Текст книги "Пыльная корона"

Автор книги: Дарья Симонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Вот и подумай! Пораскинь мозгами вместо того, чтобы меня пытать! – раздраженно оборвала его тираду Рита.

– Но почему ты разговаривала с ней… с этой Карловной? Зачем ты задержалась в этом кафе?! Неужели ты так хотела от меня спрятаться?! Я же стараюсь не надоедать тебе с вопросами о том, когда… ты сможешь взять меня в свой спектакль?

Глупый мальчишка! Можно подумать, что весь мир вертится вокруг него. Да и кто поверит моей правде?! Кто поверит…

Рита все же решила сделать последний аккорд в этом разговоре:

– Если ты хочешь узнать, как все было, для начала ответь мне на вопрос: если ты считаешь меня убийцей, почему жаждешь со мной работать? Потому что больше никто не зовет?!

Тёма захлопал глазами, онемев на секунду от праведного возмущения:

– Так я сколько раз повторял: я на твоей стороне! И уверен, что если ты и убила, то было за что. Может, она твоего ребенка покалечила?!

Силы небесные…

– Нет у меня никакого ребенка, – проскрипела Рита. И добавила про себя: «Пока нет».

На нее накатил приступ раздраженной усталости от всего происходящего. И бессмысленности всех слов и действий. Право, что это за инфантильная экзальтация – прятаться и вести конспиративные диалоги в какой-то глуши! И Марина, наверное, сейчас рвет и мечет от тоски – третий день беспутная Рита в бегах. Резко захотелось тепла, уюта, куриного супа, непритязательных мелодрам. Издали аукнула электричка. «Едем!» – скомандовала Рита. Тёме ничего не оставалось, как подчиниться. Была не была, она сейчас всем все расскажет. Всем – это пока что Марине и неугомонному джокеру, которому не терпится явить миру свой стрит-дэнс. В конце концов, если он такой болтливый, то пусть в его арсенале будут не только ложные обвинения, но и правда. Даже такая странная! В конце концов, кого еще посвящать в происшедшее, как не тех, кто на твоей стороне.

* * *

– Ты уверена?! Это ведь крайне серьезное обвинение!

Тревогин вскочил и предусмотрительно захлопнул дверь. Теперь Сашка ничего не услышит, если только не прильнет ухом к замочной скважине, что чревато любыми неожиданностями. Что же делать?

Началось все с того, что позвонил Антон и сказал, что задерживается. Сашка в этот момент уже пришел в Рахманиновку и стал искать, где бы ему пристроиться и скрасить ожидание телефонными играми и соцсетями. Он уже было присмотрел шикарный старинный подоконник, но услышал спускающийся по лестнице знакомый тембр. Уля! Встречаться с ней не хотелось, поэтому Саша бочком, бочком юркнул на этаж – но звуковая волна шла за ним. И к ней присоседился раскатистый баритон. Саша осторожно обернулся – Тревогин! Он сделал вид, что рассматривает какой-то стенд с фотографиями, но уловил, что те двое треплют знакомую фамилию. Так Антона же! С чего бы это?! Саша сунулся было в разведку. Которая, однако, не увенчалась успехом. Ясно было лишь одно – бобриха затеяла какую-то отвратительную игру, чтобы подставить своего коллегу. И единственного стоящего учителя из всех, с кем Сашке довелось заниматься.

Антона надо предупредить! Хотя тут можно сесть в лужу: вдруг его ретивый ученик по незнанию увидел заговор в обыденном происшествии. Возможно, вредная Уля на всех стучит?! Все давно это знают, и… Впрочем, по словам Тины, она здесь работает без году неделя. Ладно, можно просто сказать, что Тревогин просил к нему зайти. Сами разберутся.

И Сашка со свойственным юности легкомыслием через минуту уже забыл о проблеме. Меж тем занятие в этот день так и не состоялось. Антон позвонил, принес свои извинения и перенес урок на выходные к себе домой. Сашке вовсе не показалось это странным – ведь так уже бывало. Дома у Антона жена и маленький ребенок. В принципе отсрочка на руку – будет время получше подготовиться.

Зато Тина от такого поворота заметалась в догадках! Антошу «подсиживают», Тревогина склоняют, Рахманиновка дала трещину! Сашке пришлось раз пятнадцать пересказывать мизансцену, мельком им увиденную, а точнее, так толком и не подслушанную. Вершиной матушкиного помешательства была версия о том, что Антона обвинили в убийстве Анны Карловны. Злобный навет молодой змеи.

– Тебе бы в желтой прессе работать, – вздохнул измученный сын.

– А я и работала сколько лет! – парировала Тина в запале. – Где я только не работала, мой ехидный друг.

Дальше начались многочасовые переговоры. В роли связистки выступала, конечно, Сиреневая Маша. За вечер она нарыла такое досье, что Дзержинский вышел нервно покурить из могилы. Из всего, о чем возбужденно тараторила Тина, Саша запомнил три факта. Уля шьет Антону дело о домогательствах к несовершеннолетней ученице. Антон временно отстранен от преподавания. По обвинению в убийстве Карловны задержан… ее родной брат.

– Который доктор? А мотив? – резонно уточнил Саша.

– Маша, Маша! – возбужденно кричала в трубку Тина. – Какой мотив?!

Мотив был, увы, неизвестен. Сашке показалось, что Мария немного обижена на то, что она раздобыла столько инсайдерской информации, а Тине все мало – ей теперь мотив подавай! Люди все-таки очень неблагодарные существа.

Но Сиреневая быстро набрала очки, когда строго излагала инструкцию по дальнейшим действиям.

– А ты говорила, что версию убийства разрабатываем только мы! – укоряла ее Тина. – Чем же нам грозит арест брата?

…Словно они все были в центре крупнейшего политического скандала.

– Арест брата грозит большими чистками в Рахманиновке. Антоша – это первая ласточка. Брата Карловны сажать не станут, его задержание – наверняка отвлекающий маневр следователя. Уля выполняет чьи-то указания по расчистке рабочих мест для «своих». А вот кому они свои, а кому чужие, рано или поздно мы узнаем. Тревогин наверняка пока ляжет на дно, чтобы не запятнать свое честное имя криминальной историей.

– Маша, но я надеюсь, он вступится за Антона?

– Возможно, за него самого надо будет вступаться! Но мы-то Антошу не бросим! Да что там – мне рассказали, что рахманиновцы готовят пикет в его защиту.

– Мы тоже участвуем! – с пионерским задором пообещала Тина.

– Надеюсь, в защиту Антона рахманиновцы уже договорились и о концерте Снуп Дога на Красной площади, – язвил Сашка.

Перед тем как заснуть, Валентина неожиданно вспомнила, как бросились ей в глаза перемены в Уле. Тогда она мельком подумала, что барышня влюбилась. А что, если это любовь с привилегиями? Был такой фильм, и название это теперь всплыло в памяти. Может, Ульяна завела влиятельного покровителя, и в этом причина ее ретивого вредительства. Но разве от такой любви хорошеют? Впрочем, это сугубо индивидуально.

А следующий день и вовсе успокоил волнения. Прежде всего, потому что после беседы Тревогина с «пострадавшей» несовершеннолетней студенткой с Антона было снято клеветническое обвинение. Эта секретная информация, полученная от Маши, быстро перестала быть секретной. Антон сам написал Сашке, что следующее занятие пройдет, как обычно, в Рахманиновке. Радостное возбуждение по поводу торжествующей справедливости на время затмило все предшествующие тревоги. Словно и не существовало никогда грозной Анны Карловны Тромб. Как мы быстро забываем людей! Валентина, сама от себя не ожидавшая жалости к тиранше, не могла отвязаться от этой мысли. Но ведь отчего-то она умерла! И кто-то, в конце концов, ее любил. У нее есть семья… муж, дети. Каково им сейчас?

Тина поймала себя на зловредной мысли, что ей гораздо интересней то, каково им было раньше, когда мадам Тромб была жива. Каким надо быть, чтобы уживаться в одном доме с женщиной по прозвищу Инквизиция? Муж, наверное, подкаблучник или мазохист. Есть ведь такие, кто любит злобную «мамочку». Дети? Бедные птахи. Их спасением могло быть лишь извечное равновесие природных сил, которое заключается в том, что учитель от Бога может выпестовать десятки учеников, а споткнуться на своем собственном ребенке. А самодур и мучитель чужих детей окажется ангелом для своих.

Внезапный приступ любопытства заставил Тину пробраться в комнату к Сашке и включить его планшет. Она начала лихорадочно подбирать имена в поиске и быстро вышла на искомое. Хореограф Маргарита Тревогина! На Тину обрушился пестрый поток информации. Многое из этого она уже слышала от Сиреневой Маши. Но в одном блоге она зацепила кое-что жареное. Некто знавший «Ритку Треф» «с ее подтанцовок у Шуры» писал, что из Москвы ее выжил родной папаша с подачи своей любимой ученицы. «Какой-то вышел меж ними бермудский треугольник»… И далее был недвусмысленный намек на роман Тревогина и Анны Тромб. Вот тебе и мотив!

Впрочем, Маша упоминала, что маэстро – один из тех, кому выгодна эта смерть. Теперь вмешалась еще одна персона – дочь! Хотя если предположить, что убила она, то почему через столько лет? Стареющий корифей угрожал переписать завещание на любимую ученицу? Темное дело.

Уже засыпая, Тина отвергла версию романа. Случись меж ними искра, Тревогин вовлек бы Карловну в свои эксперименты. И они играли бы одну музыку. И Тромб естественным образом превратилась бы в Тромбониху, а не в Инквизицию. Бесконечно жаль, что, переписывая сценарий жизни, нам уже некому его предложить.

* * *

– Мариночка, это я! Ты дома?

Как всегда: сама спит, а дверь открыта. Ну что с ней делать! Рита вздохнула и исподволь взглянула на Тёму – все же ему не нужно знать о теткиной беспечности. «Я знаю, я же здесь бывал. Сам ей говорил – закрывайтесь!» Ладно, секрет Полишинеля.

Навстречу им вышла тетя Марина, строгая и испуганная. Явно заснула перед телевизором, сейчас будет ругать.

– Маринуля, давай пропустим причитания. Я пропала – я нашлась. У меня была причина.

– Нет, я балдею от этой наглости! – возмутилась Марина, а у самой от радостного облегчения дрожали руки.

«Боялась, что я в запой ушла, – мелькнула виноватая мыслишка у Риты. – Теперь так обрадовалась, что даже Тёму не замечает, словно он тоже по-родственному забежал на обед. Надо понимать, он это практикует».

– Где ты была? – пыталась со смехотворной строгостью чеканить Марина. – Между прочим, твой папаня почти при смерти. Анна Карловна скоропостижно скончалась.

– Мариночка, я знаю. А он при смерти, случайно, не потому, что ее убила я?

Марина испуганно замерла. Рите опять стало стыдно. Зачем она так со старой доброй тетушкой Мэй? Шутейное прозвище в честь знаменитой на весь мир героини – родственницы Человека-паука приводило Марину в веселый культурный шок. «Что же ты у меня, девочка-паук?» – «Примерно. У Человека-паука тоже была одна-единственная родственница. Наверное, мать тоже алкоголичка. Иначе откуда у него серьезные генетические нарушения?!»

Пока у всех не случился приступ или припадок, надо скорее рассказывать. Марина оторопела, но готова слушать, ей даже всего два раза пришлось объяснять, что сейчас будет. Все рассядутся, и им объяснят, как все было. Как всегда в английских детективах. Только эффектного разоблачения преступника не получится, потому что он нас не порадовал таким простым решением. И слушателей маловато – надо было для кворума собрать всех гастарбайтеров из Тёминой бригады.

– Рита, но ты мне сразу скажи, что ты непричастна и не виновата! – строго потребовала «тетя Мэй».

– Я не виновата, но причастна.

Ответ Марину только встревожил. Но нежданно спас положение Тёма, который вдруг произнес взволнованный сбивчивый спич о том, что Рита-де кристальной чистоты человек и в творческой среде таких больше не найти. Марина, падкая на похвалу из народа, приосанилась и заблестела увлажнившимися глазами. Рита была благодарна и растерянна оттого, что недостойна подобных преувеличений. У нее были другие представления о чистоте.

– Итак, начнем по порядку. Тёма был свидетелем того, что я зашла в мамину квартиру проведать ремонт – чтобы тебе, Марина, лишний раз туда не наматывать километры. Мы коротко поговорили, и я отправилась обратно. Но мне стало дурновато. Захотелось посидеть в тепле. А Тёма, вспомнив, что… хотел спросить про обои, побежал за мной. Но это все не важно. Марина, ты помнишь, что по дороге к метро там сквер. А в сквере, то есть… на стороне проезжей части есть кафе. Туда я и зашла. И там было почти пусто. Несколько столиков, барная стойка, и над ней подвешен телевизор. У меня дома нет телевизора. Я и смотрю-то его только у тебя, Марина. И зависаю – не знаю почему. Но здесь история другая – шла передача, которая не могла меня не зацепить. О фигуристках прошлого. Марин, ты поймешь. Рассказывали о Дениз Бильман. Ты ведь помнишь, как я мечтала в детстве повторить ее пируэт?!

Марина кивнула. Постаралась очень сдержанно. Сколько ею было пролито слез тогда! Не могла она купить коньки. Не потому, что дорого – она бы костьми легла, но наскребла бы. И даже не из-за Лариски, хотя ее истерики были веской причиной. Сначала ребенка обнадежить, а потом отобрать у него отдушину… Не хотелось. Но было еще одно обстоятельство. Марина просто боялась. Считала, что Ритуля не боец. Это ж спорт, в нем затопчут, да еще забьют коньками. Ужас! Пыталась растолковать, что это в телевизоре все выглядит красиво: женщина превращается в нераскрывшийся тюльпан. Самый красивый элемент на свете, этот пируэт Бильман! «Но мы же не знаем, скольких девочек отпихнула локтями эта швейцарская Дениз, чтобы стать чемпионкой и звездой! Она даже не первая исполнила пируэт, названный в ее честь…»

В детстве Рита совершенно не понимала, о чем толкует ей тетка. Какие локти, зачем?! Прекрасная Дениз была фантастическим виртуозом. Она свои лавры заслужила. И справедливости ради: она встала на высшую ступень пьедестала только раз. Именно ее нельзя было уличить в карьерной хватке и звериной воле к победе, которая побуждает идти по головам и строить козни соперницам.

А первое место бесперебойно занимали бесцветные техничные фройлян.

Уже тогда, в дремучем своем детстве, Рита чувствовала, какая несправедливость царит в женском спорте. Может, у мужчин то же самое, просто в те годы побеждали ее любимчики. Игорь Бобрин с номером «Спящий ковбой», например… Или мужчину всегда есть кому утешить? Или чуяла, что в будущем ей придется испить эту чашу несправедливости до дна? Несправедливости общечеловеческой и совершенно не зависящей от пола.

Многие печали в мутной реке жизни всколыхнул волшебный пируэт Бильман. И в то же время – надежду.

Рита вынырнула из воспоминаний и продолжила:

– Я присела к стойке, чтобы было удобнее смотреть передачу. Но боковым зрением, которое у меня, как у любого танцора, развито до крайности, замечаю, что за столиком у окна сидит до боли знакомая персона. Папашина железная фаворитка Тромб! Я глазам своим не поверила – уникальное совпадение! Начинаю осторожно присматриваться – вижу, что она сидит за столиком с какой-то девушкой. И тут меня прошибает холодный пот! Я понимаю, что эту особу я тоже вижу не впервые… И где я ее встречала? У мерзавца Микки! Муженька Анны Карловны, владельца ресторанов, скользкого типа, с которым когда-то я имела глупость переспать. Марина, не вздрагивай! Мой папаша раздул из этого чуть ли не роман Ги де Мопассана и предал меня анафеме. И я его, соответственно, тоже. И до сих пор считаю это свинским предательством – переложить вину за этот инцидент на меня, восемнадцатилетнюю идиотку. Микки – знатный ходок, но исторически сложилось, что ему это прощают. Дескать, бедный мужик, не с Инквизицией же ему ложиться в постель!

– Рита, неужели ты до сих пор не поняла, что отец за тебя же и беспокоился. Он ведь как раз боялся, что если ты смолоду не усвоишь железное правило не заводить шашни с чужими мужьями, то тебя ждет разбитая жизнь. И вообще… разъяренная баба – она, знаешь, на все способна! – многообещающе заключила тетя Марина. И задышала тяжело и часто. Разбередила себя, наивная душа…

– Вот о разъяренной бабе – это ты очень вовремя, – усмехнулась Рита. – Именно это и пришло мне в голову, когда я попыталась проанализировать то, что мне случайно довелось увидеть. Конечно, это был не анализ, а моментальная оценка ситуации – ведь часть меня была погружена в ностальгический мир фигурного катания. Я взъерошила кое-какие детали и отчетливо вспомнила, что в момент моего визита к Микки эта девушка репетировала с другими музыкантами. Видимо, она играет в этом клубе. А протежировала ее сюда, разумеется, Анна Карловна. Я уверена на все сто, что все играющие в заведениях ее супруга попадают туда только по ее рекомендации и протекции. Хотя бы потому, что Микки некогда и, по большому счету, лень этим заниматься. В руках у девушки был духовой инструмент – то ли кларнет, то ли флейта, я в них плохо разбираюсь. И какой-то другой инструмент лежал в футляре рядом. Барышня явно умела играть на нескольких. Когда-то я слышала от отца, что Карловна с трудом мирится с тем, что для духовика естественно быть инструменталистом-полиглотом. Она считает, такая «полигамность» уместна лишь на стадии крепкого профессионализма. Однако самым способным она прощает этот «грешок»… Сопоставив все это, я с высокой долей вероятности предположила, что описываемая фигурантка – ее ученица. Очевидно, одна из тех, кто на хорошем счету. Кого Тромб считает перспективной. И что же в результате? Вероломная ученица получает работу – и пытается увести у своей благодетельницы мужа. Принцип «не делай добра – не получишь зла» в действии!

– А это ты с чего взяла?! – испугалась Марина. – Я ничегошеньки не понимаю! Сидят два человека, общаются… а ты их уже во всех смертных грехах подозреваешь.

– Дело в том, что общались они довольно странно. Это было не слишком похоже на дружескую встречу. Карловна роется в своей сумке, словно не может найти важную мелочь, потом достает некий тюбик, из которого явно протек какой-то крем… Словом, возня с неясными намерениями. Поручиться я могу лишь за то, что мадам Тромб явно просит свою визави о какой-то услуге. И барышня кивает и идет в сторону туалета. А далее – вы не поверите, но вам придется! – Анна Карловна проворно достает из своей сумки маленький пузырек и выливает его содержимое в кофейную чашку своей собеседницы! Я в первые секунды совершенно не понимаю, что происходит. Думаю, что наверняка мне показалось и это ее собственная чашка. Но потом… Карловна нарочно разбивает этот сосуд. Я четко вижу это движение за счет того, что очень удобно расположилась для наблюдений, сама того не желая. И меня пронзает мысль, что сосуд должен быть тонкостенный, специально подобранный, потому как разбить обычный бутылек для лекарств не так уж и просто…

Все это, как вы понимаете, приходит мне в голову за секунды. Но именно разбитый сосуд заставляет вспомнить о том, что родственники мадам Тромб – врачи. Какая-то связь с медициной присутствует. Потому что именно Карловна, точнее, ее родня подгоняла отцу сердечные лекарства. Передозировка некоторыми из них чревата летальным исходом, это известный факт.

– Так это ее брат! И он живет в том же районе, где все это произошло! – с жаром воскликнула Марина.

– Стоп! Но если Карловна, как ты описываешь, отравительница, то почему же она сама и умерла?! – резонно поинтересовался Тёма.

– Это самое интересное в этом преступлении! И самое рискованное для меня, потому что затрагивает мое невольное участие в этом деле, – обреченно заключила Рита. – У меня, к сожалению, быстрая реакция на всякого рода авантюры. К тому же Марина права: хоть я на много лет разозлилась на папашу, но не могла не уловить тогда в его поношениях страх. Он, конечно, никогда не признается мне в том, что элементарно боялся Анну Тромб. Подсознательно боялся ее мести мне. Или – ему самому? Разумеется, косвенной, неявной. Чутье у него работает. Поняла я это через много лет. И никогда не жалела, что выскользнула из столичной тусовки и попала в другую. Там все шло гораздо медленнее, зато я обросла близкой по духу артистической семьей. Притом не утратив здешних связей. Однако речь не об этом. Схватив ручку и блокнот – этот старомодный набор у меня всегда под рукой, потому что мне так удобно, – я патетически нацарапала на вырванном листке «Ваш кофе отравлен» и, холодея, отправилась на переговоры с Инквизицией. Не скрою, что я тоже ее боялась. Но раз уж я в этом безлюдном кафе оказалась единственным свидетелем, а персоналу особо и дела не было до происходящего, то пришлось мне вмешаться. У меня имелось несколько версий развития событий. Я завязываю разговор и якобы нечаянно сталкиваю отравленный кофе со стола. Разбился пузырек, теперь до кучи еще и чашка, зато все живы. Но это у меня вряд ли получилось бы. Поэтому я приготовилась незаметно сунуть записку барышне, которую, как я предполагала, Карловна желает убить из ревности. Для этой задачи надо было родиться фокусником, а не танцором! В общем, утопичность моих стратегий мне стала очевидна, как только я подошла к столику Анны. Там уже подметала осколки официантка, поэтому Карловне пришлось встать. Одновременно вернулась из уборной озадаченная барышня и начала объяснять, что бумажных полотенец там нет. Понятно, что Карловне были абсолютно не нужны никакие полотенца, ей просто было необходимо на пять минут отослать свою жертву, чтобы влить ей в кофе яд. Поэтому Инквизиция слушала ее вполуха. Главным ее раздражителем теперь была я. Господи, что же это был за взгляд! Она могла им растворить собеседника, как соляная кислота.

Однако если бы она сразу в своей обычной ледяной манере потребовала, чтобы я освободила ее от своего присутствия, то пришлось бы сознаться, что я – опасный для нее свидетель. Ведь не стала бы она меня убивать в присутственном месте при свидетелях, пусть и малочисленных?! Соглашусь, план так себе. Я торопливо, пока не заткнули, разливаюсь соловьем о своих предстоящих премьерах… И хотя Карловне они сто лет не нужны и она уже готова проклясть меня, предполагаемая жертва, пока ее наставница стоит к ней спиной, вдруг делает ловкую рокировку. И чашка с отравленным кофе оказывается на той стороне стола, где сидит мадам Тромб! Чашки с блюдечками ведь совершенно одинаковые…

– Так что же получается – первоначальная жертва знала о том, что ее будут травить?! А зачем тогда она встречалась со своей убийцей?! – перешла на заговорщицкий шепот Марина.

– Это, как и многое другое, я могу лишь предположить. Думаю, что барышня не знала, но догадывалась. А Инквизиция заманила ее на встречу каким-то жирным калачом. И потом… есть люди, у которых быстрая реакция и мощный инстинкт самосохранения. Но можете представить, каково мне?! Я вручаю Карловне рекламный буклет театра…

– Вот по нему тебя и нашли! – с авторитетным видом заявил Тёма. – А вовсе не по звонку в скорую.

– Там все данные не московские. И не про мой спектакль, так что мое имя вообще не фигурирует. Я его сунула, просто чтобы распрощаться, чем-то закончить разговор. На ватных ногах я положила под свою чашку на стойке пятьсот рублей и поковыляла к выходу. И вот там я уже позвонила. Я попыталась объяснить, как было. Упредить непоправимые последствия. Но ведь никому на тот момент пока не стало плохо! И я понятия не имела, каким препаратом был отравлен кофе. Впрочем, меня только сейчас пронзила догадка, что «скорая»-то приехала. И от нее поступил сигнал в полицию. Только было поздно. И меня там уже не было. Вот и весь сказ… Я так долго об этом рассказывала, а произошло все очень быстро! Но в жизни всегда так: опаньки – и тебя уже нет. Теперь у меня одна страшная мысль: я соучастник убийства или свидетель? И ведь не попадись мне на глаза этот пируэт Бильман…

– Ритуля, я думаю, что надо все это подробно рассказать отцу, – после долгой паузы произнесла Марина.

– Как ни странно, впервые я в этом с тобой согласна. Писать заявление в наши правоохранительные органы я не готова. Это папенькина музыкальная епархия, пусть и решает, что делать. Если будет надо – что ж, выступлю свидетелем. Больше чем уверена, что отец знает эту девушку, которая отправила Карловну на тот свет в целях самообороны. Я ее исхитрилась сфотографировать на телефон, между прочим. Нечетко, конечно, но в общих чертах схвачено…