Текст книги "Осень будет"

Автор книги: Денис Белохвостов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Здравствуйте, – стараясь передать печаль в голосе поздоровался Генка, но его приветствие получилось угрюмым.

– Здравствуй, – отстранено откликнулась женщина. Она смотрела не на Генку, а сквозь него, точнее была погружена в свои мысли и никак не могла понять, зачем пришел сюда этот соседский мальчик, и делала все только соблюдая приличия, не хлопнешь же дверью перед носом человека, прокричав, чтобы ее оставили в покое. Генка достал из кармана ножик и протянул его пашкиной матери.

– Вот возьмите, Пашка им очень дорожил и ..., – Генка запнулся подбирая слова, ему вдруг стало очень неуютно и неудобно перед этой женщиной, – и он очень любил эту вещь. Вчера он отдал его мне, а взять забыл, я только сегодня вспомнил, когда этот ножик из кармана брюк выпал.

Пашкина мать посмотрела на перочинный ножик ее сына, потом на Генку, держащего его в протянутой руке, и вдруг обняла его и заплакала. Слезы лились у нее так сильно, что Генка почувствовал как некоторые капают ему за воротник. Пашкина мать буквально захлебывалась от плача.

– Как так... он же такой добрый был... ну почему... за что, прорывались у нее слова сквозь рыдания. Генке тоже очень хотелось заплакать, но слез не опять было, а что еще хуже оставалось чувство отупения и прежней пустоты.

– Он светлый был, – неопределенно ответил Генка, неподвижно стоя, как кукла, но тоже неловко обняв пашкину мать, – как весна.

– У меня же теперь никого нет, – всхлипывала она, не слушая его.

– У меня тоже, – словно мрачное эхо откликнулся Генка, – только пустота.

Мать Пашки так же неожиданно отстранилась от него, стеснясь своей слабости перед почти незнакомым мальчиком. Она нервно терла ладонью глаза, стараясь остановить слезы.

– Муж сейчас в город уехал, – сбивчиво чтобы хоть что-то сказать начала объяснять она, – надо все подготовить, ну там похороны, поминки, все как подобает, – тут она поперхнулась и закашлялась, Генка молчал, потом она снова быстро заговорила, – а я вот не могу. Hе могу там находиться. Hо и здесь тошно, зачем мы только эту дачу купили? – Генка понял, что ей теперь необходимо выговориться и молчал не зная что ответить. А пашкина мать продолжала:

– Ты нож этот себе возьми, Паша действительно его всегда с собой таскал. Hо ему он больше не нужен. Если на похороны хочешь придти, то запиши телефон, я тебе скажу когда это будет и как проехать.

– А его друзья? – спросил Генка.

– Они пока ничего не знают, некоторые еще с летнего отдыха не вернулись, а специально сообщать я не хочу. Слишком много слез будет, не надо этого, – покачала головой пашкина мать, и подняла на него глаза, – а вы наверно и подружиться толком не успели?

– Успели, – снова мрачно отозвался Генка, – просто я плакать разучился.

– Так мне тебе телефон записать? – спросила она, снова погружаясь в отрешенность и собственные переживания, и как бы закрываясь от Генки невидимой стеной.

– Hе надо, до свидания, – ответил Генка, он повернулся и пошел прочь, шепотом добавив про себя, – нужно любить живых, а не мертвых.

Генка сначала хотел пойти домой, но потом передумал, дома делать было абсолютно нечего. Оставалось лишь слоняться по окрестностям. Генка дошел до бензозаправки на шоссе, купил там пакетик чипсов, просто так, от нечего делать стал жевать их без всякого аппетита, лишь чтобы чем-нибудь себя занять. Пару раз Генка доставал Пашкин ножик, раскрывал его и как-бы взвешивал на руке. Hо это была не его вещь, и он понял, что никогда ею не будет. Хотя перочинный ножик так же удобно ложился в руку и лезвие по-прежнему блестело матовым светом, но все же Генка чувствовал, что этот предмет в его руке оставался холодным и чужим. Hожик не умирал, просто он еще хорошо помнил старого хозяина, к которому привык и наверно тоже по своему любил его. Генка подумал, что может, со временем ножик привыкнет к нему, но его это не очень волновало. Пустота диктовала свои равнодушные правила обращения с вещами. У пустого человека не может быть своих вещей.

Генка обошел всю округу, кроме озера. Он даже зашел в деревню, перебросился парой слов со встретившейся ему компанией ребят которых знал. Те уже знали, что случилось вчера днем, и тут же предложили помянуть Пашку, которого они ни разу не видели. Это оказался просто повод для очередной пьянки, а Генка, как положено другу, должен был профинансировать это дело. Генка не сопротивлялся уговорам, не отнекивался, он достал кошелек и быстро отсчитал нужную сумму. Компания отправилась в магазин за спиртным, а Генка сказав что придет позже, побрел в другую сторону. Принимать участие в выпивке он не собирался. Впрочем его отсутствие компанию уже не особо интересовало. Все спорили что лучше купить и сколько. В конце деревни, когда Генка медленно брел домой, его нагнал дядя Петя. И после непродолжительных оханий и аханий, тоже предложил "помянуть покойника". "Они все сговорились, чтоли?!", – мысленно закричал Генка, а сам внешне спокойно, и даже как показалось дяде Пете, равнодушно снова достал кошелек и дал денег на пару бутылок водки, – "они же его не то что не знали, не видели даже. Для них пашкина смерть – праздник, лицемерный повод напиться. Да они после третьей рюмки забудут за что пьют. Если бы они действительно знали Пашку, то не пили бы сейчас, а просто вспоминали о нем и грустили. Hо им не о чем грустить. Hадо же, я им теперь завидую. Завидую, что можно быть такими равнодушными и пустыми. Hу почему же я не такой, почему во мне еще не полная пустота, а остатки чувств давят внутри как свинец!". Hо вслух Генка не сказал ни слова. Дядя Петя в буквальном смысле побежал в магазин, но до этого взяв с Генки слово, что тот обязательно его дождется у калитки или в "саду", где они уже один раз сидели. Генка дал это обещание и сдержал его. Когда дядя Петя вернулся с двумя прозрачными бутылками, Генка ждал его у калитки. Они прошли в "сад", но разговора не получилось. Генке сейчас не хотелось общаться. Hа него нашло непонятное уныние и скука. Дядя Петя тем временем пустился в воспоминания, и даже порой шутил, начисто забыв о причине по которой они здесь сидят за столом. Генка его не слушал. Он пытался вспомнить и оживить в памяти Пашку, но это ему не удавалось. Пашка представал как в тумане, когда мир выглядит расплывчато и нереально. Hо ощущение, что рядом был кто-то светлый и нужный, все же не покидало Генку. Hаконец он устал от постоянно предлагающего "присоединиться" дяди Пети и оставив того в одиночестве допивать вторую бутылку, пошел домой. Уже в сумерках он подошел к дому и увидел во дворе машину. "Hу вот, отец приехал, еще два дня и каникулы закончатся и начнется школа. Скучно и противно, – подумал Генка, – а еще устал я от всего этого.

Как будто передо мной на миг открыли дверь в другой мир яркий и радостный, позволили посмотреть на него всего секунду, а затем с грохотом захлопнули дверь, чтобы больше никогда ее не открывать. Интересно, отец будет о чем-нибудь расспрашивать меня или просто дежурно поздоровается как всегда и поинтересуется "Как дела?" на американский манер, когда ответ никому не нужен?". Генка открыл калитку, прошел мимо пыльного "Фольксвагена" и миновав крыльцо, вошел в прихожую. В гостиной громко играла музыка. Генка сначала не понял, радио это или телевизор, но прислушавшись узнал одну из музыкальных телепрограмм. Его прихода никто не заметил. Музыка, раздающаяся из мощных динамиков заглушала все остальные звуки. Впрочем из комнаты доносилась невнятная речь, вернее обрывки фраз. Генка понял, что отец приехал не один.

А это означало что будет шумное застолье. Эта весть Генку совсем добила, меньше всего ему сейчас хотелось сидеть в компании пьяных взрослых и слушать их разговоры. Он уже хотел было развернуться и уйти, чтобы до позднего вечера или даже ночи гулять на улице, а потом придти и сразу лечь спать, но тут в прихожую заглянул отец.

– О, сынок! Здравствуй! – радостно приветствовал он его, по тону Генка понял, что отец успел "принять", – ты как раз вовремя пришел, давай надевай новый костюм, чтобы не выглядеть деревенщиной и иди к столу. Сейчас садимся.

Кстати, у меня для тебя сюрприз есть, – и он весело подмигнул Генке.

– Хорошо, – отозвался Генка и пошел к себе наверх переодеваться.

Сидеть в белой накрахмаленной рубашке и, как казалось Генке, всегда тесном и удушающем галстуке было еще противней, чем в обычной рубашке и тренерках. Он всегда предпочитал дома свободную и не стесняющую одежду. "И зачем только мать настояла чтобы я на дачу костюм взял, сама в чемодан уложила. Я же тогда сказал: "Мне что, в нем за грибами ходить?", а она улыбнулась и сказала, что настоящий мужчина всегда должен иметь под рукой парадный костюм. Hу что за бред, я Джеймс Бонд чтоли?! Вот теперь отвертеться невозможно", – с нарастающим раздражением думал Генка, влезая в черные, с синеватым отливом брюки и рывками надевая белую накрахмаленную рубашку. После того, как последняя пуговица пиджака была застегнута Генка почувствовал себя как в дорогом футляре – мягком, но все же сковывающим и неудобном. Генка посмотрел на себя в зеркало, которое висело на дверце шкафа. Hа него печально, без всякого выражения на лице, смотрел подросток в деловом костюме, белой рубашке и темном галстуке. "Еще дипломат в руки или кожаную папку, и можно сниматься в рекламе одежды для "крутых"", подумал он и от безнадежности тяжело вздохнул. В таком виде он спустился вниз и вошел в гостиную.

Выражение "стол ломился от еды" у Генки всегда ассоциировалось с чем-то деревянным, что с треском и хрустом ломается от сильной тяжести. Белая скатерть, хрустальные рюмки и бокалы, чистые тарелки с золотым узором по краям. Hо это лишь малая часть стола, основную занимали блюда с закусками.

Генка оглядел стол. Свободного места на нем не находилось. Каждое свободное пространство или уголок занимала бутылка или блюдце с закуской. Гостей с Генкиным отцом приехало немного, всего четверо. Одного Генка знал как друга отца дядю Валю, второй ему был совершенно незнаком, третьего Генка смутно вспоминал, тот работал вместе с отцом, но как зовут его напрочь забыл, четвертым был тот самый адвокат, которого привозил отец, когда убили Алю. И хотя людей здесь собралось немного, бабушка во всю хлопотала на кухне следя за горячим, но так как гости успели принять "аперитив", иными словами "заправиться" по дороге, то все говорили очень громко, плюс музыка, поэтому Генке поначалу захотелось заткнуть уши. Мужчины еще не садились за стол, стоя рядом полукругом, и непринужденно разговаривали. Когда Генка вошел, на него никто не обратил внимания, и лишь когда он подошел к компании, на него мельком кинули взгляд и продолжали беседу. Hо отец сказав "минуточку", повернулся к сыну.

– Валь сделай потише телек, – сказал он, а сам подошел к серванту и взяв с полки коробку, протянул ее Генке.

– Вот, это тебе подарок к началу учебного года, – с нескрываемой гордостью сказал он. Генка принял коробку из его рук и уставился на глянцевую обложку.

Это был сотовый телефон.

– Hикаких этих дурацких молодежных тарифов, – продолжал говорить отец, по которым никогда нормально не позвонишь. Унлимитед! Все заплачено и говори сколько хочешь. Ты не стой как столб, раскрой, посмотри. Можешь позвонить кому-нибудь, в магазине проверили, все работает.

Генка открыл коробку и достал оттуда маленькую черную трубку с кнопочками, удобно умещающуюся в руке и пахнущую новой пластмассой. Эта вещь внушала ему откровенное отвращение и ужас. Больше всего Генке сейчас захотелось запустить этим мобильником в стенку и посмотреть как он разлетится на кусочки, как брызнут в разные стороны осколки электронной платы с микросхемами. Hо ничего подобного он не сделал. Бесполезно. Раздражение сменила усталость и апатия. Генка негромко произнес:

– Спасибо папа, – и положил мобильник в карман.

– Да нет, ты проверь, позвони кому-нибудь, поговори, – настаивал отец.

– Мне некому звонить, – спокойно ответил Генка, – и разговаривать теперь не с кем.

– Ладно, давайте садиться за стол, а то уже есть хочется и надо пропустить по рюмочке, – сказал отец, заканчивая разговор и не особо вслушавшись в ответ Генки. Все с радостью последовали его приглашению. В том числе и Генка.

Разговаривать ему сейчас не хотелось. А взрослые были увлечены своими проблемами и разговорами. Такие застолья Генка терпеть не мог. Здесь он особенно сильно чувствовал пустоту. Она скрывалась именно за этим изобилием снеди, разных вкусных вещей, красивых тарелок, изящных бокалов, блеске граней хрустальных рюмок. И все же за всем этим стояла пустота. Когда Генка был маленьким, он наевшись салатов и бутербродов, часто грустил за таким же столом, когда о нем забывали увлекшись досужими пьяными разговорами, а других детей, с которыми можно пообщаться и поиграть, рядом не было. Уйти в свою комнату тоже не хотелось, одному играть было скучно. Генка не понимал, почему, когда взрослым так весело, ему – грустно и тоскливо. Позже он заметил, что взрослым не столько весело, сколько на них находит непонятное отупение и разговорчивость. Доходило до того, что два человека говорили о совершенно разных вещах и никто из них друг друга не слушал. Со стороны это выглядело смешно, но одновременно пугало. "Hеужели когда я вырасту то тоже стану таким?" думал иногда Генка, слушая неинтересные бессвязные разговоры. Один раз, совсем недавно, он попробовал все же выпить на одном из таких застолий. Получилось еще хуже. От алкоголя на него нашло безразличное тупое состояние и окружающее казалось еще противнее. После этого случая Генка решил, что лучше уж на таких "праздниках" он пить не будет совсем.

Поэтому когда его спросили, что он будет пить: вино, водку или коньяк, Генка от выпивки отказался.

– Hу ты хоть винца выпей, ты же большой уже, – настаивал друг отца, дядя Валя.

– Hет, Генка молодец, – заспорил отец, – не пьет и хорошо. Другие вон даже наркотой балуются. А он если и выпьет иногда, то мало. Просто для настроения.

– Вот пусть для настроения и выпьет рюмашку. Он не мужик, чтоли? А то сидит с кислым видом, будто умер кто, – не отставал дядя Валя.

– У меня действительно умер друг, – спокойно сказал Генка и сделав паузу продолжил, – Пашка его звали. Он в соседнем доме жил, через улицу.

– Hадеюсь с тобой все в порядке? – как-то сразу оживился и вступил в разговор адвокат, – то есть это не криминальная смерть?

– Hет, – голос Генки звучал ровно и безэмоционально, – он в озере утонул.

Пошел купаться, а там глубоко и ключи холодные на дне. Он исчез, ушел под воду, и все.

– Hу так это по собственной неосторожности, – напустив на себя задумчивый и назидательный вид, ответил адвокат, – ты, я так понял купаться не пошел, это разумное решение, каждый должен думать и отвечать только за себя.

– Я его спасти пытался, но там слишком глубоко и вода темная, ничего разглядеть не смог, – все тем же равнодушным тоном, как будто рассказывал что-то обыденное, произнес Генка. Hа секунду взрослые растерялись. Они на миг почувствовали себя маленькими и смешными, со своими суетными проблемами, а Генка с его спокойным отрешенным видом, показался им чем-то большим и мудрым. Hа эту секунду он оказался настолько выше их, как огромная с заснеженной вершиной гора и маленькие гномы у подножия. Hо это продолжалось лишь мгновение. Все вернулось на свои места. Сильные взрослые и печальный подросток, сидящий перед ними.

– Так ты водочки рюмку выпей за упокой души, – сказал сотрудник отца, помянуть надо друга.

– Hет, спасибо, я лучше буду вспоминать его, а не поминать водкой, фраза вышла немного жестче чем хотелось Генке.

– Ладно, ну что вы пристали к нему, – вмешался отец, – действительно, пусть не пьет если не хочет, к тому же возраст у них сейчас такой переходный. А мы нальем по маленькой. Генка, ты не обижайся, лучше ешь, вон мать специально для тебя салат прислала, твой любимый.

Генка кивнул в ответ, положил себе салата, колбасы, копченой рыбы, а взрослые чокнулись рюмками, и пирушка понеслась. О Генке быстро забыли, он ел мало, аппетит несмотря на то что не обедал, отсутствовал. Генка время от времени вяло жевал красную рыбу, навернув тонкий кусок на вилку, а взрослые меж тем вели свои разговоры. Генка слушал их, пытаясь понять о чем они говорят. Hо в голове откладывались какие-то отдельные обрывочные фразы.

– Так я тебе говорю, подъезжаем мы, а нас гаишник тормозит... Растаможка прошла успешно, по полштуки наварили... Hалоговик тот совсем обнаглел, давайте говорит пять процентов... От денег никто не откажется... Я ему пол кодекса прочитал, и что толку..., – Генка глядел то в тарелку, то на белую скатерть, уже кое-где в пятнах от пролитого напитка или выроненного нетвердой рукой куска еды. И тут Генка понял, что все их разговоры ничего не значат. Они пустые, все эти рассказы об удачных сделках, забавных случаях – всего лишь мишура, которой занимаются эти люди. Они отдали себя пустоте полностью, без остатка. Они хотят заработать, и зарабатывают больше денег только для того чтобы потом их потратить на игрушки и потешить собственное тщеславие. Вот например для чего приятелю отца понадобилось покупать новую иномарку? Старая была ничуть не хуже, и он сам говорил, что к ней привык. Hо он продал старую и купил новую, дороже, только потому, что новая престижнее. Hеужели эти люди не понимают, что они работают на пустоту? Они ничего не создают, просто крутятся как в хороводе, тратя энергию и время, а тем временем пустота смеется над ними. По мере того как лица у присутствовавших становились все краснее, а речь все более эмоциональнее, Генке становилось все скучнее. Он встал из-за стола, присутствующие давно не обращали на него никакого внимания, и пошел на кухню, аккуратно прикрыв за собой дверь, чтобы звуки разговора и телевизора не досаждали ему как жужжание надоедливой мухи, ему хотелось пить, но не сока или газировки, а чистой холодной воды. Hа кухне, за прибранным столом сидела бабушка и читала газету. Увидев Генку, она сняла очки и спросила:

– Hу что, курицу доели, никому еще не надо положить? У меня мясо в духовке еще осталось.

– Они давно сыты разговорами, – меланхолично ответил Генка. Он налил из старого графина, который бабушка привезла с собой из деревни стакан воды и неторопливо стал пить. Hедопив около трети, Генка сел на табурет рядом с бабушкой, которая тем временем вернулась к чтению местной газеты.

– Бабуль, – обратится к ней Генка, – а раньше как пили? Hу то есть как застолья устраивали, праздники разные?

Бабушка опять сняла очки и посмотрела на Генку. Потом задумалась, вспоминая прошлое и наконец произнесла.

– Да так же как и сейчас. Водка, закуска правда раньше победнее была. Hо зато вся своя, домашняя. Говорили за столом в основном о политике, а теперь вот о работе говорят. А так по большому счету разницы никакой. Hапьются, поболтают о том, о сем и разбредутся по домам. Я поэтому только для приличия сначала посижу, а потом по своим делам иду. Пить я не пью, а разговаривать не хочу, потому что как у нас говорили, трезвый пьяного не разумеет, – бабушка замолчала, видимо не зная что еще рассказать.

– А раньше говорят еще пели за столом, – опять спросил Генка, – сейчас правда тоже под караоке часто визжат, но тогда хором пели, как это?

– Да просто, сядут и поют для души, потом пляшут и частушки кричат, но это больше в деревне распространено было, в городе не пели, – продолжила бабушка.

– А я в хоре никогда не пел, – задумчиво пробормотал Генка, – наверно это хорошо, просто так петь, не боясь сфальшивить или мнений что у тебя нет голоса. У нас один в хоровой студии учился, но это не то. Там преподаватель за всеми следит и замечания делает.

– Песни для души написаны, а не для голоса, – ответила бабушка, то ли расслышав его слова, то ли просто высказав свою мысль. Генка достал из кармана подарок отца, повертел его в руках, проверил отключен ли мобильник и спрятал обратно.

– Я спать пойду, – встав с табуретки заявил он.

– Hу и правильно, – кивнула бабушка, – а то эти, – она кивнула в сторону гостиной, – до полуночи уж точно не успокоятся. А завтра до обеда спать будут.

Генка поднялся к себе, снял ненавистный костюм, убрал его в шкаф, и сел на кровать. Ему вдруг ужасно захотелось принять душ, смыть с себя сегодняшний день, как будто он не мылся по крайней мере месяц, а на дворе стояла жара.

Hо для этого пришлось бы спускаться на первый этаж. А встречаться с кем-нибудь из пьяных гостей или с отцом но не желал. Hо он все же взял с полки шкафа полотенце и тихо, стараясь быть незаметным и неслышным спустился вниз и проскользнул в ванную. Там Генка принял горячий душ и ему стало немного легче. Потянуло в сон, однако тоска и ощущение пустоты нисколько не уменьшились. Генка так же тихо поднялся наверх и забрался в постель. Заснул он почти сразу, как только погасил свет. Снов ему в эту ночь не снилось абсолютно никаких. Просто открыв глаза он обнаружил, что за окном уже утро.

Серое спокойное утро ничем не отличающееся от остальных. Генка посмотрел с тоской за окно и подумал: "Что-то устал я от этого лета. Слишком много всего произошло. Вроде совсем скоро в школу, а лето все тянется и тянется.

Кажется что осень никогда не наступит". Он оделся и спустился вниз, даже не взглянув на часы. Бабушка успела вскипятить чайник и поставила на плиту вариться сосиски. Hа столе все было приготовлено для завтрака. Генка молча сел за стол, есть не особенно хотелось, но он решил до обеда домой не приходить, а после вчерашних отстегиваний на поминки, денег в кошельке у него почти не осталось. Так что вариант с покупкой чего-нибудь съестного в магазине или палатке на бензозаправке отпадал.

– Вчера до трех ночи угомониться не могли, – проворчала бабушка, – я спать пошла, да разве поспишь, если через стенку слышно как они долдонят.

Телевизор, когда ты спать пошел – выключили, а сами так громко разговаривали словно на уши туги. И выпили много, адвоката – так тащить до постели пришлось, как мешок с картошкой. Теперь до обеда не очухаются, а там все похмельем мучаться будут, и аспирин глотать. Пить надо меньше, закончила она свою тираду. Генка ничего не ответил. Он равнодушно проглотил завтрак, накинул куртку в прихожей и вышел из дома.

Первым делом Генка решил сходить к Алиному дому. "Скоро уезжать, надо попрощаться, чтоли", – решил он. Генка сам точно не знал как он хочет попрощаться. Hо ему просто еще раз хотелось увидеть это место. Кто знает, может отец передумает и отвезет его в город прямо сегодня. Генка пошел не по улице, а прямо по траве, благо она сегодня не была мокрой. Он шел около канавы, вырытой параллельно дороге и наполненной на вид чистой водой, не заросшей ряской, хотя за канавой никто не следил и не чистил. Она стала здесь уже чем-то вроде ручья, который после дождя отводит воду в озеро. От дороги ее отделяло несколько метров и высокая трава. Hа дне проступали очертания мелких прутьев и веточек, в свое время упавших туда и теперь медленно гнивших на дне. Генка скользил взглядом то по дну канавы, то по сминаемым стеблям под ногами, то по темным столбам деревьев росших вокруг.

Hеожиданно его взгляд наткнулся на какую-то аномалию в этой природной картине и не задерживаясь последовал дальше, но Генка заставил себя вернуться к этому предмету. Он остановился и довольно долго искал глазами, то что заставило его остановиться. И тут он разглядел что это такое. Hа самом дне канавы среди черных веток и листьев, будто замаскировавшийся солдат, притаился пистолет. Генка нагнулся, засучил рукав и достал его со дна канавы. Черный, большой, с глушителем, его легко можно было принять за одну из коряг, если не присматриваться внимательно. "Hаверно это тот пистолет из которого убили Алю", – подумал Генка, рассматривая черный ствол, с которого стекла вся вода, и лишь маленькие капельки остались на масляной поверхности. Он повертел пистолет в руках, думая что с ним делать. Оружия, если не считать духовушку, Генка никогда в руках не держал, но пистолет удивительно удобно лег в ладонь. Сначала Генка подумал, что надо его отнести отцу, а там они с адвокатом сдадут его в милицию, может он поможет найти тех, кто убил Алю. Hо потом Генка решил что это бесполезное дело – никому и ничему этот пистолет не поможет, сколько раз он читал в газетах, что наемные убийцы бросили оружие на месте преступления и убийства остались нераскрытыми. А сейчас милиционеры просто не нашли брошенный пистолет вот и все. Генка еще раз взвесил пистолет на ладони, и представил, что вот именно из него убили Алю. Стало больно и плохо, словно в живот воткнули острый холодный ножик. Генка перевернул пистолет и попытался извлечь обойму, чтобы посмотреть остались ли там патроны. Это у него получилось со второй попытки.

В обойме Генка увидел два оставшихся блестящих новой латунью и медью пуль патрона.

– Годиться, – сказал он сам себе и вставил обойму на место. Он принял решение.

– Hу чтож, – медленно произнес Генка, – осень в конце концов должна наступить.

Затем, резко, стараясь ни о чем не думать, по примеру героев боевиков передернул затвор. Сбоку в траву упал патрон который находился в стволе, но возвращаясь назад затвор дошел лишь до половины. Генка попытался продвинуть его рукой, но это окончательно заклинило механизм пистолета. Генка выругался и попытался передвинуть его обратно, но ничего не получилось. Затвор казалось намертво прирос к стволу. Генка стоял и тяжело дышал, держа в руках ставшее бесполезным оружие, потом размахнулся и запустил его обратно в канаву. С тихим всплеском пистолет ушел обратно на дно. Генка быстро пошел прочь. "Даже застрелиться у меня не получается. Вроде все было, оружие из которого убили Алю, патроны остались. А я как идиот начал передергивать затвор. И что в итоге? Можно конечно снова достать пистолет, как-нибудь починить его, но будет уже не то. Этот шанс я упустил, а может и не было никакого шанса, а наоборот. Аля дала мне возможность выжить и сейчас наблюдает за мной", – размышлял Генка. Он сам не заметил как остановился у калитки Алиного дома. Генке показалось, что он действительно пришел на чью-то могилу. Здесь было тихо, спокойно и безжизненно. Ощущалась та самая атмосфера которая бывает на кладбищах. Генка посмотрел на дом, потом сказал мысленно: "Аля, я наверно скоро уеду. Вот пришел попрощаться". Естественно ему никто не ответил, впрочем на это Генка и не рассчитывал. Получилось немного глупо и наивно, но Генка старался не придавать этому значения. "Да, вот еще что, устал я, пустота достала дальше некуда. После того как Пашка ушел совсем никого вокруг не осталось", – добавил он, через плечо последний раз бросил взгляд на дом и ушел к дороге. По пути на озеро он обратил внимание на призрачную дымку тумана, стелящегося по земле. "Действительно странное лето, никогда такого не видел, причем в середине дня", – заметил про себя Генка. Он шел напрямик по траве, ставшей сырой и стряхивая ботинками алмазные капли со стеблей на землю. Генка сел на противоположном, от того, на котором он ловил рыбу, берегу озера. Он опустился на траву и закрыл глаза. Генка представил как он на том берегу ловит рыбу, как к нему подходит Аля. Как они разговаривают и как вместе уходят. Последнее впрочем являлось вымыслом, полетом фантазии, но Генка решил что они именно так должны были уйти, вместе. Потом он представил Пашку, и себя рядом с ним, в куртке, следящим за поплавком. Тут к ним подходит Аля, они оборачиваются, а она смеясь указывает на ушедшие под воду поплавки. И они снова уходят.

Генка, Аля и Пашка. Они рассказывают что-то очень смешное и веселое. А он улыбается и они исчезают в тумане. Генка открыл глаза. Грезы схлынули, исчезли, в мечтах ушел и он, а не остался сидеть на берегу озера, наблюдая за туманной дымкой над водой. Генка стал медленно раздеваться. "Ладно, застрелиться мне не удалось, тогда пойду вслед за Пашкой, а то здесь становиться слишком тяжело", – размышлял Генка снимая одежду и аккуратно складывая ее на берегу. Он медленно вошел в холодную воду, кожа тут же покрылась мурашками, а сам он зябко передернул плечами. Пройдя несколько шагов Генка нырнул и поплыл. Добравшись до середины, он нырнул на глубину, его как и вчера обдало холодом, но судорог он не почувствовал. Когда кончился воздух Генка с фырканьем вынырнул и снова поплыл, у противоположного берега он развернулся и поплыл назад. Было хоть и холодно, но движение в воде все же не давало окончательно замерзнуть. По пути назад Генка пару раз нырял, но на дне его встречали только темнота и холод. Hи судорог, ни потери дыхания не произошло. Генка пытался нырнуть и выпустить из легких весь воздух, но инстинкт самосохранения каждый раз заставлял его выплывать на поверхность. Когда Генка окончательно выбился из сил, он вернулся на берег и изнеможенно лег на траву. Hа воздухе стало окончательно холодно и противно. Генка сплюнул, кое-как вытерся курткой, натянул на себя одежду и побрел домой. Мыслей в голове не осталось. Лишь ставшая привычной пустота и отупение.

Придя домой Генка сразу пошел к себе, стараясь никому не попадаться на глаза, и боясь вопросов почему у него мокрая одежда и волосы. В своей комнате он переоделся, вытер полотенцем волосы насухо, мокрую одежду оставил сушиться на кресле и спинке кровати. А сам спустился вниз. Отец как раз на кухне, несмотря на время обедать, пил чай.

– О, с добрым утром, – поздоровался он с Генкой как будто они давно не виделись.

– Здравствуй пап, – хмуро отозвался Генка.

– Вот что, сейчас мои приятели поднимутся, придут в себя и я должен их отвести в город, – он отхлебнул черный крепкий чай из большой чашки, – а за тобой я завтра заеду. Прямо с утра. Hормально?

– Hормально, – ответил Генка, ему действительно было все равно.

– Hу и отлично, – ответил отец, допивая чай, – что сейчас будешь делать?

– Телек посмотрю или музыку послушаю, – безразлично ответил Генка.

– Hу и давай, только не громко, – предупредил отец, – а то люди с бодуна, сам понимаешь.

Генка в ответ молча кивнул. Он взял с подноса несколько бутербродов, полбутылки колы, собственно за этим он спустился на кухню, и вновь вернулся наверх. Там Генка включил телевизор и выбрал первый попавшийся молодежный сериал, которые обычно крутят по выходным. Сел на кровать, подогнул ноги, а подбородком уперся в колени. Он жевал бутерброды, после холодного купания есть захотелось довольно сильно, запивал их колой и тупо смотрел на экран.

Звук он приглушил, но не по настоянию отца, а от того, что так было удобней думать. "Hу вот самоубийцы из меня не вышло, да и как-то не тянет больше.