Текст книги "Койот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе"

Автор книги: Дэн Гемайнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Дэн Гемайнхарт
Койот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе

© 2019 by Dan Gemeinhart

© С. Силакова, перевод, 2020

© ООО «Издательство «Розовый жираф», издание на русском языке, 2020

⁂

Посвящается четырем румбам моего компаса:

Карен, Еве, Элле и Клэр

Глава первая

Каких только дней не бывало – были дни хорошие и дни плохие, были дни ужасные и дни прекрасные, и, наверно, свой рассказ я могла бы начать с любого из этих дней: «Жила-была я, и вот в один прекрасный день». Или «в один ужасный день», или как вам больше нравится. Но, по правде говоря – а я всегда стараюсь говорить правду, – был только один день, с которого стоит начать.

Итак, все началось с Айвана.

Жила-была я, и вот в один ужасно жаркий день я вся вспотела. До моего тринадцатого дня рождения оставалось еще пять месяцев. Были мы тогда где-то в Орегоне. Если честно, я даже не припомню, как назывался этот городок, но точно знаю, что он в засушливой, знойной части штата, не у океана. На солнцепеке все вокруг было такое желтое и ослепительное, что, в какую сторону ни посмотри, приходилось щуриться. Асфальт на автостоянке у заправки отражал жару рикошетом – ощущение, что поджариваешься и сверху, и снизу. Наверно, почти всякий, кто ступил бы на этот раскаленный асфальт босыми ногами, сразу начал бы подпрыгивать, подвывая, но мои ступни привыкли ко всему, и я шагала, словно так и надо. Мокрая от пота футболка липла к спине. Моя коса, свисавшая почти до ремня на джинсах, с каждым шагом била меня по спине с каким-то хлюпающим звуком.

Продавец, увидев, что я босиком, начал было бубнить: «Мисс, вам сюда нельзя, потому что…» Но я и так знала, к чему он клонит. По всей Америке в магазинах на автозаправках действует драконовское, будь оно тысячу раз проклято, правило: «Босых и/или голых до пояса не обслуживаем». Я только рукой махнула, обрывая его на полуслове. «Знаю-знаю, – сказала, даже не замедлив шаг. – Я на минутку».

На этой конкретной заправке я раньше не бывала, но она ничем не отличалась от всех остальных, так что, в сущности, я побывала на ней уже миллион раз. На полках – упакованные в пластик продукты, которыми можно перекусить по-быстрому. Вдоль стен – холодильники со стеклянными дверцами, сверху донизу набитые газировкой, пивом и айсти. Обогнув железные стойки с вяленой говядиной и шоколадными батончиками, я подошла к сокровищнице, к пещере Аладдина – к слаш-машине. Вот она, гудит в углу рядом с кофемашиной и автоматом с газировкой. У меня потекли слюнки, едва я увидела этот слаш неоновой расцветки – целый вихрь сладкой ледяной стружки под огромным пластмассовым куполом.[1]1
  Слаш – холодный десерт из измельченного в стружку льда, пропитанного сиропом. (Здесь и далее – прим. переводчика.)


[Закрыть]

Перед машиной, задрав голову, глядя на слаш голодными глазами, стоял мальчишка. Мелкий совсем, лет семи-восьми, а глазел он на левую колбу с сиропом подозрительного розового оттенка, с этикеткой «Дикий арбуз».

– Это ты зря, – сказала я и встала рядом, взяла пустой стаканчик.

Мальчик резко обернулся:

– Что зря?

Я показала подбородком на слаш, в который он прямо-таки влюбился:

– Арбузный. Вообще не вариант. Когда тебе обещают вкус арбуза или банана, никогда не ведись – деньги на ветер. Кидалово.

Он недоверчиво сощурился: явно не поверил.

– Ну и ладно, – сказал он. – Все равно мне мама уже не разрешила. – И страдальчески запрокинул голову: – Но мне ужас как жарко.

Я взяла еще один пустой стаканчик, протянула ему:

– Бери. Я угощаю.

Мальчишка просиял:

– Взаправду?

– Взаправду.

Но он тут же сник, словно лампочка выключилась:

– Но мама не разрешила. Наверно, мне теперь влетит.

Я пожала плечами:

– Наверно, сегодня тебе все равно за что-нибудь влетит. Зато тебе перепадет стакан слаша.

Он секундочку помедлил – секунда выдалась на редкость короткая – и прямо-таки вырвал у меня стаканчик.

– Но я бы на твоем месте подумала, стоит ли брать арбузный, – добавила я.

Мальчик пропустил советы мимо ушей – мигом дернул за рукоятку, и в его стаканчик посыпался сверкающий розовый лед.

Я наполнила свой стаканчик слашем из другой колбы. Назывался он «Экзотический фруктовый микс» и был по всем статьям лучше «Дикого арбуза».

Пока мы шли к кассе, мальчишка оглядел меня с головы до ног:

– А одежда у тебя странная.

Я тоже посмотрела на свои драные синие джинсы и белую футболку с пятнами машинного масла:

– Да в принципе от твоей ничем не отличается.

– Во-во, – сказал он. – А я мальчик.

– Ну и что?

– А то, что мальчики и девочки не должны носить одинаковую одежду.

– Тогда беги переоденься. Я-то переодеваться не стану.

Он не нашел что ответить и вообще благоразумно промолчал: я ведь пока не заплатила за его слаш.

Расплачиваясь, я даже внимания не обратила на враждебный взгляд кассира, типичный взгляд «вали отсюда поскорей». Я давно к этому привыкла, как и к раскаленному асфальту под босыми ногами.

Мы с пацаном вышли, толкнув скрипучую дверь, обратно на солнцепек. На автостраде, не то чтобы близко, но и не очень далеко, грохотали машины.

Мальчишка жадно потянул через соломинку подтаявший слаш. Проглотил, почмокал губами, кивнул.

– Ну? – спросила я. – Как тебе «Дикий арбуз»?

Он задумчиво облизнул губы:

– Сладкий. Странный. На арбуз ничуточки не похож.

Я кивнула, попробовала свой отменный, честный – реклама без обмана – «Экзотический фруктовый микс»:

– Ну, усвоил? И больше не ведись.

Мальчишка мрачно посмотрел на неоново-розовую массу в своем стаканчике.

Я вздохнула. Грустно смотреть, когда мелким не везет.

И протянула ему свой стаканчик:

– Бери. Махнемся.

Он вытаращил глаза:

– Взаправду?

– А то. Мне вообще-то почти без разницы, – соврала я. – А тебе все равно влетит. Пусть уж за что-то, о чем не придется жалеть.

Мы поменялись стаканчиками, и я отхлебнула чуть-чуть «Дикого арбуза». Мальчишка уставился на меня.

– По-моему, – сказала я, – человеку, который изобретает сиропы для слаша, надо почаще есть арбузы.

Мальчишка кивнул. Я чокнулась с ним стаканчиками:

– Выше нос! Приятного аппетита.

Он сказал мне: – Спасибо, – а я ему: – На здоровье, – и тут он сказал: – Хочешь котенка? – а я проглотила переслащенный слаш, облизала губы, вытерла рукой подбородок и переспросила: – Чего-чего?

– Хочешь котенка? – повторил он. И указал рукой на обочину, где сидел мальчик постарше, а рядом стояла большая картонная коробка. – Мы их раздаем. Хочешь котенка?

Я покосилась на обшарпанный огромный желтый школьный автобус, стоявший у колонки на заправке.

Мне ни за что не разрешат держать кошку. Вообще не вариант. Я вздохнула.

И сказала:

– Ну ладно… Сходить хоть посмотреть.

Котят в картонной коробке было пятеро, и, когда я наклонилась и заглянула, они все запрокинули ко мне мордочки: огромные круглые глаза, треугольные уши – и, скажу я вам, сердце у меня дрогнуло.

– Ты кто? – спросил старший, а младший сказал: – Она купила мне слаш, – и старший протянул руку, а младший отдал ему стаканчик. Старший отхлебнул, причмокнул, кивнул и вернул стаканчик младшему. – Хочешь взять котенка? – спросил старший у меня. Да, эти двое были самые настоящие братья, как полагается.

Я снова покосилась на автобус, вопросительно подняла бровь. Никого – ни в автобусе, ни около автобуса.

– Ну-у… Пока даже не знаю. Все сложно.

Оба мальчика кивнули. У них были родители. Они знали, каково приходится детям.

– Ну, все равно, можешь подержать любого на руках, – сказал старший брат. – Тест-драйв!

Я поджала губы. Какие же они были симпатичные – малыши с пушистыми хвостиками и усатыми мордочками. Я задумалась: как бы провернуть дело так, чтобы мне все сошло с рук?

Котята замяукали – точнее, скрипуче запищали. Вот в чем загвоздка.

– Который из них самый тихий?

Братья, не задумываясь, указали на самого маленького – серый в белую полоску комочек пуха, забившийся в дальний угол коробки.

– С этим что-то не то, – сказал младший брат. – Остальные орут – не заткнешь. Но этот с самого рождения ни разу не пискнул.

– Серьезно? – переспросила я, одобрительно прижмурив глаза. – Такая кошка мне и нужна.

– Это мальчик.

– Правда?

– Да ты сама посмотри.

– Нет, спасибо. Поверю вам на слово.

Я присела на корточки, уставившись на этот молчаливый комочек серо-белой шерсти.

А он уставился на меня в ответ. Вид у него был очень серьезный. Даже глубокомысленный. Как будто он считает, что все шиворот-навыворот и это он должен решить, брать меня к себе или нет. С таким котенком шутки плохи.

Я поставила стаканчик на бордюр, залезла в коробку обеими руками и как могла бережно положила малыша себе на ладонь. И во мне все притихло, когда я почувствовала, как в моей огромной неуклюжей лапище трепещет живая душа. Хрупкие косточки, невесомый пушок и тороп‐ливый, лихорадочный стук сердца – вот и весь котенок.

Я поднесла его к лицу. Он таращился, широко раскрыв глаза, топорща уши. Но не издал ни звука. Не замяукал, не заскулил, не запищал, не стал вырываться. Мы заглянули в глаза друг другу глубоко-глубоко – я и котенок. И мое сердце с каждым биением все больше наполнялось любовью.

Вот что я вам скажу: когда мы встретились взглядом, что-то переменилось. Что-то сильно переменилось. Во вселенной либо стронулось с места что-то, слишком долго стоявшее без движения, либо наконец-то замерло на месте что-то, слишком долго не знавшее покоя. В любом случае хоть что-то переменилось.

Понимаете, в этот магазин на заправке я вошла одна. И вышла из него тоже одна – мальчишка не в счет. И так уже несколько лет: каждый день я входила в магазин на какой-нибудь заправке, одна, и снова выходила из него, одна. А в этот самый миг, на этом самом месте, держа на ладони котенка, почувствовала: все, баста, хватит с меня одиночества. Мое лицо оставалось спокойным, и, должно быть, никто, кто наблюдал за мной со стороны и не мог заглянуть мне в душу, ничего бы не заметил… но я-то вам скажу, что это все равно был грандиозный миг.

Котенок зевнул – широко раскрыл пасть, показывая острые иголочки зубов, шершавый серый язык и чуть ли не все горло.

– Да, – прошептала я. – Мы ведь созданы друг для друга?

– Ну, значит, хочешь его взять?

– Угу, – ответила я, и мои губы дрогнули в легкой улыбке. Ну, точнее, не только губы: постепенно в улыбке расплылось все лицо. – И не просто хочу, а очень хочу!

И это были самые правдивые слова за всю мою жизнь.

Вообще-то я знала, что мне никогда не разрешат оставить у себя этот теплый крохотный, чудесный комочек, который лежал сейчас у меня на ладони. Я точно знала, что услышу «нет, это не вариант», даже не сомневайся.

А еще я знала: когда моя проделка вскроется, кое-кому она страшно не понравится. Но в то же время я знала фразу, которую он то и дело повторяет: «Куда бы тебя ни позвало сердце, иди на зов без оглядки». А сердце определенно звало меня сюда, точнее, к кому-то, кто сейчас таращился на меня лазурными, еще лазурнее, чем слаш «Лазурная ежевика», глазами.

– А это что за чудик? – спросил младший брат у старшего, и я, хоть и не могла наглядеться в глаза пушистика, которого полюбила с его первого зевка, сразу поняла, о ком он говорит. Поняла, не глядя, но все равно обернулась посмотреть: ведь теперь мне надо прятать контрабанду – котенка.

Да, вот и он, во всей красе.

Коричневые джинсы – прореха на прорехе. Босые ноги, голый торс: в магазине его не просто откажутся обслуживать, а откажутся наотрез. Тощий, плечи костлявые, ребра пересчитать можно. Длинные лохмы зачесаны назад и стянуты банданой. И широкая, густая, как чаща, борода чуть ли не до ключиц. Орудуя скребком с длинной рукояткой, который можно бесплатно взять у колонки на заправке, он, приплясывая и насвистывая, счищал с лобового стекла автобуса прилипших насекомых. Ни дать ни взять «Экзотический фруктовый микс». Но он и на самом деле такой, каким кажется на первый взгляд: все честно, реклама без обмана.

– Это, – ответила я, прижав котенка к животу, пока кое-кто не заметил, – Родео. – Оба мальчишки недоуменно покосились на меня. – Он мой папа, – добавила я.

– Этот вот – твой папа?

– Ага, – и, пригнувшись, шепнула им: – Но вы ему не говорите, что я вам сказала, что он мой папа, ладно?

Мальчишки кивнули. Их перемазанные сиропом лица были серьезны. Да, на таких, как эти братья, можно положиться.

Я оглянулась на автобус, прижав котенка к животу. Родео телепался туда-сюда у лобового стекла, отплясывая танец мойщика. Если я хочу, чтобы котенок переместился с моей ладони в автобус, без подмоги не обойтись.

Я посмотрела на младшего брата: он деловито допивал слаш, не спуская глаз с Родео.

– Эй, можешь меня выручить? – Он удивленно насупился. – Сделай мне одолжение, – пояснила я, и он кивнул.

– Видишь задние окна автобуса, где шторы со звездочками?

– Ага.

– Это моя комната. Я тебя попрошу…

– Твоя комната? Вот прямо комната-комната?

– Ну да.

– Ты живешь в автобусе?

– Ну да. А чего такого?

– Я вообще никого не знаю, кто хоть немного жил в старом школьном автобусе.

– Ну а теперь знаешь, – и я передала ему котенка, бережно-бережно. – Давай вот о чем договоримся. Родео ни за что не согласится на этого котенка. По крайней мере вначале. Так что я иду вперед, вхожу в автобус, иду в свою комнату. Через минуту подходи с котенком под мое окно, вон с той стороны. Договорились?

Младший брат покосился на старшего. Тот пожал плечами, кивнул. Мелкий снова посмотрел на меня:

– Значит, сегодня нам обоим влетит?

Я ухмыльнулась.

– Наверняка. Ну и ладно: что-что, а котята и слаш точно стоят того, чтобы за них влетало. Можно потерпеть, – и я взяла солнечные очки, которые все это время свисали у меня с горловины футболки. Очки были огромные, в пол-лица, круглые, в коричневой оправе, с массивными пластмассовыми стеклами. Куплены за доллар на блошином рынке в Нью-Мексико, стоят своих денег до последнего цента. Я надела очки – считай, притушила слепящий свет солнца. – Готов?

– А то!

Я неспешно двинулась к автобусу, прихлебывая арбузный слаш с таким видом, словно у меня нет никаких забот.

Когда я потянула на себя дверь-гармошку, Родео, – он, сосредоточенно высунув язык, отскребал от стекла дохлого кузнечика, – оглянулся.

– А бананов нет, что ли? – спросил он.

– Нету, – сказала я, небрежно отдав ему честь, хотя, если честно, даже забыла посмотреть, были ли в магазине бананы.

– Тьфу ты черт, – сказал Родео, а потом улыбнулся мне той белозубой заразительной улыбкой, против которой я бессильна – всякий раз невольно улыбаюсь ему в ответ. – До следующей остановки, значит.

Я сложила руку пистолетом, понарошку выстрелила и поднялась по ступенькам в автобус, спокойненько, не спеша. Миновала пассажирские сиденья – мы почти все кресла сняли, но несколько рядов оставили, узкую койку Родео, прошла насквозь нашу гостиную, мимо привинченных к стене книжных шкафов, привинченного к полу дивана, мимо нашего огорода – растений в горшках на полках, привинченных к стене под окном. В окна мне было видно, как малыш идет к хвосту автобуса, прикрывая ладонью что-то маленькое и выпуклое у себя за пазухой, идет такой же спокойной, безмятежной походкой, как и я. В сторону Родео он даже не смотрел. Этот парень прирожденный ловкач.

Раздвинув занавеску, которая заменяла дверь, я вошла в свою комнату. Жарко, душно, но стоит тронуться в путь, станет прохладнее. Не мешкая, подошла к окну, отдернула штору. Вот и пацан: смотрит на меня снизу, разинув рот, на ладонях разлегся котенок.

Я взялась обеими руками за задвижки и опустила стекло, стараясь поменьше скрежетать. Мальчик встал на цыпочки, вытянув вверх руку с котенком. Тот свисал с его ладони.

– М-да, – сказала я. Даже высунувшись за окно, я не могла дотянуться до котенка – оставалось еще где-то полметра. – Погоди секунду.

Я отскочила от окна, огляделась. Схватила с крючка свою старую ковбойскую соломенную шляпу, сорвала куртку с проволочной вешалки, распрямила вешалку. Прицепила к вешалке шляпу за длинный плетеный ремешок, опустила это приспособление в окно.

– Давай, клади его в шляпу, – прошептала я. Парень так и сделал. Осторожно-осторожно я потянула шляпу с котенком вверх. Через секунду он уже был у меня в руках. Уставился на меня, довольный-предовольный, словно он каждый день залезает в лифт из ковбойской шляпы и так поднимается в школьные автобусы. С каждой секундой этот кот нравился мне все больше… хотя вообще-то и в первый момент понравился.

Я снова высунулась в окно.

– Спасибо за слаш, – сказал мальчик.

– На здоровье. Спасибо за котенка.

Мальчик только пожал плечами, и я подумала, что это самый уместный ответ.

Я услышала, как с грохотом и дрожью закрылась дверь автобуса. Через секунду завелся наш верный мощный дизельный мотор, моя комната заходила ходуном. Мальчик попятился.

– Ну, пока, увидимся когда-нибудь, – сказала я.

– Увидимся, – сказал он и отошел, огибая автобус сзади.

У моей кровати стояла большая коробка с книгами. Я перевернула ее, выбросила книги на пол. Впихнула коробку между привинченным к полу стеллажом и привинченной к полу тумбочкой, посадила туда котенка. В коробке он выглядел ужасно маленьким и одиноким. Тогда я свернула гнездышко из старой футболки, положила ее в коробку, а заодно, для компании, маленького плюшевого динозавра. Котенок обнюхал динозавра, посмотрел на меня, а затем улегся спать с тихим «плюх».

Я покосилась на груду книг на полу у коробки, и мой взгляд упал на сверкающие золотые буквы – название моей любимой книжки: «Айван, единственный и неповторимый». Это знак.[2]2
  Книга современной американской писательницы Кэтрин Эпплгейт о горилле по кличке Айван.


[Закрыть]

– Лучше не придумаешь, – сказала я. Почесала ногтем за ушком котенка. Он зажмурился, ткнулся носом в мою ладонь. – Айван, – прошептала я. – Это твое имя. Айван. Даже если оно тебе не нравится. Но, надеюсь, понравится.

Судя по мордочке Айвана, имя его вполне устраивало.

– А теперь я должна постараться, чтобы Родео ничего не заподозрил, – сказала я. – Сиди тут смирно.

Родео уже сел за руль. Он тоже надел солнечные очки, кинул в рот пригоршню семечек – нечищеных, прямо в кожуре. Я встала на колени на сиденье за его спиной, чтобы заглянуть ему через плечо.

– Ну что, Койот, к старту готова? – спросил он у меня.

– Готова, как корова, – ответила я, широко ухмыльнувшись. – Куда едем?

Он снял автобус с ручника, включил радио. Из колонок грянули инопланетные завывания электрогитар – самая хиповская музыка.

– Это можно узнать только одним способом, – сказал Родео. Хлопнул ладонью по пыльной приборной панели, заорал: – Яджер, к старту готова? – Дал по газам: наш старый мотор аж взревел. Родео отпустил сцепление, и мы, дернувшись, тронулись. Родео тряс головой в такт музыке, плотно сжав губы: умудрялся лузгать семечки языком. – Давай, Койот, повоем! – заорал он с полным ртом семечек.

Я запрокинула голову и взвыла, и этот звонкий, счастливый вой койота отразился эхом от железной крыши с заклепками. Я надеялась, Айван услышит меня и догадается, что я его не бросила, я рядом. А еще я надеялась, что он, черт возьми, будет держать рот на замке и не завоет мне в ответ.

Все стекла в переднем отсеке были опущены, в салон ворвался ветер, он листал наши книжки и охлаждал нас. Опустив голову, я увидела обоих братьев: сидят на бордюре рядом с коробкой, в которой теперь на одного котенка меньше. Оба брата смотрели на меня с любопытством, морща лбы. Младший снова цедил через соломинку свой – то есть мой – «Экзотический фруктовый микс».

Я пожала плечами, глядя на них, – подумала, что это самый уместный жест, а еще помахала им рукой, размашисто-размашисто. Они слаженно помахали в ответ. Хорошие ребята. С такими ребятами я, возможно, даже была бы не против повидаться снова.

Мы выехали на автостраду, и мотор зачихал, натужно набирая обороты. Перед нами простиралась бесконечная черная лента дороги: все как всегда. Я отхлебнула немного слаша и стала вместе с Родео трясти головой в такт музыке.

Теперь у меня был котенок. А это определенно значило, что у меня была проблема.

Но, черт возьми, проблемы у меня были и раньше. А теперь, кроме проблем, у меня есть Айван.

И это определенно, как ни посмотри, перемена к лучшему.

Глава вторая

Один день. Вот как долго мне удалось прятать маленького Айвана от Родео. Только один жалкий день.

Я знала, что должна разыграть свои карты без единой ошибки. Другого шанса не будет. Родео – добрейший человек на свете, даже не сомневайтесь, но даже его доброта не безгранична. Он никогда не злится, но, если лимит его доброты исчерпан, Родео словно бы уезжает от тебя в какую-то далекую страну. Замыкается в себе, ведет себя вполне вежливо, но как-то равнодушно, и его уже ничем не разжалобишь. Я понимала: надо подстроить так, чтобы Айван познакомился с Родео, когда тот повернут к миру правильной стороной: теплой, солнечной стороной своей доброты, а не студеной стороной своей ледяной холодности.

В первый же день я начала готовить почву. Когда та заправка осталась далеко позади, я тихонько вернулась в свою комнату, тискала Айвана, играла с ним. Так прошел час. Но все-таки я наконец уговорила себя оторваться от этого немыслимо прелестного котика. Усадила его в коробку, а он уставился на меня невероятно лазурными глазами.

– Мне надо уйти. Пора обрабатывать шефа, – шепнула я ему. – Когда я его как следует обработаю, он тебя полюбит не меньше, чем я.

Айван заморгал. Мои слова явно его не убедили, но пока мы были плохо знакомы, и я еще не научилась угадывать по его мордочке, о чем он думает, так что как знать? Может, все-таки поверил. Я напоследок почесала его за ушком и пошла в кабину.

Родео сидел за рулем, блаженствуя, мотая головой в такт музыке. Улыбнулся мне, а я залезла с ногами на сиденье за его спиной и, глядя через лобовое стекло, стала подпевать знакомым старым песням.

Я просто ждала подходящего момента, тянула время, чтобы при первом удобном случае начать игру, и тут Родео сам подал мне легкий мяч.

– Расскажи-ка мне сказку, Койот, – сказал он.

Я сразу поняла: лучшего случая и быть не может.

Уставилась, щурясь, в окно, скривила губы, скрывая свое нетерпение.

– М-м, ну ладно, знаю я одну сказку, – проговорила я, уткнулась подбородком в спинку кресла Родео, прикрыла глаза. – Жила-была одна девочка.

И услышала, как Родео выплюнул кожуру от семечек в пустую бутылку от «Скуэрта», которую держал в руке.

– Начало беспроигрышное, – пробурчал он.

– Ага. И эта девочка была великая воительница. Она ездила по всяким королевствам, убивая драконов, истребляя великанов и спасая трусливых принцев. Она была просто кремень.

– Круть.

– Но со временем ей это все как-то типа поднадоело. И тогда она построила себе замок. Прямо на берегу океана. Она его построила, ну, допустим, из деревяшек, которые волны выбрасывают на пляж.

Родео фыркнул:

– Из деревяшек? Замок из деревяшек?

– Ну да, – сказала я, глянув с вызовом. – Из деревяшек. И из ракушек. И из панцирей морских рачков. И из китовых скелетов. Но в основном из деревяшек.

– Ладно, допустим.

– Но очень скоро прошел слух, что прибрежные воды там, где она жила, заколдованы. Матросы крестились и молились, когда им надо было плыть мимо. Корабли меняли курс, чтобы держаться от этого берега подальше.

– Это почему же?

– Сейчас, Родео, я тебе расскажу почему. Все из-за воя и рыданий.

– Воя и рыданий?

– Их самых. Это было что-то невероятное. Ужасные, душераздирающие звуки. От таких звуков слезы льются ручьем – как будто лук режешь. Некоторые матросы даже выбрасывались за борт и отдавали свои души бездонной пучине – такие это были печальные звуки.

– Трагично, – Родео цокнул языком, покачав головой.

– Самое подходящее слово.

– А твоя девочка из замка-деревяшки? Дай угадаю: она пошла войной на это чудовище? – спросил Родео.

– А вот и нет. Не пошла.

– Серьезно?

– Ну да.

– А почему, пышка-малышка?

– Да потому, что она и была рыдающим чудовищем.

Родео на секунду отвлекся от дороги, окинул меня удивленным взглядом: – Так это была она? Нехилый поворот сюжета!

– Угу.

– Но, черт побери, почему ей взбрело в голову губить матросов?

– Это она нечаянно. Она даже не знала, что кого-то губит. Она вовсе не старалась никому мутить рассудок, даже не пробовала топить корабли. Просто сидела в своем замке, завывала и завывала, изливая всю свою печаль.

– Что же ее так опечалило?

Я сглотнула комок, подступивший к горлу, сделала театральную паузу. Ну наконец-то. Мой шанс заронить мысль в его голову. Я уставилась прямо перед собой. Сосредоточилась, велела себе прослезиться – глаза сами увлажнились, велела слезам сделаться жгучими, пока все вокруг не расплывется. Меня саму немного удивило, до чего легко хлынули слезы. Я подождала, пока Родео не станет любопытно, пока он не посмотрит на меня.

И тогда я пожала плечами, энергично заморгала, чувствуя на себе его взгляд.

– Ей просто было одиноко, – сказала я, расчувствовавшись. – У нее вообще не было друзей. Она скучала по родным. Она была бы рада даже одному другу, даже маленькому другу. Даже просто домашнему животному. Но у нее никого не было.

Я вздохнула и отвела взгляд.

Несколько минут мы ехали молча, шины шуршали по асфальту автострады.

– Ну и? – сказал наконец Родео каким-то глуховатым, тревожным голосом. – Что было дальше? У нее все хорошо закончилось?

Я покачала головой.

– Не знаю, – сказала я, выждав полсекунды. – Даже не знаю. Одиночество – страшное дело.

Я подождала, пока он усвоит мои слова, а потом встала, снова вздохнула: – Пойду немножко почитаю.

Развернулась и пошла, медленно-медленно, к себе в комнату. Я не оглядывалась, но прекрасно знала: Родео, сидя за рулем, следит за мной в зеркало заднего вида, встревоженно насупившись.

Хорошо еще, что я повернулась к нему спиной. Ведь иначе он мог бы заметить, что я улыбаюсь.

Итак, я заронила в голову Родео мысль и до вечера дожидалась всходов. Время от времени снова готовила почву: роняла печальные вздохи, опускала глаза и вообще держалась понуро. Я чувствовала, что на Родео это действует. Ловила на себе его долгие взгляды: видно было, что он волнуется и недоумевает.

В тот вечер, уже в сумерках, мы заехали в продуктовый магазин, прикупить кой-чего к ужину. Родео пошел в туалет, выразительно поглядев на меня – «мол, я нескоро», так что я подсуетилась – купила несколько банок кошачьего корма и пакет наполнителя для кошачьего туалета, протащила в автобус, пользуясь случаем. Когда Родео вернулся, задумчиво теребя бороду, ни о чем не догадываясь, я уже припрятала запасы в своей комнате и опять стояла в овощном отделе, любовалась дынями.

Когда мы снова двинулись в путь, я ушла к себе и устроила маленькому Айвану настоящий дворец: в углу – обувная коробка с наполнителем, отгороженная футболкой на вешалке (для благопристойности и чтобы поменьше пахло); две пластиковые мисочки – с водой и с едой; удобная постелька в моей бывшей книжной коробке. Пока я все расставляла, Айван лазал по мне, принюхивался, терся об меня, нежный, как лань, и тихий, как мим.

Похоже, своим новым домиком он был доволен на все сто. Попил водички, понюхал корм, а в туалет сходил, словно так и надо. Я никогда не думала, что буду с такой гордостью наблюдать, как другое живое существо писает, расставив лапы, но, черт возьми, мои руки чуть сами ему не зааплодировали – еле удержалась. Как только он сделал свои дела и поскреб лапами наполнитель, закапывая лужицу, я подхватила его на руки и чмокнула между ушей. Он замурлыкал, начал тереться мокрым носом о мою щеку, и, скажу я вам, в тот момент я была счастлива до такой степени, до такой степени, что… даже не припомню, когда я последний раз была так счастлива.

Родео всегда выказывал здоровое уважение к моему праву на личное пространство, вот я и предположила: пока Айван не теряет бдительности и не подает голос, а я не теряю бдительности и слежу, чтобы его лоток не вонял, я смогу прятать здесь кота, пока не вырасту и не уеду учиться в колледж, – ну или, по крайней мере, пока не почувствую, что Родео готов отнестись к моей тайне непредвзято и разумно.

В ту ночь я передвинула домик Айвана в укромный уголок у кровати. Он выглянул из коробки, моргая медленно-медленно, сонно-сонно, и широко зевнул, свернув язык трубочкой.

– Спокойной ночи, Айван, – прошептала я. Мы все еще мчались по автостраде: Родео любил полуночничать, засиживался за рулем чуть ли не до утра, и моя кровать качалась и колыхалась в ритме трассы, убаюкивая меня, как обычно. Глаза начинали слипаться.

Но тут: «цап-цап-цар-р-рап». Глаза сами собой распахнулись.

Айван сидел, тараща на меня огромные, умоляющие глаза. Сидел, приподняв одну лапку; смотрю – а он опять: выпускает когти, точит их об картонные стенки спальни.

– Спокойной ночи, Айван, – сказала я снова, но он дернул хвостом и снова взялся точить когти, чуть погромче, и, неотрывно глядя на меня, наклонил голову набок.

Я знала, чего ему хочется. Это было написано на его милой, будь он неладен, мордочке.

– Нет, – сказала я. – Ты должен спать в своем домике, Айван, иначе я за тобой не услежу.

Айван только смотрел на меня голубыми, всех оттенков сразу, глазами, огромными и ласковыми.

Не мяукал. Ему это было незачем.

Вот что вы должны знать о Родео: глаза у него волшебные. Такие глубокие, нежные и добрые, что все люди вокруг просто проваливаются в них с головой. Я видела это много раз. Родео долговязый и длинноволосый, за милю видно, что его никто на свете не причислит к «нормальным», а потому, когда он приближается, все непременно ежатся, настораживаются, встречают его холодно. Но едва он взглянет на них своими волшебными глазами, лед сразу тает, люди начинают блаженно улыбаться и, не успеешь опомниться, они уже с Родео лучшие друзья.

Оказывается, у моего маленького Айвана в глазах такое же волшебство, как у Родео. Загляни в его глаза, и любое «нет», которое уже готово сорваться с языка, испаряется, оборачивается легким, бездумным «да».

Я перевела дух. Пробормотала: «Ну ладно, была не была». И наклонилась взять его на руки.

Спал Айван, уткнувшись мне в шею, урча, как крохотная газонокосилка. Ночью иногда тихонько скулил и лягался – наверно, видел непостижимые кошачьи кошмары, но мне это ничуточки не мешало. Разве плохо иногда просыпаться, чтобы улыбнуться кому-то теплому и любимому, улыбнуться и прижаться к нему?

Но, как говорит Родео: «Ничто не вечно под луной, кроме пирожных “Твинки”, потому что они сделаны из сплошной химии, и кроме голоса Дженис Джоплин, такого громкого, что его эхо до сих пор отдается во вселенной».

Когда я проснулась, утро было, в общем и целом, просто прекрасное. Продрав глаза, я увидела за стеклами автобуса синее небо. Куда именно мы заехали, было неясно, но было ясно, что там живут птицы, потому что они распевали. Я потянулась всем телом, протерла сонные глаза. Но тут же обомлела, глаза полезли на лоб, утренней умиротворенности как не бывало.