Текст книги "Экстрим на сером волке"

Автор книги: Дарья Донцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9

Утро в нашей семье началось стандартно. Сначала Зайка поругалась с Кешей. Повод для ссоры остался мне неизвестен, но, услыхав вопль Ольги: «Ага, вот ты какой!», я предпочла не высовываться из спальни. Потом забубнил Дегтярев:

– Маня, хватит жвачиться! Сколько можно собираться, я вот за пять минут оделся.

– Если б я согласилась выглядеть как ты, то мне и трех мгновений хватило б, – мигом взвилась Манюня. – Посмотри в зеркало! Рубашка мятая, брюки в пятнах…

– Так жарко, – попытался оправдаться полковник.

– И при чем тут измазанные брюки?

– Я мороженое ел!

Я хихикнула, услышала, что заскрипели дверные петли, и быстро притворилась спящей.

– Мусик, – прошептала Машка, – храпишь?

Я старательно засопела. Маня подошла к моему шкафу, пошуршала чем-то и убежала. Я же внезапно заснула по-настоящему и очнулась лишь тогда, когда Ирка влезла в комнату с пылесосом и заорала:

– Вы не заболели? Обед уже!

– Дома есть кто? – потрясла я гудящей головой.

– Нет.

– А Катя куда подевалась?

– Эта? – скривилась Ира. – Ее Маня с собой увезла! Ну и цаца, доложу я вам! Маленькая, да такая противная. Прикиньте, что мне заявила: «Вы не подогрели тарелки, и омлет из-за этого опал». Во как! Ну и ну! А собачка симпатичная, Зифа эта, по дому бегает, с нашими подружилась!

Бурча себе под нос, Ирка стала шуровать железной трубкой под столом, я быстро побежала в ванную. Не сочтите меня занудой, но в данном конкретном случае Катя совершенно права. Омлет следует раскладывать на горячую посуду, тогда он сохранит свою пышность. Но Ирка не обращает внимания на подобные мелочи, поэтому мы частенько едим нечто, больше похожее на блины, чем на омлет.

Покосившись на мрачную Ирку, я стала пятиться к двери и в тот же момент услышала деликатное попискивание мобильного. С тех пор, как все вокруг оснастили свои трубки невероятными мелодиями, я включила самый простой звонок. Я поднесла аппарат к уху и застонала. О нет, только не это!

– Дашута, – затарахтела моя давнишняя приятельница Светка, – такой рецептик нашла! Записывай…

– Угу, – покорно отозвалась я, даже не собираясь брать бумагу с ручкой, – вся внимание…

У многих женщин бывают хобби. Оксана, например, страстная кулинарка, она готова стоять у плиты часами, делая фаршированную щуку. Лена Мордвинова вяжет, Оля Рябинина шьет, Нелли Суслова разводит цветы, но Светка отличается от всех. Знаете, как она обожает проводить свободное время? Светунчик делает домашнюю косметику. Впрочем, очень многие женщины не пользуются покупными средствами. Я сама в советские времена смешивала в чашке один желток, ложечку подсолнечного масла, пару капель лимона и накладывала получившуюся маску на лицо. Насколько помню, от веснушек хорошо помогал очень кислый кефир, от отеков – пюре из сырой картошки, а из огурцов и водки получался великолепный лосьон. Но, повторюсь, я увлекалась приготовлением масок и кремов в прежние годы, когда в магазинах ничего подобного было не сыскать. Но сейчас-то! Зачем мучиться, если можно пойти и купить все, что нужно! Правда, стоит качественная косметика хороших денег, но ведь для себя, любимой, ничего не жалко.

Но у Светки иное мнение. Средства для ухода за лицом и телом она делает сама. Вот, допустим, маска из клубники. Вроде она отбеливает, освежает, тонизирует… Ну и как я поступала раньше? Брала пару ягодок, разминала вилкой и намазывала лицо и шею. Процесс подготовки занимал две минуты. Но Светка не такая! Пару недель назад она приехала ко мне в гости, имея при себе чудодейственный рецепт. Клубничка, сметана и сливки. Сметану следовало подогреть на паровой бане. Ягодки протереть сквозь сито, при этом удалив из них все зернышки. Кто хоть один раз видел эту вкусную и полезную ягоду, поймет глобальность задачи. Сливки предстояло взбить, причем не миксером, а специальным венчиком… В общем, Светка трудилась около часа, а потом, всучив мне в руки мисочку, велела:

– Иди в ванную, налей воду, температура должна быть тридцать шесть градусов.

– Не больше и не меньше? – хихикнула я, но Светка юмора не поняла.

– Ага, – кивнула она, – именно так! Наложишь маску на лицо, сядешь в ванну, включишь музыку…

– Какую? – решила уточнить я.

Светка задумалась.

– Любую, чтоб расслабиться. Ты от чего успокаиваешься?

– От сигареты, – честно призналась я, – и шоколадки, а еще детективчик хорошо почитать…

– Ни в коем случае, – взвизгнула подруга, – все вышеперечисленное – яд для кожи!

– И книга?

– Да!!! На глаза следует положить ватные компрессики, пропитанные чаем!

– Укажи сорт листа! Цейлонский, индийский, китайский… Потом зеленый или черный?

– Это без разницы, – отрезала Светка, – ступай.

Держа в руках мисочку, я покорно пошла в свою ванную комнату, посмотрела на смесь сметаны, клубники и сливок, понюхала ее, лизнула, а потом, не сумев удержаться, слопала всю без остатка.

Светке я, естественно, ничего не сказала, и подруга затем долго восхищалась моим цветущим видом.

Остановить Свету в момент рассказа о новом потряса-а-ающем рецепте невозможно, поэтому сейчас мне пришлось слушать ее звонкий голос и изредка выдавливать из себя:

– Угу! Поняла! Вытащить из килограмма огурцов все семечки…

Ясное дело, что избавилась я от Светки не скоро.

В Грызово я заявилась в самую жару. Часы показывали ровно два, солнце немилосердно палило. Погода брала реванш за пронзительно холодный май и бессовестно дождливый июнь.

Я остановилась около небольшого магазинчика и вошла внутрь. Ох, сдается мне, корни произошедших событий зарыты в Грызове. Никакого манекена не было, Соня случайно убила девочку, местную, из грызовских. Другие никак не могли оказаться поздно вечером на дороге. Ребенок не жил в «Ниве», тогда бы от его родителей попросту откупиться не удалось. Следовательно, надо порасспрашивать пейзан. Обязательно найдется тот, кто знает правду, на то она и деревня. В маленьком поселке практически невозможно сохранить тайну, как ни старайся, а истина выплывет. И еще обычно лучше всех о местных происшествиях знают три человека: медсестра, глава администрации и… продавщица сельпо. Именно к последней стекаются все сплетни. Соберутся бабы у прилавка и начнут судачить, перемывать кости соседям.

После яркого солнечного дня внутри магазина мне сначала показалось темно. Потом глаза привыкли, и я увидела полки, заставленные всякой ерундой. Вот уж не думала, что в Подмосковье сохранились лавки, где вперемешку на стеллажах громоздятся рыбные консервы, тушенка китайского производства, мыло, веревки, помидоры, спички, электроплитки, ведра, сметана, творог и колбаса сомнительного происхождения.

Продавщица, необъятная тетка весом под тонну, отложила газету и с тяжелым вздохом осведомилась:

– Чево хотите?

– Водички попить, – приветливо улыбнулась я, изо всех сил пытаясь расположить к себе бабу.

– Какую тебе?

– Минералку, если можно.

– Не держу такое в магазине.

– Почему?

– Кто ж ее тут покупать станет? Вода в колодце есть забесплатно! Если очень пить хочешь, возьми-ка кружку да ступай во двор, зачерпни из ведра, – разрешила бабища.

Я последовала ее совету. Несмотря на жару, вода оказалась ледяной, и у меня заломило зубы.

Вернувшись назад, я спросила:

– Кружечку помыть?

– Так поставь.

– Неудобно, потом чаю захотите, а посуда грязная.

– Ха! Дала бы я тебе свою чашку! Это общая, из нее все пьют.

У меня мгновенно возникло желание схватить зубную щетку, но осуществить задуманное было нереально, оставалось лишь злиться на себя за то, что не взяла одноразовую посуду.

– Ты просто так мимо ехала? – продолжала расспросы торговка.

Ответить я не успела. В лавчонку ввалился мужик и заорал:

– Зинк! Хлеб есть?

– Не привезли.

– Почему?

– По кочану.

– Понял, – кивнул дядька, – после шести, значит.

Оглушительно топая, он ушел, Зина оперлась о прилавок.

– Дело у вас какое? Или просто гуляете?

Я округлила глаза.

– Ну… в общем, в двух словах и не рассказать.

На лице Зинаиды появилось выражение детского восторга.

– Я никуда не тороплюсь, – заверила меня она, – времени до усрачки.

– Скажите, вы давно в Грызове живете?

– Родилась тут.

– Всех, наверное, знаете.

– А как же, – подбоченилась Зина.

– Может, вспомните, не пропадали ли у кого дети? Девочка-подросток?

Зина усмехнулась:

– А тебе зачем?

– Надо.

– Ишь какая! Я рассказывай, а она рот на замок! Сначала сама говори!

Я навалилась на доску, разделявшую нас с Зиной, и, понизив голос, спросила:

– Тайны хранить умеешь? Никому не разболтаешь?

Зинаида постучала большим кулаком по подушкообразной груди:

– Могила!

И тут в магазинчик ввалилась баба, черноволосая, тощая, похожая на потрепанную ворону. Мы мгновенно замолчали.

Блестя глазами, бабенка прогундосила:

– Зинк! Хлеб есть?

– Неа, приходи, Таньк, в ужин.

– Ага, понятно, – кивнула Таня, но не ушла.

Она принялась медленно ходить вдоль прилавков, вздыхать, одергивать застиранный ситцевый халат и чесать голову. Затем вытащила из кармана потертый кошелек и стала перебирать монетки.

– Шла бы ты домой, – не вытерпела Зина, – булки после шести привезут.

– Ага.

– Ступай.

– Уж и постоять нельзя. Да вы болтайте себе, – разрешила Таня, – я не слушаю совсем.

Зина подмигнула мне и сказала:

– Тушенку покупать не стану. Ишь, заломила по сорок рублев за банку. Сама за такие деньги жри!

Я тут же включилась в игру.

– Ну ты жадная! На складе по тридцать девять беру! Мне заработать тоже надо!

Таня помаялась еще несколько секунд, а потом выскочила за дверь.

– Во дрянь! – воскликнула Зина. – Прямо чует, когда о важном толкуют! Мигом прибежит и уши греет! А ты сообразительная! Другая и закудахтать могла: «Какая тушенка?!»

– Ты тоже не промах, – похвалила я собеседницу.

Зина расплылась в довольной улыбке.

– Ага, и дети мои так считают! У других сволочи повырастали, хоть и при отцах. А я своих одна в зубах тянула, выучила, в город отправила, теперь людьми стали. Один врач, другая учительница. Приезжают с подарками, отдыхают и говорят: «Кабы не ты, мамка, капец нам. Все умеешь, все можешь, чистое золото». Таньку набок скосорыливает, когда такое слышит, мы соседи. Только у ней сын алкоголик горький. Так что у тебя за дело?

Я вздохнула:

– Много лет назад в Грызове должна была исчезнуть девочка-подросток. Причем внезапно. Вечером гуляла, а утром испарилась. Родители шума не поднимали. Вполне вероятно, что они пьяницы или многодетные бедняки. Спустя некоторое время эти люди должны были сделать какое-то приобретение, большое, ценное… Понимаете, Зиночка, я на самом деле частный детектив, и мне поручено расследовать убийство той девочки.

– Чистая Санта-Барбара, – воскликнула Зина, – во, блин! Ща подумаю. У Роговцевых ребенок помер, от дифтерита, они его похоронили.

– Нет, не годится.

– У Аньки Соломатиной сын в Москву учиться уехал, она всем хвасталась, как он там устроился, башли косой режет. Потом менты явились, и выяснилась правда: в тюряге Ленька.

– Опять не то.

– Так многие уезжали, – растерянно сказала Зинаида, – бегут отсюдова. Ленка Переверзева парикмахер в столице, здеся только ночует, Алка Шнырева шмутярой на рынке торгует, Пашка Венкин женился на москвичке…

– Не о них речь! Подросток пропал бесследно и внезапно!

Зина покусала нижнюю губу, потом стукнула кулаком по прилавку.

– Во! Таньку видела? Ну ту, что сейчас здесь крутилась, подслушать, о чем балакаем, хотела?

– Конечно.

– У ней сестра есть, старшая, Фимка.

– Как?

– Серафима. Только наши ее Фимкой кликали. Танька замуж вышла за Мишку-пьяницу и мыкалась с ним, пока мужик под электричку не попал. А Фимка детей так нарожала! С ней лишь ленивый не спал. Никому не отказывала! Сколько ребят настрогала, не помню, то ли восемь, то ли девять, я в них путалась. Отцы разные, а малыши одинаковые: беленькие, глазастенькие, живчики такие. И, что интересно, все мальчишки, кроме первой. Та девка, Анжелика…

Я внимательно слушала Зину. Увы, рассказанная ею история не казалась мне необычной. Сколько живет в российских деревнях баб, бездумно производящих на свет потомство? Какое количество оборванных, грязных ребятишек с замиранием сердца ждет лета, когда на огороде наконец полезут из земли морковка, кабачки, картошка… Стайки голодных детей ночью шуруют по чужим огородам, своего-то нет, вот и пытаются своровать немного еды.

Анжелика была именно из таких. До октября девочка бегала босиком, а потом влезала в валенки. На фоне далеко не богатых грызовцев ее мать, Фимка, казалась абсолютной нищетой. Зимой в избе не топили, не было дров. Анжелика шастала в ближайший лес за хворостом, но какой толк от прутьев? Вмиг сгорев, они не давали никакого тепла, и хлипкий дом снова покрывался изнутри инеем.

Фимка же не обращала внимания на стужу. Ей, вечно пьяной, мороз был по барабану и даже в некоторой степени радовал. Очередной произведенный на свет младенец, как правило, в январе-феврале благополучно умирал от стужи, и мать облегченно вздыхала: одной обузой становилось меньше.

Зина жалела Лику. Иногда зазывала девочку к себе и кормила горячим супом, а порой отдавала ей старые вещи своей дочери. Однажды летом Зина позвала Анжелику. Девочка мигом принеслась на зов и спросила:

– Воды вам натаскать? Мухой обернусь.

Благодарная Лика старалась услужить доброй соседке. Зина погладила девочку по растрепанным белокурым волосам.

– Сама управлюсь. Смотри, чего я нашла, разбирала на чердаке сундук и наткнулась, померяй, должно подойти!

– Какая красота! – в полном восторге зашептала Лика. – Вам не жалко? Ведь продать можно!

Зина пожала плечами.

– Платье-то не новое, дочке на выпускной вечер шили, белое совсем, маркое. Она его надела, пятно поставила и запихнула в сундук. Носи на здоровье, чего зря-то пропадает.

– Ой, спасибочки, – затряслась Лика, – мне плевать на пятно!

Схватив обновку в охапку, девочка кинулась к себе домой. Зина, качая головой, смотрела ей вслед. Вот несчастное дитя! Угораздило его родиться у Фимки!

Спустя час Анжелика постучала в окно. Зина выглянула наружу.

– Ну как? – спросила девочка.

Продавщица улыбнулась. Лика натянула платье. Оно оказалось ей чуть широковато в талии и боках, но впечатления вещи с чужого плеча не производило. На голове у девочки был венок из полевых цветов.

– Здорово! – одобрила Зина.

– Пойду в Ивановку, – радостно сообщила Лика, – там танцы, мне надеть нечего было, а теперь вот платье новое, ребята смеяться не будут, а то они меня оборванкой зовут!

– Ивановка? Она ж далеко! Двадцать километров, – удивилась Зина.

– Это по дороге, а я побегу лесом, мимо «Нивы», по полю, до водокачки долечу, а там рукой подать!

– И верно, – вздохнула Зина, – так в пять раз короче. Только поздно не возвращайся, ночью одной страшно.

– Кому я нужна, – заявила Анжелика, – да и нет у нас тут плохих людей, только свои пьяницы, а от местных я отобьюсь! Спасибочки, тетя Зина! Вы завтра за водой не ходите, на двор утречком гляньте. Прибегу с танцев и приволоку вам полнехонькую баклажку.

Выпалив это, Анжелика унеслась. Зина пошла в избу.

Утром баклажка оказалась пустой. Слегка обидевшись на обманувшую ее Анжелику, Зина сходила к колодцу, а потом занялась извечными домашними делами: огород, корова, магазин, ужин… Через неделю до продавщицы дошло: она давно не видела Анжелику. Обычно девочка забегала к соседке раз в день, но тут не показывалась на глаза семь суток.

Почувствовав некоторое беспокойство, Зинаида подошла к ограде и крикнула:

– Эй, Лика!

Но никто не отозвался.

– Фимка!

Снова тишина.

– Танька! Ау! Вы где? – надрывалась Зина.

Лишь сейчас она сообразила, что со двора соседей уже давно не доносились пьяные визги, плач детей, мат и вопли Таньки, пытавшейся выжить в окружавшем ее бардаке.

Сняв фартук, Зина вышла из своего двора, подошла к избе сестер, постучалась, потом осторожно открыла дверь.

В нос пахнуло сыростью и протухшей капустой. Под ноги с отчаянным мяуканьем бросилась кошка, Зина обошла помещение, полюбовалась на деревянные нары со скомканными ватными вонючими одеялами, лишний раз подивилась, в какой грязи живут некоторые люди, и поняла: соседи уехали невесть куда. Таня и Фима испарились, очень тихо, не объяснив никому причину бегства. Вместе с ними уехали и дети.

Глава 10

Зина разнесла новость по деревне. Бабы поахали, мужики почесали в затылках. Потом кто-то снял у избы дверь и уволок бочку, стоявшую во дворе. Больше ничего достойного у Таньки с Фимой не нашлось.

Прошло полгода, на дворе стоял лютый февраль, мороз ломал дорогу. Зинаида, проснувшись, как всегда, в шесть, отправилась в туалет и услышала звонкую ругань, доносившуюся с соседнего двора.

Продавщица глянула через забор и обомлела. У избы стояла Танька, одетая в новую цигейковую шубу, такую же шапку и крепкие сапоги.

– Ну уроды, – орала она, – избу оставить нельзя, вмиг разгромят! Дверь у меня приметная! Ща по домам побегу, найду, кто с…л, и убью гада!

Пока Зина хлопала глазами, Танька рванулась к соседу с другой стороны и завизжала, как циркулярная пила:

– А, сукин сын! Чтоб тебе сдохнуть, паралич подцепить! Вот где дверь! И бочка! Неси взад, скот!

– Ты че, – попытался оправдаться сосед, – моя филенка! Висит сто лет на сараюшке!

– А не бреши-ка! – завизжала Танька, потом послышался треск, вопль…

Зина ушла к себе, но домашние дела никак не хотели двигаться. Бабу мучило любопытство. В конце концов продавщица не выдержала, накинула тулуп и ринулась к соседке.

– Привет, Тань, – сказала она, входя в ледяную избу.

– Здорово, коли не шутишь, – мрачно ответила та, – видала, какие пройды? Отъехать нельзя, мигом хозяйство разнесут!

Услышь Зина эту фразу летом, она бы не преминула с ехидством заметить:

– Какое хозяйство? У тебя миски мятой нет.

Но продавщице очень хотелось узнать, куда подевались сестры, поэтому она не стала вредничать, а предложила:

– Пойдем ко мне, погреешься!

Таня поплелась за Зиной, села у стола, накушалась вволю чаю с кашей и, разомлев от еды и тепла, рассказала невероятную историю.

Оказывается, Фима познакомилась с мужиком, нашла его в прямом смысле этого слова на улице. Стояла на шоссе, а он ехал мимо. Надо же было случиться такому везению, что он спросил у Фимки дорогу… В общем, дальше получилась сказка. Мужик оказался страшно богатым и одиноким. Он только что купил квартиру, отремонтировал ее и теперь искал себе домработницу. Совершенно незнакомая Фима показалась ему самой подходящей фигурой на роль горничной, и мужик позвал ее с собой. Фима мигом согласилась на переезд, Таню она временно прихватила с собой – отмывать апартаменты после покраски стен и потолков дело хлопотное. Сейчас Фима работает у того мужика, а Таня вернулась домой. Шуба, шапка и сапоги – подарок от хозяина.

– Странная история, – протянула я, – если честно, то не очень правдоподобная. Нормальный человек не станет приглашать в свой дом незнакомку, стоявшую на дороге. Потом бригада, делавшая ремонт, как правило, за отдельную плату сама убирает за собой… Похоже, Фима наврала.

– Уж не такая я дура, чтоб ей поверить! – в сердцах воскликнула Зина. – Ясное дело, набрехала с три короба! Только Фимка тут больше не появлялась, дети ее тоже сгинули, от Анжелики ни слуху ни духу…

– Платье, которое вы подарили девочке, было белым?

– Ага, – кивнула Зина, – дочкино, выпускное. Народ-то умный. Люди цветное покупают или костюм брючный, чтобы потом носить. А мы по дури одноразовую вещичку приобрели. Надела ее Ниночка на ночь, измазала да в сундук пихнула.

– И в последний раз вы видели Анжелику в подаренном одеянии с веночком на голове?

– Точно. Другие девочки в сережках щеголяли, а Лике откуда побрякушки взять было? Вот она и решила венком приукраситься. И знаешь чего?

Я вопросительно посмотрела на Зину, она пошевелила толстыми пальцами, унизанными чудовищными перстнями с ярко-красными булыжниками, поправила пергидрольные волосы и заявила:

– Танька с тех пор нигде не работает. Говорит, больная. Ну вроде язвой желудка мается! Во! Ленивая просто! А еще она всем вкручивает, что с огорода живет. Только мы с ней через забор тоскуем, и я хорошо знаю: у ней на грядках ни фига нет! Одна лебеда торчит. По весне Юрка, сынок алкашки, в землю лопатой потыкает, и все, ни картошки они не сеют, ни кабачки, ни зелень. Две яблони, правда, цветут, но какой от них толк?

– И что из того?

– Сама рассуди. Она на печке лежит, парень квасит в темную голову, а деньги есть!

– Откуда?

– Во! Вопрос!

– Может, ты ошибаешься?

– Не! Жрут ведь! Не померли без продуктов.

– Наверное, и правда огород кормит.

– Пустой?

– Небось ночью ходят и воруют с чужих посадок.

– Не, у нас с этим строго, бабы вмиг прибьют.

– В город ездит, там еду ворует.

Зина помотала головой.

– Насчет Москвы верно. Каждый месяц катается, как по часам! Видела, она сейчас тут мелочью трясла?

– Да.

– То-то и оно. Хотела молока купить, и не хватило.

– Думаешь?

– Точно знаю. Всегда так выходит. Ну а теперь прикинь: сейчас башлей нет, она в избе валяется, сын пьяный по деревне шарахается, зарплату им получить негде… А завтра Танька в город скатается и ко мне прибежит. Наберет всего, даже конфет купит, шоколадных. Вот и удивляюсь, ну где она рублики раз в тридцать дней достает? Кто ей их дает? И за что?

Во двор к Тане я попала без особого труда, хозяйка, справедливо полагая, что у нее украсть нечего, не запирала калитку. По заросшим бурьяном грядкам не бродила никакая живность. Коровы у нее тоже явно не было, полуразрушенный сарай смотрел на мир выбитыми стеклами, и из него не доносилось сытое мычание. Поднявшись по покосившимся ступенькам, я постучала в ободранную дверь.

– Чего колотишься, – прогудело изнутри, – отперто.

Толкнув плечом хлипкую створку, я вошла в избу и очутилась в довольно просторной комнате.

Те, кто хорошо знаком со мной, знают, что в достатке мы живем не так уж давно. Большая половина моей жизни прошла если не в бедности, то в крайне стесненных материальных обстоятельствах. Завести собственную дачу мне было не по карману, но на руках имелся Аркашка. Оставлять мальчика на лето в душной Москве не хотелось, я пыталась несколько раз отправить его за город сначала с детским садом, а потом в пионерский лагерь, но Кеша начинал писать письма с ужасающими ошибками. «Зобири меня атсуда, умаляюю!» Сами понимаете, что, получив подобное послание, я рысью неслась к мальчику и привозила его в город. Впрочем, двух раз хватило, потом я стала снимать дачу, вернее, сарай, курятник, свинарник, будку… Что удавалось найти за маленькие деньги. Воды, газа, а порой и электричества в халупах не имелось, жизнь на даче напоминала игру в рулетку. Если летом стояла хорошая погода, считай, ты сорвал банк. Ребенок весь день носился по участку. Если зарядил дождь – пиши пропало. Мальчик изведется от скуки в крошечном пространстве, помыть его негде, телевизора нет. А еще в грозу в Подмосковье массово отключают свет. Иногда в такие моменты мне казалось, что свежий воздух не такое уж и большое счастье, слишком много нервов потрачено на то, чтобы дышать кислородом. Да еще хозяева попадались разные. Большинство из них не слишком заботились о чистоте, мытье рук они считали глупой затеей и удивлялись, глядя, как я, кряхтя от напряжения, таскаю полные ведра в летний душ. К бытовым заботам добавлялась еще одна: следовало приглядывать за тем, чтобы добрая бабушка не сунула Кеше только что вытащенную из земли грязную морковку или не угостила его недозрелым крыжовником.

В общем, я насмотрелась на разные дома. Но такой грязи, как у Тани, не встречала нигде. Даже у полуслепой, глухой, передвигавшейся с помощью двух палок бабы Нюры было чище, на окнах у старухи колыхались белые занавески, а у Тани их прикрывают пожелтевшие, местами рваные газеты.

– Надо чего? – весьма нелюбезно поинтересовалась баба, ложась на кровать.

Таня была облачена в тот самый застиранный ситцевый халат, в котором она приходила в магазин. А еще она лежала на койке в тапках, серых от пыли.

– Здравствуйте! – бодро воскликнула я.

– И че? – хмуро спросила Таня. – За фигом приперлась?

– Вам привет от Зелимхана, – я сразу решила хватать быка за рога.

– Это кто ж такой? – совершенно искренне воскликнула Татьяна.

– Зелимхан Адашев, неужто забыли?

– И не знала его никогда, – зевнула Таня.

– Разве? Вспомните, он Фиме деньги присылает! За Анжелику!

В глазах Татьяны мелькнул страх.

– Чего? – растерянно протянула она. – Фима давно в городе живет! Замуж хорошо вышла.

– А я слышала, что она в домработницах служит!

Глаза Тани, маленькие, рано выцветшие, забегали из стороны в сторону.

– Ну… да… сначала она работала, а потом хозяин на ей женился!

– Повезло вашей сестре, – улыбнулась я.

– Ага.

– С таким количеством детей трудно личную жизнь устроить!

– У ей нет никого!

– Что вы говорите! Надо же! А Зелимхан говорил, будто у Фимы мал мала меньше по лавкам сидят, то ли шестеро, то ли семеро!

– Чегой ты мне этим ханом в нос тычешь, – рассердилась Таня. – Слыхом про такое имя не слыхивала! В Грызове одни русские живут!

– Так Адашев из «Нивы», из коттеджного поселка. Неужели не знаете? Это в двух шагах от вас. Грызовские там работают.

Таня встала.

– Ступай себе.

– Дело у меня к вам.

– С посторонними не подписываюсь!

– Я деньги привезла.

Хозяйка замерла. Я обрадовалась, полезла в кошелек и увидала… пустое отделение и золотую карточку. Я забыла заехать в банкомат.

– Какие такие деньги? – ожила Таня. – Я ничего не жду.

– Понимаете, – затараторила я, – Зелимхан решил вам лично теперь сумму переводить, через меня. Сейчас привезу. Сколько вам Фима дает? Он забыл!

Внезапно Таня схватила изогнутую железку и двинулась в мою сторону. Лицо хозяйки стало таким свирепым, что я мигом вылетела за дверь и понеслась к припаркованному у магазина «Пежо». Впрочем, я ожидала от Тани подобной реакции и не очень огорчилась. Словоохотливая Зина на прощанье мне сообщила:

– Завтра Танька в город подастся! На автобусе до станции попрет, а потом в Москву. На рейсовый всегда садится, он отсюда в девять десять утра отходит. Хитрая зараза, на том, что в семь тринадцать идет, не ездит. В ем народу полно, на службу чапают.

Значит, завтра в девять утра я притаюсь на платформе за кассами, дождусь прихода автобуса, потом сяду в один вагон с Татьяной и прослежу за ушлой бабой! Отчего-то я твердо уверена: старшая дочь Фимы, бедная Анжелика, и есть тот ребенок, которого Соня сбила на шоссе. Адашевой казалось, что о случившемся знали только она и отец. Но, как правило, человек, считающий, будто ему удалось сохранить в тайне не слишком приятное событие, глубоко ошибается. Очень часто за ним, роющим могилу и прячущим туда труп, подглядывают чужие глаза. Наверное, Фима, согласившаяся за деньги молчать о смерти дочери, решила отомстить Соне и стала пугать несчастную.

Домой я принеслась красная от жары. В «Пежо» есть кондиционер, но мне отчего-то было невыносимо жарко, несмотря на то, что холодный воздух бил прямо в лицо. В доме тоже было душно. Я пошла по коридору к лестнице на второй этаж. Из кухни внезапно послышался тихий писк, потом возбужденный лай собак и сердитый голос Ивана:

– Дура ты, Ирка! И чего теперь с ними делать?

– Не знаю! – заорала домработница. – Мое дело поймать, твое дальше действовать.

– Здорово, – крякнул Иван, – ловко…

Я заглянула в кухню.

– Чем вы тут занимаетесь?

Ирка быстро наступила садовнику на ногу и с нарочито невинным видом затараторила:

– Ерундой всякой, по хозяйству. Вот, надумала занавески постирать из гостиной.

– А я того… – забасил Иван, – траву стригу, машинкой!

– В кухне? – ухмыльнулась я. – Ловко вы устроились! Одна забыла, что стиральная машина у нас на втором этаже, в гладильной стоит. Другой собрался в здании газон стричь. Живо говорите, что произошло? Кто у вас за спиной пищит?

– Это мыши.

– Кто?

Домработница отошла в сторону. Я уставилась на стол, до сих пор скрытый за ее спиной, и разинула рот. На бело-красной клеенке сидело несколько мышей, самых обычных, серых домовых грызунов. Зверушки сбились в кучу и отчаянно пищали, разевая рты с мелкими зубами.

– Почему они тут оказались? – наконец-то выдавила я из себя.

– Потому что Ирка дура! – заявил Иван. – Герасим, долбаный блин!

– А вот и нет, – кинулась на садовника домработница. – Зачем обидное говоришь? Герасим всех поутопил, мне такое не проделать! Квазимода!

– Кто Квазимода? – набычился Иван. – Ага! Ладно! Сама с мышами делай чо хошь! Квазимода! Где ты у меня горб увидела?

В ушах зазвенело, закружилась голова. Ирка и Иван, красные от злости, самозабвенно говорили друг другу гадости. Мыши на столе верещали как безумные, собаки тихонечко подвывали, кошки, сидевшие рядком на СВЧ-печке, сердито фыркали…

– Хватит ругаться! – прошипела я. – Немедленно объясните, что происходит в нашем доме! Ира! Ты решила откармливать грызунов на зиму? У нас на рождественский стол подадут жаркое из мышатины?

– Язык у вас, Дарь Ванна, – заявила Ирка, – острый, прям шило. Тык, тык им в человека! Ясное дело, мышей на мясо не разводят. Только курочек. Оно неплохо бы своих иметь, да Иван…

– Опять я, – вызверился садовник и с досады топнул ногой, обутой в грязный сапог. – Вечно Ванька виноватый. Промежду прочим, я знаю, отчего ты злобишься! Зря мне глазки корчила! Другая нравится!

– Анька! Горничная Рыбалкиных! – уперла руки в боки Ирина. – Во, красота! С ней все Ложкино перепихнулось, ты последний остался! Ежели Аньку хоть пальцем тронешь, сюда более не являйся! У нас дети! Заразу принесешь!

У меня снова отпала челюсть. Обитатели Ложкина, соблюдая все видимые правила приличия, отнюдь не горят желанием общаться друг с другом. При встрече жители поселка непременно здороваются и произносят пару дежурных слов о погоде, но это все. В гости в соседние коттеджи никто не ходит. Слабое подобие неких более близких отношений связывает нас с Сыромятниковыми, а еще тут жили Роман и Неля Кутеповы. Но мне об этой истории совершенно не хочется вспоминать.

До сей минуты я наивно полагала, что Ирка и Иван тоже не вступают в контакт со своими коллегами, и вот выясняется: в Ложкине кипят страсти. Имеется некая Анька, местная гетера. Нет, просто с ума сойти. Я подскочила к Ирке, встряхнула ее за плечи и сурово сказала:

– Ей-богу, мне все равно, чем занимается Иван в свободное время. Сейчас меня больше волнуют иные вопросы: откуда взялись мыши? С какой стати сидят на столе и визжат? Отчего не убегают? Они больны?

Ирка толкнула садовника.

– Ну, Вань, говори!

– Я Квазимода? – не растерялся Иван. – Вот сама и рассказывай, так справедливо будет. Кто придумал, тому и петь.

Ирка чихнула и под неумолчный мышиный писк поведала следующую историю.