Текст книги "Наследница трех клинков"
Автор книги: Дарья Плещеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 11
Разведка
– Нужно раздобыть снотворное, – сказала Эрика. – Скажите, что у вас от волнений сон пропал, придумайте что-нибудь, сударыня!
– Я и так боюсь, что запутаюсь во лжи, сударыня, – возразила Анетта. – Я за всю жизнь свою столько не врала, сколько теперь вру!
– Вам веселее было бы теперь на Васильевском острове, сударыня?
– Я сознаю, чем обязана вам, сударыня! Но напоминать о своем благодеянии – признак дурного тона, сударыня!..
Эрика собиралась ответить злобно и едко, но Анетта прижала палец к губам. Она первая расслышала шаги.
Когда в комнату вошла Маша, Эрика уже сидела на полу, как дитя, и играла с веревочками, Анетта же мастерила из тряпочек куклу.
– Маша! – сказала Эрика. – Дай-дай-дай!
– Ты моя голубушка! – обрадовалась Маша. – И ведь как хорошо выговаривает!
– Ее учить надобно. Она как дитя. Если с ней заниматься, она много слов выучит. Катенька! – позвала Анетта.
Эрика подняла голову.
– Где Катенька?
Эрика показала пальцем на свою грудь.
Они условились о том, что дуре надобно чуточку поумнеть, а после встречи с матушкой поумнеть еще больше.
– Это все ваша заслуга, сударыня, – льстиво сказала Маша. – Вы не смущайтесь, прямо говорите господам, что только с вами Катенька слова учит. Глядишь, заплатят побольше.
– Скажи-ка, Маша, вам с Федосьей уже позволяют на улицу выходить? Или весь провиант приносит господин Воротынский?
– Во двор спускаемся, а по лавкам ходить не велят. Андреич там внизу засел в каморке, как сыч в дупле, все видит, старый черт! Тьфу! Прости, Господи, мою душу грешную, – Маша перекрестилась.
– И с соседками дружиться не велят?
– Да, так у нас все строго.
– Скучно вам с Федосьей, поди?
– Скучно, сударыня! В Царском Селе веселее живали! Как государыня со всем двором приедет во дворец, так народу-то! И кавалеры какие знатные – придворные лакеи, кучера, форейторы! Тут-то и начнутся по вечерам беседы! Я-то что, я вдова, а Федосьюшке замуж пора. На этом проклятом чердаке сидя, жениха не высидишь.
– А знаешь ли что, Машенька? Ведь в этом доме, я чай, не одна черная лестница. Есть и лестница для господ, – сказала Анетта. – Вот кабы ее найти! Вы бы с Федосьей могли выходить так, что Воротынский с Нечаевым ввек бы не догадались!
– Да мы уж искали. Нашли запертые двери, открыть не сумели.
– А пробовали?
– Да нечем же! Были бы ключи – можно было бы ключ подобрать. А у нас-то – ничего.
Анетта задумалась. Эрика, совершенно не понимая, о чем речь, вязала из веревочек узелки. Это и навело Анетту на дельную мысль.
– Глянь-ка, Машенька, как у нее ловко получается. Я вот подумала – что, коли попробовать учить ее вязать? Иголку-то ей давать опасно, а тамбурные или хоть обычные спицы – можно, я чай?
– Нет, чулка она не свяжет, – уверенно сказала Маша. – Пятку вывязать – еще не всякая баба в своем уме хорошо сможет.
– Да пусть хоть какой лоскуток свяжет. Может, рукоделие ей ум разбудит? Давай, Маша, господина Нечаева попросим – пусть сам с тобой сходит в лавку, а ты наберешь там шерстей, бумажных ниток, спиц! И нам веселее будет! Я тебе тамбурные узоры покажу – можешь кружевце сделать на сорочку или на рукавчики. А если тонкую спицу раздобудешь, я тебя быстрому тамбурному шву по ткани научу.
– Бога за вас молить буду, сударыня! У нас, баб, одно богатство, – то, что в руках. Коли хорошо шьешь и вяжешь – ты нарасхват, в хорошие дома зовут готовить приданое. А когда выучишь такие швы и узоры, что другим невдомек, тогда любую цену заламывай! – обрадовалась Маша.
– Ну так ты устрой это, Машенька.
– Устрою! Я господина Воротынского попрошу, он мне не откажет. Дайте-ка, сударыня, Катенькино бельецо, мы с Федосьей воду греем, стирать будем. Да и свое тоже.
Когда Маша с узелком белья ушла, Эрика, выждав немного, спросила по-французски:
– О чем вы с ней говорили, сударыня?
– О вязальных спицах, прямых и тамбурных, сударыня.
– Единственное, чего мне тут недостает для полного блаженства, так это тамбурные спицы… А отчего вы не спросили о снотворном, сударыня?
– Оттого, что в этом не было необходимости, сударыня. Нам незачем усыплять бедных девушек, чтобы исследовать этот странный дом. Они и сами пытались найти другой выход, но наткнулись на запертую зверь.
– И что же?
– Они не могут подобрать ключ, потому что у них нет ни одной связки старых ключей. Но я научу Машу, как открывать замок при помощи тамбурной спицы. И сама пойду вместе с ней. А вам, сударыня, придется на это время притвориться спящей.
Эрика задумалась.
– Вам пришла в голову эта затея оттого, что вы не хотели лгать, сударыня?
– Видимо, да. Как-то вдруг пришла, и я была очень этому рада, сударыня, – холодно ответила Анетта. – Я ведь обещала, что буду вам верным другом и помогу в ваших обстоятельствах не хуже, чем вы помогли мне. И Господь послал мне удачную мысль.
Эрика задумалась.
Поведение Анетты казалось ей странным. В шестнадцать лет из любимой жены вдруг превратиться в ненавистную изменницу, родить чернокожее дитя, лишиться дома и семьи! Да в таком положении все, что помогает спасти жизнь, позволено! А она еще перебирает – ложь, не ложь… и молится по утрам и вечерам, выпросив у Федосьи образок…
Сама Эрика была готова признать Землю плоской, как тарелка, и себя – эфиопской королевой, лишь бы отомстить за смерть жениха. Это стало смыслом ее существования, это удерживало ее чувства, как железный корсет. А еще в голове у нее был воображаемый камень.
Недалеко от Лейнартхофа был странный болотистый лес с оврагами и каменными реками, стекающими со склонов. О нем говорили всякое – и что переходить через эти реки нельзя, лишишься памяти, и, наоборот, перепрыгнешь каменный ручей – память-то сохранишь, но навлечешь на себя множество бед. Старухи утверждали, что раньше в том лесу жили ведьмы и совершали какие-то немыслимые обряды у крошечных бездонных озер. Только старухи и осмеливались ходить в этот лес – они знали, как обращаться к покосившимся деревьям, к валунам, к родникам. Про деревья рассказывали, что растут они на одном холме, дружно наклонившись к востоку, про валуны – якобы они целебные. Эрика не так хорошо понимала по-латышски, чтобы разобраться во всех этих историях, а живущие в усадьбе женщины говорили по-немецки кое-как, и тем страшнее было слушать их рассказы.
Одну версию происхождения каменных рек Покайнского леса Эрика запомнила. Вроде бы человек, у которого случалась беда и он места себе не находил от горя, должен был взять камень порядочного веса и прийти с ним в лес к ведьмам. А ведьмы умели избавить его от страданий – они прятали беду под камень, и камень после того уже нельзя было трогать, чтобы не выпустить на волю беду.
Эрика создала в своем воображении огромный валун, вроде тех, что вылезают из земли и оттаскиваются крестьянами на край поля или луга. Она представила себе, как этот валун поднимается в воздух, представила себе черную яму, открывшуюся взору, вообразила и свое горе в виде неизвестной субстанции, сбитой руками в плотный ком наподобие снежка. Ком лег на дно ямы, сверху рухнул валун. И эту картину Эрика возрождала в памяти каждый день. Беда есть – но она под камнем и не мешает жить и действовать…
Вязальные спицы раздобыть удалось, и, когда мужчин не было дома, Анетта с Машей пошли к загадочной двери, через которую можно было проникнуть в другую часть дома. Замок, как Анетта и предполагала, оказался несложен – не то что увиденное однажды в гостях хитроумное устройство английской работы, которое даже не нуждалось в ключе – там следовало поворачивать кольца с награвированными буквами, чтобы сложилось секретное слово. Всунув тамбурную спицу в скважину и пошевеливая ею на разные лады, Анетта что-то нужное зацепила, и дверь отворилась.
– Слава Богу, – сказала Маша. – Ну что, сударыня? Пойдем, поглядим?
За дверью оказалось помещение, уставленное старой мебелью, тяжелой, дубовой, с грубой резьбой, в складках которой пыли скопилось – хоть репу там сажай. Были там стулья на витых ножках, поставцы весом в десять пудов, совсем древние резные подстолья на крохотных колесиках – незаслуженно забытая мебель, которой самое место в маленькой комнате небогатого человека.
Анетта осторожно подобралась к окну, выглянула и поняла – окно глядит во внутренний двор.
– А дальше, сударыня? – спросила взволнованная Маша.
– Иди за мной…
Они вышли в коридор, который не выглядел запущенным – пол в нем был выметен, и действительно отыскали лестницу. Снизу доносились мужские голоса – там кричали и смеялись.
– Нет, надобно возвращаться, – решила Анетта.
– Уж не трактир ли там?
– Статочно, трактир…
Они притворили за собой дверь, придав ей такой вид, будто никто не ковырялся в замке. И той же ночью Анетта рассказала Эрике про вылазку.
– Нет, трактир нам не нужен, – сказала Эрика. – Но неплохо бы убедиться… Давайте спустимся туда рано утром, сударыня, пока наши церберы спят. Может быть, найдем окошко, выходящее на улицу. Надо же понять, где нас прячут.
– Попытаемся, сударыня, – ответила Анетта, которой тоже было любопытно, куда ее занесла судьба. И более того – ей все больше хотелось сбежать, а это был путь на волю. Она знала, что маленький Валериан будет и покормлен, и обихожен; знала, что появляться в доме, где он живет с кормилицей, опасно; но есть еще и всепоглощающая тоска… Она мечтала поднести к груди своего маленького и не решалась пока перебинтовать грудь, как учила Маша, чтобы молоко перегорело. Из-за этого у нее было множество хлопот, но она не сдавалась, она знала; главное – продержаться до холодов, в холода чума пойдет на убыть и можно будет отыскать родителей. А родители найдут выход из положения! Позовут врачей, позовут опытных людей, может статься, чернота кожи – это болезнь, от которой лечат.
Им повезло – они проснулись ни свет ни заря. Одеваться не стали – только обулись и накинули на плечи одеяла. Теплой верхней одежды у них не было – Воротынский с Нечаевым рассудили, что она дуре ни к чему, а гувернантке купят что-нибудь, когда придет пора с ней расставаться.
Первой пошла Анетта, за ней кралась Эрика.
Они выбрались на лестницу, прислушались – вроде бы внизу было тихо. Спустившись на один пролет, выглянули в окошко и увидели какие-то крыши.
Голоса зазвучали, когда Анетта уже почти спустилась в бель этаж. И это были русские голоса.
– Что ты смотришь на мою ногу! Уводи глаза от ноги! И на живот мой таращиться нечего! Я ж вижу, куда ты глядишь! Выйти из меры и постой спокойно! – командовал мужчина, судя по голосу – немолодой и сварливый.
Ответ разобрать не удалось.
– Велика беда! Вот заодно и проснешься! – сказал мужчина. – Походи, попрыгай, да и за работу. Совсем, вижу, тебя избаловали. А у тебя дар Божий!
Невнятный голос что-то возразил.
– Голова твоя безмозглая! Выпороть тебя за такую дурь! – воскликнул мужчина и вдруг завопил: – Потише, потише! Так! Ремиз! Еще ремиз!
И далее лишь стук со скрежетом раздавались, да еще топанье сильных быстрых ног.
– Там дерутся на рапирах! – сказала Эрика. – Но что за поединок с самого утра?
– Я, кажется, знаю, что это за поединок, – ответила Анетта. – У нас есть фехтовальные залы, куда господа офицеры ходят учиться у опытных фехтмейстеров, сударыня. Наверно, там как раз такой зал.
– А вы учились фехтовать, сударыня?
– Нет, для чего? Я же не придворная дама.
Тут Эрика крепко удивилась.
– Разве у вас придворные дамы обучаются фехтованию?
– Иные умеют драться. Среди них и дуэли случаются. Говорят, сама государыня на некоторых дуэлях бывала секундантом. Я знавала госпожу Дашкову, так про нее рассказывали, что она училась.
– Безумная страна…
– Никто вас в этой стране насильно не удерживает, сударыня.
Эрика не ответила – ей в голову пришла мысль. И эту мысль следовало обдумать во всех ее изгибах, поворотах и разветвлениях.
Если Михаэль-Мишка поселил свою подопечную дуру над фехтовальным залом, значит, ему не только дуру хотелось спрятать, но и зал для чего-то был нужен. А для чего? Ответ может быть только один – господин Нечаев упражняется там с опытным учителем. И ничего удивительного – он и с виду очень похож на бретера. Он авантюрист, а какой же авантюрист не умеет биться на шпагах? Значит, еще один человек, который отомстит князю Черкасскому, кажется, найден. Если от замаскированного жениха не удастся добиться проку, то вот, на крайний случай, Михаэль-Мишка. Это – не такая суровая кара, которой заслужил Черкасский, но тоже сгодится…
Но если вовлечь в месть Нечаева – то неплохо бы раздобыть деньги. Без денег этот человек драться не станет. Также надо бы убедиться, что он хорошо владеет клинком – иначе на счету князя будет еще один покойник.
Добрых четверть часа в зале то бились на рапирах, то о чем-то негромко совещались. Анетта хотела было спуститься ниже, чтобы прижаться ухом к дверной щели и услышать что-то кроме топанья и стука со скрежетом, да еще хриплых выкриков «Туше! Фланконад, черт побери! Выйти из меры!», но Эрика ухватила ее за руку и не пустила. Она, хоть и замечталась о мести, а услышала стук копыт.
К дому подъехал экипаж, заскрипела входная дверь, вошли два кавалера со слугами и, громко переговариваясь по-французски о том, как забавно после бессонной ночи встречать рассвет с рапирой в руке, поднялись в бельэтаж. Тут-то и случилось удивительное – они вошли и сразу вышли, громко хохоча.
– Придется подождать, сударь! – сказал один.
– Голову дам на отсечение, это кто-то из фрейлин! Примчалась спозаранку, чтобы никто не догадался! Ты видел, какие у нее ноги? – спросил другой.
– Отменные ноги! Кого опять не могут поделить наши красавицы?
– Сейчас как будто незачем соперничать из-за фаворита… Хотел бы я знать, кто это показывает фехтмейстеру свои прелестные ножки!
– Любопытно, что будет, ежели его привезут из Москвы в гробу. Кто-то ведь придет на смену.
– Мне кажется, там уже известно, кто придет на смену… уже высмотрели…
Эрика и Анетта бесшумно поднимались наверх, веселые мужские голоса гасли внизу…
Надо бы узнать, что это за фрейлина, которая тайно занимается фехтованием, подумала Эрика, в деле мести все может пригодится. Но сперва – выяснить, ходит ли Михаэль-Мишка в этот зал и каков он боец.
Наверху они пробрались в свою комнатку и легли. Говорить было не о чем – а вот думать было о чем. И думы очень скоро обратились в мечты. В мечтах Михаэль-Мишка вызывал князя Черкасского на поединок и был великолепен, его точеное сосредоточенное лицо казалось грезящей Эрике прекраснее любого мраморного идола. Белобрысый эллин… а как он будет хорош в одной рубахе и кюлотах, с развязанным воротом, с закатанными рукавами!..
– Вставайте, голубушки мои, – сказала Маша. – Вот ужо кашки вам накладу в мисочки, сала в кашку натолку. Поднимайте ее, сударыня, будем ей личико мыть и косу чесать.
Что было хорошо в тайном убежище – от скуки Маша с Федосьей плели друг другу и Эрике с Анеттой косы, и не простые, известные в Курляндии, а сложные, в пять и в семь прядей. А перед этим проводили гребнем по волосам до полусотни раз – чтобы волосики лучше росли.
Когда уселись завтракать, вошли Нечаев с Воротынским.
– Мишка, – сказала Эрика. – Дай-дай-дай!
– Нет ничего, обезьянка! – он развел руками. – Потом принесу пряничка.
– Мишка! Мишка!
– Сядь рядом с ней, – посоветовал Воротынский. – Сдается, она за тебя замуж собралась.
– Хотел бы я знать, куда наш жених подевался, – ответил Нечаев, подвигая стул к Эрике. – Ничего, обезьянка, скоро спровадим тебя под венец, и тогда уж не кашкой тебя станут кормить, а сладкими пирогами и фрикасеями. Учителей тебе наймут – и явишься ты уже не дурой, а умницей…
Эрика взяла его за руку и стала перебирать пальцы.
– Да она точно под венец просится! – развеселился Воротынский. – Глянь, Маша, что деется! А девка-то красавица. Ты подумай, Миша! Выспроси нашего жениха про ее родительницу – да и сам с ней в храм Божий! А я, так и быть, над тобой венец подержу.
– Умаешься на носках стоять, – отрубил Нечаев. Он был на полголовы повыше товарища, и Маша с Федосьей, вообразив, как Воротынский чуть ли не два часа будет страдать с задранными вверх руками, подтолкнули друг дружку и засмеялись.
Анетта смотрела на эту сценку с тревогой.
Она отлично видела, что Эрика ей всей правды о себе не говорит, изворачивается и обманывает, но раньше ее нечаянная подруга никакой нежности к своему похитителю не испытывала и даже зло над ним шутила, когда они, оставшись наедине, шептались по-французски.
– А ты бы послал Андреича на свою квартиру, – сказал Воротынский. – Может статься, там тебя ждет письмо от жениха.
– Для чего бы ему оставлять там письмо? Я же писал ему, что мы перебрались в Академию. Сюда бы и прислал записку.
– А вдруг он твоего послания не получил? И ломает голову, куда мы запропали? Иначе его молчания объяснить никак нельзя. Давай хоть для очистки совести отправим Андреича к тебе! – предложил Воротынский. – Он за час обернется, а твоя совесть будет чиста.
– Ин ладно. Федосьюшка, спустись, кликни Андреича, – велел Нечаев. – Что, обезьянка, не наигралась?
– Мишка, – ответила Эрика. – Илаль…
– Играл? – уточнил он.
– Ираль…
– Воротынский, я понял! – воскликнул Нечаев. – Ей немецкая речь не давалась! А русская дается! Аннушка, вот хоть ты подтверди! Сколько она уж русских слов заучила?
– Десятка полтора, и еще учить будет.
– Я ж говорил, что она не дура!
Эрика продолжала перебирать пальцы Михаэля-Мишки, вертеть недорогой перстень с тусклым камнем на левой руке. Она думала о том, что ведь не только за деньги согласился бы белобрысый эллин вызвать на поединок князя Черкасского. Он, кажется, любитель нежного пола – значит расплатиться можно и поцелуями…
Она поймала неодобрительный взгляд Анетты и едва поборола искушение показать подружке язык. Есть вещи, которых Анетте не понять, уж слишком проста. И не красавица, не знает, на что способны мужчины ради красавиц. Обычная девочка из почтенной семьи, рано выданная замуж, и сама-то она мужа все еще обожает наперекор рассудку, а любил ли ее этот загадочный муж, гнавшийся за ней ночью по Васильевскому острову?
Вошел Андреич и поклонился.
– Ты сейчас поедешь к Казанскому, пойдешь ко мне на квартиру, узнаешь, не было ли на мое имя писем, – распорядился Нечаев. – И тотчас же назад.
– Как вам будет угодно, – буркнул Андреич, и тут на него напустился Воротынский:
– Нам будет угодно, чтобы ты не шатался полдня по Невскому, как петиметр, а тотчас же вернулся бы!
– Напраслину возводите…
– Пошел, пошел!
Андреич молча вышел.
– А может, там какие-то иные письма лежат, – сказал Нечаев. – Я всем ведь этот адрес даю. Матвеев человек добрый, комнатенку за мной держит. И с платой не пристает.
– Скажи лучше – чулан, – поправил Воротынский. – А плату он с тебя еще стребует! Купчина хитер! Помяни мое слово – он через тебя свою Матрену выпихнет в дворянское сословие! Даст хорошее приданое – ты и не откажешься.
– Приданое? Хм-м… – Нечаев задумался, перестав обращать внимание на игру с пальцами до такой степени, что и сам машинально стал поглаживать руку Эрики.
Из приданого можно было бы заплатить тот давний долг – и умилостивить капризницу Фортуну, которой взбрело на ум стать поборницей добродетели. А Матрена… ну что Матрена?.. Так же устроена, как все девки, но при этом воспитана в смирении и покорности, муж для нее будет превыше царей земных.
Если Фортуна все еще зла – то Матрена, воспитанная в строгости, сразу из-под венца встрепенется и выпустит острые коготки, и поди поспорь, когда за спиной у нее – купчина Матвеев. Так что женитьба – дело опасное. Может статься, из приданого мужу-дворянину достанется только пара кафтанов и пряжки к башмакам.
Но ведь есть еще и другие способы заработать деньги. Взять ту же Академию Фортуны…
Человек, отменно владеющий шпагой или рапирой, мог прийти туда и заявить о своем желании схватиться в ассо с кем-то из записных бойцов, которые были главным образом учителя фехтования, в том числе и русские. Наилучшими фехтмейстерами считались французы, потеснившие на сем поприще итальянцев, уважаемы были и немцы. В публичной фехтовальной схватке этот человек мог выступить хоть с открытым лицом, хоть в кожаной маске, а зрители, дилетанты и знатоки шпажного боя, бились об заклад и заключали пари. По договоренности с хозяевами зала оба бойца получали за ассо некоторые суммы – если это был поединок не на рапирах-флоретах с шариками, не дающими наносить колотые раны, а на шпагах.
Клинком Нечаев владел отменно. У него была врожденная способность двигаться быстрее, чем большинство бойцов, а также отличный глазомер, сильная и гибкая кисть, стальные пальцы, а мышцы ног – как у породистого коня, на вид сухие, в деле – эластичные и сильные. Кроме того, он любил фехтовать и пользовался каждым случаем посостязаться с достойным партнером.
Так отчего бы, сбыв с рук дуру и получив причитающееся за эту авантюру вознаграждение, не пойти с предложением своих услуг в Академию Фортуны, благо идти недалеко – спуститься по лестнице и, обойдя полквартала, войти в тот же дом со стороны Невского? Хозяин зала, ученик самого мэтра де Фревиля мэтр Фишер, позволивший занять на некоторое время комнаты четвертого этажа, охотно позволит давнему знакомцу показать себя в Академии. Плохо лишь, что сейчас неудачное время – почти вся гвардия в Москве. Без гвардейцев фехтовальный зал – сирота. Но потолковать, узнать всякие важные мелочи, можно хоть сегодня.
– Побудь тут, Воротынский, а я схожу на часок по одному дельцу, – сказал Нечаев и встал.
Эрика, балуясь, не отпустила его руку и вышла за ним в небольшие сени. Это его развеселило, а отсутствие свидетелей навело на забавную мысль.
– А ведь ты, обезьянка, поди, и не целовалась ни с кем, – сказал Михаэль-Мишка. – Так и ходишь нецелованная. Хочешь – научу?
Он положил руку Эрике на шею, осторожно притянул к себе – между губами осталось с вершок воздуха. Намерения были ясны без переводчиков.
Эрика невольно закрыла глаза – и губы коснулись губ.
Нечаев не хотел зря волновать дуру-девку. Ему показалась занятной мысль кое-чему обучить ее, чтобы она могла удивить супруга. Однако, приступая к таким урокам, никогда не знаешь, где остановиться. И он никак не ожидал, что дура, казалось бы, радостно отдавшаяся неторопливому, деликатному и в то же время настойчивому поцелую, вдруг оттолкнет его обеими руками и выскочит из сеней, будто ошпаренная кошка.
Он усмехнулся: надо же, дура испугалась! А ведь дело шло на лад… оказывается, и дуры к поцелуйному ремеслу способны…
Посмеиваясь, Нечаев спускался по лестнице, а Эрика, ворвавшись в маленькую комнату, бросилась на постель и зарыдала. Ее сжигал яростный, отчаянный стыд. И месяца не прошло со дня смерти Валентина!.. Что ж это за наваждение? За какие грехи послано?
Анетта вбежала следом, села рядом и стала ее гладить по плечу.
– Прочь подите, сударыня, – кое-как выговорила по-французски Эрика. Вот только утешений от этой унылой праведницы сейчас недоставало!
– Бог вам судья, сударыня, – прошептала Анетта.
