Текст книги "Дзен и фехтование"
Автор книги: Дайсэцу Тэйтаро Судзуки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Судзуки Тайтаро
Дзен и фехтование
ЧАСТЬ 1
Глава 1
«Меч – душа самурая». Где самурай, там и его меч, Самурай, если он хочет быть верным призванию, прежде всего, должен спросить себя – «Как вырваться за пределы рождения и смерти, чтобы в любое мгновение, нужное господину, я мог отказаться от жизни». То есть встать под удар вражеского меча и направить против него свой меч. Так меч становится неотъемлемой частью жизни самурая, символом его верности и самопожертвования. Тому является примером благоговение, которое испытывает самурай по отношению к мечу.
Меч самурая несет двойную службу: сокрушает все, что противостоит воле владельца и жертвует всем, что исходит из инстинкта самосохранения. При этом один самурай связывает себя с духом патриотизма, иногда воинственности, другой с религиозным чувством верности и самопожертвования. В первом случае меч обычно становится оружием разрушения всего чистого и простого, смыслом силы, – иногда дьявольской силы. Поэтому контролировать и освящать меч должно его второе назначение. Добросовестный владелец меча всегда знает эту истину и тогда дух зла подвергается уничтожению, а меч отождествляется с разрушением того, что стоит на пути к миру, справедливости и человечности. Он защищает все, что стоит па пути к духовному процветанию целого мира. Тогда это воплощение жизни, а не смерти.
Дзен говорит о мече жизни и мече смерти, и дзенский мастер должен знать, когда и как владеть любым из них. Бодхисаттва Манд несет в правой руке меч, а в левой – сутру. Это напоминает пророка Магомета, но священный меч Манджушри не убивает ни одно живое существо, а только наши собственные жадность, гнев, безрассудство. Меч направлен на себя, тогда как внешний мир, являющийся отражением внутреннего, тоже освобождается от жадности, гнева и глупости. Акала (Фудо Мео) тоже несет меч и уничтожает всех врагов, которые противостоят практике буддийской добродетели. Манджушри – положительный персонаж, Акала – отрицательный. Гнев Акалы пылает, как пламя, и оно не угаснет, – пока не сгорит последний лагерь врага, Тогда Акала вернется к своим изначальным качествам Вайрочаны Будды, чьим слугой и проявлением он является. Вайрочана не держит меча, он сам и есть меч, сидящий одиноко со всеми мирами в себе. В нижеследующем мондо «один меч» обозначает именно такой меч.
Полководец, Кусуноки Масасигэ (1294–1336) пришел в дзенский монастырь Хего перед сражением в Минатогава с превосходящими силами Асикага Такаудзи (1305–1358) и спросил учителя: «Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести?»
«Пресеки свою двойственность и пусть „один меч“ сам стоит спокойно против неба!» (Буквально: «Отруби две головы и пусть один меч будет безучастно уставлен против неба!») – так ответил дзенский мастер. Этот абсолютный «один меч» не есть меч жизни или смерти – это меч, из которого исходит этот мир двойственности и в котором все двойственности обладают своим бытием. Это сам Вайрочана Будда. Держа его, вы узнаете, как вести себя там, где расходятся пути.
Здесь меч олицетворяет силу интуитивной или инстинктивной прямоты, которая в отличии от интеллекта не раздваивается, блокируя свой собственный отход. Шагать нужно вперед, не оглядываясь, не озираясь по сторонам. Это как секущий нож Чжуан-Цзы, который разрубает узлы так, будто они ждут, когда их разделят. Чжуан-Цзы сказал бы: «Сочленения разделяются сами собой, а нож, даже после многолетнего использования, так же остр, как и в тот день, когда вышел из рук точильщика». Единый Меч Реальности никогда не изнашивается, разрушая бесчисленные жертвы эгоизма.
Этот меч также отражается и в религии Синто. Однако в ней он не достиг столь высокого духовного смысла, как в буддизме. В синтоизме еще чувствуется его натуралистическое происхождение. Это еще не символ, а объект, наделенный чудесной силой. В феодальной Японии класс самураев лелеял подобные мысли о мече, и с той поры трудно определить, что же действительно было у них на уме. По крайней мере, к мечу питалось крайнее уважение. Когда самурай умирал, меч клался рядом с его ложем, а когда рождался младенец, меч должен был находиться в этой комнате. Наверное, при этом преследовалась идея отпугнуть злых духов, дабы они не смогли помешать приходу или отходу духа рожденного или умирающего. Это пережиток анимистического мышления. Идею священного меча можно интерпретировать и таким образом.
Достойно внимания то, что, делая меч, кузнец-оружейник взывал к помощи бога-хранителя. Чтобы призвать его к себе в мастерскую, кузнец окружал ее священными веревками, которые должны были изгнать злых духов. Сам он совершал ритуальное омовение и надевал церемониальные одежды, в которых работал. Ударяя по куску железа и погружая его то в огонь, то в воду, кузнец и его помощник пребывали в экстатическом состоянии духа. Уверенные, что им помогает Бог, они до предела напрягали все свои силы: физические, умственные, духовные. Так создавался меч – истинное произведение искусства.
Японский меч должен вызывать что-то, глубоко созвучное душе человека. И действительно, смотря на него, мы видим не только оружие, но и нечто воодушевляющее. Вот легенда об оружейнике Окадзаки Масамунэ и его мечах:
Расцвет мастерства Масамунэ приходится на конец эпохи Кама – кура, и его мечи единогласно признаны всеми знатоками. Что касается остроты клинка, то в этом Масамунэ не мог превзойти Мурамасу, одного из способнейших своих учеников. От мечей Масамунэ исходило нечто воодушевляющее, та духовная сила, которой обладал сам мастер. Приводим текст легенды: «Чтобы испробовать остроту меча Мурамасы, кто-то опустил клинок в поток воды. Опавшие листья, плывущие по течению, столкнувшись с лезвием, разделились надвое. Тогда этот человек опустил в воду меч Масамунэ и поразился – все листья миновали клинок». Меч Масамунэ не был склонен к убийству, это был не просто режущий инструмент, тогда как меч Мурамасы мог только резать и не больше. В нем не было божественной одухотворенности. Мурамаса бездуховен, Масамунэ человечен. Один деспотичен и воинственен, другой – сверхчеловечен. Масамунэ почти никогда не гравировал свое имя на рукояти меча, как это было принято у всех кузнецов.
Пьеса театра Но «Кокадзи» дает нам представление о значении меча в морали и религии японцев. Пьеса была написана в эпоху Асикага. Император Итидзе (годы правления 986-1011) однажды заказал меч Кокадзи Мунэтика – величайшему мастеру своего времени. Мунэтика был очень польщен заказом, но не мог его исполнить, пока не нашел помощника, равного себе в мастерстве. Он молился своему богу-хранителю Инари, чтобы тот послал ему такого помощника. Тем временем, по традиции, он готовил священную площадку. Когда очищение завершилось, он произнес молитву: «Не для прославления своего намерен свершить работу, но во исполнение высочайшего повеления императора, властелина внутреннего мира. Я молю всех богов, число коих подобно песчинкам в Ганге, прийти и помочь смиренному Мунэтика, который приложит все свои силы, чтобы создать меч, достойный августейшего повелителя. Глядя в небо и простираясь по земле, он подносит богам пура (или го-хэн – подвешенные перерезанные бумажки, которые символически предлагаются богам Синто), символ его серьезнейшего намерения успешно выполнить работу. Да будут боги милосердны к его искренности!» И вот раздается глас: «Молись, молись, о Мунэтика, со всем смирением и всей серьезностью. Пришло время ковать. Доверься богам, и работа будет исполнена». Чудесный образ возник перед ним и помог ему ковать сталь. Меч вышел из кузницы в должный час, обладая всеми признаками совершенства. Император был доволен мечом, который хранился с достоинством священного предмета.
Если при создании меча используется божественное начало, то тот, кто владеет мечом или пользуется им, также должен обладать духовностью, а не жестокостью. Его ум должен быть единым с душой, которая оживляет холодную сталь. Великие создатели мечей никогда не пытались вселить в умы учеников чувство жестокости. Когда японцы говорят, что меч – душа самурая, мы должны иметь в виду все, что сопутствует этому, о чем я говорил выше. Верность, самопожертвование, почтительность, благожелательность и возвышенные чувства – вот истинный самурай.
Глава 2
Для самурая, который постоянно носил два меча – один длинный для нападения и защиты, а другой короткий – для самоубийства в случае необходимости, было естественно упражняться в искусстве фехтования с величайшим усердием. Самурай неотделим от оружия, – главного символа его звания и достоинства. Помимо овладения навыками практического пользования оружием, тренировка самурая была связана с моральным и духовным совершенствованием. Хотя раньше я уже останавливался на связи меча с дзен, однако сейчас хотел бы более подробно осветить этот вопрос с помощью письма Такуана[1]1
Такуан (1573–1645), знаменитый дзенский мастер, был настоятелем Дайто-кудзи в Киото. Третий сегун Тогугава Иэмицу пригласил его в Токио, где выстроил большой храм Токайдзи и поставил его во главе храма.
[Закрыть] к Дзягю Тадзима-но-ками (1571–1646) из Мунэнори[2]2
Принадлежал к знаменитому роду фехтовальщиков, процветавшему в начале эпохи Токугава. Тадзима-но-ками был учителем Иэмицу и изучал дзен под руководством Такуана.
[Закрыть] относительно связи искусства фехтования с дзен.
Поскольку письмо это длинное и местами повторяется, я кое-что здесь опустил или пересказал; стараясь сохранить наиболее важные мысли оригинала, а иногда вставляя объяснения и замечания.
Этот документ значителен со многих точек зрения. Он затрагивает и сущность умения дзен, и секреты вообще всякого искусства. В Японии, а, возможно, и в других странах, знание технологии искусства еще не делает человека подлинным мастером-художником; для этого он должен глубоко проникнуться духом искусства. Дух может быть усвоен лишь тогда, когда ум пребывает в полной гармонии с чем-либо и с самой жизнью, т. е. когда мастер достигает определенного состояния ума, называемого мусин – «не-ум» (по-китайски ву-син). В буддийской терминологии это означает выйти из двойственности всех форм жизни и смерти, добра и зла, бытия и не-бытия. Вот здесь все искусства сливаются с дзен. В этом письме великому фехтовальщику Такуан особенно выделяет смысл мусин, который можно рассматривать в связи с концепцией бессознательного. Говоря языком психологии, в этом состоянии ум полностью отдается некой неизвестной силе приходящей к нему ниоткуда, и оказывается достаточно мощным, овладевая всем нолем сознания, заставляя его работать на неизвестное. Ум начинает работать автоматически (без контроля «Я», мое примечание), по крайней мере, в плане сознания. Но, как объясняет Такуан, это состояние не следует путать с беспомощной пассивностью неодушевленной вещи. Человек «бессознательно сознателен» или «сознательно бессознателен». С этими предварительными замечаниями нижеследующее послание Такуана будет понятнее.
Письмо Такуана Дзягю Тадзима-но-ками Мунэнори о тайне недвижимой праджни
Аффекты, сопутствующие стадии пребывающего неведения.
«Неведение» (Авидья) – значит отсутствие просветления или пребывание в заблуждении. «Пребывающая стадия» означает момент (точку), где ум останавливается и не пребывает в объектах. В Буддизме говорится о 52 стадиях[3]3
Буддизм Махаяны выделяет 52 ступени, ведущие в состояние высшего просветления (Самбодхи). «Неведение» (авидья) можно рассматривать, как первую из этих ступеней, и аффекты (клеши) – это омраченные страсти, которые сопровождают пребывающих на этой ступени. По-японски «неведение» – муме, «аффекты» – бенно. Муме может переводиться как омраченностъ, бен-но – как заблуждение и страдание. Аффект (лат.) – психологический термин, означает волнение, страсть и нервно-психическое возбуждение с утратой волевого контроля, невладение собой.
[Закрыть], из которых одна – состояние, где ум не привязывается ни к одному из объектов, с которыми встречается. Эта привязанность (прилипчивость) называется «томару» – «остановка» или «пребывание». Ум останавливается на одном объекте вместо того, чтобы плавно перетекать от объекта к объекту, как это свойственно его природе.
Взять, к примеру, фехтование: когда противник хочет вас ударить, ваши глаза сразу ловят движение его меча, и вы пытаетесь следовать за этим движением. Но, как только вы это делаете, вы себе уже не хозяин, и, будьте уверены, вас настигнет удар. Это называется «останавливание». (Но есть и иной способ встретить меч противника).
Вы, конечно, видите, как меч стремится нанести удар, но не позволяете уму «остановиться» на этом. Не думайте отвечать атакой на угрожающее движение противника, не лелейте никаких преднамеренных мыслей. Просто воспринимайте движение противника, не фиксируя ум на этом, двигайтесь навстречу противнику таким, каким вы являетесь, как всегда. Этим вы направите его нападение против него самого. Тогда его смертоносный меч станет вашим и падет на голову вашего противника.
В дзен это называется «перехватить копье и нанести им смертельный удар». Идея такова, что меч противника, попав в ваши руки, становится орудием его собственного уничтожения. Это уже «не-меч». Как только ум останавливается на объекте любой природы, будь то меч противника или ваш меч, так сразу же вы перестаете владеть собой. В такой ситуации объект владеет вами, и вы наверняка падете жертвой меча противника. Не должно быть противопоставления субъекта и объекта. Не беспокойтесь за свою безопасность.
Для начинающих неплохо сосредоточить свой ум на самодисциплине. Важно, чтобы ваше внимание не стало пленником чужого меча или оценки движений. Когда ваш ум пленен мечом, вы становитесь собственным пленником. Ум, плененный чем – то внешним, теряет свое мастерство. Я думаю, вам все это прекрасно известно, но я только хочу обратить на это внимание с дзенской точки зрения. В буддизме «останавливание ума» называется заблуждением, отсюда и «аффекты», сопутствующие пребывающему состоянию «неведения».
Не путайте «бессознательное» фехтовальщика и «бессознательное» в психологии. Первое свободно от «знания» о себе. Достигая совершенства, фехтовальщик не обращает никакого внимания на личность врага или на себя. Он безразличный наблюдатель фатальной драмы жизни и смерти, в которой, однако, принимает самое активное участие. Несмотря па отношение к происходящему, которое у него есть или должно быть, он превыше себя, он выходит за рамки двойственного обоснования события, но при этом он не избегает его.
В искусстве фехтования, где принцип противостояния очевиден, заинтересованному лицу следует освободиться от заинтересованности, отбросить двойственное мышление.
Недвижимая праджня
Праджней обладают все будды и все живые существа. Это трансцендентальная мудрость, текущая через относительность всех объектов, и при этом она остается недвижимой. Эта недвижимость не похожа на недвижимость камня или деревянного чурбана. Подобная недвижимость является самим умом, наделенным бесконечной подвижностью; он движется вперед и назад, влево и вправо, в каждую из десяти сторон и не знает никаких препятствий ни в каком направлении.
Есть у буддистов бог, называемый Фудо Мео (Акала – видья-раджа) – Недвижимый. Его изображают держащим меч в правой руке и веревку в левой. Зубы его оскалены, а глаза зло сверкают. Его грозная позиция говорит о готовности уничтожить все злые силы, вредящие буддийскому учению. Хотя он изображен в реалистической форме, его нет нигде на земле. Он – символический защитник буддизма, по сути своей воплощение недвижимой Праджни для нас, – чувствующих существ. Когда перед ним стоят обычные люди, они вспоминают о его назначении и опасаются препятствовать буддийскому учению. Но человек, обладающий мудростью, и приближающийся к буддийскому состоянию просветления, сознает, что Фудо Мео символизирует недвижимую Праджню и является разрушителем иллюзий. Того, кто становится просветленным и ведет свою жизнь по примеру Фудо, уничтожив все свои заблуждения, не коснутся злые духи. Мео – символ недвижимости ума и тела. Не двигаться – значит не «останавливаться» на видимом объекте. Увидев что – то, глаза следуют дальше и ум не привязывается. Когда ум останавливается на каждом стоящем перед ним объекте, то его волнуют всевозможные мысли и чувства, и «останавливание» неожиданно ведет к движению, т. е. волнению. Хотя ум есть субъект остановок, т. е. подвержен «остановкам», он, хотя это и кажется сверхъестественным, при всей своей внешней подвижности в самом себе остается недвижимым.
К примеру, перед вами 10 человек и каждый из них пытается по очереди нанести вам удар мечом. Как только вы избавитесь от одного, нужно сразу же переходить к следующему. Нельзя позволять уму ни на одном противнике останавливаться ни на одно мгновение. Как бы быстро удар ни следовал за ударом, вы не задерживайтесь между двумя ударами, ни на миг не вступайте в схватку сразу с двумя противниками. При таком подходе каждый из десяти противников будет успешно отражен. Это возможно лишь в том случае, если ум свободно движется от объекта к объекту без всяких остановок, без привязанности. В обратном случае подобная игра закончится поражением.
Каннон Босацу (Авалокитешвара) иногда изображается с тысячей рук, и каждая из них держит свой инструмент. Если ум «останавливается» на использовании, скажем, лука, все остальные руки– (числом 999) окажутся бесполезными. Только потому, что ум не останавливается на использовании одной руки, а движется от одного орудия к другому, все руки оказываются в высшей степени полезны. Но даже от Каннон нельзя ожидать, чтобы на ее теле была тысяча рук. Просто ее образ демонстрирует, что недвижимая Праджня осознана и при этом даже тысяча рук не мешает.
Вот другой пример. Я смотрю на дерево и вижу один красный лист. Мой ум останавливается на нем. При этом все остальные листья исчезают. Но если я смотрю на дерево без предвзятых мыслей, я вижу сразу все листья. Один лист «останавливает» мой ум на себе и не дает ему видеть все остальные листья. Но если ум движется без «остановок», он успешно воспринимает сотни тысяч листьев. Когда мы пребываем в таком состоянии ума, мы сами – Каннон.
Простодушный поклоняется Каннон, считая ее сверхъестественным существом с тысячью рук и глаз. Другие, чей ум заходит не слишком далеко, вообще отрицают реальность Каннон, говоря: «Как это может быть у одного тысяча рук?» Те, кто знает причину вещей, не станут ни слепо верить, ни напрочь отрицать. Для них это совершенный символ – свидетельство мудрости Буддизма. Тому же учат и другие школы, в особенности Синтоизм. Его символические фигуры не следует отвергать, но и не следует воспринимать буквально. Нужно понимать их смысл. Значения могут быть разные, но все они непреложно указывают на одну истину.
Все начинающие поднимаются от первой ступени Неведения и Аффектов, и в итоге достигают Недвижимой Праджни. И, когда они добираются до последней ступени, то видят, что находятся совсем рядом с началом. В этом – глубокий смысл.
В фехтовании это проявляется в том, что подлинный начинающий понятия не имеет, как правильно держать меч, фехтовать, и того меньше знает о том, как ему вообще вести себя во время боя. Когда противник пытается его ударить, – он инстинктивно парирует удар. Вот и все, что он может сделать. Но, когда начинается тренировка, его учат, как держать меч, куда направлять ум, и множеству технических приемов – что заставляет его ум «останавливаться» на стыках различных действий. Поэтому, когда он пытается нанести удар по противнику, он чувствует себя ужасно скованно – ведь он утратил чувство неискушенности и свободы. Но проходят дни и годы, тренировка приводит его в состояние полной зрелости. Его движение и владение мечом достигают состояния «не-ума» (не-умности). Это состояние сходно с тем, которое у него было в начале его пути, когда он еще ничего не знал, не ведал об этом искусстве. Начало и конец – ближайшие соседи. Мы начинаем считать: один, два, три, и когда приходим к десяти, то снова возвращаемся к одному.
В музыкальной гамме можно начать с самого низкого тона и постепенно дойти до самого высокого. Когда достигаем самого высокого, он оказывается рядом с самым низким. Попросту говоря, когда достигнута высшая стадия изучения буддизма, человек становится вроде простака, который ничего не знает о Будде, о его учении и избегает знания всяких научных достижений, всякой учености. Неведение и аффекты, характеризующие первую ступень, вливаются в Недвижимую Праджню, последнюю ступень буддийской дисциплины. При этом интеллектуальные расчеты отходят в сторону, и преобладает состояние не-умности (мусин) или не-мыслия (мунэн). Когда конечное совершенство достигнуто, тело и его органы действуют сами по себе, как им и полагается, без вмешательства ума. (Техническое совершенство достигает полной автономии, освобождается от сознательных усилий).
Буккоку Кокуси (1241–1316) из Камакуры написал стихотворение:
Хоть и несознательно пытаясь устеречь
рисовое поле от незваных гостей,
Пугало, в конце концов, стоит не бесцельно.
Пугало, изображая человека, поставлено среди нолей, оно держит лук и стрелу, как бы готовясь выстрелить. Видя это, звери и птицы разбегаются в страхе. Это изображение человека не обладает умом, но отпугивает оленя. Совершенный человек подобен ему. По этому поводу приведем историю с «деревянным петухом» (Чжуан-цзы, 4 в. до н. э.) (Перевод Л.Д.Позднеевой из главы 19 «Понимающий сущность жизни», в скобках вариант перевода Д.Т.Судзуки из его книги «Дзен и японский буддизм»).
Цзи Синцзы тренировал бойцового петуха для чжоуского царя Сюань-вана. Через десять дней царь спросил:
– Готов ли петух к бою?
– Еще нет. Пока самонадеян, попусту кичится, (тщеславен, полон боевого задора).
Через десять дней царь снова задал тот же вопрос…
– Пока нет. Еще бросается на каждую тень, откликается на каждый звук, (прислушивается к крику другого петуха, преследует его тень).
Через десять дней царь снова задал тот же вопрос.
– Пока нет. Взгляд еще полон ненависти, сила бьет через край, (все еще возбуждается, слишком много чувств).
Через десять дней царь снова задал тот же вопрос.
– Почти готов. Не встревожится, пусть даже услышит другого петуха. Взгляни на него – будто вырезан из дерева. Полнота его свойств совершенна. На его вызов не посмеет откликнуться ни один петух – повернется и сбежит, (почти готов. Даже если другой петух издаст свой боевой клич, он останется недвижим. Когда на него смотрим, он напоминает деревянного. Его качества превосходны. Среди петухов нет ему равного. Все они будут убегать от него).
Человек обретает бессознательный или рефлекторный тип деятельности тела, а ум не останавливается ни на чем. Он существует сам по себе, без мыслей, без аффектов, подобно пугалу среди рисовых полей. Человек становится простодушным, его чистый ум особенно не выделяется и кажется наивным, держится сам по себе, не отличается самоуверенностью. Несамоуверенность характерна для тех, кто достиг высшего состояния ума. Но есть и такие, кто много знает и ставит себя выше других. В наши дни, среди людей моей профессии, таких много и мне за них очень стыдно.
Нам следует различать два направления тренировки: духовная[4]4
Этот термин мне не очень нравится, поскольку может вызвать неадекватные ассоциации. В оригинале (по-японски это «ри», по-китайски это «ли»), это означает «нечто трансцеденталъное», «что-то контрастирующее с детальной актуальностью» и связанное с внутренним или сверхчувственным планом вещей.
[Закрыть] и практическая. Что касается духовной, то это становится понятным, если человек отказывается от своего собственного неведения и аффектов и достигает состояния «не-ума»[5]5
По-японски все предложение читается так: Тада-иссин-но-сутэ е нитэ соро, буквально: «Все это зависит от того, как человек отказывается от своего ума». В этом случае «ум» следует понимать не как «один абсолютный ум», но как «обычный, обыденный ум всякого человека», т. е. «ум неведения и аффектов», который останавливается на объекте или опыте, или переживании, и отказывается возвращаться к своему природному состоянию текучести, пустоты, не-умности.
[Закрыть]. Это было изложено выше. Но нельзя отвергать и тренировки технического плана. Если принцип ясен, этого еще не достаточно для мастерства движения. Практическими деталями технического совершенства я считаю, например, то, что называется пятью способами постановки тела в зависимости от характера человека. Принцип духовности должен присутствовать, без всякого сомнения, но фехтовальщик должен владеть и техническими навыками. Тренировка никогда не должна становиться односторонней. Ри (ли) и дэн (ши)[6]6
Ри (ли) ими дэн (ши) – часто употребляемые термины буддийской школы Кэ-гон. Дэн – определенный объект или событие, ри – универсальный принцип. Когда они разделены, жизнь теряет свободу и спонтанность, и человек перестает владеть собой. Говоря языком психологии, их соединение происходит, когда бессознательное прорывается в сознательном, и рассудочная деятельность передает власть бессознательному. На языке христианской религии это называется смерть «Я» и жизнь «во Христе». Буннам Дзэндзи сказал бы: «Жить, как мертвец». Фехтовальщик должен освободиться от всех мыслей о жизни и смерти, достижениях и потерях, правоте и неправоте, целиком отдаваясь той силе, что живет глубоко внутри его существа. Это все осуществится только тогда, когда Ри и Дэн будут е. гармоническом взаимодействии. Стихотворение Бунана гласит:
Пока живешь,Будь как мертвец,Будь совершенно мертвым —И делай все что хочешь.Все будет хорошо.
[Закрыть], как два колеса одной повозки.
Искра от кремня, ударяющего о сталь
Существует способ выражения мысли «не оставляющий ни малейшего промежутка». Когда кремень ударяется о сталь, не проходит и мгновения, как стремительно появляется искра. Это относится и к уму, который не «останавливается» на объекте, не тратит времени на обдумывание (ибо аффекты любого рода отстаивают свои права). Это не значит, что события проходят буквально одновременно или мгновенно следуют одно за другим. Важно не давать уму на чем-либо фиксироваться (останавливаться). Мгновенность сама по себе бесполезна, если ум «останавливается» хоть на мгновение. Пока есть хоть мгновение остановки, ваш ум уже не ваш, поскольку он попадает под контроль чего-то иного. Когда ум размышляет, как ему совершить быстрое движение, сама эта мысль уже сковывает его. (Вы себе уже больше не хозяин).
Приведем стихотворение Сайге (Санкасю):
Как я понимаю, ты должен быть человеком, который вырос усталым от этого мира. Я думаю о тебе, как о не стремящемся к временному убежищу.
Говорят, это стихотворение написала куртизанка из Иэгути. Я обратился к нему, потому что последняя часть содержит слова «кокоро томуна», т. е. владеть «неостановленным» умом.[7]7
Стремиться по-японски «кокоро тамэру», о чем так много говорит Такуан в своем письме Дзягю Тадзима-но-ками. Вторую часть стихотворения можно перевести так: «Я только думаю, что тебе не следует останавливать свой ум на временном убежище».
[Закрыть] Это больше всего подходит к искусству фехтовальщика, которое, в конечном счете, состоит в том, чтобы овладеть умом, не застревающем ни на одном объекте.
Вопрошающий дзенского мастера: «Что есть Будда?», может в ответ получить поднятый кулак. Или: «В чем конечный смысл буддийского учения?» – учитель может ответить еще прежде, чем вопрос дозвучит до конца: «Ветка цветущей сливы!» или «Кипарис во дворе!» Дело не в том, чтобы дать буквальный ответ, нужно только, чтобы ум вопрошающего ни на чем не остановился. Такой ум не «останавливается»[8]8
Такуан здесь употребляет слово «упуру». Буквально «упуру» означает «течение» (переход) или «перемещение» (переключение) с одной вещи на другую. «Во томару» означает «останавливаться». «Кокоро» – ум, сердце, душа. «Кокоро во томару» – означает, что человек воспринимает объект, и его внимание им полностью захвачено, ум застревает на этом объекте.
[Закрыть] ни на цвете, ни на звуке, ни на запахе. Этот неостанавливающийся ум в его таковости (тай) благословляется как Бог, и почитается как Будда. Это и есть дзенский ум или конечная суть искусства. Ответ на вопрос, подобный приведенным выше, данный после раздумья, может быть прекрасен и полон мудрости, но, в конце концов, он еще находится на стадии неведения и аффектов (авидья – клеша).
Дзен интересует то мгновение, в котором кремень, ударяясь о сталь, высекает искру. Чей-то голос зовет: «О, Уэмон!», – и человек сразу откликается: «Да!» Это недвижимая Праджня. Иногда человек останавливается в сомнении и размышлении: «К чему бы это было?» или «Кто бы это мог быть?» – и наконец ответит: «Что?» Такой человек исходит от ума, пребывающего на станции недеяния и аффектов. Где бы и когда ум ни останавливался – это знак, что им движет нечто внешнее, т. е. человек находится в заблуждении.
С другой стороны, то, что где-либо не задерживается и сразу же реагирует (в частности на окрик) – есть Праджня всех Будд. Будда и все существа не есть «два», как нет богов и людей. Бог или Будда – имя, данное уму, тождественному Праджне.
Существует много путей. Путь богов, Путь поэзии, Путь Конфуция – но все они лишь иллюстрация к единому уму. (Путь по-китайски «Дао»).
Когда люди следуют только букве и не обладают истинным пониманием того, что есть Единый Ум (Недвижимая Праджня) – тогда всю свою жизнь всеми возможными путями они этим злоупотребляют. День и ночь они совершают добрые и злые дела, согласно своей карме. Они оставляют семью, разрушают целую нацию или совершают еще что-нибудь, противное воле единого ума. Они совершенно запутываются и не могут узреть Единый Ум. К несчастью, так мало людей, действительно проникших в глубины Единого Ума. Остальные, увы, совершенно сбились с пути.
Но мы должны знать, что не достаточно видеть этот ум. Мы должны практиковать его в нашей повседневной жизни. Мы можем бойко о нем говорить или писать о нем книги, но этого не достаточно. Сколько бы мы ни говорили о воде, как бы умно ее не описывали, она от этого не станет настоящей водой, жажды не утолит. И так же огонь. От одних разговоров об огне рот не загорится. Узнать, что такое огонь и вода, значит испробовать их в действительной конкретности. Книга о вкусной и здоровой пище голода не утолит. Чтобы насытиться, нужна настоящая пища. И так, пока мы будем только разговаривать, мы не истинно знающие.
Куфу было уже объяснено. Это не просто мышление головой, но также состояние, когда все тело участвует в решении проблемы. Типичен «Мыслитель» Родена. Японцы часто говорят «спросить живот», «думать животом». Это – куфу. Голова обособлена от тела, но живот, который содержит всю систему внутренних органов, символизирует единство всего организма, всего индивида целиком. В этой связи будет небесполезно отметить, какая разница между «Мыслителем» Родена и рисунками Соккаку (10 в.) изображающего дзенского мастера в медитации. Оба глубоко сосредоточены, но фигура «Мыслителя», мне кажется, находится в плоскости относительности и интеллекта, тогда как поза восточного мастера вне относительности. Роденовский персонаж находится на приподнятом сидении, а дзенский мастер сидит прямо на земле. Дзенский мыслитель, соприкасаясь с землей, как бы коренится в основании. всех вещей и каждая его часть прямо связана с тем источником бытия, из которого мы, земные люди, произойти. Подняться над землей хоть на один фут – значит обособиться, разделиться, предаться абстракциям, перейти в сферу анализа и различения. Восточный способ сидеть – это пытаться пустить корни вниз к центру земли и сознавать себя в Великом Источнике, в котором наше «откуда» и «куда».
Конфуцианство, как и буддизм, пытается объяснить, что такое Единый Ум, но, поскольку сама жизнь приспосабливается к этим буддийским и конфуцианским понятиям, мы не можем себя назвать истинно обладающими этим умом, даже если каждый из нас потенциально его имеет. Причина, по которой преданные изучению Дао не могут узреть глубочайший смысл этого Пути, кроется в том, что они слишком полагаются на само изучение. Если они действительно хотят увидеть Единый Ум, необходимо глубокое куфу9…
Где помещать ум
Часто задают вопрос: «Куда направлять ум (внимание)?» Когда ум направлен на движения противника, он захвачен ими. Когда направлен на его меч – скован мечом. Когда направлен на то, чтобы нанести противнику удар – захвачен мыслью об ударе. Когда направлен на собственный меч, захвачен собственным мечом. Когда направлен на самозащиту, – захвачен идеей самозащиты. Когда направлен на положение тела, которое принял противник – захвачен им. Во всех случаях говорят, что не знают, куда следует направлять ум.
Некоторые говорят: «Куда бы ни был ум направлен, человек неизбежно следует этому направлению, и враг, конечно, использует это, т. е. поражение неминуемо. Поэтому лучше всего держать ум в нижней части живота, как раз под пупком, тогда он сможет приспособиться к различным ситуациям».
Совет достаточно резонный, хотя с высшей точки зрения, которой придерживаются буддисты, он ограничен. Может быть, и неплохо во время тренировки сосредотачивать ум в нижней части живота, но это все еще стадия почитания[9]9
«Кэй» по-японски. Конфуцианские ученые, особенно династии Сун, считают это чувство почитания, благоговения чрезвычайно важным для прогресса в изучении Дао (Пути). Это чувство в дзен хорошо только для Начинающих.
[Закрыть]. К ней относится и совет Мэн-Цзы возвращать убегающий ум[10]10
Хосин по-японски, фань-синь по-китайски. Хо (фань) значит «свободный, необузданный», «бешено бегущий», «идущий куда попало», «потерянный», «отпущенный». Мэн-Цзы (гл. 6 «Гао-цзы») говорит, что жизнь «любовь, человеколюбие» – это человеческий ум (сердце), справедливость – человеческий путь. Жаль, что люди оставляют Путь, не следуют ему, что люди отпускают свой ум, не ищут его. Когда у них пропадает курица или собака, они знают, что должны это найти. Путь учения – это поиск сердца, которому они позволили уйти. Кокоро – значит одновременно и ум и сердце, интеллект и чувства. Это часто употребляется в философском смысле как субъект, субстанция или душа. Где бы в письме Такуана не употреблялся «ум», его нужно понимать в этом всеобъемлющем смысле.
[Закрыть] назад, на его исходное место.
Если вы пытаетесь удержать ум, заключить его в нижнюю часть живота – сама идея его удержания, фиксации в определенном месте не позволит уму действовать в другом месте, и результат не преминет сказаться. Тогда возникает вопрос: «Если удержание ума ниже пупка препятствует его свободному движению, то где же его следует удерживать?» Отвечаю: «Если вы берете его в правую руку, он становится пленником правой руки, а остальные части тела терпят неудобства. Тот же результат, если поместить ум в глаза или правую ногу, как и в любую другую ограниченную часть тела. Тогда остальные части тела будут ощущать его отсутствие».
