Текст книги "Мистерия"

Автор книги: Дарья Сницарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Сделав пару шагов вслед за ним, Лиза намочила и перепачкала босоножки. Как и остальные, она решила не купаться: на берегу было безопаснее, особенно при сегодняшнем везении.

Лёша сунул ей свою одежду.

– Ты уверен, что стоит?

– Да я ж пешочком, как Иисус.

– Очень смешно.

Кое-как, поскальзываясь на водорослях, Лёша преодолел полосу камней. Со спины он сам походил на обломок скалы, который из-за оптической иллюзии плывёт по волнам. Друг распростёр руки, то ли балансируя, то ли пытаясь объять ночь.

Послышался всплеск. Ещё один. Лёша обернулся. И хотя в темноте многое было не разобрать, черты его лица исказило что-то тревожное. Лиза не сразу поняла, что он пытается бежать, выбрасывая колени над водой. А когда поняла, волны шумно разошлись, и тело хлопнуло по поверхности.

Спустя миг Лёша встал, так и не издав ни звука, но теперь в походке было что-то новое, будто перекос на одну сторону. Лиза передала его одежду Маше, скинула босоножки и вбежала в воду. Друг остановил её резким жестом.

– Я упал, – тихо пояснил он, и слова почти сразу заглотил ночной ветер.

– Поскользнулся? – Лиза постаралась спросить со смешинкой, однако нотка беспокойства всё равно проскочила в её голосе.

– Я видел, видел огни. Три, сначала вдалеке, потом ближе.

– Это же Тамань светится!

– Может и так, – сухо ответил он.

Купание не задалось, потому друзья решили вернуться домой. Они уже всходили по тропинке на холм, когда Лиза ахнула, заметив, что из Лёшиной коленки струится кровь.

– Приложился об камень, ничего страшного, – отмахнулся он и, не разжимая кулаков, пошёл дальше. – В чужие дома за бинтами заходить не будем.

Лёша, хотя храбрился, скоро начал отставать. В темноте ориентирами им служили только огни города вдали и охранные прожектора у резервуаров с газом. Вокруг друга всегда витало чувство безопасности, потому Лиза не боялась, что остальные уйдут далеко вперёд. Они ненадолго остановились, чтобы он мог утереть кровь оставшимися флаерами. Алая струйка, преодолев щиколотку, стекала к шлёпкам.

Лиза заметила, как что-то золотое блеснуло у Лёши в кулаке:

– Что там у тебя?

Друг смерил её долгим взглядом, не спеша отвечать.

– Упав, я нащупал на дне монету, – наконец сказал он.

– Советская?

– Нет, кажется, старше. Здесь лев, а с другой стороны цветок. – Лёша раскрыл кулак, показывая находку.

Лев был выполнен очень искусно (прощупывалась каждая прядь его гривы), а цветок, напротив, схематично – шестью расходящимися лучами. Всю дорогу домой у Лизы перед глазами стояли их очертания, подсвеченные белым пламенем луны.

Глава 2. Многобожец

Наутро после пикника Лиза проснулась позже обычного, но младший брат, с которым она делила диван, ещё спал. Ворочаясь, Женя закинул ногу ей на живот, потому несколько минут она пыталась вылезти из постели, его не разбудив.

Опять бросились в глаза бордовые обои, которые пугали её всё детство. В квартирах друзей Лиза не встречала ничего подобного, и вообще, ей всегда казалось, что в советскую эпоху этнические узоры были не в моде. Пожелтевшие завитки африканского орнамента складывались в злые лица. Будто бы спальню облепило полчище красных муравьёв.

От души потянувшись, Лиза, в длинной футболке и пижамных шортах, вышла в коридор. Уличных шлёпок бабушки не было на месте, значит, та уже ушла на работу.

Потрогав чайник, Лиза убедилась, что вода ещё тёплая. Другой посуды бабушка на плите не оставила, и в холодильнике было пусто, не считая помятого глазированного сырка и четырёх яиц. У неё начало ломить руки от расстройства и обиды: в этом году мама почти не выслала денег на их с Женькой содержание, а бабушка неохотно шла на жертвы.

Благо, в оклеенном виниловой плёнкой буфете хранилось много круп. Лиза отыскала треть пачки макарон, завёрнутую в целлофановый пакет. Когда вода закипела, она не глядя всыпала в кастрюлю содержимое и отбросила пустую упаковку на стол. Её брала досада, что даже у слободчанки грудами лежит золото, а она, уже четырнадцать лет как москвичка, вынуждена давиться макаронами!

«Каждый день, как последний», – подумала Лиза, вяло ворочая ложкой. Вспомнить, откуда это взялось в голове, получилось не сразу, но спустя пару помешиваний фраза всплыла целиком: «Каждый рабочий день бухгалтера должен заканчиваться так, как будто это его последний день», – она наткнулась на эту мантру в интернете, когда выбирала себе профессию. Поступая в университет, Лиза надеялась подобраться ближе к деньгам, и ей это почти удалось, но вот загвоздка – оказалось, деньги будут чужими.

Меркантильность не приносила ей удовольствия. Дорогие вещи, модная одежда не имели ценности сами по себе. Лиза лишь пользовалась ими, чтобы показать миру: «я не дешёвка», «я не копия моей матери». Нельзя было допустить, чтобы мужчины «гостили» в её жизни неделю, месяц и сбегали, не оставив ничего или наградив нежеланным ребёнком. Превращая себя в идеал красоты и ухоженности, она надеялась добиться другого отношения.

Лиза искала человека, способного дать ей защиту и любовь. Когда-то им был Дима, первая добыча её жадного, требующего страсти сердца. После болезненного расставания чувства не исчезли, но потеряли точку приложения. Трогательная, несмелая влюблённость переродилась в голодного зверя, мечущегося в груди.

Нередко зверь рвался к Лёше. Но Лиза не могла признаться себе: «Я влюбилась в друга». Это значило бы стать уязвимой и, вероятно, отвергнутой. Один неосторожный шаг, и она лишилась бы единственного по-настоящему близкого человека. Стоила ли возможность поцеловать его такого риска?

Лиза уже долго мешала ложкой в кастрюле, но лишь теперь заметила странность: на поверхности воды плавали чёрные крошки. Она присмотрелась: что это? Может, грязь попала? Одно, два помешивания, и со дна поднялись зёрнышки с четверть спичечной головки. Всё ещё недоумевая, Лиза обернулась к столу, где валялась пустая упаковка.

Скатерть облепили чёрные жучки. По ткани, свисающей со стола, пара насекомых добрались до пола. Лиза застыла, пытаясь подавить волну тошноты. Аппетит пропал, как по щелчку.

На ощупь открыв кран, Лиза опустилась на колени, чтобы собрать вредителей с линолеума и отправить их в слив. Она успокоилась, только когда очистила скатерть, вылила варево из кастрюли в унитаз и вынесла пустую пачку на мусорку. И даже потом, когда она вернулась домой, ей ещё чудился хруст, с которым жучки лопались под ногтями.

Лиза сварила яйца и оставила нетронутыми на плите: будет хоть еда для Жени. В её чувствах к диковатому, растущему как сорняк брату было больше жалости, чем сестринской любви. Она знала, каково ему, но не могла ничем помочь.

Потом Лиза вышла на балкон. Второй этаж кооперативки (то есть дома, построенного в советское время на деньги будущих жильцов) располагался невысоко над землёй, и за высаженными в ряд тополями почти не проглядывались балконы Лёши и Димы в пятиэтажке напротив. Скорее всего, после пикника оба отсыпались.

Она села на табуретку и взяла в руки телефон. Как ни странно, утром ей уже звонили – в списке был один пропущенный от Лёши. Лиза нахмурилась, ожидая, пока на той стороне дороги возьмут трубку.

– Звонил?

– Да, думал, ты не спишь.

– Так и есть. Женёк дрыхнет. – Она посмотрела вглубь комнаты сквозь стеклянную дверь, чтобы убедиться, что брат ещё не проснулся, – бабушка на работе, я одна тут маюсь.

– Помнишь вчерашнюю монету? Хочу выяснить, откуда она взялась. – Судя по бодрому голосу, Лёша проснулся пару часов назад. – Сходишь со мной?

Узнав, что он собирается в городскую библиотеку, Лиза чуть не упала с табуретки.

– Ой, да брось, у твоих соседей ведь вайфай без пароля, в чём проблема?

– В интернете я уже смотрел, инфы мало. По местным монетам надо в книгах искать.

Предложи ей подобную затею кто другой, она сразу бы отказалась и к тому же высказала бы всё, что думает о библиотеках. Но Лёше она отказывать не умела и не хотела.

– Ладно. Приходи к подъезду, сейчас оденусь. Я быстро.

Лиза подобрала шорты к единственной отглаженной майке и заплела из своего длинного каре косичку. Ах, если бы у неё был тот золотой гребень! Но что уж говорить…

В подъезде пахло кошками; она шла, наморщив нос и зажмурившись, потому на крыльце чуть не налетела на Лёшу.

– Ты долго. – Встав, он стал переминаться с ноги на ногу. – Надо же, причесалась.

– Почаще тебя причёсываюсь. – Лиза взъерошила его светлые, цвета выгоревшей травы, волосы.

– Сравниваешь себя с парнем, дожили. – Лёша покачал головой. – Пошли.

Не успели они дойти до мусорки на углу дома, как послышался знакомый колокольчик и во двор въехал молоковоз. Из подъездов, как по команде, высыпали местные, с бидонами и банками наперевес. При виде цистерны Лизе очень живо вспомнился вкус домашней брынзы – это давал о себе знать утренний голод. «Скоро я перестану приезжать в Керчь, – подумала она с лёгкой грустью, – но услышав перезвон вдалеке, я наверняка начну искать глазами грузовичок». Мама отсылала их с Женьком на все летние каникулы, сколько бы Лиза ни просилась обратно в Москву. В августе все знакомые уезжали, и Керчь превращалась в настоящее болото. «И всё-таки однажды, когда я буду далеко отсюда, я, наверное, смогу по ней скучать».

Перед гаражами они с Лёшей свернули к двенадцатой школе и вышли на тропинку, ведущую мимо заросшего пруда к району «Марат» на холме. Тяжёлый рогоз стоял плотно, как спички в коробке, а на воде дремали утки.

– Неплохо вчера погуляли, – решила начать разговор Лиза. – Нога как, не беспокоит?

– Всё окей. Что меня беспокоит, так это монета.

– Думаешь, она дорогая?

Лиза застеснялась собственного вопроса. Лёша, бывало, ругал её за то, что она неровно дышит к деньгам.

– Надеюсь, сегодня узнаем.

Оказавшись в жилых кварталах, они шли молча. Друг обдумывал что-то своё, а Лиза была ещё слишком сонной, чтобы придавать этому значение.

– Мой отец, – заговорил Лёша, когда они проходили мимо многоэтажного корпуса отеля «Меридиан», – тащится по нумизматике. Ну и я немного.

В голове Лизы вспыхнуло воспоминание: добрая сотня монет, лежащих на стеклянных полках серванта в Лёшиной квартире. Семейный клад, поразивший её в первый визит, на третий-четвёртый раз слился с обстановкой. Если бы Лёша не напомнил, она бы никогда не провела параллели.

– Что твой отец этим интересуется, я знала, а про себя ты никогда не говорил.

– Да не о чем говорить, я мало в этом разбираюсь. Но благодаря универу знаю кое-какие фишки по химии и помогаю ему начищать коллекцию.

– Геодезистов этому учат?

– Так, по мелочи.

– И ты уже видел такую монету?

– Нет, эта слишком старая. Мы собираем… То есть отец собирает в основном советские, есть несколько царских. А такую монету я видел лишь раз.

– Видел? Значит, знаешь, откуда она?

– Не совсем.

Лёше сказал, что ему не нравится идти вдоль оживлённой дороги, потому они свернули во дворы. Здесь тоже лежали бетонные плиты, и это воскресило в памяти Лизы вчерашнюю ночь. На склоне горы Митридат слободка будто бы продолжалась, а из окна одного из белёных домов за ними могла следить та самая незнакомка.

Лиза шла молча, ожидая, пока Лёша снова заговорит, так как знала: того, кто привык взвешивать каждое слово, торопить бесполезно.

В конце одного из проулков, как мачта затонувшего корабля, торчал деревянный столб, и клоки зелени свисали с него, словно рваные паруса.

– Никак не соображу, что же я видел. Когда мы заглянули в тот дом, там была куча барахла. Украшения, старая рамка, всё в пыли, и на углу стола – эта монета. Ты её видела?

– Если честно, не обратила внимания.

Лиза мало что запомнила из-за испуга. На фоне роскошного гребня и прочих золотых безделушек монета могла легко затеряться.

– Странно. Разве ты не из-за вещей туда пошла?

Строгий взгляд его голубых глаз пронизывал нутро, как рентгеновские лучи. Мысль о том, что в эту секунду он думал о ней плохо, была горькой. Лиза фыркнула с видом уязвлённого достоинства, хотя понимала, что её реакция безнадёжно запоздала, и даже менее чуткий Дима не поверил бы сейчас в её искренность.

– Ладно, извини, – сдался Лёша. – Мне нравится нумизматика, потому меня зацепила именно монета. Она, конечно, лежала далеко, но я точно разглядел льва на реверсе.

Они замедлили шаг у стены одного из домов-развалин и ради любопытства заглянули в окна: за ними начинались руины, оплетённые кружевом травы. От постройки остался один фасад и тёмно-зелёные гаражные ворота.

– Может, монеты часто попадаются на Бочарке, а раз девушка там живёт, то, естественно, у неё их много.

– Может. Но я почти уверен, монета – та самая.

Лиза пожала плечами. Какое это имеет значение? Она не сомневалась, что по крайней мере до конца этого лета не вернётся в слободку, и в библиотеку она шла не играть в Нэнси Дрю, а исключительно чтобы побыть в обществе Лёши.

По левую руку показался железный забор, ограждавший пустырь, на котором кто-то написал «Путь не обессудь», бордовой краской. Что это, просьба к судьбе быть помягче? Или извинения за какой-то проступок? Лизу нервировало всё, что она не могла до конца понять, и не пойми откуда взявшаяся монета в том числе.

– Ты правда нашёл её в море?

– Монету принесла волна. Бросила прямо мне в руки.

– И как та девушка могла её подкинуть?

– А как она исчезла у нас на глазах? Думаешь, люди так могут?

– Ты серьёзно?

Когда они гуляли по Москве, Лиза не раз обходила стороной чёрных котов и стучала по деревянным лавочкам, чтобы не спугнуть удачу. Зная о её суеверности, Лёша мог задумать розыгрыш, хотя такие шутки были не в его вкусе.

– Ещё как серьёзно. Когда я вышел из воды, кажется, я видел что-то белое на холме.

Лиза попыталась усмехнуться, но смех встал ей поперёк горла.

– Я тебе вот что скажу, – продолжил Лёша. – Сама ситуация меня подбешивает. Кто так делает? То «давайте помогу», то исчезла. Я хочу разобраться, понять, в чём здесь логика.

Лизе ничего не оставалось, кроме как согласиться, а в душе надеяться, что поиски зайдут в тупик. Интуитивно она понимала: друг ищет правду, потому что вчера по-настоящему испугался. А Лёша не из тех, кто позволит себя запугивать.

Солнце высоко поднялось над Митридатской лестницей, ведущей на гору, и на центральной площади начал скапливаться народ. Лет десять назад, когда улицу Ленина вырубили наголо, никто и представить не мог, что высаженные на месте старых деревьев платаны так быстро поглотят сердце города. Высокие, буйные, как сорняки, они растянули свои кроны от дома к дому.

На солнцепёке остались стоять только белый, массивный театр имени Пушкина и гимназия имени Короленко – здание из бурого в разводах камня с угловой башней. Если зимой, в дурную погоду, присесть на его припорошённое снегом крыльцо с двумя стражами-львами по бокам и забыться на несколько минут, нос защекочет от аромата горького миндаля. Если прошлое ещё не выветрилось.

В годы войны, когда Керчь оказалась в оккупации, гимназию закрыли. Вскоре комендант города, немец, издал приказ о том, что занятия возобновятся, и потому всем ученикам надлежит явиться наутро. Многие родители, предчувствуя неладное, не пустили детей на уроки, но двести сорок пять школьников всё-таки пришли. Их повезли на прогулку за город, а когда автобусы вернулись, продрогшим детям выдали пирожки с кофе, от которого тонко пахло миндалём.

Синильная кислота быстро убила младшеньких. Тем, кто отказывался пить, комендант лично смазывал губы ваткой. Старшеклассников, на которых отрава не подействовала, на тех же автобусах отвезли в Багеров ров, уже не на экскурсию – на расстрел.

Когда родители пришли забрать детей после уроков, они застали лишь грузовики с телами.

Школьники лежали юные, от яда в их остановившейся крови скопился кислород, потому щёки были нежно-розовыми, будто у спящих. И губы их ещё пахли, как цветы миндаля.

Лёша и Лиза прошли мимо гимназии через сквер Вечного огня и немного замешкались на бежевых плитах площади под тенью грифона, символа Керчи, сидящего на ионической колонне. Золочёный зверь с ключом от города в когтях не шелохнулся, но запомнил, как двое прошмыгнули в белое неказистое здание, где располагался супермаркет «Фуршет».

Сразу на входе продавали газеты и чаи, а поодаль стояли холодильники с крымским молоком. На голодный желудок Лизу потянуло в кондитерский отдел, где они взяли по пирожному. На выходе Лёша захватил бутылку воды, поэтому когда по пути в библиотеку крем начал растекаться, им было чем сполоснуть руки.

– Помнишь, в Москве, когда мы гуляли в Тёплом Стане, – начала Лиза, – ты сказал, что больше не хочешь приезжать сюда на лето?

Лёша пожал плечами.

– Я не фанат моря.

«А помимо моря? – подумала Лиза, пока они переходили дорогу, окаймлённую алыми бордюрами. – В Керчи мы видимся чаще, чем в Москве: плюс маленького города». Она хотела услышать от Лёши, что для него это тоже важно.

– Так ты правда мог не приехать? И пропустить классное лето?

– Такое, как прошлое? Когда Дима укатил за границу, а ты сбегала плакать за трубы у Стекольного комбината?

– Всего раз.

Несправедливо упрекать её в слабости, ведь она старалась держаться изо всех сил.

– И мне потом тебя искать.

Лиза подняла на друга глаза, ища признаки эмоций на его непроницаемом лице. Может, хватит бросаться словами? Хватит играть с её чувствами? «Скажи, о чём думаешь, – взмолилась она, – а то ведь я снова решу, что тебе небезразлична».

«Замолчал?» Объект её наблюдения напустил на себя самый беспечный вид. «Когда-нибудь я наберусь смелости и спрошу прямо. Но сегодня мне нужна хотя бы дружба».

Они зашли в Центральную городскую библиотеку имени Белинского, которая размещалась на первом этаже добротного углового дома. Прямо посреди тенистого холла начинался спуск в подвал, похожий на горловину подземного перехода. Напротив главного крыльца были ещё одни двери, ведущие во двор дома. Через них ветер проскальзывал в коридор, по бокам которого вереницей тянулись служебные кабинеты, и мчался до тупиковой комнаты, где хранился основной фонд. Там искать было нечего, потому они сразу повернули в читальный зал по правую руку от входа.

Они прошли сквозь золотисто-зелёные советские шторы к деревянному столу, за которым сидела женщина в летах. Завидев посетителей, библиотекарша оторвалась от заполнения документов, её крупные серьги-подвески затрещали, когда она поднялась со своего места.

– Вам помочь?

– Да, мы… – Лёша сунул было два пальца в карман, к своей находке, но передумал, – ищем информацию о древних монетах. Того времени, когда на месте Керчи был греческий город Пантикапей.

Женщина секунд на десять задумалась, потом встала и вышла из-за стойки.

– Сперва я хотела сказать вам вернуться завтра. На поиск нужных книг уходит время. Но я уже знаю, что вам посоветовать.

Библиотекарша машинально придвинула к столу стоящий криво стул и засеменила в сторону другого кабинета. Она выглядела взволнованной: шла неловко, будто на ходулях, её юбка перекрутилась.

Лиза проводила её глазами: в дальней половине комнаты, у второй двери, рядами стояли общественные компьютеры. За столами было на удивление людно, некоторые посетители отвлеклись от дел и украдкой поглядывали на них с Лёшей. Спустя минуту-другую библиотекарша вернулась с тонкой брошюрой.

– Думаю, здесь вы найдёте всё, что нужно. Но я поищу ещё.

Поблагодарив за помощь и записав буклет на абонемент, они устроились за столом рядом с выходом. Читать, в общем-то, было немного: тридцать страниц, авторы Туровский и Ступко, «Монеты античных городов Крыма».

Нетерпеливо листая предисловие, Лёша остановился на шестой странице, где в центре, под пятым номером, находилась иллюстрация – монета почти как у него, но серебряная. Правда, здесь цветок ютился лишь на четверти реверса, а рядом были отчеканены буквы: ПАN.

– Пантикапей! – догадалась Лиза.

Когда Крым вернулся в состав России, Керчь переняла у Дербента звание самого древнего города страны. Её история длиной в двадцать шесть веков началась с греческих переселенцев, которые в поисках лучшей доли переплыли Чёрное море и основали на его берегу полис. Он назывался Пантикапей, что на таврском значит «холм у пролива».

– Получается, монета в самом деле греческая. Лев похож один в один. А тут вот свастика.

Она указала на крест в центре круга, к длинным жерновам которого крепились буквы П, A, N и схематично изображённый цветок.

– Это древний символ, так что неудивительно. Смотри, вот написано: «Пантикапейские монеты проходят обычную для чеканки многих греческих городов эволюцию от односторонних монет к монетам с полноценным двусторонним изображением». – Лёша ненадолго задумался. – То есть мы знаем, что она старая, но не старше той даты, когда здешние монеты стали двусторонними. Можно примерно прикинуть.

Они ещё полистали брошюру, рассматривая более поздние образцы, пока не наткнулись на перечень иллюстраций. Под номером пять значилось: «Пантикапей. Серебро. Конец VI в. до н.э. Морда льва в фас – в квадрате надпись ПАN и звезда. 13 мм».

Библиотекарша тем временем вернулась и принялась ворошить какие-то бумаги на углу стойки. Лиза и Лёша склонили друг к другу головы и шёпотом обменялись парой фраз:

– Ты это заметила?

– Что?

– Все монеты с картинок деформированы.

– Ещё бы, им двадцать пять веков.

– Но не наша.

Лёша незаметно достал находку из кармана, чтобы осмотреть её под столом. И действительно, она казалась совсем новой.

– Хорошо сохранилась? – Лиза повела плечами и подумала: – «В том и плюс золота: люди мрут, а оно вечно».

– Если бы монета долго пролежала в воде, море должно было её отшлифовать. Снять по миллиметру со всех выпуклостей. А она в идеальном состоянии.

– Ладно, допустим, это монета той девушки. И что? Зачем подкидывать кому-то золото? Ещё и древнее? – По мнению Лизы, поступок глупее сложно было придумать.

– Как подсказку? – предположил Лёша.

Оба не заметили, как к их столу подошла библиотекарша с подборкой газет в руках. Типографская краска местами размокла и смазалась под её влажными от жары пальцами.

– Я уверена, что это тоже будет вам интересно, – сказала она и, оставив стопку на столе, удалилась.

Прежде чем закончить мысль, Лёша проследил, чтобы женщина отошла подальше:

– Может, монета на что-то указывает, например, на место или дату.

– Пантикапей, шестой век?

– Наверное да. Хотя я уже ни за что не поручусь. В голову лезет какая-то чертовщина, а объяснение, скорее всего, простое. Может, она клад нашла и теперь ищет подельников, чтобы его нелегально сбыть, и мы почему-то ей приглянулись.

– Даже если так, не пойму, зачем раскидывать золото направо-налево, – заупрямилась Лиза.

Взволнованные, они разложили газеты на столе и стали просматривать их по диагонали. В каждом номере «Боспора» печаталось по одной исторической заметке: знай только открывай на нужной странице. Наконец, попалась интересная: о монетах Золотой кладовой Керченского историко-культурного заповедника и о том, как местный благотворительный фонд помогал выкупать их у частников.

– Вот и продала бы клад этой «Церере». – Лиза ткнула пальцем в статью.

Лёша, погрузившийся в чтение, её не услышал.

– Глянь сюда, – сказал он, пододвигая к ней лист.

Весь разворот, не считая рекламной секции внизу, занимала легенда о двенадцати братьях и их сестре:

На площади Ленина, под седой горой, вросший в землю, стоит Храм Иоанна Предтечи. История его началась двенадцать веков назад, в те времена когда христиане и язычники жили бок о бок. Не было между ними мира: каждый славил свою веру, соседи сычом смотрели друг на друга.

В зажиточном доме благочестивая вдова растила детей в страхе и трепете перед единым богом. Какой бы путник ни заглядывал в город, дивился он стати её двенадцати сыновей, но мало кому доводилось повстречать их сестру – девушку кроткую, смирную. Хотя братья собрали богатое приданое из золотых украшений и монет, красавица женихов сторонилась. Поговаривали, что живёт она, не поднимая глаз, и небо лишь в раю увидит.

Как пришёл матери срок преставиться, все тринадцать отпрысков явились к постели умирающей. На последнем издыхании набожная взмолилась, чтобы взялись юноши за долото и подняли крест над заливом. Уж тогда посмирнели бы язычники, видя величие божье.

Как отлетела душа несчастной, принялись сыновья за дело, а юная сестра заменила им мать. Чуть свет отправлялись все двенадцать рыть землю, возводить крепкие стены, и не могли они думать ни о чём другом, кроме того, чтобы исполнить обет.

В тяжкий день, когда ливень едва не размыл свежую кладку, сестра нашла для них слова утешения. Радовались братья, видя, как чиста её душа. Изо дня в день, из ночи в ночь готовила она еду, носила обед, управлялась с хозяйством. Бывало так, что братья, выбившиеся из сил, не могли проглотить ни куска. Тогда она омывала их усталые лица, промокала пересохшие губы.

Однажды в зной пошла она к колодцу за водой, но так занемогла, что осела на сухую землю. Мимо шёл юноша-язычник, горделивый и прекрасный, как сам Аполлон, он поднял девушку, словно травинку, и отнёс её в тень. Бедняжка хотела было противиться, но жар мужчины отогрел её лучше пламени солнца, от терпкого запаха закружилась голова, и впервые взглянула она вверх, но увидела не небо – шрам на подбородке и тёмные, дьявольские глаза.

– Прошу, оставь, – взмолилась девушка, и язычник опустил её на выжженную траву.

Многобожник ушёл, а она до вечера металась в полузабытьи. Спутались её мысли: не было в них ни светлого храма, ни заветов матери. Языки пламени лизали тело там, где коснулся его незнакомец.

О, если бы язычник сжалился над несчастной! На следующее утро, чуть братья ушли, явился он в сад, и снова потемнело у девушки в глазах.

Как не жить соколу с горлинкой, не венчаться язычнику с праведной. Втайне виделись они, у ручья за смоковницей.

– Не печалься, сестра, – говорили братья. – Скоро кончится наша работа, поднимем колокол, и полегчает у тебя на сердце.

Не знали они, как гневается на дочь всевидящая душа матери, не ведали, что перезвон уже не принесёт сестре успокоения.

Однажды в ненастье, решив, что не заладится работа, вернулись братья домой раньше обычного. Темно было в саду, но яснее ясного увидели они, как метнулась за деревья тень, а сестра их упала, замаранная, на влажную землю.

Заблестели клинки, бросились все двенадцать в погоню, и взглядом не одарили сестру. Язычник ушёл от них за гору, надеясь затеряться в бескрайней степи. Когда ненастье отбушевало, строители вернулись, сестра постирала замаранную кровью одежду и, так и не услышав от них ни единого слова, пошла искать любимого среди полыни. Пусто было поле: лишь алые маки цвели там, где когда-то проходил человек.

Безутешная, плакала девушка о своей потере, и стала её участь ещё горше, чуть открылось, отчего тяжело у неё под сердцем. Прознав, что не без следа исчез язычник, братья отреклись от ещё не родившегося ребёнка и, недолго думая, выгнали сестру из дома.

В тот день над морем висел туман. Девушка брела по берегу, глядя, как в белёсой дымке тонут камни. Путь её лежал на обрывистый утёс, и чем выше она поднималась, тем яростнее билось сердце, противясь жестокой судьбе. Сестра долго смотрела в пелену тумана и наконец бросилась в его объятия. Безжизненное тело обласкали волны.

Вскоре братья исполнили свой обет: освятили храм, помянули праведницу-мать. Но не звучало под высокими сводами имени их сестры; неприкаянная, билась она о каменные стены в туманные ночи.

Годом позже на город напали варвары. Боспорийцы защищались храбро, однако бой был неравным. Многие не увидели бы рассвета, если бы не туман, пришедший с моря. Пелена застилала врагам глаза, и не видели они, куда несутся. На беду, морок одолел и братьев. В пении ветра почудился им голос сестры; заметались, как дикие кони, по полю боя да и сложили головы от острых мечей.

Все христиане города желали мира их душам, но не обрести им упокоения, пока сироткой странствует тень сестры, пока не нашлось доброе сердце, которое бы её пожалело, пока маки цветут на пролитой в поле крови.

Автор: Смирницкая В.В.

– Думаешь, девушка из слободки и есть «сестра»? – спросила Лиза, дочитывая последние строчки.

– Не знаю, здесь упоминается утёс и монеты…

– …и что она была «красавицей», – улыбнулась Лиза. – Это тоже сходится.

Примириться с мыслью, что они повстречали призрака, будет непросто. Лёша часто говорил о тонких, нематериальных вещах; некоторые его размышления приводили Лизу в трепет. Но чтобы мистика вторглась в её жизнь – такого прежде не бывало.

Она встала и подошла к стойке.

– Извините, можно сделать копию?

Пока библиотекарша включала ксерокс, Лиза обернулась к своему спутнику и сказала:

– Покажем легенду остальным.

…Тем временем Дима, не дозвонившись друзьям, решил прогуляться до магазинчика «Счастливчик» за арбузным мороженым. Проходя мимо подъезда Влада, он заметил старушку, сидящую на раскладном стуле. Её седые волосы были повязаны красным платком на манер банданы, в ногах стояла тканевая сумка, в ней – кулёк, полный семечек, а на семечках два гранёных стакана дном вверх. На него нахлынули воспоминания. Сколько же таких стаканов они выщелкали за детство! А ещё у бабулек были леденцы «Рошен» по четверть гривны за штуку. В каком это году торговки исчезли с улиц?

Дима остановился. Наверное, руки у неё, как и у тех, прежних, пахнут хозяйственным мылом, а подол юбки усыпан лузгой. Родители говорили не покупать еду с рук, но запрет нарушался тысячи раз, и никто не отравился: в детстве этого не могло произойти, они были неуязвимы.

Дима подошёл ближе. Нет, от неё пахнет не мылом, а чем-то сладким, вроде творожной массы.

– Будьте добры, один стаканчик. – Он любил разговаривать со старшим поколением с нарочитой вежливостью, зная, что это подкупает.

Бабушка беззубо улыбнулась, отсыпала Диме семечек, потом достала из кармана цветастой рубашки кусок марли, сложенный вчетверо, и протянула ему.

– Что это?

– А ты посмотри!

Он отступил. Женщина криво усмехнулась и развернула марлю: под белой тканью оказалась пара золотых серёг с алыми камешками.

– Бери-бери, человек, не бойся.

Отец предупреждал, что чужое добро липнет к рукам, но отяжеляет совесть. Да и на что ему женские серьги, пусть и золотые?

– Чего всполошился, голубок? Была я молодая – сама носила, а теперь куда уж. Возьми, подаришь девушке красивой, какая нравится.

Он сразу подумал о Лизе. Вроде она предпочитает маленькие, металлические серёжки, но в слободке при виде побрякушек глаза её загорелись. Пригодилась бы любая возможность положить конец глупой размолвке. В душе Дима до сих пор не верил, что они действительно расстались. Скорее уж, поставили отношения на паузу. Решили не мучить друг друга вторым годом видеозвонков и текстовых сообщений. Однако Лиза всё ещё занимала место в его сердце.