Текст книги "Кассандра пила массандру"

Автор книги: Дарья Симонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Почему же ты обо всем этом не напишешь? Ты же в издательстве работаешь…

– Пока все в очень сыром виде! – сокрушался апостол Агапыч. – И… что значит в издательстве? Ты предлагаешь мне изложить доктрину такого масштаба в серии вроде «Лечимся на дому» или «131 способ победить инсульт»?.. А сделать внесерийное грамотное издание на должном уровне… да кто ж мне это даст?! И кишка тонка у нашей конторы. Уровень позорный! Они ж запоют своего привычного Лазаря: мол, где коммерческий потенциал и все такое. Ты же сама все знаешь…

Когда Соня ему звонила, чтобы попросить свои честно заработанные деньги, приходилось помнить, что доктрина всегда на первом месте. Доктрина, затем четверо детей, и только потом уже – старинная подруга в числе других внештатников. Агапыч по ряду причин придерживался мнения, что человек «за бортом», вне корпоративной паутины, работает лучше. Поэтому он своих свободно плавающих наемников ценил, хотя и задерживал им оплату. Но старательно обновлял и, можно сказать, апгрейдировал их надежду.

Однако сегодня не взял трубку. И Соня привычно его оправдывала. Злиться себе дороже. Агапыч подчеркивал, что она осталась единственным человеком в его когорте, не имеющим специальной квалификации. Его заповедь о том, что книгу – например, о кораблестроении – должен писать, редактировать и корректировать только кораблестроитель, нарушалась ради Софии. Она же, в свою очередь, не то чтобы благодарила его… это было другое, куда более важное для Агапыча. Некое глубокое внутреннее допущение, что его шизоидная компонента бессмертия – и впрямь когда-нибудь будет признана искрой гения. А почему нет? История знала немало таких примеров. Просто Агапыч – бедный, чокнутый, дешево одетый, социально не защищенный. А есть богатый преуспевающий Савва Лёвшин, у которого в голове – те же тараканы. Их воображаемый тандем может горы свернуть. София усмехнулась и заглянула в холодильник в поисках духоподъемной краковской колбасы. Мечтать и бредить лучше на сытый желудок. Тем более – возвращаться с небес на землю. Похоже, что пока надежда лишь на папенькино вспоможение с мучительными побочными эффектами…

3. Печальный Бельмондо

Миша Камушкин терпеть не мог, когда ему мешали думать. А это происходило постоянно, хотя он считался лучшим специалистом по продвижению продукта в своем офисе. Лучше, конечно, умолчать о том, что он был единственным специалистом, кроме новенького, поступившего на работу недавно и гордившегося какими-то смехотворными успехами по продвижению лечебных наушников. Нет, вы только подумайте – резина с каким-то особенным покрытием, воздействующим на выработку эндорфинов! А вдобавок сказочный бонус в виде улучшения слуха в случае постоянного использования… как там он их окрестил… чудо-наушников «Морская раковина»! Услышав это, Миша взорвался едкими аплодисментами и предложил парню переименовать свое подшефное детище в «Лечебную лапшу на уши». Пацан оказался без фанаберий, и вскоре они были если не закадычными друзьями, то приятельствующими коллегами, взаимно не вторгавшимися на чужую территорию.

Когда-то Миша думал о том, чтобы из нужды создать пользу. Из ностальгии по вкусной советской бедности, которая остро будоражит активных потребителей. Не всех, разумеется, только часть, другие активисты исповедуют идеологически иные кулинарные ценности. Впрочем, Камушкину давно надоело копаться в этих противостояниях, главное, что вкусовые пристрастия – это алхимия нашего тела, а ему по большому счету совершенно наплевать на внешний политический окрас организма. Для него, например, гораздо важнее, получал ли индивид грудное вскармливание или был искусственником. С детства это словечко нравилось Камушкину куда больше, хотя его матушка искренне гордилась, что обоих детей выкормила, как положено природой, своим питательным молоком. Изобильным и жирным. Но эту правильную и правдивую материнскую легенду затмили рассказы о смутных временах, которые сам Миша помнил… пардон за каламбур, смутно. Мама вспоминала, как отпустили цены, началась голодуха, и она кормила семью блинами на сухом молоке из гуманитарной помощи от дружественных европейцев. В этой помощи было и детское питание… казавшее таким вкусным, что матушка, забыв приличия, ела его ложками в сухом виде. Слушая эти рассказы, Миша отчего-то и сам начинал ощущать на губах вкус этой манны небесной из жестяных банок. Он был уверен, что знает его, запретный вкус ненастоящего, к которому нельзя привыкать, потому что в нем непременно содержится манок, ловушка…

И он использовал эту… и невинную, и пагубную тягу к запретному в одной из своих стратегий продвижения смеси для блинчиков. Он долго терзал художника, требуя изобразить на упаковке кормящую мать. Без натуралистических перегибов, разумеется! Художник Мишу проклинал, потому что кормление младенцев ни в коей мере не вписывалось в его художественную концепцию. При чем тут вообще эта тема, когда речь о блинах?! Тем более в той фоново-призраковой форме, которую пытался навязать Камушкин, а был он тогда и сам новичком, который во что бы то ни стало хотел зарекомендовать себя ураганным лютым беспринципным спецом в деле продвижения сухого человеческого корма. Да, именно так, потому что, внедряясь в корпоративного монстра, нужно и самому быть волком. И главное – брать сразу, нахрапом, чтобы никто не успел в тебе усомниться! И хорошо бы сначала предложить как будто заведомый вздор, но чтобы он потом выстрелил ощутимой прибылью – и вот тогда твою неудобную вредность и вслед за ней хамоватое упрямство оценят! И будут ходить за тобой на цыпочках, по запаху определяя твое сегодняшнее настроение… Такова была Мишина молниеносная тактика. В художнике он породил холодную ярость, но в итоге тот сделал то, что нужно. Концепция прогнулась под усладу патриархального ока, только вместо понятной коровы, из молока которой как следствие получаются блины, явился вселенский образ материнства – почти что Дева Мария кормит ребеночка прямо на сенокосе. Христианские аллюзии пришли по ходу творческих мук – художник без задней мысли облачил женщину в синий сарафан, но это был лишь один из отвергнутых им вариантов. Задумывался ли он о синем плаще Богородицы – история умалчивает. Но в нем вдруг взыграла самокритика, хотя он и жаждал поскорее отделаться от навязанного проекта. Однако творческий азарт еще способен побеждать лень, конформизм и корысть! Словом, вариант в синем он решил отсеять, ибо он имел не слишком плодородный и хлебосольный вид.

– Нет, возьмем именно эту! Она красивая и худая, – распалился Миша. – Это важно, важно! Домохозяйка должна знать, что она от этих блинчиков не растолстеет. А семейство накормит!

В левом верхнем углу упаковки маячило и остальное семейство в виде румяных старшеньких детей Аленушки и Иванушки. Обывательский вариант современной семьи с мужем и кухонным фоном, нашпигованным бытовой техникой, Миша отверг… Он не дождался, когда взлелеенный им продукт выйдет на рынок и ураганная стратегия сработает – его по-быстрому сократили, не объясняя причин. Потом до него донеслись слухи, что его блинчики хорошо идут в отдаленных регионах нашей необъятной. А тетка с Урала из родственной солидарности даже распробовала их и полюбила: «Мишель, по мне так вкуснота! И вкус у них натуральный… Не какой-то ГМО голимый, не синтетика – а я эту дрянь сразу чую!» Она умилялась, словно племянничек сам их приготовил.

Миша был растроган, благодарен и раздосадован. Так Господь наградил его за труды. Но ведь он всегда несколько своеобразен в своих поощрениях…

Все эти детские порывы давно остались в прошлом. Теперь Камушкину было не до тонких психофилософских струн в блине насущном. Ему нужно было кормить семью. Он давно ушел из пищевого спектра, после чего прибился к более интеллектуальной материи высоких технологий. Здесь было интересней, да и область обжитая – когда-то он пытливым юнцом обретался на электронном рынке и впитывал науку головастых бородачей, которые из груды пыльных железок, словно из детского конструктора, собирали крутые навороченные компы. В ту пору в мире харда и софта царили не столько рыночно-корыстные законы, сколько просветительский энтузиазм. Это время быстро закончилось, но с тех пор воспоминания о железках вызывали ностальгическую нежность. Это вам не сухой корм, с ними не было мелкого стыда за пропаганду… «этой дряни». То, что тетка, добрая душа, не во всем распробовала наркотические глютаматы, еще ничего не значило. Миша знал, что где-то в аду уже работают над созданием специальной сковородки для тех, кто медленно лепит из человечества стадо мутантов. Не то чтобы он верил в апокалипсис и гибель земной цивилизации из-за генно-модифицированных продуктов – но с опытом все больше убеждался, что выживут в этой битве не лучшие. Да и если бы дело было только в еде… Само яблоко греха отдает то воском, то формалином. И порой, просыпаясь, чувствуешь, что еще одну частицу твоей волшебной внутренней планеты заменили неродной деталью.

Электронный мир, однако, давно потерял ветхозаветную прелесть. Теперь Миша старался быть универсальным мастером на все группы товаров, соблюдая нынешний общий принцип – мягкие «качели тонкостей» для избалованного потребителя. Одним словом, уделом Миши Камушкина на ближайшее будущее было создание примитивных глянцевых концепций рекламы с безупречными целлулоидными лицами и выхолощенными картинками благополучия и преуспевания… Тоска! Поэтому появление Рубена, коллеги-выскочки, щуплого, с припухлой шарпеевидной мимикой, и громкого, как грачиный птенец, стало, как ни крути, событием. Благо Рубик был болтливым и быстро обнаружил трогательное маркетинговое единомыслие, «родство продажных душ», как назвал это Камушкин про себя. Рубику тоже была скучна нынешняя бездна, усредняющая индивидуальность, растворяющая всякую творческую крупицу как опасную бактерию, расщепляющая красоту высшего смысла… Утопая в этом вязком ничто, поневоле будешь хвататься за симпатичные утопии и подложную оптимистичную статистику.

«Была одна история…» – вкрадчиво начинал Рубик свои тирады – и быстро разгонялся в эйфоричном экстазе.

– Была одна история в тучные годы – но ты-то вряд ли про нее слышал, это неофициальные данные, и, в сущности, они ничем не подкреплены, но все же… В розничную сеть киосков Роспечати поступил анатомический конструктор. Не помню, как обозвали эту затею под девизом «собери гомо сапиенс», но смысл такой: каждый месяц выходила глянцевая брошюрка с кратким курсом про один из наших органов – ну, там про сердце, про печень и о прочей человеческой начинке. К брошюрке прилагался соответствующий игрушечный орган. Разумеется, сперва выпустили прозрачный пластиковый корпус в виде тела. Как ты понимаешь, делалось это для детворы – познавательная игрушка, полезный естественно-научный посыл… Но знаешь, что интересно? Что куда больше игрушка повлияла на мамочек.

– Это каким же образом? – недоверчиво щурился Камушкин. – Подались в сестры милосердия?

– Увеличилась рождаемость! – с самодовольным простодушием ликовал Рубен, не сомневаясь в произведенном эффекте. – В этом комплекте был игрушечный зародыш… Короче, схема древняя: почти любая девочка в детстве не доиграла – навешенные цепи социальных ролей и так далее… ты теорию и без меня знаешь! Вырастая, она ходит по магазинам, смотрит жадными глазами на мягкие игрушки, а они, заразы, дорогие! Но ей они так нравятся… И что же дальше? Она не может себе их позволить. Точнее, она может их себе позволить, только если родит ребенка! Этот скрытый мотив деторождения особо не афишируют…

– …потому что это архаичная чушь из пятидесятых годов! Тогда, может, этот мотив и подливал свою каплю маслица в репродуктивный огонь малолеток, но теперь эти байки не пройдут даже на шарлатанских онлайн-курсах по маркетингу! – шумно фыркал Миша.

– А вот и зря ты так! – запальчиво возражал Рубен. – Ты, видно, не читал работы Ларссена. Надеюсь, знаешь, кто это?! Он давно опроверг устаревший подход в анализе рычагов рождаемости, основанный на экономических, климатических и культурных обобщениях. Здесь все большее значение приобретают факторы непредсказуемого влияния, основанные на социальной психологии. Да, боже мой, я надеюсь, ты не будешь, как все эти высоколобые снобы, игнорировать бессознательно-детский зов материнства, который не зависит ни от цен на нефть, ни от пособий, ни от войн и катастроф, ни от гей-парадов…

– Не читал я никакого Ларссена! – с едкой ухмылкой парировал Миша. – Потому что его не существует. Разводить меня пожиже не стоит – я сам кого хочешь разведу. Главный фактор непредсказуемого влияния в священном зове материнства – это случайный секс. И даже гей-парад этому не помеха – тут я совершенно с тобой согласен.

Мультяшная мимика Рубика расползалась в пластилиновом возмущении, прикрывавшем досаду. Не вышел избитый смехотворный трюизм – с важным видом сослаться на выдуманный авторитет. Но что в этом парне хорошо – он не зацикливается на конфузе и как ни в чем не бывало снова рвется в бой. Золотой характер, не знающий поражений. И хотя Миша Камушкин высмеял прозрачную беременную куклу с зародышем как причину увеличения рождаемости, он знал, что веселый Рубен в чем-то прав. Рост благосостояния, цены на нефть – все это удовлетворяет троглодита статистики, но отдельно взятой женщине необходима еще и вишенка на торте. Родовая программа произвести на свет столько же детей, сколько мама, или столько же, сколько бабушка, или больше, чем сестра, – не важно! – запускается неисповедимой кнопкой. Почему бы в ее роли не побывать необычной кукле?

В общем, все эти милые глупости породили дальнейшие споры, распитие нефильтрованного пива, обнадеживающего сидра и даже сомнительного коньяка.

– Как ты, армянин, можешь пить плохой коньяк? – прикапывался Камушкин.

– Я, армянин, могу пить любой коньяк! – гордо ответствовал Рубик, и даже ликовал, что придумал модель абсурдного слогана для производителей дрянных товаров.

– Ха-ха, слышь! Я, русский, могу пить любую водку. Посыл ролика такой: если ты не можешь потреблять наше пойло, так ты и не русский вовсе! Потопчемся с пользой на национал-патриотической идее…

– Езжай-ка на свою историческую родину и там топчись на национальных идеях, сколько хочешь, – добродушно парировал Миша. – У нас все вытоптано, народ вымирает, я – единственный в стране спец по продвижению товара, который жалеет свою целевую аудиторию. Я умру в нищете!

– Я, американец, могу сожрать любой гамбургер! – не унимался Рубен и заливисто гоготал.

– Молодец. Для долгосрочного сотрудничества, прежде всего, намечай перспективу под названием «против кого дружим». А нет такой перспективы – сматывай удочки.

Дня через три Рубик смущенно спросил:

– Миш, а ты… правда Америку не любишь?

Камушкин тяжело вздохнул, переходя в тихое рычание. Как тут не вспомнить бессмертное: «Пал Андреич, вы шпион?» Но при всех этих смешках в рукав Миша однажды оформил все эти кукольные грезы в новогоднюю акцию «Подари ребенку праздник». К бутылям шампанского – неходового, и коньяка – тут тонкий выбор был за Рубиком – придумалась гуманитарная, но изящная нагрузка – игрушка для ребенка из детдома. Начальница обозвала это псевдомаркетинговой выходкой и, вспотев, кричала на планерке, что связывать в единый образ спиртное и детские товары противоречит закону о защите прав потребителя, что, конечно, впоследствии не подтвердилось, а что не запрещено, то разрешено… Миша знал: ей надо дать прокричаться и изрыгнуть на подчиненных свою мифическую компетенцию. Потом, выдержав паузу, сказать магическую фразу: «…Майя Григорьевна, но ведь вы затем меня и брали на работу, чтобы я разрушал стереотипы». После подобных слов Майя складывала на груди руки, обремененные гигантскими жреческими перстнями, и вся обращалась в сварливое и самодовольное внимание. Самодовольное – потому что она всегда была собой довольна, даже если ей птичка какнула на шляпку.

– Милейшая Майя Григорьевна, наша концепция ничего не связывает и не смешивает, только слегка взбалтывает, «дитям – мороженое, бабе – цветы», и пусть никто не уйдет обиженным!

Пока Миша собирал обрывки ретро-тэгов, которые помнил, Рубен вдруг размашисто его поддержал. Он нарисовал в воздухе целую короткометражку об одиноком человеке в предновогодней суете. Одинокому человеку грустно в праздники, для него это время депрессий и суицидальных мыслей. И вот ему предоставили выбор: купить просто бутылку шампанского или коньяка да тут же и выпить, не дожидаясь постылых курантов, – или при покупке порадовать еще кого-то, такого же одинокого, как и он. Только другому гораздо хуже, потому что он ребенок, motherless child[3]3
  Ребенок без матери (англ.).


[Закрыть]. Цитата из песни «Sometimes I Feel Like a Motherless Child», принадлежащей к классике жанра спиричуэле («Иногда я чувствую себя, как ребенок без матери…»)… А как учит нас великий спиричуэле, иногда каждый из нас чувствует себя, как дитя без матери.

– Но ведь вы понимаете, – распалялся Рубик-джан, – насколько облагораживается в таком случае обыденная покупка спиртного! У одинокого человека появляется смысл, пробуждается его латентное родительское чувство, которое… наводит его на мысль о семье и о собственных детях. О тех, что уже есть, – или о тех, которые еще не родились… Импульс к позитивному преобразованию налицо. Я, разумеется, отдаю себе отчет в том, что мы говорим о гипотетическом, не поддающемся количественному анализу воздействии, но тем не менее нельзя отрицать, что акция «Подари ребенку праздник» выводит нашего покупателя на уровень осмысленного потребления.

Некоторые присутствующие слегка опешили. Из кого-то полезла наружу корпоративная дедовщина: вона что, новенький-то как умничает! Майя загнусила, дескать, с подарками детдомовским и малоимущим у супермаркетов уже разработана модель, и зачем мудрить? У бестолковой, но добродушной пиарщицы Любы, видимо, начало пробуждаться латентное материнство, и она смотрела на Рубика с явной симпатией. Словом, тщеславный маркетинговый закоулок пришел в волнение, свойственное большому миру, когда в нем появляется пророк.

Дебаты продолжались долго. Мише Камушкину даже пришлось сделать вид, что он подумывает о другом месте работы. «Нет, помилуйте, какие могут быть обиды, но зарубить на корню акцию с благотворительным элементом в наше время, когда народ альтруистически пробуждается, а просьбы о помощи на лечение собирают сотни тысяч… Такое неверие в нацию обернется миллионами упущенной прибыли!» Мишу слушали настороженно и искали в его словах политический подтекст. В конце концов Майя Григорьевна решила рискнуть и запустить акцию в отдельно взятом магазине, назначив Рубена в отместку за его ораторский подвиг куратором.

– Знаете, парни, может, вы и правы. Почему бы из всенародной пьянки не извлечь и благородную пользу. Но учтите, для детского отдела это большая работа! Тонкий выбор: слишком дорогие игрушки рискованны – не купят с бутылкой-то! А дешевый ширпотреб – свинство по отношению к детям. Надо в игольное ушко влезть, пройти по лезвию бритвы… Миш, ну, ты понял – нам же еще благодарность кровь из носу получить надо для отчетности о социально значимой работе. Без благодарности никакой вам премии!

– Майя Григорьевна, обижаете! Я уже девочкам скинул подробнейший анализ развивающих настольных игр. И нам еще запрос поступил на радиоконструкторы. У нас же к подаркам неформальный личностный подход, мы ж не какой-нибудь пенсионный фонд. Конечно, я девчонкам проставлюсь, об чем спич… И давайте без ажиотажа, это пока эксперимент! В памяти коллег акция запечатлелась под названием «Бурый медведь» – по достославному коктейлю из коньяка и шампанского! Кстати – это был успех, но успех камерный, трудоемкий, энергозатратный, а в плане прибыли – капля в новогодние финансовые потоки. Про motherless child мало кто помнил. Благородный посыл затмил другой эпизод. Рубик, в пылу кураторства погрузившийся в гущу народной жизни, узрел прискорбный пример последствий благотворительности. А именно – красиво спивающегося седого мужчину, который исправно покупал коньяк с подарочной нагрузкой для сирот. Изредка – вместе с шампанским, что увеличивало вклад доброго самаритянина в благотворительную акцию. «А ведь он мог покупать дешевое пойло без всякой нагрузки! – восхищался Рубик. – Уж дополнительную-то бутыль точно!» И он следил, с упоением следил за объектом! В своем распалившемся воображении он уже брал интервью у жертвы гуманистического алкоголизма, выясняя сакраментальные подробности его судьбы. И вот уже банальное одиночество уходило в тень, а на первый план выходил ребенок, много лет назад сданный в детский дом… или что похлеще! Но что могло быть хлеще, Рубен никак не мог придумать, отчего любопытство разгоралось с невыносимой силой. Ведь не мог же этот загадочный седовласый, похожий на Бельмондо тип быть обыкновенным алкоголиком. Не мог! Миша, выслушивавший Рубеновы тирады, советовал ему оставить незнакомца в покое. Незнакомца – и, как ни крути, активного покупателя с мощной перспективой. Мало ли как люди прогуливают шальные деньги! Не нужно им в этом мешать и набрасывать на их грешные головы надуманные муки совести, как кольца в серсо. Рубен был крайне разочарован равнодушием старшего товарища к сентиментальной истории и бормотал о летальном исходе.

– А вдруг это форма самоубийства – пропить все и сдохнуть! Однажды с похмелища он просто не проснется…

– Для этого сценария ему надо обратить внимание на качественно иной ассортимент алкогольной продукции, – ответствовал черствый Миша.

Рубик признал его правоту только после того, как в том самом магазине у него украли телефон. Миша Камушкин вовсе не хотел злорадствовать. Он просто хотел донести до неуемного «тимуровца», что теперь-то мы знаем источники благосостояния печального Бельмондо.

– Но почему ты уверен, что именно он – вор?! В магазине было полно народу!

Что тут скажешь… Только то, что, задаваясь вопросом «кто ты, добрый человек?», будь готов получить неожиданный ответ.