гудки. На этот раз ему ответили.

   – Привет. Это папа. Я вас не разбудил?

   Некоторое время он с виноватым видом слушал в трубке.

   – Нет, ничего срочного. Просто тяжелый день. Хотел узнать как у вас дела.

   – Что? Уже поздно? Извини. Твоя сестра не отвечала, а мне очень хотелось снова вас услышать. Вы давно не звонили. Вот я и решил уточнить все ли в порядке.

   – Все хорошо?... Ладно, прости. Спокойной ночи... А, прости, еще секунду. Твоя сестра, она обижается на меня? Я давно ее не слышал...