Текст книги "Жена моего мужа"

Автор книги: Дарья Донцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8

В Бутырке я оказалась около двенадцати. Потная толпа штурмовала окошки. Втащив внутрь довольно объемистую сумку с поклажей, я облокотилась на один из небольших деревянных столиков и обозрела пейзаж. Нечего и думать сдать вещевую передачу законным путем. Подожду, когда к концу рабочего дня схлынет наплыв, и покажу в окошке зеленое «спецразрешение». И тут раздался невероятный вопль.

– Гады, сволочи, мерзавцы, – бесновалась растрепанная баба, потрясая кульком, – сыночку посадили, суки, и еду хорошую не берете! Взяточники сами, воры, ненавижу, менты поганые, легавки долбаные…

Толпа притихла, окошки разом захлопнулись, бабища продолжала захлебываться истерикой. Краем глаза я заметила, как некоторые женщины быстро потащили баулы к выходу…

Вдруг послышались громкий топот, мат, и в переполненное помещение ворвался наряд ОМОНа. Глядя, как по спинам ни в чем не повинных людей смачно гуляют дубинки, я похолодела. Дадут такой палкой по черепушке, и конец: всю оставшуюся жизнь будешь в психушке слюни пускать. Энергично работая кусками литой резины и сопровождая свои действия пинками и отборным матом, омоновцы начали вышвыривать родственников на улицу. Сумки с продуктами они топтали ногами. Утирая кровавые сопли и воя от ужаса, толпа, состоящая в основном из женщин, бросилась к выходу. В дверях возникло столпотворение, послышались крики: «Спасите, раздавили!»

Не осознавая, что делаю, я влезла под шаткий столик и затаилась, авось не заметят. Постепенно вопли удалялись, в конце концов наступила давящая тишина. Послышался лязг запиравшихся замков. Потом около столика остановились ноги в камуфляжных брюках. Потянуло дымком дешевой сигареты. Сжимая в непонятно почему окоченевших руках кожаный ремень сумки, я льстиво зачирикала из-под столика:

– Сыночек, а сыночек!

Ноги от неожиданности подскочили на месте.

– Твою мать, кто здесь? – произнесла невидимая голова.

– Сыночек, наклонись!

Перед глазами возникло оторопелое, совсем не злое лицо простоватого рязанского парня с каплями пота на переносице. Вспотел, сердешный, гоняясь за женщинами.

– Как сюда попали, гражданочка? – строго осведомился он. – А ну, вылазь, живо.

– Ой, не могу, сыночка, – пела я, – залезть залезла, а назад – ну никак. Подними столик, родименький, вынь, сделай милость!

Милиционер выпрямился и захохотал, потом крикнул:

– Катька, Вера Алексеевна, глядите!

Около мужских появились две пары женских ног – одни в парусиновых тапках, другие в китайских босоножках.

– Ох уж эти матеря, – сказала, наклонившись, пожилая, – воспитают бандитов на свою голову, а потом мучаются!

– Ой, не могу, – покатывалась с хохоту молодая, – глянь, Сережка, как гражданочка сидит, ровно собака в будке, и сумочку крепенько держит. Ну, молодец – не растерялась.

Незлобливый Сережа хохотнул в ответ.

– Кончай базар! – прикрикнула на не вовремя развеселившуюся молодежь пожилая тюремщица.

Втроем они подняли столик, и я выпала наружу. Спину ломило от неудобного, скрюченного положения. Я попыталась встать на онемевшие ноги и тут же схватилась за отчаянно болевшую поясницу. На глаза набежали слезы, всегда начинаю плакать, если понюхаю пыль. Вера Алексеевна поглядела на меня с жалостью, Сережа и Катька тихо пересмеивались.

– Идите, маманя, – строго сообщил милиционер, – за ваше хамство сегодня передачи не принимают. Вона чего удумали – при исполнении оскорблять!

Подхватив сумку, я молча пошлепала к выходу. Безропотное подчинение приказу растопило ледяное сердце приемщицы.

– Ой, матеря несчастные, – пробормотала Вера Алексеевна. – Вернись, гражданочка. Катька, прими у ней вещички, чай не звери мы, понимаем. Думаешь, чего в тюрьме работаем? Дитев да внучков кормить надо!

Разбитная Катька принялась оглядывать вещи.

– Видать, не бедствуешь, – заключила она, вертя джинсы, – люди что попроще сюда несут, а тут сплошная фирма. «Тэтрис» не возьму, не положен.

Я молча достала кошелек. Катерина помяла в руках бумажки.

– Ты вот что, смена моя через день. Подходи после трех да кликни Катю Рогову. Нечего со всякими давиться, опять в неприятность влезешь. Можешь все приносить, возьму. Только наркотики и водку не неси, с таким не связываюсь.

Договорившись, что послезавтра подвезу часы, я вышла на Новослободскую и увидела свое отражение в витрине универмага. Да, сильное впечатление. Светло-песочный костюм превратился в грязную, бурую тряпку, волосы торчат дыбом, коленки покрыты черными пятнами, по морде размазана «несмываемая» помада от Диора. Редкая красавица. Кое-как наведя относительный порядок, я поехала на мехмат.

Милая инспекторша из учебной части, принимая коробочку шоколадных конфет, изумилась:

– Какая олимпиада? Какой Киев? Да у нас сессия в самом разгаре. И потом, давно уже не имеем с Украиной никаких связей. Это жуткая морока – отправлять туда студентов, другое государство теперь. Нет и еще раз нет.

Я присела между колоннами. Интересно, зачем тогда Яна отправилась в столицу «незалежной Украiны»? Может, подружка Женя знает?

Рада Ильинична оказалась права. Женечка жила совсем рядом с университетом в огромном, растянувшемся на целый квартал доме из светлого кирпича. Девчонка оказалась дома. Из-за жары на Женечке красовались только коротенькая маечка и трусики.

– А мамы нет, – сообщила она, отпирая замок, – приходите позже или вызывайте «Скорую».

– Мне ты нужна.

– Ой, а я думала, опять к маме соседи давление мерить. Со всего дома бегают, – бесхитростно поделилась Женечка. – Вы, наверное, по поводу объявления?

– Нет-нет, скажи, ты Яну Соколову хорошо знаешь?

– Да, – ответила Женя, – а вы кто?

– Адвокат Максима Полянского.

Женя, как и Таня, при этом известии густо покраснела, потом промямлила:

– Вас, наверное, Вероника наняла. Она грозилась притянуть Яну к ответу через суд.

– Нет, Вероника мертва, а Максим находится в тюрьме, и его обвиняют в ее убийстве.

Женя посерела.

– Это он из-за Яны, да? Что же теперь будет?

Мы прошли в маленькую стерильную кухню, и Янина подружка залпом выпила полный стакан воды.

Пока она делала большие глотки, я внимательно глядела на девушку. Хорошенькое круглое личико, складненькая фигурка. Единственная неприятная деталь – прямо на коленке довольно большое, уродливое, темное родимое пятно, покрытое густыми черными волосами.

Полякова проследила за моим взглядом и без тени смущения пояснила: – С детства это «украшение» на ноге таскаю. Надо бы удалить, да боюсь, вот и живу пока с «мышкой».

– Скажи, – принялась я допрашивать девчонку, – откуда знаешь, что Вероника хотела подать в суд?

Женечка вздохнула:

– Она на факультет приезжала. В самом начале июня, первого числа. Мы как раз экзамен сдали, тут она и появилась. Вся такая расфуфыренная, надушенная. Подбежала и говорит:

«Где, девочки, Соколову найти?»

Яна и отвечает:

«Это я».

Вероника на нее уставилась и так удивленно протянула:

«Ты? Ну, у Макса совсем крыша поехала».

Потом они отошли в сторону и о чем-то довольно долго шептались у окна. Женечка только видела, как подруга все время отрицательно мотала головой. В конце концов Вероника обозлилась и закричала на весь коридор:

– Думаешь и мужика получить, и денежки прибрать? Макс таким милым кажется, замуж зовет? Ну так это все ненадолго. Поступит с тобой так же, как со мной, – вышвырнет вон. Между прочим, я у него седьмая жена!

Выкрикнув страстную тираду, Ника неожиданно громко зарыдала. Глядя, как по щекам покинутой супруги бегут черные от туши слезы, Яна и Женя перепугались. Девчонки принялись суетливо утешать Веронику и пытались напоить ее принесенным из буфета компотом. В конце концов Полянская утешилась. Ухватила цепкой наманикюренной ручкой в кольцах Яну и тихо произнесла:

– Чтоб ты сдохла, разлучница проклятая. Макс из-за тебя всякий разум потерял. Вчера пришел домой, выхватил пистолет и давай мне в лицо тыкать! Орет как ненормальный: «Не дашь развод – убью!» – и пушкой своей размахивает. Но только я никогда не разведусь с Полянским, ему и правда придется пристрелить меня, чтобы освободиться!

С этими словами она швырнула пустой стакан на пол и, с хрустом пройдя по осколкам, унеслась прочь.

Вся гадкая сцена разворачивалась на глазах у студентов. Правда, одногруппники, сплошь мальчишки, делали вид, что читают конспекты, но слова Ники об убийстве слышали просто прекрасно.

Яна страшно расстроилась, но решила не рассказывать любовнику о визите жены.

– Она очень деликатная, – вздохнула Женя, – другая бы воспользовалась моментом и выставила соперницу перед Максимом в черном свете.

Пятого июня, днем, подруга позвонила Жене и сказала, что отъезжает в Киев. Женечка удивилась такой странной поездке и спросила, что Яна забыла в столице Украины.

– Макс попросил кое-что отвезти, – расплывчато объяснила подруга.

– Разве вы не едете в Тунис? – еще больше изумилась Полякова.

– Поменяли билеты на июль, – ответила Яна, – у Максима сейчас крупные неприятности в бизнесе.

Потом помялась немного и добавила:

– За деньгами еду.

Ни названия гостиницы, в которой предполагает жить, ни номера телефона Яна не сообщила. Скорее всего она и не знает, что любовник сидит в тюрьме. То-то радость будет, когда вернется! Еще хорошо, что милиция не добралась до мехмата. Столько свидетелей, слышавших рассказ о пистолете и предполагаемом убийстве!

Я спустилась к машине и увидела около «Вольво» задумчивого гаишника.

– Что же вы, гражданочка, – с укоризной заметил страж порядка, указуя перстом на знак «Остановка запрещена!». – Придется штрафик платить.

Тут затрещал мобильник. Я вынула телефон и услышала знакомый голос:

– Дашута!

– Макс! Тебя отпустили! Ты откуда?

– Оттуда, – вздохнул бывший муж, – тут одному в камеру сотовый передали, мне позвонить разрешили. Пусть Аркашка принесет часы, маникюрные ножницы и иголки с нитками, еще куриную ножку. Здесь все адвокаты это приносят.

– Ладно, – пообещала я, – завтра передам тебе еще передачу, говори, что из еды хочешь?

Но в трубке уже звучали гудки отбоя. Я сунула мобильник в карман и уставилась на милиционера. Тот спросил:

– Неприятности? Аж побледнели вся!

– Да нет, – махнула я рукой, – муж из тюрьмы звонил, зачем-то куриную ногу просит. Ну ладно ножницы с иголками, но к чему ему сырой окорочок?

Гаишник быстро глянул на меня, еще раз обозрел «Вольво» и упругим шагом пошел прочь.

– Погоди, – заорала я, – а штраф?

– Прощаю, – махнул жезлом храбрый милиционер, – только уезжай поскорей.

Я завела мотор и расхохоталась. Отважный служитель закона явно принял меня за жену бандита. И муж из тюрьмы звонит, и машина новенькая… Такую оштрафуешь, а потом пулю в лоб получить можно.

Домой я добралась как раз к ужину. В гараже не нашлось ни Зайкиного «Фольксвагена», ни Аркашкиного «Мерседеса». Значит, сражаться со старухами предстоит в одиночку. Но в столовой меня поджидал сюрприз.

Бабульки и меланхоличный Гера восседали за столом. У окна стояла незнакомая девочка, ровесница Маши. Русые волосы ребенка были туго стянуты в две косы, завязанные нейлоновыми бантами. Одежда девчонки смахивала на пионерскую форму: темно-синяя юбочка в складку до середины колена и белая блузочка с простыми пуговицами. Светлые нитяные гольфы с черными туфельками довершали пейзаж. «Надо же, – пронеслось у меня в голове, – еще существуют дети, которые так одеваются!»

– Очень мило с твоей стороны приехать вовремя к ужину, – отметила Нина Андреевна.

– Привет, мамуля! – заорала девочка.

– Маша, – возмутилась Римма Борисовна, – не кричи, разговаривай нормально. Ну что, хорошо мы ее одели? По крайней мере на ребенка стала похожа.

Да уж, постарались отменно, так переодели, что родная мать не узнала!

Я подсела к столу, Манюня пристроилась рядом.

– Правда я похожа на придурковатую Чебурашку? – шепнула дочь, потрясывая идиотскими нейлоновыми бантами.

– Маша, – тут же отреагировала Нина Андреевна, – не шепчись, это не комильфо, ешь молча.

Пусть скажут спасибо, что у ребенка золотой характер, другой бы опустил милым бабулям на голову тарелку с непонятным содержимым, поданным на ужин.

Я взяла вилку и поковыряла белую массу. Интересно, что это? На вкус похоже на мокрую вату, с виду сильно смахивает на пену для бритья.

– Нравится? – улыбнулась Римма Борисовна.

– Потрясающе! – в унисон ответили мы с Маней.

– Фирменное блюдо, – довольно пояснила старуха, – белковый омлет. Как раз то, что нужно для ужина, легко, быстро усваивается, не отягощает печень.

Представляю, какую рожу скорчила наша кухарка Катя, готовя данное месиво. Стол поражал удручающей пустотой: ни сыра, ни масла, ни колбасы. Жаль, что не заехала в «Макдоналдс»!

Стараясь не подавиться, я принялась, не жуя, чтобы не ощущать мерзкого отсутствия всякого вкуса, глотать омлет.

– Кстати, – сообщила Римма Борисовна, – Гера договорился о встрече с девушкой. Расскажи, сыночек.

Всегда скорбно молчащий, Гера вытащил из кармана смятый листок и ткнул мне в руки. При ближайшем рассмотрении это оказалась страница брачных объявлений газеты «Из рук в руки». Выделялись подчеркнутые красным фломастером строки: «Молодая брюнетка, без материальных и жилищных проблем, москвичка с высшим образованием и хорошей работой, без детей, одинокая, ищет родственную душу для заключения брака.

Ты: мужчина вокруг тридцати, самостоятельный, без вредных привычек, рост выше 180, с жилплощадью и хорошей зарплатой. Судимых, разведенных с детьми и алкоголиков просят не беспокоиться».

Я перевела взгляд на Геру. Интересно, как он собирается понравиться невесте? Ростом мужик с меня, а я тяну только на метр шестьдесят четыре. Лет ему около сорока, а если уж совсем честно, то все сорок пять. Квартирка, правда, есть, но за тридевять земель, на двоих с мамой. Зарплата просто великолепная, когда выплачивают – целых семьсот рублей в месяц выходит. Вот вредных привычек нет: не курит, не пьет, за бабами не бегает. Да ведь и не на что!

– Конечно, – щебетала Римма Борисовна, – нужно сначала посмотреть вблизи, познакомиться. Мы попросили Регину, чтобы она завтра приехала сюда к ужину. Ты уж извини, сказали, что это наш дом, чтобы не пугать сразу провинцией. А там поглядим.

Вот оно как. Конечно, увидав двухэтажный кирпичный дом с гаражом на три машины, большой сад, прикинув, сколько стоит обстановка и картины, милая Регина скорее всего полюбит Геру.

– Только одеть надо жениха поприличней, – посоветовала Нина Андреевна, – может, у Аркаши костюм одолжим?

– Нет, – быстренько сказала я, – у Кеши совершенно другой размер. Лучше поезжайте завтра с утра в магазин и купите все, что нужно. Считайте, что это мой подарок Гере.

Часов в одиннадцать вечера в дверь поскреблись. В спальню вошел Кеша с большим пакетом.

– На, – сказал он, протягивая «биг-мак», – Маньке уже дал, бабки совершенно несъедобное заказывают, так и с голоду умереть можно.

Полная благодарности, я вцепилась зубами в булочку и спросила:

– Кешкин, зачем Макс просил куриный окорочок?

– Съесть хочет, – удивленно пояснил Аркашка, – все адвокаты подзащитных кормят, а ножку очень удобно проносить, опять же калорийная еда.

Проглотив последний кусок восхитительной котлеты, я блаженно закрыла глаза. Иногда на сложные вопросы существуют самые простые ответы!

Глава 9

Утром прошла прямо на кухню. Выпью здесь кофе и съем спокойно бутерброды с изгнанными ветчиной и сыром. Но такая мысль пришла в голову не мне одной. У буфета маячила Манюня с куском буженины.

– Смотри, – хихикнула я, – сейчас бабульки увидят розовые джинсы и топик!

Маруська горестно вздохнула:

– Жуть! Представляешь, всегда с такими жить?! Как только другие дети бабушек выносят, не пойму! Знаешь, Мусик, я не пойду через парадную дверь, вылезу наружу прямо из окна.

Не слушая причитаний кухарки Катерины, Маня быстренько запихнула в рот последний кусок буженины и выпрыгнула в сад. Через секунду ее растрепанная голова показалась над подоконником.

– Только не волнуйся! Приеду поздно, около десяти. После академии зайду к Хейфецам.

Катька сокрушенно вздохнула:

– Ваши гости такие странные. Сегодня к завтраку опять овсянка на воде, на обед – молочный суп, а на ужин паровые котлеты с морковкой. То-то Аркадий обрадуется.

Это точно, просто как на подбор такие блюда, которые сын даже нюхать не может. Я тихо допивала кофе, когда в коридоре раздались шаги. Встречаться с одной из свекровей? Ни за что! Я моментально выпрыгнула в окно и, пригибаясь, как под обстрелом, побежала в гараж. Поеду еще раз к Семену, надеюсь, мужик проспался и Адка уехала снова на дачу.

Сеня был абсолютно трезв и даже не попытался изобразить радость при моем виде.

– Ну, чего еще надо? – пролаял он, загораживая вход.

– Будешь хамить, расскажу Аде, как скучаешь в ее отсутствие, – пригрозила я.

Неверный муж вздохнул и посторонился. Из вредности не стала надевать предложенные тапки, а прямо в босоножках протопала на кухню.

– Говори, зачем явилась, или теперь каждое утро станешь приезжать? – съехидничал мужик.

Я собралась достойно ответить, но тут мой живот немилосердно заболел.

– Сейчас объясню, – пообещала я, спешно скрываясь в туалете.

Дом у Воробьевых старый, квартиру строили в конце семидесятых. Планировка стандартная, и туалет прилегает к кухне. Что, согласитесь, не очень приятно! Кто-то завтракает, а кому-то надо совсем наоборот. Да еще между пищеблоком и уголком задумчивости архитекторы зачем-то спланировали окошко. На мой взгляд, просто верх глупости.

Не успела я удобно пристроиться, как в дверь позвонили. Сеня потопал к выходу.

– Адка? – раздался его недоумевающий голос. – На поезд опоздала!

Тяжелые шаги прошлепали на кухню, потом Аделаида сказала:

– Небось рад, что один остался?

– Ты чего? – возмутился Сеня. – Намазалась, как проститутка, где взяла такое идиотское платье?

– Сейчас узнаешь, – пообещала женщина.

– Нет, – заорал вдруг мужик, и следом раздался легкий хлопок, будто открыли бутылку вина.

Быстрее кошки я влезла на унитаз и глянула в окошко.

От увиденного чуть не грохнулась в обморок. Сеня лежал навзничь на полу, как-то странно выкрутив левую руку. Под головой медленно растекалась черная, глянцевая лужа. Над телом, растопырив ноги, стояла весьма довольная Ада. Она и впрямь слишком сильно накрасилась для солнечного июньского утра. Полное, крупное тело обтягивало кричаще-красное платье-стрейч. Сидело оно на женщине туго, как презерватив. В руках милая жена сжимала пистолет.

Онемев, я наблюдала, как Аделаида абсолютно профессиональным движением бросила револьвер на пол. Потом хмыкнула и, напевая, двинулась к двери. Высокие каблуки подчеркивали довольно широкую и плоскую ступню. Что-то в облике женщины показалось мне странным. Пока я, обалдев, стояла на унитазе, госпожа Воробьева протопала к двери и… ушла.

Я ринулась на кухню. Мужик лежал абсолютно неподвижно. Схватив его за плечи, повернула каменное тело и ахнула. Между бровями виднелась аккуратная дырочка. Ада стреляла, как снайпер, и помочь Сене уже не представлялось возможным. Стараясь не вляпаться в кровавую лужу, я отступила к порогу, потом позвонила Александру Михайловичу.

Ждать бригаду в одном помещении с трупом, когда туда может вновь явиться убийца-психопатка? Ну уж нет!

Выйдя на улицу, я закурила и плюхнулась на скамейку около молодых мамаш. Девчонки поморщились, но ничего не сказали. Потом одна возобновила прерванный моим появлением разговор:

– А эта Воробьева все-таки страшно безвкусно одевается!

– И не говори, – откликнулась вторая, – старуха совсем, скоро пятьдесят, а красное платье нацепила в обтяжечку.

– Подчеркивать, что все обвисло!

– Да уж, в ее возрасте поскромнее следует прикид выбирать! Куда с такой жопой стрейч натягивать.

Мамаши продолжали злословить, я курила, не ощущая никакого удовольствия.

Дежурная бригада прибыла на микроавтобусе. Последним вышел эксперт Женя, старый приятель.

– Салют, Дашута! – бодро закричал «Пинкертон». – Кто там у тебя – висельник, утопленник?

Я промолчала – ну совсем не смешно. Следом подрулили «Жигули», и из них выбрались полковник и незнакомый парень в штатском. Плотной группой мы вошли в квартиру.

– Очень мило, – пробормотал Женя, – аккуратно и красиво. Ну, Дарья, чего трогала?

– Только Семена перевернула, думала, жив.

– Был Сеня и весь вышел, – констатировал Женька, натягивая резиновые перчатки.

Я громко ойкнула.

– Ну, – грозно спросил Александр Михайлович, – чего визжишь, открывательница трупов!

– Поняла, что показалось странным. На Аде были перчатки, такие же, как у Женьки, резиновые, белые…

– Постой, постой, – оборвал приятель, – давай по порядку. Зачем пришла, кто такая Ада?

Вздохнув, я принялась рассказывать правду. Вернее, почти правду. Свою засаду в туалете и сцену убийства описала очень точно, а вот на вопрос о цели визита к Семену сказала: – Он ближайший друг Макса, хотела посоветоваться с ним, как быть теперь с конторой? Максим ведь хозяин, бизнес пока не конфисковали.

Раз десять сыщики заставили повторять рассказ на разные лады. Потом взяли отпечатки пальцев и повели в управление.

Секретарша Александра Михайловича, милейшая Настенька, увидав меня в центре группы сердитых мужчин, вздохнула и спросила:

– Опять труп нашли?

Но меня уже втащили в кабинет, усадили на стул и забыли. Сотрудники входили и выходили, пошел третий час бессмысленного сидения, когда наконец на пороге возник Женька.

– На, – весьма нелюбезно сказал дружок, сунув пластиковый стаканчик с холодным растворимым кофе и бутерброд с обсохлым сыром.

– Представляю, как вы относитесь к задержанным, если свидетеля чуть голодом не уморили, – сообщила я, принимая отвратительные дары.

– Сажаем в бетонный мешок и бьем резиновым шлангом по почкам, – не остался в долгу эксперт.

Но тут дверь снова отворилась, и в кабинет ввели Аделаиду. На этот раз на женщине красовалось просторное платье в мелкий коричнево-белый цветочек. Щеки и губы потеряли ужасающую окраску, но все равно я узнала жену Семена с первого взгляда.

– Она? – спросил вошедший Александр Михайлович.

Я кивнула.

– Будем оформлять очную ставку.

– Да что здесь происходит? – закричала Аделаида.

– А то, – пояснил один из мужиков, – что, когда убиваешь супруга, сначала проверь, нет ли в доме посторонних! Дарья Ивановна находилась в туалете и наблюдала момент выстрела.

– Вы с ума здесь посходили вместе с этой идиоткой! Первый раз ее вижу.

– Второй, – поправила я, – первый был вчера, когда с дачи приехали.

– Я не убивала Сеню! – закричала Ада. – Ну к чему мне стрелять в мужа, с которым живу почти двадцать пять лет? Меня в Москве с шести утра нет, первой электричкой в Кратово уехала.

– Ты ее видела? – спросил полковник.

Я кивнула:

– Очень хорошо, только тогда на ней было красное блестящее платье-стрейч. И накрасилась по-идиотски: щеки – малиновые, губы – морковные. А на ногах – босоножки на здоровенном каблуке.

– Нет, только посмотрите! – со слезами в голосе закричала Аделаида. – Надо же так врать. Да у меня нет красного платья, тем более стрейч! Разве можно с такой фигурой носить вещи в обтяжку? Каблуки не надеваю никогда. Поглядите, рост – почти метр восемьдесят. Всю жизнь в тапках хожу.

И она выставила странно маленькую и изящную ногу, обутую в летний замшевый ботиночек на абсолютно плоской подошве.

В моем мозгу зашевелились первые, пока еще смутные подозрения.

– Не знаю зачем, – продолжала кипятиться Ада, – но ваша свидетельница врет.

– Нет, – возразил Александр Михайлович, – Васильева – наш сотрудник и придумывать зря ничего не станет.

– Ага, – завопила потерявшая всякий разум Воробьева, – убийцу искать лень, вот и подтасовываете улики, менты поганые, ненавижу. Всегда такие были, еще когда папу расстреляли. Сволочи.

– Аделаида Генриховна, успокойтесь, кроме Дарьи, вас еще видело много народу во дворе: соседки, дворник и продавец из палатки, где покупали бутылочку фанты.

– Я не пью фанту, – затопала ногами обвиняемая, – никогда не употребляю этот напиток.

Я во все глаза смотрела на ее маленькие, изящные ножки и наконец не выдержала:

– Ада, какой размер обуви вы носите?

От неожиданности подобного вопроса женщина прекратила плакать и сообщила:

– Тридцать пятый, а что?

– Надо же, с таким ростом и иметь ножку китаянки, я почти на двадцать сантиметров ниже, а еле-еле влезаю в тридцать девятый.

– Да, – неожиданно кокетливо пояснила Аделаида, – большая редкость, и руки у меня маленькие.

Она вытянула вперед узкую аристократическую кисть с тонкими, длинными пальцами.

– Дарья, – обозлился полковник, – размер бюста и объем талии выяснишь потом.

– Знаешь, – пробормотала я, – вообще-то очень странно. У той здоровенной бабищи на ногах красовались босоножки на гигантских каблуках, размера этак сорок – сорок два. Еще подумала, как ей трудно покупать обувь с такой ножищей. Если Аду поставить на подобные ходули, тетка под два метра вышиной станет! И руки такие широкие, просто мужские… Знаешь, это, наверное, все-таки была не она, а кто-то страшно на нее похожий!

– Наконец-то! – выдохнула Аделаида.

– Послушай, – прошипел Александр Михайлович, – кончай дурака валять. Воробьеву видели семь человек! Двое рассказали, что она во дворе стягивала с рук перчатки. Ее хорошо знают в доме, с ней поздоровались, она ответила и пошла к метро. Очень глупо надевать на преступление такое платье. Вся улица вслед глядела!

– Вот именно, – закричала я, – кто-то хотел привлечь к ней внимание и велел так одеться!

– Нет у меня красного платья-стрейч, – зарыдала Ада. – Никогда не было.

– Паша, покажи, – велел полковник.

Незнакомый молодой человек вынул из портфеля два прозрачных мешка с бирками. Аккуратно открыл один и вытряхнул на стол смятый кусок материала.

– Узнаете?

Ада смотрела на одежду во все глаза.

– Выстрелив в мужа, – сообщил Паша, – вы пошли по улице, зашли в магазин «Женская одежда» и купили там вот это платье в коричнево-белый цветочек, в которое сейчас одеты. Прежний наряд и, – он потряс другим пакетом, – резиновые перчатки запихнули в мусорную корзинку в примерочной кабинке. Продавщицы вас хорошо знают, вы часто покупаете там вещи. К тому же сегодня устроили скандал, обвиняя сотрудницу в том, что она неправильно дала сдачу. Якобы утаила сто рублей. Пришлось снимать кассу. Устроить очную ставку с сотрудниками магазина ничего не стоит. Но, думается, лучше сознаться. Суд всегда учитывает факт добровольного признания!

– Да вы чего, – севшим голосом забормотала Ада, – и впрямь решили меня засадить? Покупала я платье в том магазине, но только две недели тому назад!

– Правильно, – откликнулся оперативник, – то-то они удивились, когда за вторым сегодня пришли. Спросили, а вы объяснили, что пролили на одежду вишневый сок и пришлось обнову выбросить.

– Не имеете права задерживать, – бормотала женщина побледневшими губами.

– Ладно, – вздохнул Александр Михайлович и вызвал конвойных.

Вид солдат внутренней службы привел Аду в состояние шока.

– Не пойду, – затрясла она головой, – не пойду. Мне положен адвокат.

– Сегодня же пришлю, – быстренько пообещала я.

Ада уперлась в меня глазами.

– Даша, вы тут одна нормальная. Верите, что я не убивала Семена? Кто-то специально все подстроил!

– Верю, – серьезно сказала я.

– Ну вот что, – разозлился окончательно полковник, – Воробьеву в изолятор, а эту свидетельницу фигову гоните вон!

Разыгралась ужасная сцена. Конвойные попытались стащить предполагаемую убийцу со стула. Но женщина вцепилась в сиденье мертвой хваткой.

– Не пойду, – мотала она растрепанной головой, – не пойду.

Солдаты постеснялись надавать подозреваемой по шее в присутствии высокого начальства. Вызвали подмогу. Вчетвером конвойные кое-как поволокли отчаянно упирающуюся Аду к двери.

– Не виновата, не убивала, не пойду, – рыдала женщина.

Крик удалялся, наконец стих. Я вздохнула, огромная тяжесть навалилась на желудок, и почему-то мелко подрагивали ноги.

– Имей в виду, – сурово заявил Александр Михайлович, – Аркадия твоего, засланного казачка, к делу не допущу.

– Права не имеешь, – отпарировала я, – предъявит договор от консультации, и как миленький документы покажешь. А станешь палки в колеса ставить, в прокуратуру пожалуюсь!

С этими словами я со всего размаху стукнула тяжелой дверью и ринулась на выход, забыв в кабинете сумку с телефоном.

Подойдя к «Вольво», сообразила, что ридикюль лежит на столе в кабинете, но возвращаться назад было невозможно. Хорошо, что, как все рассеянные люди, храню под бампером запасные ключи.

Сев в автомобиль, я закурила. Происходящее выглядело более чем странно. Ну не глупо ли, отправляясь убивать любимого мужа, нацепить на себя платье цвета огнетушителя? Зачем совершать преступление светлым утром? Не проще ли ночью, да уйти потом потихоньку? Во всяком случае, я бы сделала так. И уж совсем по-идиотски выглядит посещение магазина, скандал по поводу денег. Словно нарочно привлекала к себе внимание, опять же размер ноги и каблуки… Если не Аделаида, то кто? Кому выгодна смерть Сени?

Я вылезла из-за руля и подошла к газетному развалу. Таблоид «Скандалы недели» красовался на самом почетном месте. Купив отвратительное издание, я покатила в «Макдоналдс». Разложив еженедельник на столике, принялась изучать содержимое. Через пять минут захотелось переворачивать страницы щипцами. Все издание забито совершенно невероятной информацией. Так, восьмидесятипятилетняя бабушка убила и съела собственного внука. Пациент Н. из Хабаровска вогнал себе в череп два гвоздя. Ревнивый врач заразил любовницу СПИДом. На развороте красовалась огромная фотография известной певицы. Бедолага зацепилась краем платья за гвоздь, и фотограф запечатлел голую попу дивы. «Юнона Зонг не носит нижнее белье!» – кричал афишный заголовок.

Да уж, я бы на месте незадачливой Юноны возжелала смерти Семена. Может, убийцу следует поискать среди «героев» таблоида?

Медленно переваривая оригинальную мысль, я выпала наружу. Уже вечер, а душно, словно в бане. Часы возле метро «Тверская» показывали ровно семь. Бог мой! Ведь Римма Борисовна просила обязательно приехать к ужину, чтобы встретить предполагаемую невесту Геры.

Когда торопишься, вечно не везет. Так и на этот раз: попала во все возможные пробки и дорулила до Ложкина только в начале девятого.

Из столовой слышались смех и звяканье посуды. Я вошла в комнату. Да уж, прием по полной программе!

На столе, покрытом кружевной скатертью, красовался серебряный чайный сервиз, никогда не покидающий буфета. Очевидно, на сегодняшний вечер свекрови забыли о желудке и печени, потому что на тарелках горкой громоздились эклеры, кексы и печенье. Чуть поодаль стояли масленка и две плошки – с красной и черной икрой. Блюдо с французскими сырами, тарталетки, пирожки, сандвичи с колбасой…