Текст книги "Шешель и шельма"

Автор книги: Дарья Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Дарья Кузнецова
Шешель и шельма

Пролог

Береги соседа своего, он тебе еще пригодится.

Беряна, столица Ольбада

7 горешняка[1]1
  Горешняк – июль (ольбадск.). – Здесь и далее примеч. авт.


[Закрыть] 8151 г.

– Придержите лифт! – Окрик заставил девушку дернуться.

Рука на рычаге дрогнула, но пассажирка не сразу сообразила, что именно от нее требуется: раннее утро было для Чарген самым мучительным временем суток, и скорость реакции страдала вместе с остальными положительными качествами.

К счастью спешащего, он влетел в крошечную клетушку лифта почти сразу за своим криком. Врезался в стоявшую там Чару, сбил с ног, но сам же успел поймать, не позволив отлететь к стенке. Как девушка не выронила при этом сумку – она и сама не смогла бы ответить. Все-таки сосед слишком твердый и костлявый, чтобы столкновение прошло безболезненно.

– Привет, мышка! Прости, – кривовато улыбнулся он, аккуратно выпустив попутчицу. – Вниз?

– Доброе утро, господин Сыщик! Конечно, вниз, – охотно отозвалась Чара.

Рычаг скрежетнул металлом, створки с лязгом сомкнулись, и лифт медленно поплыл. С пятого этажа он всегда полз еле-еле.

Такое вроде бы уничижительное обращение соседа совсем не задевало Чарген. Наверное, потому, что в нем не было никакого личного отношения или пренебрежения, просто констатация внешнего сходства: острый носик, темные глаза, смуглая, как у всех южан, кожа, темно-русые волосы – вроде бы длинные, вроде бы густые, но очень невыразительные и тусклые.

Черная юбка, белая блузка, серый приталенный жакет, удобные ботиночки на низком каблуке – аккуратная, по размеру, одежда, не цепляющая взгляд ни яркостью, ни нарочитой небрежностью.

Действительно – мышка. Скромная, осторожная, неприметная – не красивая, не отталкивающая, совершенно заурядная, но при ближайшем рассмотрении миловидная девушка. Обычная. Именно такая, какой должна быть приличная горожанка.

А еще это прозвище давало возможность немного расслабиться: можно не так пристально следить за словами собеседника. Отзываться на «мышку» было гораздо проще, чем на имя.

Над ответным прозвищем даже задумываться не пришлось: профессия и одна из масок мадирского театра спаялись в этом человеке воедино и настолько тесно, как будто старые драматурги списывали Сыщика непосредственно со следователя Стевана Шешеля. Правда, комедийные амплуа маски, когда ее надевали на непутевого, ленивого или жадного служителя закона, ему совсем не подходили, но это уже детали. Главное, самого соседа такое прозвище только забавляло и совсем не обижало.

– К тетушке? – Он выразительно кивнул на сумку, которую Чарген, устав держать, поставила на пол.

– Да, поеду, – подтвердила девушка. – Каникулы, в библиотеке сейчас тихо, а ей с огородом надо помочь. Сами понимаете, в деревне рабо… Ой!

На этом месте, обрывая пояснения, лифт вдруг резко дернулся, уронив Чару на соседа, и замер. Мигнув, погас осветительный шар под потолком, и воцарилась мертвая тишина, особенно пронзительная из-за чернильного мрака вокруг и стихшего гудения, с которым ехал лифт.

– Только не это! – простонала девушка, судорожно вцепившись в лацканы пиджака мужчины. Зажмурилась. Темнота неприятно давила, но сейчас – не так сильно, как могла бы. Все же здорово, что сосед решил догнать лифт и разделил с ней приключение, в одиночестве пережидать подобное было бы труднее.

– Ты боишься темноты? – сделал Шешель логичный вывод, даже приобнял девушку за плечи – неожиданное, но приятное проявление сочувствия.

– Боюсь, особенно когда тесное пространство. Но главное, меня такси ждет, до дирижабля меньше часа! – пожаловалась Чарген.

Следователь молча отправил куда-то вверх и вбок легкий магический импульс желтого спектра, совсем рядом в темноте тихо ухнуло, заставив Чару вздрогнуть от неожиданности. А через мгновение клетку лифта залил тусклый, слабый желтоватый свет – шар горел еле-еле, но этого было вполне достаточно для успокоения.

– А сдвинуть с места его так не получится? – неуверенно спросила девушка, не спеша покидать надежные объятия и с трудом удерживаясь от того, чтобы воспользоваться случаем и ощупать соседа.

Ее давно мучил вопрос: господин Сыщик под пиджаком крепкий и жилистый или тощий и костлявый? Склонялась к первому варианту, но найти подтверждение этому никак не удавалось.

– Да легко! – отозвался следователь. – Но сыскаря ноги кормят, поэтому они мне еще дороги как память.

– То есть?

– Если лифт грохнется с высоты третьего этажа, кости мы, конечно, соберем, но вряд ли целые, – доходчиво пояснил Шешель. Продолжая придерживать соседку одной рукой – привык уже, что ли? – вторую вытянул в сторону, освобождая из-под манжеты наручные часы. – М-да. Забежал переодеться. Садись, мы здесь надолго. – Он небрежно махнул рукой и, все же выпустив Чару, спиной по стене стек на пол.

– Может быть, позвать на помощь? Или двери попробовать открыть? Вы же сможете, и это, наверное, не так опасно, как…

– Садись, не надо ломать технику, – отмахнулся Шешель. – Или у тебя там в сумке ломик есть? Нет? Мне, конечно, льстит такая вера в мои силы, но руками я эти двери не открою. Даже если бы собирался.

– А что насчет помощи? – Чарген не готова была сдаться так быстро и все еще надеялась, что это недоразумение вскоре разрешится.

Опаздывать на дирижабль совсем не хотелось, от этого все планы летели псу под хвост. Она ведь собиралась для начала заехать к маме!

– Кричи, – пожал плечами следователь, невозмутимо глядя снизу вверх.

Чара неуверенно покосилась на двери, потом на соседа. Потом прислонилась к стене напротив соседа и медленно, придерживая юбку, съехала по ней, опустившись на корточки.

– Что, не будешь? – ухмыльнулся Шешель через пару секунд.

– Лучше вы, господин Сыщик, у вас голос громче, – вежливо уступила девушка.

– Жаль, – неопределенно хмыкнул сосед и слегка стукнулся затылком о стенку лифта. Прикрыл глаза.

– Это тоже бесполезно, да? – спросила Чара тихо.

– Сегодня воскресенье, половина пятого утра, – невнятно пробормотал Шешель. – Нормальные люди спят. В здании толстые стены, так что шум на лестнице не побеспокоит жильцов. И лифт у нас новый, тихий, – закончил со смешком.

– Я не успею на дирижабль, да? – вздохнула девушка и тоже сползла на пол. Долго она в прежней позе все равно не высидит, куда уж тут юбку беречь!

– Не успеешь.

Несколько минут они посидели в тишине, которую нарушил жалобный стон. Чарген растерянно покосилась на соседа, который вряд ли мог издать такой звук.

– Что это было?

– Надо было позавтракать, – отозвался следователь.

– У меня есть бутерброды. Хотите? – предложила девушка и полезла в сумку еще до того, как закончила фразу.

– Хочу! – Шешель не стал скромничать, тут же заметно ожил, выпрямился и открыл глаза. Получив внушительных размеров бутерброд из пары поджаристых хлебных треугольников с начинкой между ними, уткнулся носом в хлеб, с шумом втянул запах и выдохнул со сладострастным стоном. Чара при виде этого не удержалась от хихиканья. – Спасительница! Благословите боги мышиную домовитость и запасливость! – нашел он в себе силы поблагодарить и с упоением впился зубами в хрустящий бок бутерброда. Блаженно замычал, закатив глаза, и девушка засмеялась в голос.

– Ешьте-ешьте, вы вон какой худой, вам надо, – с умилением сказала она. Шешель угукнул, не в силах оторваться от еды, которая исчезала с пугающей скоростью. – Господин Сыщик, вы когда последний раз ели? – озадачилась Чарген.

– Не помню, – честно ответил тот, кивком благодаря за следующий бутерброд.

– А спали?.. – продолжила любопытствовать Чара, разглядывая соседа внимательней.

Сейчас, в тусклом тревожном свете, лицо следователя, и в лучшие дни кажущееся слишком худым, даже изможденным, вовсе напоминало обтянутый сухой кожей череп. Темные круги под глазами, тени от скул на впалых щеках – зловещий вид.

– Примерно тогда же, – отозвался Шешель, прожевавший второй бутерброд и встретивший появление третьего с отчетливой нежностью во взгляде. Правда, на этот уже не набросился, как дворовый пес – на кусок парного мяса, даже попытался разглядеть в тусклом свете, что там внутри. – Очень вкусно!

– Вы просто голодный, – улыбнулась Чара.

– Не скажи, – качнул головой следователь. – Это шедевр бутербродостроения! Говорю, как старый холостяк, знающий толк в ленивой еде. – Он прервался на укус, прожевал гораздо тщательней с совершенно блаженным видом. – Чтоб мне посереть, ты точно добавляешь туда какой-то секретный ингредиент! Давай я на тебе женюсь, а? И ты будешь меня кормить!

– Не стоит идти на такие жертвы. – Чарген рассмеялась в ответ. – Можем договориться о сдельной оплате.

Глаза следователя жутковато сверкнули, показавшись белыми бельмами, и в выражении его лица почудилось что-то опасно-хищное. Чарген мысленно ругнулась на себя за то, что непозволительно расслабилась и выбилась из образа, и поспешила сменить тему.

– Что-то случилось? – участливо спросила она. – Вы, мне кажется, обычно выходите из дома несколько позже и в чуть более здоровом виде.

– А, у нас всегда что-то случается. – Он расслабленно махнул рукой, и Чара перевела дух: никаких вопросов и подозрений не последовало. – Газет не читаешь?

– Читаю… А, вы о том артефакторе? – припомнила она последнее громкое дело, о котором уже три дня трубили на каждом углу. Одного из известнейших зеленых магов города убили в собственном доме вместе с женой и сыном-подростком, все перевернули и вынесли кучу ценностей. – Расследуете его смерть?

– Вроде того, – чему-то недовольно поморщился Шешель.

– Надеюсь, у вас получится поймать этих чудовищ. – Хмурясь, Чарген зябко поежилась. – Представить не могу, кем надо быть, чтобы на такое пойти! Ради денег убить ребенка…

– Биологически – человеком, как и мы с вами, что не может не радовать, – спокойно пожал плечами господин Сыщик. – А мораль – понятие субъективное.

– И чем вас это радует? – растерялась она.

– Повадки людей мне неплохо знакомы. Окажись он кем-то другим – это существенно осложнило бы дело, – усмехнулся следователь. В повисшей тишине окинул взглядом темную клетушку лифта, поднялся на ноги, потянулся всем телом и, шагнув, прислонился к стене уже рядом с Чарой. – Подвинься немного, пожалуйста… да, все, достаточно. В сумке ничего хрупкого нет?

– Зависит от того, что вы собираетесь с ней делать.

– Я собираюсь на ней спать, – честно ответил следователь, пытаясь устроиться на квадратном метре площади поудобнее.

Чарген сначала опешила от такой прямолинейности, но сразу возмутиться не успела, а потом вдруг поняла, что идея не лишена смысла.

– Сейчас, погодите только, я себе куртку достану, а то сидеть холодно. Горешняк в этом году не задался, – вздохнула она.

– А пледа у тебя там, случайно, нет? – со смешком спросил следователь, с интересом заглядывая в сумку. Но скрывать Чаре было нечего, она везла в сумке только пару сменных платьев, белье и еще кое-какие мелочи.

– Увы, нет, – виновато пожала плечами она, наблюдая за тем, как следователь пытается угнездиться в тесноте лифта. – Может, вам не стоит лежать на холодном полу? – все-таки спросила она.

– Не могу спать сидя. Иногда получается, но до обмороков я пока еще не устал.

Наконец он кое-как устроился, подложив сумку под голову и свернувшись калачиком, так что Чаре было некуда даже вытянуть ноги.

– Разбуди, когда кому-то понадобится лифт и нас начнут спасать, – проговорил Шешель сквозь зевок, который даже не попытался прикрыть ладонью. И отключился, кажется, в следующее мгновение, не дожидаясь ответа.

Чарген несколько секунд напряженно прислушивалась: почему-то казалось, что сосед непременно должен храпеть. Но нет, сытый Сыщик оказался пугающе тих, почти как выключившийся лифт.

Это было забавно – вот так сидеть рядом со Стеваном Шешелем, грозой преступного мира Беряны, а порой даже всего Ольбада. Мужчина не особенно распространялся о собственной жизни, но соседи, на чьих глазах он вырос, могли много чего порассказать про одинокого следователя. И, конечно, рассказали, когда пять лет назад в давно пустующую квартиру въехала новая хозяйка.

Поначалу, обнаружив такого соседа, Чара не на шутку испугалась и задумалась, не поменять ли адрес. Но стало жаль квартиру, где она еще такую найдет! Жилье досталось ей вполне легальным, хотя и неожиданным способом: по завещанию давнего друга матери. Точнее, досталось не совсем ей, а маме, но…

Чарген жила тут под именем и личиной Биляны Белич, мышки, которая являлась дочкой покойной лучшей подруги квартирной хозяйки. Женщины одинокой, больной и сердобольной, которую жиличка регулярно навещала. Так было безопаснее и разумней, чем светить настоящее имя, да и от некоторых проблем оберегало. Например, надежно избавляло от желающих облапошить наивную одинокую дурочку и заполучить хорошую квартиру в престижном районе столицы. Будь она хозяйкой, непременно кто-то попытался бы, а так – что с сиротки-приживалки возьмешь!

А потом Чара оценила иронию ситуации и аккуратно сошлась с легендарным следователем. Ну так, слегка, по-соседски. Здоровалась, скромно и немного смущенно улыбалась, иногда перебрасывалась какими-то общими фразами. Рассказывала про работу в библиотеке, про тетушку, какая она чудесная, добрая и одинокая.

Всем рассказывала. И со всеми сходилась примерно одинаково: глупо недооценивать наблюдательность и внимательность соседей и уж точно не стоит ими пренебрегать. Просто с Шешелем это еще и щекотало нервы.

Но вот так тесно они общались впервые. И Чарген, хотя испытывала любопытство и азарт, все равно сердилась на себя за то, что непозволительно расслабилась и отошла от выбранного образа. Мало того что позорно и непрофессионально, так еще и опасно! Господин Сыщик – въедливый тип, не нужно будить в нем лишние подозрения.

Она еще раз мрачно покосилась на тусклый световой шар, потом – на свернувшегося трогательным клубочком следователя. Со смешком вспомнила его замечание о женитьбе, окинула соседа новым критическим взглядом.

Следователь Чаре нравился. Худой, конечно, как щепка, она предпочитала более ладные фигуры. Но лицо приятное, выразительное, особенно глаза – холодные, светлые. Взгляд цепкий, бодрит. А еще ей нравились его чувство юмора, обаяние, хладнокровие. И блондинов она любила, хотя никак не могла понять: белобрысый Шешель или это ранняя седина, уж очень странный цвет.

Ну и, главное, это была бы шутка, способная рассмешить богов: она – замужем за высококлассным сыщиком из следственного комитета, вероятным сотрудником контрразведки Ольбада. Даже жаль, что ближайшая свадьба уже запланирована.

И Чара, притулившись в углу, тоже задремала. Спешить ей было уже некуда, такси наверняка уехало, а дирижабль – улетел.

Глава 1
Замужество как прыжок с парашютом: первый раз страшно, потом увлекаешься

Беряна, столица Ольбада

5 серпеня[2]2
  Серпень – август (ольбадск.).


[Закрыть] 8151 г.

Быть «прелесть какой дурочкой», не скатываясь до «ужас какой дуры», – искусство сложное, но жизненно необходимое. Этот бесценный талант Чарген, увы, от матери не передался, пришлось нарабатывать долгими тренировками. Острой на язык Чаре сложнее всего далось именно это, даже смирение и послушание не вызывали столько проблем.

Но если бы мама могла сейчас видеть свою старшую и, безусловно, любимую дочь, очень бы ею гордилась. Чарген, то есть Цветана Лилич, то есть теперь уже, по мужу, Цветана Ралевич, дурочкой была восхитительно очаровательной. Легкое воздушное платье нежно-розового цвета оттеняло светлую фарфоровую кожу, аккуратно заколотые драгоценными гребнями локоны блестели полированным золотом, яркие голубые глаза смотрели на мир с наивным восторгом, заставляя стоящих рядом мужчин невольно приосаниваться и вызывая покровительственные улыбки.

Муж, которого это трепетное создание держало сейчас под локоть, поглядывал на распускающих хвосты приятелей и дальних родственников снисходительно, принимая все восторги на собственный счет. Новым приобретением Павле Ралевич был доволен и даже обоснованно горд: найти такое чудо в Беряне – редкая удача. Совсем юная, нежная пансионерка, скромная, хорошо воспитанная, всего пару месяцев назад прибывшая в столицу из своего пансиона. Невинная, как первоцвет, что Павле подозревал все время их знакомства и в чем с глубоким удовлетворением убедился вчерашней брачной ночью.

Выгодное приобретение, доставшееся очень дешево, которое при минимальном вложении засверкало бриллиантом чистой воды.

Павле Ралевич, сорока пяти лет, совладелец ювелирного дома «Северная корона», опытный зеленый маг и авторитетный артефактор, в деньгах не нуждался, поэтому жениться на кошельке считал глупым. Такая девица будет капризна и избалованна, а он слишком занят, чтобы с ней носиться. Голубой крови Павле тоже не искал: тщеславие не требовало обзаводиться титулом, а в его делах положение не играло роли, аристократы и так держались весьма любезно. Да и девица такая будет либо слишком требовательна, либо… В общем, зачем такие сложности?

То ли дело вот это юное создание! Выгодное приобретение, да.

– А как вы думаете, прекрасная Цветана, ждать нам войны с Регидоном? – внезапное обращение одного из друзей мужа заставило очень к месту вздрогнуть от неожиданности.

Голубые глаза пару раз растерянно моргнули, новобрачная неуверенно улыбнулась и проговорила, смущенно опустив взгляд:

– Простите, сударь, я совсем ничего в этом не смыслю… Павле, как ты считаешь?

– Ждать, – с легкой усмешкой ответил тот. – Через пару десятков лет, когда технические средства позволят. Если сумеем протянуть столько без какого-нибудь бунта.

Чарген испуганно ахнула, теснее прильнула к боку мужа, ненавязчиво прижимаясь к его локтю грудью.

– Павле, какие ужасы ты говоришь! Война, бунт…

– Не бойся, Цветочек, нас это все не затронет. – Ралевич накрыл узкую ладошку своей.

Один из собеседников горячо возразил, что владыка ни за что не допустит подобного, еще один, по выправке – отставной офицер, неодобрительно высказался о настрое хозяина приема. Чара слушала, не забывая испуганно жаться к мужу и растерянно хлопать глазами на мужчин, изображая непонимание. И рассеянно думала, что в этот раз вполне угадала с супругом: его точно не будет жаль.

– Цветочек, пойди присядь, ты устала. Да и не нужно тебе все это слушать, – обратился к ней Павле.

– Спасибо, дорогой! – благодарно улыбнулась Чара. И хотя предпочла бы еще послушать и «поболеть» за офицера, послушно ушла к столику с напитками, который стоял возле выхода на балкон.

Прием был очень небольшим. Почему муж решил устроить его на следующий день после свадьбы, Чарген не поняла, но особенно и не расспрашивала: не положено. Шумной компании друзей у Ралевича не водилось, да и вообще тех, кого можно назвать друзьями, большой дружной семьи – тоже. Поэтому сегодня молодоженов окружали деловые партнеры, случайные люди из клуба, который Павле посещал то ли ради статуса, то ли для сбора новостей, да постоянные клиенты ювелирного дома. Разношерстное скучающее общество.

Чара подумала, что ей как хозяйке и виновнице торжества стоило бы блистать и развлекать гостей, раз муж не желает, но от мысли этой отказалась сразу. Где бы вчерашней пансионерке научиться той уверенности, которая для подобного требовалась? Оставалось стоять в уголке, разглядывать гостей и мечтать, чтобы все это поскорее кончилось.

С другой стороны, когда закончится это, снова придется делить с Ралевичем супружескую постель, и неизвестно, что хуже. Любовником супруг оказался скучным и эгоистичным, целовал так, что после хотелось умыться, и смешно сопел. И это тоже не добавляло новобрачной сочувствия и симпатии.

– Скучаете, госпожа Ралевич? – Прозвучавший сбоку голос заставил Чару опять вздрогнуть от неожиданности и встревоженно обернуться. Чтобы тут же расслабиться и смущенно улыбнуться.

Высокий импозантный мужчина, чуть полноватый, с благородной сединой на висках – один из совладельцев «Северной короны». В прошлом сам ювелир, но отошел от дел – проблемы с руками. Холост и очень одинок почти двадцать лет, с момента смерти супруги, не оставившей ему детей. Чарген успела выяснить о нем многое, она какое-то время колебалась между кандидатурами двух совладельцев. Но господин Гожкович понравился ей своей манерой общения, ироничностью и глубокими грустными глазами, поэтому выбор пал на Ралевича.

За последние десять лет она ни разу не сошлась с мужчиной, который был бы ей симпатичен: не хотела повторять ошибок матери и проверять выносливость собственной совести. Все же обманывать приятнее скользких типов вроде нового мужа, а не приличных и порядочных людей.

– Такое количество гостей, и все так строго на меня смотрят! – пожаловалась Чара. – Я страшно боюсь сказать или сделать что-то не так и расстроить Павле.

– Павле сложно расстроить такой мелочью, – одними губами улыбнулся Гожкович. – Позвольте за вами поухаживать. Чего желаете? Вина? Или, может быть, сок?

– Лимонада, если вас не затруднит, – попросила новобрачная, скрывая досаду: выбрать ей хотелось первое.

Вино у мужа было не запредельно дорогим, но хорошим: сорт фенаса, виноградники побережья, Ежарская долина, почти местное. Наглядный пример рачительного характера Ралевича, который не любил переплачивать, особенно за пыль в глаза.

Чара такое очень любила, хотя пробовать его доводилось редко: пить просто так, к обеду или ужину, в одиночестве было скучно и неприятно, хорошо посидеть вечером за бутылочкой – банально не с кем. А когда выдавалась случайная компания – приходилось играть роль, а значит, требовалось сохранять абсолютно трезвый рассудок и остроту восприятия.

Конечно, Гожковича не затруднило. Большой кувшин, зачарованный на охлаждение, мужчина аккуратно взял двумя руками, стекло звякнуло о стекло, плеснула ароматная жидкость и тонкой струйкой полилась в высокий стакан, слегка запотевший от температуры напитка.

– Прошу. – Бывший ювелир протянул наполненный сосуд собеседнице.

Новобрачная приняла его, пригубила ароматный напиток солнечного цвета и немного примирилась с действительностью. Конечно, не белое полусладкое, но весьма недурно.

– Спасибо. У Павле столько друзей, все такие солидные. И дамы… Мне кажется, я никогда не смогу стать на них похожей! – посетовала Чара для поддержания разговора. Не стоять же истуканом.

– А стоит ли кому-то уподобляться? Вы юны и прекрасны, оставайтесь такой подольше. Надеюсь, Павле не загубит такое чудо, – рассеянно закончил он, посмотрев на хозяина приема.

Тот взгляд встретил, отметил почтительное расстояние между своим ценным приобретением и партнером и коротко кивнул. Гожкович улыбнулся в ответ, отсалютовал бокалом.

– Не понимаю, о чем вы. Павле такой замечательный! Я словно попала в настоящую сказку с настоящим принцем!

Собеседник чуть заметно улыбнулся. То ли восторженности Цветаны, то ли ее же фантазии: невысокий, с оплывшей фигурой, невыразительным лицом и залысинами, на героя девичьих грез Ралевич не походил совершенно. Но зато вполне тянул на живого, настоящего принца: они тоже люди, и молодые красавцы среди них попадаются не так уж часто. Как и в любой другой профессии.

– Павле бывает… резок. И скор на расправу. Впрочем, простите, не хотел вас напугать, в конце концов это просто слухи.

– Какие слухи? – проявила Чарген вполне подходящее юной девушке любопытство, на которое наверняка и рассчитывал собеседник.

– Говорят, Павле бывает жесток с женщинами, которые его разочаровали. Одна из его любовниц, например, бесследно исчезла.

– Вы говорите гадости! – Свежеиспеченная госпожа Ралевич обиженно насупилась, а под конец даже добавила слезы в голос. – Павле не такой! Он хороший и добрый, а вы – злой и лицемерный! Как вы можете, вы же его друг?!

– Я лишь хотел выразить надежду, что вы будете с ним счастливы. Прошу простить меня, если допустил бестактность. – Он склонил голову. – Вы, разумеется, совсем не похожи на остальных женщин, вы ведь теперь его жена. И еще раз извините, надеюсь, я не слишком вас расстроил.

Партнер поклонился и отошел, а Чарген нервным жестом пригубила лимонад и нашла взглядом супруга. Тот продолжал увлеченный разговор с прежней группой мужчин, в сторону жены не смотрел и, кажется, не заметил произошедшего между ней с Гожковичем обмена любезностями. Поэтому Чара предпочла сделать вид, что ничего не случилось.

Хорошо, что никто не горит желанием познакомиться с ней поближе. Можно немного расслабиться и, например, спокойно обдумать состоявшийся разговор.

Неприятные слухи об артефакторе, упомянутые сейчас партнером мужа, Чара слышала, но не очень-то им верила. Вспыльчивость и жестокость совершенно не вязались и с рациональностью Ралевича, и, главное, с его почти полной бесчувственностью. Он мог бы причинить боль и даже убить, тут Чарген излишних надежд не питала, но – руководствуясь холодной логикой и собственной выгодой.

Кроме того, Чара видела двух отставных любовниц мужчины, злых и обиженных на Ралевича за его скупость, и вполне допускала, что слухи такие могли распустить именно они из-за чрезмерной прижимистости артефактора. Он не просто не баловал женщин подарками, но не давал даже денег на карманные расходы, поэтому отношения с особами, рассчитывавшими на прибыльное место содержанки обеспеченного мужчины, долго не длились.

Чарген вполне понимала обиду этих любовниц и то, что в объятия Ралевича их толкали неизменный женский оптимизм и уверенность, что уж они-то сумеют добиться от скупердяя какой-то выгоды. Сочувствовала им, но наступать на те же грабли не планировала, поэтому схему с «доением» любовника отбросила сразу, с Ралевичем стоило действовать совершенно иначе.

Тем не менее слух о жестокости Чара тоже брала в расчет, допуская его правдивость. В конце концов, даже очень рассудительные и сдержанные на вид люди могут таить в душе подлинных, жутких чудовищ.

Впрочем, на ее планы эта вероятность не влияла. Чарген не собиралась жить с этим человеком до старости, надеялась управиться за месяц-другой и потому о вероятной жестокости Ралевича в отдельных ситуациях задумывалась мало. Вряд ли он начнет кидаться на нее на ровном месте на второй день супружества, а ни малейшего повода к агрессии Чара давать не собиралась. Глупенькая, наивная, не смеющая сказать мужу и слова поперек, послушная, как заводная игрушка, – вряд ли такая Цветана успеет познакомиться с гипотетическими темными сторонами личности мужа.

Сейчас Чарген волновало другое. Зачем Гожкович заговорил об этом? В альтруизм и заботу о здоровье юной девы не верилось совсем, да и проявлять их стоило заранее, до свадьбы. Хотел посмотреть на реакцию? Надеялся рассорить? Вряд ли, он проницательный человек, должен понимать, насколько полностью молодая жена зависима от мужа и – как минимум пока – предана ему.

Странно. Непонятно и потому очень подозрительно.

Но вскоре к Чарген подошел муж, и посторонние размышления пришлось отложить до лучших времен.

– Павле! Хочешь, я чего-нибудь тебе налью? – предложила она радостно.

– Не стоит утруждаться, Цветочек, – отмахнулся тот и плеснул себе брады. – Как тебе прием?

– Так много людей, все такие яркие, солидные… Это так сложно!

– Ничего, со временем привыкнешь. Если хочешь, можешь пойти к себе и лечь спать пораньше. Завтра у нас дирижабль.

– Дирижабль? – ахнула Цветана.

– Полетим отдыхать, – пояснил Ралевич и вопросительно вскинул брови. – Ты не рада?

– Что ты! Это замечательно, побыть немного только с тобой! Просто ты так занят, у тебя столько работы, и мне стыдно, что я отвлекаю тебя и из-за меня ты вынужден пересматривать планы…

– Могу себе позволить, – покровительственно улыбнулся муж. – Так что, ты хочешь остаться или поднимешься к себе?

– Если ты не возражаешь, я бы лучше легла пораньше.

– Прекрасно. Тогда позволь тебя проводить.

Со вспыхнувшим от неожиданных новостей раздражением удалось справиться быстро и, кажется, незаметно, а возможностью сбежать с этого приема под благовидным предлогом Чарген воспользовалась с облегчением.

Как же несвоевременно Ралевич решил устроить себе отпуск! В столице было бы куда проще: и заветный сейф под боком, и видеть дражайшего супруга предстояло реже. Здесь, в доме, он предпочел отвести молодой жене отдельную спальню, и Чара, внешне изобразив печальную покорность, внутри искренне порадовалась такому подарку. А в гостинице постель наверняка будет общей, и все внимание мужа окажется посвящено Цветане…

Ну да и ладно, потерпит. Никто ведь не обещал, что будет легко!

Уже засыпая на широкой кровати, застеленной хрустящим от свежести бельем, Чара позволила себе немного рассеянности и фантазий. Что когда-нибудь – уже совсем скоро, наверное, сразу после Ралевича, – она все же согласится с матерью. Старшие выросли, и нет столь острой нужды в деньгах, поэтому можно завязать с этим опасным и неприятным делом. Ангелар, например, взрослый серьезный мужчина, хороший юрист, который неплохо зарабатывает и помогает семье. Да, придется пожить скромнее, но даже младшие поймут.

И тогда Чара сумеет начать новую жизнь. Свою. Никаких больше ролей, никаких масок и имен, никакого сбора информации об обеспеченных холостяках столицы. Никаких опасений лишний раз привлечь внимание стражи. Подработка, учеба в университете, о которой она давно уже мечтала. Под своим именем, со своим лицом. Если сумеет вспомнить, как оно выглядит…

От последней мысли настроение привычно испортилось, и Чара поступила так, как поступала много раз до этого: постаралась расслабиться и отвлечься. Перевернулась на другой бок и вскоре уже спокойно и крепко спала – так, как положено юной девушке с кристально чистой совестью.

Утро началось рано, с визита горничной, которая пришла помочь с одеждой и волосами. Вещи в дорогу слуги собрали без участия молодой хозяйки, что Чарген вполне устраивало. А то обстоятельство, что муж спозаранку умчался по каким-то важным делам, наказав ждать его возвращения, и вовсе радовало: завтрак в одиночестве был приятней его компании.

Время до возвращения супруга пришлось коротать за вышивкой, в нынешней роли вариантов было немного. Чара не особенно любила это занятие, но иголку держать умела и резкого отвращения к ниткам, к счастью, не питала. Возможной альтернативой служило чтение чего-то необременительно-развлекательного, но рукоделие подходило куда лучше: пусть муж лишний раз порадуется трудолюбию и скромности жены.

Не говоря уже о том, что книги в этом доме хранились в кабинете, совать в который нос лишний раз было опасно. Нельзя давать ни малейшего намека, будто Чару интересует содержимое этой комнаты! Нет, это территория мужа, на которую приличная жена посмеет шагнуть только по его приглашению. Или тогда, когда будет уверена, что дражайший супруг не явится в самый неподходящий момент и слуги не увидят лишнего. Сейчас явно не тот случай.