Текст книги "Саншха и Ньяяти - анализ иллюзий и реальность"

Автор книги: Дебипрасад Чаттопадхьяя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Чаттопадхьяя Дебипрасад
Саншха и Hьяяти – анализ иллюзий и реальность

Дебипрасад Чаттопадхьяя

САНГХА И НЬЯЯТИ: АНАЛИЗ ИЛЛЮЗИЙ И РЕАЛЬНОСТИ

(Локаята Даршана. гл. VII. М., 1961)

1. ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НА РАННИЙ БУДДИЗМ

Рис Дэвидс следующим образом обобщает эту дискуссию: "Некоторые писатели по буддизму, не колеблясь, приписывают Готаме* роль успешного политического реформатора, представляя его борцом за бедных и унижаемых против богатых и привилегированных классов, а также как стремившегося к уничтожению каст. Другие авторы посмеиваются над этим, потому что большинство ведущих лиц общины Будды вышли из людей почтенных, хорошо обеспеченных, с воспитанием, соответствующим их социальному положению; эти авторы осуждают Будду за отсутствие заботы о бедных и несчастных и считают, что он не использовал своего влияния для уничтожения или для смягчения строгости кастовых правил" (BD, I, 96).

–

* Будда, Пробужденный, – это имя, которым его стали называть

после освящения. Готама было его родовым именем, а Шакьямуни,

"мудрец шакьев", – именем, указывающим на его племенную

принадлежность.

Мы намерены доказать, подобно Рис Дэвидс (см. там же), что "обе точки зрения одинаково не соответствуют истории", хотя основания для нашего доказательства будут отличны от тех, которые применил этот выдающийся ученый. Но сначала о двух точках зрения. По-видимому, Рис Дэвидс сама была склонна рассматривать Будду как относящегося с большой симпатией к угнетенному народу. Во-первых, что касается его собственной общины, над которой он имел полную власть, он совершенно игнорировал все преимущества и различия, связанные с происхождением, профессией и социальным положением, и отметал прочь все барьеры и ограничения, связанные с произвольными правилами церемониального и социального разделения" (там же, I, 102).

Вот некоторые доказательства, оправдывающие такой взгляд. По имеющимся сведениям, сам Будда говорит:

"Как большие реки, о ученики, сколь бы велики они не были, – Ганг, Ямуна, Агиравати, Сарабху, Махи, – когда они достигают великого океана, теряют свое старое наименование и свое старое происхождение и получают лишь одно наименование "великий океан", так же, мои ученики, и эти четыре касты, кшатриев, брахманов, вайшья и шудра, когда они в соответствии с законом и доктриной, которую проповедовал Совершенный, отказываются от дома и становятся бездомными, теряют свое старое наименование и свое происхождение и начинают носить только одно имя "аскеты, которые следуют за сыном дома Шакья" (Oldenberg, В, 152).

Фактически, то, что Будда гордился своими предками и подчеркивал свое происхождение, расходилось с тем, что он проповедовал:

"В высшем совершенствовании, в мудрости и справедливости... нет ссылки на вопрос рождения, родословной или на гордость, которая говорит: "Вы так же достойны, как я" – или: "Вы не столь достойны, как я". Об этом говорят, когда речь идет о женитьбе или о выдаче замуж. Ибо амбатха, – те, кто связан понятиями рождения или родословной или гордостью своего социального положения или родством по браку, – далеки от мудрости и справедливости. Только путем освобождения от всех уз можно достичь для самого себя высшего совершенствования в мудрости и поведении" (Rhys Davids, DB, I, 123).

Отсюда следует, что внутри буддистской общины не могло быть различия между высшими и низшими кастами или даже между королем и рабом. Будда однажды спросил царя Аджаташатру о том. что будет, если раб царского двора оставит дворец, наденет желтое одеяние общины и станет жить жизнью монаха, безупречной по мысли, словам и деяниям: "Сказал ли бы ты тогда, пусть этот человек вернется и станет снова рабом?" И царь ответил: "Нет, господин, скорее следовало бы приветствовать его с почтением, встать с наших мест из уважения к нему и настаивать, чтобы он сел. И мы должны иметь наготове одеяние, и чашу, и жилище, и лекарства для больного-все, что требуется для отшельника, – и просить его принять это. И мы должны обеспечить охрану согласно закону" (там же, I, 77).

Будда, как говорят, заботился о "благе народа, о его радости, о благословении, благосостоянии и радости богов и людей" (Oldenberg, В, 153). Не удивительно, что многие люди "низкого происхождения" достигли важного положения внутри общины. Рис Дэвидс приготовила интересный перечень.

"Один из наиболее выдающихся членов его общины, тот самый из них, на кого ссылались как на главный авторитет, после самого Готамы, по правилам общины, был Упали, принадлежавший ранее к одной из презираемых профессий цирюльника. Также и Сунита, один из собратьев, чьи стихи были избраны для включения в "Тхера гатха", был пуккуша, то есть из низкого племени. Сати, проповедник смертельной ереси, был сыном рыбака, впоследствии низшей касты и даже тогда за свою жестокость считавшейся наиболее презираемой профессией. Наида был пастухом. Двое Пантак были рождены от внебрачной связи девушки из хорошей семьи с рабом. Капа была дочерью охотника на оленей, Пунна и Пунника были девушками-рабынями. Сумангаламата была дочерью и женой рабочих по заготовке тростников, и Субха была дочерью кузнеца. Несомненно, многие примеры уже приводились, а другие станут известны, когда будут опубликованы добавочные тексты" (DB, I, 102).

Однако этот взгляд на буддизм вызывает сильное сомнение у других ученых. Ольденберг говорит:

"Вполне понятно, что историческая трактовка нашего времени, которая стремится углубить понимание религиозных движений, выдвигая и раскрывая их социальное значение, приписывает Будде роль социального реформатора, задумавшего якобы разорвать кастовые цепи и добившегося для бедных и обездоленных места в основанном им духовном царстве. Но всякий, попытавшийся описать деяния Будды, должен будет из любви к истине решительно бороться с мнением, что слава такого подвига, как бы она ни представлялась ему самому, принадлежит Будде. Говоря о демократическом элементе в буддизме, следует иметь в виду, что всякая мысль о перестройке общественной жизни, всякое представление, каким-либо образом связанное с основанием идеального земного царства, религиозной утопии, были совершенно чужды этой общине. Не было ничего напоминающего о социальных сдвигах в Индии. Буддизм был чужд тому энтузиазму, без которого никто не может выступать как поборник угнетенных против угнетателя. Пусть государство и общество остаются такими, какие они есть; религиозный человек, как монах, отрекшийся от мира, не примет участия в его заботах и занятиях. Касты для него не имеют значения, ибо все земное не представляет для него интереса, но у него никогда не было намерения использовать свое влияние для уничтожения или смягчения суровости их правил в отношении тех, кто находился в неблагоприятных условиях" (В, 153-154).

Даже открытие доступа в членство общины для всех каст, относительно чего так много было сказано другими учеными, не являлось буддистским новшеством.

"До него, по всей вероятности, значительно раньше времени его деятельности, существовали религиозные общины, которые принимали в члены как мужчин, так и женщин из всех каст" (там же, 154).

Да и равенство внутри общины было чисто формальным.

"...видимо, фактический состав круга лиц, приближенных к Будде, в особенности состав ранней церкви, ни в коей мере не соответствовал теории равенства... заметная склонность к аристократизму, кажется, удержалась в древнем буддизме как наследие прошлого" (там же, 155).

Вот несколько примеров. Тапусса и Бхаллика, "первые лица в мире, которые сделали веру своей профессией", происходили из торгового класса (см. там же, 119). Затем после проповеди в Бенаресе "...число верующих быстро увеличивается. Следующим новообращенным стал Яса из богатой семьи в Бенаресе; его родители и его жена также слышали проповеди Будды и стали мирскими приверженцами этой веры. Многочисленные друзья Ясы, юноши из наиболее влиятельных семейств в Бенаресе и его округов, вступают в монашескую жизнь" (там же, 131).

Затем в Урувеле совершение чуда за чудом, "начиная с чуда преодоления известного змеиного царя", помогло Будде привлечь на свою сторону тысячу брахманов, которые ранее были аскетами под руководством трех братьев семейства Кассапа (см. там же, 132). Из Урувелы Будда, сопровождаемый более чем тысячью бхикку, направился в Раджагаху, столицу Магадхи; и царь Магадхи, Сения Бимбисара, окруженный несметным числом магадхских брахманов и членов семьи, направился послушать Будду и сделался его последователем (см. там же, 133). Именно здесь, в Раджагахе, Сарипутта и Моггаллана, два молодых брахмана, которые раньше вели религиозную жизнь как последователи саньяя париббаджака, надели на себя желтое одеяние (см. там же, 133-134); эти двое обращенных в конечном счете стали почитаться в кругах церкви первыми после учителя.

Таким образом, мы здесь получаем некоторое представление о ранних обращенных в буддизм. Как обобщает Ольденберг:

"...здесь были молодые брахманы, подобные Сарипутте, Кассану, аристократы, как Ананда, Рахула, Ануруддха, сыновья крупнейших купцов и высших муниципальных должностных лиц, как Йяза, неизменно мужчины и юноши наиболее почтенных классов общества, с воспитанием, соответствовавшим их социальному положению" (там же, 156).

И далее:

"Принцев и знатных людей, брахманов и купцов мы находим среди тех, кто "нашел свое прибежище в Будде, Законе и общине", то есть тех, кто приверженность Будде сделал своей профессией; богатые и аристократы, кажется, и здесь доминировали над бедными. Идти на помощь обездоленным, скорбящим, которые все же переживали не похожую на великую мировую скорбь непостоянства трагедию, было вне сферы буддизма. Выдающимися среди приверженцев являлись два друга Будды из царской семьи – это Бимбисара, правитель Магадхи, и Пасенади, правитель Кошалы, оба были приблизительно одного возраста с Буддой, и оба на протяжении своей жизни оставались искренними защитниками его религиозной общины" (там же, 163).

Не следует забывать, что цари и богатые купцы преподносили Будде весьма ценные дары. Так, например, Велувана, сад царя Бимбисара, был им пожалован Будде и его братству. "Это было первой ашрамой, принятой Буддой, и было установлено правило, позволяющее монахам принимать такие ашрамы" (Malalasekera, DPPN, II, 936).

Это было посвящением Велуваны, которое расценивалось Махиндой как прецедент, когда он решил принять Махамегхавану в Aнурадхапуре от Деванампиятиссы (см. там же).

Но наиболее эффектным из всех таких даров был тот, который был сделан крупным купцом Анатхапиндикой, который подарил Джетавану – сад развлечений близ Саваттхи.

Когда Будда принял приглашение Анатхапиндики посетить Саваттхи, последний, подыскивая подходящее место для резиденции Будды, открыл этот парк, принадлежащий Джетакумаре. Когда он спросил, можно ли купить его, Джета ответил: "Нет, даже если вы сможете покрыть деньгами все пространство". Анатхапиндика сказал, что он купил бы его за эту цену, и, когда Джета ответил, что он не намерен совершить сделку, дело было передано главному судье, который решил, что если указанная сумма будет выплачена, Анатхапиндика получает право покупки. Анатхапиндика привез золото и покрыл Джетавану кусками его, уложенными рядом. Денег, взятых в первую поездку, оказалось недостаточно для того чтобы покрыть даже маленькое пространство близ ворот, так что Анатхапиндика послал своих слуг назад за большей суммой. Джета, на которого подействовала серьезность Анатхапиндики, попросил позволения отдать это место. Анатхапиндика согласился, и Джета соорудил там ворота с комнатой над ними. Анатхапиндика же построил на участке жилые комнаты, комнаты для отдыха, складские помещения, служебные, залы с каминами, чуланы, кельи, залы для упражнений, колодцы, ванные, бассейны, открытые и крытые сараи и т.д. Говорили, что Анатхапиндика истратил в связи с покупкой парка и возведением строений 540 миллионов рупий (см. там же, I, 963-964).

Даже учитывая явные преувеличения, мы не можем отвергать это предание.

Не только священные тексты, но равным образом и монументальные памятники, рельефы великой ступы из Бхархута, недавно открытые, показывают, как высоко прославляем с ранних дней буддистской церкви этот дар Анатхапиндики (см. Oldenberg, В, 144).

И Будда, как говорили (см. Sankritayana, DD, 541), вознаграждал монархов, купцов и ростовщиков установлением правил, которые определенно служили их классовым интересам. Интересные примеры тому приведены в "Махавагге" из "Виная питаки".

Некоторые воины царя Бимбисары дезертировали из армии и укрылись в буддийской общине. Царь был разгневан. Чтобы умилостивить его, Будда установил правило, по которому ни один из находящихся на царской службе не должен приниматься в общину.

И вот многие выдающиеся воины думают:

"Мы, которые идем (воевать) и находим свое наслаждение в сражении, делаем зло и производим огромные разрушения. Но что мы должны сделать, чтобы мы могли отказаться от делания зла и могли бы делать добро?"

Тогда эти воины подумали:

"Эти шакьяпуттья саманы (то есть аскеты буддистской общины) действительно ведут добродетельную, спокойную, святую жизнь; они говорят истину; они придерживаются моральных правил и наделены всеми добродетелями. Если бы мы могли добиться паббаджи, то есть предварительного посвящения в общину для подготовки к упасампаде (или окончательному посвящению) с шакьяпуттья саманами, мы должны отказаться от делания зла и делать добро".

И вот эти воины пошли к бхикку и просили о посвящении паббаджа; бхикку даровали им паббаджу и упасампаду.

Военачальники, стоявшие во главе армии, спрашивали царских воинов: "Почему и как это происходит, что воинов N.N. и N.N. нигде не видно?"

"Воины N.N. и N.N., господа, посвятили себя религиозной жизни и присоединились к бхикку".

Тогда военачальники, стоявшие во главе армии, были раздосадованы, роптали и прогневались: "Как могут шакьяпуттьи саманы посвящать в духовный сан лиц, находящихся на царской службе?"

Военачальники, которые были во главе армии, рассказали магадхскому царю Сении Бимбисаре о случившемся. И магадхский царь Сения Бимбисара спросил у вершителей правосудия: "Скажите мне, мои добрые господа, какого наказания заслуживает тот, кто посвящает в духовный сан лицо, находящееся на царской службе?"

"Упадджхая (то есть наставник, под руководством которого получают посвящение), ваше величество, должен быть обезглавлен; у того, кто произносит каммаваччану, должен быть вырван язык; у тех, кто входит в общину, половина их ребер должна быть переломана".

Тогда магадхский царь Сения Бимбисара пошел к месту, где находился Благословенный; приблизившись к нему и с уважением приветствуя Благословенного, он сел близ него. Сидя близ него, магадхский царь Сения Бимбисара сказал Благословенному:

"О владыка, существуют неверующие цари, которые не чувствуют склонности к вере; они могут беспокоить бхикку даже по пустякам. Прошу, о владыка, пусть их преподобия не даруют паббаджу лицам, находящимся на царской службе..."

Вследствие этого и по этому случаю Благословенный, освободившись от религиозной беседы, обратился к бхикку таким образом:

"Пусть никто, о бхикку, из находящихся на царской службе не получает паббаджу посвящения. Тот, кто дарует паббаджу указанным лицам, будет виновен в нарушении дуккате (минимальная форма нарушения)" (СВЕ, XIII, 194-196).

Правда, дукката была не столь серьезной, как другие формы нарушения, такие, как параджике и т.п., упомянутые в "Виная питаке". Однако это не означает, что дукката как форма проступка внутри общины не представлялась серьезной вообще. И необходимо отметить, что Будда также заявлял, что то же самое нарушение будет приписано тому, кто даст паббаджу должнику или сбежавшему рабу.

В то время некий человек, который погряз в долгах, бежал и получил от бхикку посвящение в духовный сан. Когда его кредиторы увидели его, они сказали: "Вот наш должник; дайте нам возможность отвести его [в тюрьму]". Но некоторые люди отвечали: "Не говорите так, господа. Магадхский царь Сения Бимбисара издал указ: "Никто не должен делать какой-либо вред тем, кто посвящен в духовный сан шакьяпуттья саманами; их учение справедливо; пусть они ведут святую жизнь ради полного устранения страданий".

Люди были недовольны, роптали и сердились: "Действительно, эти шакьяпуттьи саманы защищены от всего; с ними нельзя ничего поделать. Как могут они посвящать в духовный сан должника?"

Они сказали об этом Благословенному:

"Пусть должник, о бхикку, не получает паббаджи посвящения. Тот, кто дарует паббаджу посвящения должнику, будет виновен в нарушении дукката" (там же, XIII, 199).

Рахула Санкритьядяна (DD, 541) отмечает, что такое правило следует понимать в соответствии с действительностью тех дней: при отсутствии какой бы то ни было собственности у должника-неплательщика ростовщики получали законное право на его тело, то есть могли его сделать своим рабом. Вот почему многие должники стремились попасть в буддистскую общину, чтобы найти там защиту от тиранического закона. Но Будда издал закон, который положил конец такому легкому избавлению. Не лучше было и отношение к беглым рабам, что бы ни говорил царь Аджатасатту Благословенному в приведенном выше диалоге. В "Виная питаке" (SBE, XIII, 199) было твердо заявлено, что сбежавшему рабу не следует давать прибежище в общине. Будда подтвердил это, говоря:

"Пусть, о бхикку, раб не получает паббаджи. Тот, кто дарует паббаджу [рабу], виновен в дуккате".

Если эти тексты подлинны (SBE, XIII), мы не имеем основания оспаривать утверждение Ольденберга о том, что буддистская метафизическая доктрина о прекращении мировых страданий ни в коей мере не означала устранения действительных страданий трудящихся масс.

Для низшего разряда людей, для тех, кто рожден работать руками, кто ожесточен борьбой за существование, не было сделано заявления о связи страдания со всеми формами существования (см. Oldenberg, В, 157).

2. КАРДИНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Обе эти оценки раннего буддизма исторически неудовлетворительны. Верно, что буддизм с ранних дней пользовался покровительством и поддержкой монархов и купцов. Верно также и то, что значительное число аристократов того времени образовали ближайшее окружение сторонников Будды. Далее, как мы увидим, буддизм способствовал экспансии империи Магадха, а равно и расширению ее торговли. Тем не менее было бы чрезмерным упрощением видеть в буддизме только это. Будда, другими словами, действовал только как бессознательное орудие истории, а буддизм с самого начала был предназначен для того, чтобы стать, быть может, величайшим социально-религиозным движением в истории Индии. Покровительство монархов и купцов еще не объясняет его удивительных успехов. Ибо хотя многие священные книги буддизма и могли преувеличивать количество простых людей, ставших в его ряды, все же нельзя отрицать того факта, что массы действительно тянулись к буддизму. Отношение Будды к несправедливости кастовой системы или к бессодержательности брахманских ритуалов могло быть существенным фактором, привлекавшим к нему народ. Однако истинную причину успехов раннего буддизма следует искать не в этом. Что же в раннем буддизме привлекало народ и в то же самое время помогало экспансии и торговле империи? Чтобы правильно ответить на этот вопрос, мы должны рассматривать буддизм в надлежащей исторической перспективе. Тогда мы обнаружим удивительное обстоятельство, а именно то, что Будда единственный из всех современных ему пророков мог предложить народу иллюзию свободы, равенства и братства, которые, как неизбежный результат законов социального прогресса, попирались и подрывались в действительности. Именно в этом величие и в то же время ограниченность раннего буддизма.

3. НЕРАВНОМЕРНОЕ РАЗВИТИЕ

Мы исходим из неравномерности развития в буддистской Индии.

"В долине Ганга около 600 г. до н.э. сосуществовали различные социальные группы на различных стадиях развития" (Kosambi, ISIH, 140).

В "Авадана шатаке", санскритском буддистском тексте, относимом ко II в. (ERE, VIII, 88), мы встречаемся с замечательными словами, характеризующими основные черты социального развития в северо-восточной Индии в буддистское время. Это относится к рассказу о купцах средней части северной Индии, которые направлялись в Декан. Махараджа Декана спросил их: "Господа купцы, кто владыка, правящий там (то есть в северной Индии)?" Купцы ответили: "Ваше величество, некоторые области там находятся под управлением ган (общин), а другие под властью монархов" (Lауaswal, HP, I).

Таков был на самом деле экономический и социальный контраст, характерный для буддистской Индии. Только в некоторых областях наблюдался рост государственной власти и укрепление положения монархов, в то время как другие все еще находились под управлением племенных общин. Несомненно, это не были обязательно дикие племена; ибо некоторые из них успели достичь такой стадии развития, при которой племенные организации уже начали распадаться изнутри.

Чтобы понять значение этого неравномерного развития для роста буддизма, мы должны вспомнить далее, что ранние монархи с их открытым стремлением к экспансии систематически истребляли сохранившиеся свободные племена. И в пределах сферы их прямого господства стали возникать новые явления – низменная алчность, грубость, чувственность, скупость, грабеж общественной собственности, – явления, которые были неизвестны при племенном быте, теперь уходящем в прошлое. И именно в такой критический период истории выступил Будда и сказал, что он нашел настоящее решение всех проблем. Он предлагал народу присоединиться к его сангхам, а эти сангхи, как мы увидим, были построены по образцу племенной демократии. Они, таким образом, должны были быть идеальной заменой исчезнувшего образа жизни.

Удивительно, однако, что современные ученые, за исключением, вероятно, только Косамби (см. IBB RAS, XXVII, II, 180-219), так мало уделяли внимания этой отличительной черте индийской истории во времена Будды и, возможно, ее идеологическим отражениям в раннем буддизме.

Даже мастерский анализ Фикком (см. SONIBT, ch. XI-XII) "джатак" лишь бегло отмечает племенные организации в буддистской Индии. Разумеется, Рис Дэвидc (см. ВI, ch. II) говорит о "родах" и их обычаях. Однако она не представляет ясно действительной природы родовых организаций и не поднимает вопроса о возможном их влиянии на формирование ранней буддистской организации и идеологии. Правда, Джаясвал (см. HP, I, 45-55) смело доказывает, что Будда сознательно считал ганы, или сангхи его времени образцами для его собственного монашеского ордена, и Маджумдар (см. CLAI, 286-328) сделал некоторые интересные наблюдения относительно буддистских сангх с этой точки зрения. Однако эти наблюдения утратили свою ценность из-за непонимания действительного значения ган, или сангх. Джаясвал считал их древними республиканскими государствами, в то время как Маджумдар принимал их "за корпоративное существование", нечто слишком неопределенное, чтобы это вообще имело какое-либо значение. Действительно, перед ними даже не вставал вопрос, почему Будда при основании своей монашеской общины должен был вообще строить сангхи по образцу племенных организаций своего времени и какое воплощение в идеологии получал этот образец.

Стандартно построенная история индийской философии еще более запутывает вопрос. Вообще говоря, эти историки трактуют ранний буддизм как своего рода вещь в себе – как комплекс благородных мыслей и учений, как бы отражающих личную чистоту, самоотречение и аскетизм его основателя, как реакцию против зловредного роста брахманских ритуалов. Типичным примером этого являются сочинения Радхакришнана.

"Любой человек, обладающий воображением, будет изумлен, узнав, что за шесть веков до Христа жил в Индии государь, не уступающий никому до него или после него в духовном бескорыстии, возвышенном идеализме, в благородстве жизни и любви к человечеству" (IP, I, 347).

Говоря об условиях того времени, Радхакришнан указывает, что "не существовало одной обширной Индийской империи, было много князей отдельных племен и родов, пытавшихся создавать небольшие государства" (там же, I. 352). Но это было только замечание вскользь, и из него не было сделано серьезных выводов для понимания роста буддизма. Основные условия эпохи, по его мнению, определялись духовными, или идеальными, элементами.

В этот период появилось множество конфликтующих теорий и гипотез, принятых одними и отрицаемых другими, – учений, которые отражали индивидуальные характеры, эмоции и желания их авторов (см. там же, I, 352).

Именно такие условия "брожения умов", согласно Радхакришнану, фактически способствовали росту буддизма.

"Будда остро сознавал пороки, неизбежные для века критики и просвещения, когда древняя вера была подорвана, а богословские фантазии рассеивались, подобно причудливым образам сновидений. Души людей были полны беспокойства и опустошительного разлада; неспособные верить искали учения, которого они могли бы придерживаться. Искания века нашли свое отражение в духе раннего буддизма. Будда вложил свой перст в сердца, стремящиеся к истине, добру и прекрасному" (там же, I, 357).

Это звучит, как прекрасная поэзия. Но оставим поэзию и обратимся к фактам.

4. ПЛЕМЕНА И ГОСУДАРСТВА

Томас является автором превосходной работы по географии раннего буддизма.

"Родина буддизма находится в месте, которое теперь называется Южным Бихаром, к западу от Бенгала и к югу от Ганга. Это была страна магадхов со столицей в Раджагахе (ныне Раджгир). К востоку от них находились анги с главным городом Чампа. К северу от магадхов и на другой стороне Ганга обитали племена ваджи (главный город – Весали) и еще дальше на север – маллы. К западу от магадхов жили каши, главным городом которых был Бенарес на Ганге. Царство кошалов (столица Саваттхи, или Шравасти) простиралось к северу от Каши и до Гималаев, а на северных границах жили шакьи, соседями магадхов на востоке были колия. Все это племенные наименования, и неправильно применять эти термины, – анга, магадха и т.д., – так, как если бы они были названиями стран. В шестом столетии до нашей эры магадхи и кошалы развились из племенных организаций в два соперничающих государства. Каши были поглощены кошалами, а анги – магадхами. Вот народы, которые можно связать с событиями из жизни Будды" (LB, 13).

Томас не упоминает о племенах лесных дикарей, кроме высших племен, вроде шакья (Kosambi, ISI, H, 147); но такие низкоразвитые племена, очевидно, не играли сколько-нибудь значительной роли в росте буддизма. Однако в буддистских текстах мы встречаем наименование другого племени, мориев. "Маха париниббана сутта" упоминала о мориях из Пиппхаливаны как претендующих на долю реликвий Будды. Доля, которую они получили, была незначительной, быть может, потому, что и сами они тогда, как племя, не играли существенной роли (см. Rhys Davids, DB, II, 189). Однако тем же самым мориям суждено было вскоре сыграть исключительно важную роль в индийской истории. Самое значительное из ранних государств – государство Маурья – возникло от мориев. Дед Ашоки Чандагутта (Чандагупта) был морий: он был рожден от "царицы", главы мориев. Мать Ашоки также была мориянской "принцессой" (см. там же). Было высказано предположение, что это наименование происходит от мора – "павлин" (см. там же), что указывает на тотемическое происхождение названия. Связь слова "мория" с "павлином" никогда полностью не утрачивалась.

"Город, который они основали, имел строения из голубого камня, подобно шее павлина, и всегда оглашался криками павлинов" (там же).

Можно даже предположить, что, подобно готамам (буйволам), мории также первоначально представляли род из племени шакья.

"Говорили, что мории происходили от шакьяских принцев из Капилавасту, которые бежали в Гималайские районы, чтобы спастись от преследований Видудабхи, и основали там город" (там же).

Что здесь заслуживает внимания, так это тот факт, что народы великого государства Маурья во времена Будды находились на племенной стадии развития и не занимали еще выдающегося положения.

Таким образом, век Будды был временем, когда государственная организация начала развиваться в недрах племенной организации. Что касается магадхов и кошалов, то они уже выступают как государства, созданные на развалинах племенных организаций. Однако эти два государства были окружены племенными обществами, которые, как мы сейчас увидим, вскоре утратили свою независимость. В этом смысле век Будды был свидетелем самых значительных социальных переворотов в долине Ганга.

Мы можем получить довольно ясное представление об этих социальных перестройках, подвергнув анализу оба возникших государства, а именно кошалов и магадхов, и более развитые племена, такие, как анги, ваджи, шакьи, каши, колии и маллы. Начнем с шакьев. Сам Будда пришел от них. Очень важно отметить, что шакья все еще находились в племенной стадии, хотя и на довольно высоком уровне развития. Однако даже некоторые из выдающихся ученых недооценивают этот момент.

Ольденберг замечает:

"Государство Шакья было одним из тех маленьких аристократических государств, которые сохранились до нашего времени по окраинам крупных индийских монархий" (B, 97).

Радхакришнан добавляет:

"Он (Будда) был наследным принцем царства Шакья... Проникшись ощущением никчемности чувственных вещей, он отказался от довольства, могущества и богатства жизни во дворце, чтобы размышлять о вечном и найти для своих собратьев путь к спасению от низости жизни и плотских иллюзий" (IP, I, 347-348).

Такие описания вводят в заблуждение. Шакьи, в конце концов, были всего лишь племенем (см. Malalasekera, DPPN, II, 969). Там не могло быть чего-либо похожего на наследственность царского сана. Как указывает Малаласекера, "...шакьи, очевидно, не имели царя. У них была республиканская форма правления, вероятно, с правителем, выбираемым время от времени" (там же).

Описание, данное Рис Дэвидс, богаче в деталях.

"Административные и судебные дела рода выносились на публичное собрание, на котором присутствовали как старые, так и молодые, в их общем зале совещаний (сантхагара) в Капилавасту. В таком парламенте, или собрании, обсуждались предложения царя Пасенади о выборе невесты у шакьев для него самого. Когда Амваттха отправился в Капилавасту по делам, он пришел в зал совещаний, где в то время у шакьев проходило собрание. И именно в тот зал малов отправился Ананда, чтобы объявить о смерти Будды, ибо там они собрались для рассмотрения этого события. Единственный вождь – как и на какой период он выбирался, мы не знаем выбирался как должностное лицо, председательствующее на собрании, и, если не было собрания, управлял государством. Он носил титул раджи, что должно было означать нечто похожее на римского консула или греческого архона.