Текст книги "Верхом на «Титанике»"

Автор книги: Дарья Донцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8

Не успел я сесть в машину, как мой мобильный начал отчаянно трезвонить, на дисплее высветился телефон Николетты. Болтовня с маменькой не входила в мои планы, но не ответить нельзя, Николетта настырна, если она хочет пообщаться с сыном, то нет на свете ничего, способного загасить ее порыв.

– Алло, – сказал я и отодвинул трубку от уха.

– Вава, – завизжало из мобильника, – Вава, ты заболел?

Я вздохнул, маменька мастер задавать идиотские вопросы, бесполезно удивляться или возмущаться, надо дать конкретный ответ, тогда есть надежда, что тупой разговор быстро иссякнет.

– Нет, я абсолютно здоров, – заверил я.

– Не сломалась ли у тебя новая машинка? – с нежностью спросила Николетта.

Легкая тревога змеей вползла в мое сердце. Ох, не к добру маменька столь заботлива!

– Вава! Отвечай, – рявкнула она.

– Автомобиль прекрасно бегает!

– Ты в приличном виде?

– Извини, я не понял.

– Ты не пьян?

– Николетта, когда ты видела меня подшофе?

– Помнишь, как ты пришел с вечеринки и упал в коридоре? – гневно оборвала меня маменька.

Я предпочел промолчать. Действительно, был такой случай со мной, тогда еще Ванюшей. Мне было четырнадцать лет, а кто-то из одноклассников (в отличие от маменьки, я не обладаю памятью слона и не назову фамилию искусителя) принес в класс бутылку дешевого портвейна под названием «Три семерки». Мы, ощущая себя взрослыми, «скушали» пойло и потеряли чувство реальности. Портвейна каждому досталось по чуть-чуть, но качество его было столь ужасным, что выпивка мигом сбила юнцов с ног. Но это был единственный раз, когда я предстал перед очами маменьки в непарламентском виде.

– Другие дети радовали родителей, – плаксиво продолжала Николетта, – а я вынуждена была всегда интересоваться твоим состоянием. Ладно, я несла этот крест и потащу его дальше. Приезжай.

– Куда? – напрягся я.

– Ко мне!

– Но…

– Вава, – зашипела маменька, – не смей отказывать! Я специально выяснила: машина работает, ты не болен и, вот уж радость, не пьян. Немедленно сюда! К шести вечера!

Я глянул на часы.

– Хорошо.

– В костюме.

– Есть!

– С хорошим настроением!

– Непременно.

– И с подарком!

– Обязательно! Что ты хочешь? Букет роз или коробку конфет? – безнадежно осведомился я.

– Вава, – торжественно заявила маменька, – ты пентюх! Настоящий мужчина никогда не поставит подобным образом вопрос. Фу! Букет или конфеты! Вот она, тяжелая материнская доля! Как ни старайся, сколько ни воспитывай в ребенке хорошие манеры, все напрасно. Увы, ты просто вылитый отец, никакого благородства!

Я откинулся на спинку водительского кресла, включил громкою связь и вытащил сигареты. Можно спокойно покурить, Николетта оседлала своего любимого конька, она не остановится, пока не припомнит все промахи сына.

– Еще в три года ты… – неслось из трубки.

Я спокойно дымил сигаретой.

– …Павел был абсолютно бездушен, – тараторила маменька.

На мгновение мне стало обидно за отца, выйдя некоторое время назад второй раз замуж, маменька приобрела привычку хаять Павла Подушкина, ругать его книги, беспрестанно повторяя: «Жизнь в нищете закаляет. С первым супругом я все время считала копейки, ничего не имела, экономила на мелочах. Хорошо хоть сейчас, в зрелости, господь послал мне Владимира Ивановича, теперь я могу вздохнуть свободно».

Мой отчим, замечательный дядька, услышав в очередной раз фразу «тяжела и неказиста жизнь супруги романописца», начинает промокать навернувшиеся слезы и галопом скачет в очередной бутик, где, не глядя на ценники, сметает с прилавков содержимое.

– Поскольку это свадьба, – взвизгнула Николетта, – то и подарок должен быть соответствующий.

Я изумился.

– Бракосочетание? Чье?

– Вава! Ты меня не слушаешь!

– Очень старательно внимаю твоим словам, просто не понял, кто и за кого выходит замуж?

– Господи! Я сто раз повторила!

– Нет, не сказала.

– Сто раз повторила!

– Извини, но… Сделай одолжение, назови имена счастливых новобрачных.

– Зизи и Зузу! Вава! Внимание! Ровно в восемь ты должен стоять у подъезда Коки в смокинге, с белым поясом! С букетом и подарком! Все должно быть комильфо!

– Хорошо.

– Не опозорь меня в очередной раз.

– Обязательно, – машинально ответил я и тут же спохватился: – Не волнуйся, я не подведу.

– Слабо верится, – вздохнула маменька, – если явишься трезвым – это уже счастье.

«Ту-ту-ту-ту», – понеслось из трубки, я отключил мобильный и поехал домой.

Значит, у Николетты новая роль, теперь она страдающая мать сына-неудачника, алкоголика и маргинала. Наверное, россказни о тяжелой жизни с Павлом Подушкиным набили оскомину Владимиру Ивановичу, и маменьке пришлось срочно искать новую болевую точку. Интересно, кто такие Зизи и Зузу? Впервые слышу эти клички. И кто из них жених, а кто невеста? Впрочем, вот это уж совсем неважно, разберусь на месте. Маменькины подружки как одна отзываются на идиотские прозвища: Кока, Мака, Зюка, Люка… Зизи и Зузу замечательно дополняют картину. Надеюсь, Нора правильно оценит положение и отпустит меня на шабаш.

Выслушав мой отчет, хозяйка сказала:

– Ее убили!

– Кого? – уточнил я.

– Олесю, – мрачно пояснила Нора, – кто-то очень не хотел, чтобы она рассказала известную ей правду. Домработницы обычно бывают в курсе практически всех дел своих хозяев. Интересно, какой информацией она владела?

– Олеся скончалась практически на моих глазах, – напомнил я, – никаких выстрелов я не слышал.

– Ты отходил в туалет!

– Но потом, когда вернулся, я не обнаружил ни малейших следов крови, на столе царил порядок, в кафе никто не заходил. Олеся умерла своей смертью, может, от сердечного приступа.

– Кто ей звонил?

Я пожал плечами.

– Понятия не имею.

– Имени она не называла?

– Вроде нет, хотя…

– Что «хотя»? – напряглась Нора.

Я вытащил из кармана диктофон и нажал на кнопку. В кабинете зазвучал мой слегка искаженный голос: «А почему вы все же ушли?» Звякнула ложечка и зазвучало сопрано Олеси: «Причина простая, видите ли…» Раздался звонок. «Слушаю. Ой, здравствуй! Ой, Баян, все…»

Запись оборвалась.

– Потом я ушел в туалет, – пояснил я.

– Приспичило тебе, – сердито воскликнула Нора, – на самом интересном месте! Сколько времени ты просидел в сортире?

– Минут пять, шесть, десять – это предел.

– Нет, она говорила не с предполагаемым нанимателем, – процедила Нора.

– Почему вы пришли к такому выводу?

– На «ты» к будущему хозяину не обращаются. Что она произнесла в конце? Баян?

– Вроде.

– Это кто или что такое?

Я пожал плечами.

– Может, она не договорила? Допустим, фамилия Баянова, Баянкина?

– Или название улицы, – вздохнула Нора, – прозвище, еда какая-нибудь. Допустим, «Баянские котлеты делать не умею». Вполне вероятно, что имелась в виду некая вещь…

– Какая?

– Не знаю! «Баян» на сленге наркоманов означает шприц.

– Давайте еще раз послушаем запись, – предложил я, – мне кажется, что Олеся все же произнесла не Баян, а нечто вроде Баюн.

– Речь звучит нечетко, – отметила Нора.

– Олесе понравились птифуры, она говорила с набитым ртом.

– Ладно, – кивнула Элеонора, – потом послушаю и попытаюсь разобраться: баян, баюн, баям, баюм… Ясно одно: по телефону не убьешь, из трубки не выстрелишь! И не отравишь! Кстати, официантка! Она не могла лишить жизни Олесю?

– Коим образом?

– Ваня! Это элементарно! Подсыпать ей в кофе яду! Интересная версия, – оживилась Нора, – смотри! Олеся предлагает тебе встретиться в кафе, звонит своей знакомой, которая там служит, договаривается о столике, а официантка…

Я кашлянул.

– Нора, простите…

– Не перебивай!

– Маленькое уточнение.

– Говори!

– Кафе предложил я, Олеся не знала, где оно находится. Я выбрал его лишь по одной причине – там всегда пусто, рядом находится книжный магазин, куда я частенько заглядываю, и обратил внимание, что кофейня прогорает: сколько ни ходил мимо, ни разу не приметил там толпы посетителей, вот я и решил…

– Хватит болтать, – вскипела хозяйка, – надо не языком щелкать, а подробно докладывать обстановку!

– Виноват! Исправлюсь! – улыбнулся я.

– Хорошо! Заедем с другой стороны, – мгновенно остыла Элеонора, – то, что Олеся знала больше, чем рассказала следствию, лично мне совершенно ясно!

Я опустил глаза в пол. Только что Норе было абсолютно ясно, что домработницу отравила официантка. Меня всегда поражает аргументация, к которой прибегает подавляющее большинство прекрасных дам. На вопрос: «Ну почему вы уверены в своей правоте?» – следует восхитительный ответ: «Мне так кажется» или «Не имею никаких сомнений». Просто торжество логики и здравого смысла.

– Ваня, ты следишь за моими рассуждениями? – разозлилась хозяйка.

– Я весь внимание, – заявил я.

– Олеся сначала соврала, дала фальшивую рекомендацию, а затем велела позвонить «Марии Ивановне», якобы бывшей работодательнице, а на самом деле своей сестре… Ваня! Где твой телефон? Дай его сюда немедленно.

Я протянул Норе сотовый.

– Меню, звонки, – забормотала та, нажимая на кнопки, – вот! Есть! Секундочку!

Ажитированная сверх всякой меры Элеонора схватила трубку домашнего телефона и спустя минуту затрещала:

– Максим? Добрый день! Помнишь, ты просил помочь вашему сотруднику? Да, да, ему! Можешь взять деньги, он поедет на курорт. Ну что ты, фонд для того и существует, чтобы оказывать помощь. Ничего не надо! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, у меня к тебе есть крохотная просьбочка. Выясни по номеру мобильника его хозяина, имя, фамилию, адрес по прописке. Восемь, девять ноль-три…

Закончив разговаривать, Элеонора заулыбалась.

– Лед тронулся. Сейчас увидим, кого Олеся пыталась выдать за «Марию Ивановну». Ты поедешь к девице и потрясешь ее, как пальму. Я абсолютно уверена, что она в курсе дел Олеси.

– Откуда у вас такая уверенность? – не вытерпел я.

Нора закатила глаза.

– Если горничная уговорила девицу прикинуться своей хозяйкой, то должна была объяснить «Марии Ивановне» причину своего поведения! И вообще, я просто чувствую кожей, что мы на правильном пути! Иди выпей кофе, тебе скоро ехать.

– Нельзя ли отложить визит на завтра?

– Назови хоть одну причину, по которой следует задержаться с расследованием?

– В восемь вечера я обязан быть у Коки на свадьбе, – понуро сообщил я, – в смокинге, с цветами и подарками.

Нора уронила очки на стол.

– Кока выходит замуж? Мне не сообщили!

– Нет-нет, – объяснил я, – счастливых новобрачных зовут Зизи и Зузу.

– Это кто? – еще сильнее удивилась Нора.

– Увы, я незнаком с парочкой.

– Очередные приживалы, – кивнула Элеонора, – Кока обожает окружать себя подобными личностями. Ваня, ты везде успеешь! Сначала поболтаешь с «Марией Ивановной», а затем отправишься на пир! Начало его в восемь, значит, раньше десяти никто не приедет, а Николетта обожает появляться в разгар тусовки, следовательно, она прикатит к одиннадцати.

– Может, вы и правы.

– Я всегда права, – припечатала Нора, – предупреди Леву.

– О чем?

– Ты возьмешь его с собой! Юноше скучно, пусть развлечется.

– Нора…

– Иван Павлович!!!

Я захлопнул рот, так и не договорив фразы. Ладно, нечего пугаться. У Коки и на обычных-то суаре клубится толпа, а на свадьбе и вовсе будет сумасшедший дом, никто не обратит внимания на незваного гостя. Вот только есть ли у Левы смокинг?

– Вы разрешите пойти пока к себе? – спросил я у Норы.

– Ступай, – милостиво кивнула хозяйка, – но не рассыпайся на части, будь в боевой готовности.

Я вышел в коридор и постучал в гостевую комнату, потом сунул голову внутрь.

– Лева, можно?

– Угу, – ответил парень, лежа на диване.

– Хочешь пойти вечером на свадьбу?

– Супер! – обрадовался он. – Я офигел уже от тоски. А к кому поскачем?

– К одной милой даме, ее зовут Кока. Нужен смокинг. Или, на худой конец, вечерний костюм с лаковыми туфлями.

– Ваня, – заорала в этот момент Нора, – сюда, Ваня!

– Жди моего звонка, – велел я, – непременно звякну, а потом заеду за тобой.

– Шоколадно, – зевнул Лева, – насчет прикида не волнуйся, наряжусь по первому классу. Спорим, достану шикарный костюмчик и причиндалы?

– Ваня, ты куда подевался? – возмущалась Элеонора.

Я моментально забыл про Леву и поспешил на зов.

– Вот, – торжественно объявила хозяйка, протягивая листок, – Беркутова Мария Ивановна, проживает, кстати, в центре, в элитном квартале, рядом Садовое кольцо. Вперед и с песней! Ваня, не жвачься и успеешь везде: поболтаешь с сестричкой и хлопнешь шампанское за здоровье Зизи и Зузу!

– Значит, она все же Мария Ивановна, – усмехнулся я.

– Судя по году рождения, просто Маша, – поправила Нора, – еще не доросла до отчества.

Глава 9

Мне, человеку, родившемуся в Москве и никогда не покидавшему столицу, непонятно, почему узкая улочка, одним концом упирающаяся в Садовое кольцо, а другим прилегающая к Бульварному, считается элитным местом для жилья? Вот как раз жить тут совершенно невозможно. По двум кольцевым магистралям в любое время суток черепашьим шагом движутся автомобили, на улицах постоянная пробка, в воздухе и зимой, и летом висит серое облако выхлопов. Переулочек, где стоит дом, имеет в ширину пару метров, между припаркованными машинами пешеход протискивается с огромным трудом. Магазины в центре дорогие, рынка поблизости нет, за любой ерундой приходится тащиться в пафосный супермаркет. Кроме того, в историческом центре Москвы полно ветхих зданий с коммунальными квартирами, по дворам нагло разгуливают крысы, извести грызунов практически невозможно. Читал я одну статейку, в которой автор утверждал, что на каждого москвича приходится по две шушеры. Если сложить все вышеперечисленные «прелести»: шум, грязь, дороговизна, отсутствие свежего воздуха, места для прогулок, постоянные протечки ржавых труб, невозможность хорошего доступа в Интернет из-за технически устаревшего оборудования телефонных станций, то очевидно, что жилье в пределах Садового кольца должно стоить копейки, а в зеленом Куркине с его лесом, просторными магистралями, удобными дворами, круглогодичной горячей водой и Всемирной паутиной через специально проложенный кабель зашкаливать за несколько тысяч долларов. Ан нет, дело обстоит с точностью до наоборот, а все из-за любви людей казаться крутыми, обитать в ужасных условиях ради того, чтобы иметь возможность процедить сквозь зубы: «Моя квартира смотрит окнами на Садовое кольцо».

Может, у кого-то эта фраза и вызовет приступ зависти вкупе с восхищением, но я лишь пожалею несчастного, вынужденного дышать коктейлем из тяжелых металлов и токсичных газов.

Кое-как приткнув свою новую машину возле входа в неведомый офис, я дал парковщику денег и попросил:

– Милейший, приглядите за колесами.

– Не дрожи, дядя, – шмыгнула носом безвозрастная личность в ярком жилете, – я честный, отработаю.

Дом номер шесть оказался четырехэтажным зданием с облупившейся снаружи штукатуркой, никаких признаков консьержки в подъезде не наблюдалось, стены были исписаны непристойностями, а на дверях лифта висела табличка «не работает». Судя по выцветшим буквам и пожелтевшей бумаге, подъемник прекратил служить жильцам лет пять назад. Я задрал голову, обозрел огромные пролеты и стал подниматься вверх. На каждой площадке было по три двери, а мне нужна квартира под номером пять. Значит, не придется преодолевать все ступеньки.

Мне не довелось жить в коммуналке, но кое-кто из моих приятелей имел соседей, поэтому, увидав на стене рядом с дверью несколько звонков, я сразу представил, какой пейзаж меня ждет внутри. Но когда дверь распахнулась, я невольно зажмурился и перестал дышать. Трудно представить, в какой грязи способен жить человек! А запах! Кажется, все кошки мира избрали эту квартиру в качестве сортира. Впрочем, обитатели коммуналки не растерялись, отловили парочку хвостатых и сварили из них суп. К аромату отходов жизнедеятельности кисок добавлялось амбре готовящегося блюда. Судя по сногсшибательному запаху, жаркое приготовили даже не из «усатых-полосатых», а, вероятнее всего, из скунса!

– Вроде вы собирались перезвонить, – попятилась худенькая девушка, кутавшаяся, несмотря на тепло, в шерстяную шаль, – а взяли и прикатили!

– Да, – на всякий случай согласился я, – а вы Мария Ивановна Беркутова?

Собеседница кивнула, тут в коридор вылетела растрепанная бабка в темно-синем застиранном халате и заухала совой:

– Сколько раз говорено, не держи дверь открытою! Сквозняк гуляеть, дите мне простудишь. Шалава! Запахни вход!

– Отстань, баба Катя, – незлобиво ответила Маша, – твоя внучка и без сквозняка постоянно сопливая.

– Заткнись и затвори дверь! – перешла на визг бабка.

Не желая стать причиной скандала, я выполнил приказ, но боевые действия шли своим чередом.

– Не смей к моим гостям липнуть, – сжала кулаки Маша, – за дочкой смотри! Она с утра до ночи бухая, уродку родила, вот та и болеет!

– Анька с горя квасит, – заорала старуха, – а ты б…

– Ну и че, – спокойно отреагировала Маша, – завидуешь? Смотри не лопни.

– Мерзавка, дрянь подзаборная, – выступала милая бабуся.

– … – отбила подачу Маша.

И тут из глубины коридора вылетели два ботинка, один угодил бабке в затылок, второй шлепнулся у моих ног.

– Урою на… – басом заявил невидимый мужчина. – Заткнулись и разошлись, спать не даете, промежду прочим, мне в ночную выходить.

– Ко мне из милиции пришли, – оповестила его Маша, – ща кой-кого в обезьянник упрячут!

Бабка, держась за голову, неожиданно быстро умчалась. В квартире восстановилась тишина.

– Уроды, – звонко сказала Маша, – притихли, гады! Вот и сопите в тряпочку! Пойдемте, расскажу про них, сволочей. Сюда!

Я, не успев опомниться, шагнул в длинную полутемную комнату, сделал вдох и чуть не потерял сознание. Амбре, витающее в коридоре, было неземным ароматом по сравнению с запахом жилища Беркутовых.

Маша, очевидно, поняла мое состояние. Усмехнувшись, она распахнула форточку и предложила:

– Садитесь сюда, около окна, а то вас стошнит с непривычки, я-то принюхалась. Хотите чаю?

Я на автопилоте кивнул.

– Ща, – пообещала Маша и ушла.

Я, хватая ртом восхитительно свежий воздух Садового кольца, вливавшийся через узкую щель, начал осматриваться.

Ни одного свободного сантиметра. Я сижу на колченогом кресле, оно придвинуто к столу, тот примыкает к гардеробу, шкаф граничит с полками, рядом с ними дверь. С правой стороны стоит ширма, из-за которой доносятся хрипяще-клокочущие звуки, а в центре комнаты красуется раскладушка, где горой вздыбилось темно-синее ватное одеяло и подушка, никакого постельного белья не было и в помине.

– Во чай, – сказала Маша, возвращаясь в комнату, – держите.

– Спасибо, – бормотнул я, – мне расхотелось, извините, что доставил вам хлопоты.

– Воняет, да? – прищурилась Маша. – Это мама!

Я растерянно заморгал.

– Мы тут втроем прописаны, – пояснила девушка, – Олеся, я и мама. Должны, по идее, нам отдельную жилплошадь дать, большую. Мама пластом лежит, денег на памперсы нет, отсюда и запах. Я, правда, стираю, только квартира общая, соседи, видели, какие? У бабки дочь алкоголичка, внучка дебил, а Мишка с зоны откинулся, теперь вроде честный, на хлебозавод устроился. Красиво живем! Только я простыни в ванной развешу, либо старуха, либо уголовничек сдерут их и визжат: «Нечего места общего пользования занимать! В комнате веревки приладь». А куда их привязать? Вот и приходится белье в прачку таскать, а это очень дорого. Олеська, правда, помогала. Мы с ней так рассудили: она дает деньги, я ее не трогаю. А уж если невмоготу станет, тогда поменяемся местами. Но я пока терплю, на работе отдыхаю, она у меня сменная, двенадцать часов за прилавком отстою, потом сутки дома. Ничего, прорвемся. Врач сказала – недолго терпеть осталось, скоро мать помрет. Вот только, блин, соседи достали! Вы…

– Извините, Маша, я не участковый!

– Так я знаю, – кивнула девушка, – распрекрасно с Андреем Николаевичем общаюсь. Он сюда заглядывает, Мишку проверяет, того условно-досрочно освободили. Я ведь чего просить хотела: нельзя Олеськино тело придержать? Чтоб мне его не через три дня хоронить, а позднее? Я думала, никто не придет, звякнула и…

– Вы позвонили в отделение с просьбой о встрече со следователем?

– Ага, – закивала Маша, – вернее, не так было! Сначала ваши мне на домашний позвонили и сообщили: «Мария Ивановна Беркутова? Олеся Беркутова вам кто?» Говорю – сестра, а мужик в ответ: «Олеся померла в кафе».

Я во все глаза смотрел на Машу. Еще пять минут назад я был абсолютно уверен: девушка не знает о кончине сестры, и вот сейчас выяснилось обратное. Но Маша, похоже, не расстроена, следов слез не видно, и она весьма деловито ведет разговор.

– Объясняю дежурному: у меня на руках инвалид, оставить его не могу, пусть ваш следователь заглянет, а он в ответ: «Че, так и сидите безвылазно?» Я ему: «Нет, когда на работу ухожу, Галку прошу», а он…

– Маша, – решительно остановил я ее излияния, – вышла ошибка! Вот мои документы.

– Общество «Милосердие», – протянула она, – и чего вы хотите? Если на беженцев собираете или на собак уличных, то и не надейтеся! Идите в другой дом, в нашем вам никто не даст! Тут одни суки!

Мне хотелось поинтересоваться: «А вы тоже относитесь к этой славной породе, раз прогоняете меня?» – но, естественно, я сказал другое:

– Вот еще одно удостоверение.

– Агентство «Ниро». Так че? Вы все же мент?

– Частный детектив.

– Слушай, – обозлилась Маша, – не жуй сопли! Говори нормально, у меня от проблем морду скрутило. Олеська померла, ее хоронить надо, а денег нет. Да еще мать на руках, повезло мне, нечего сказать.

– Я постараюсь быть кратким, – пообещал я, – хозяин, у которого служила Олеся, умер, скорее всего это несчастный случай. Упал с лестницы, но ваша сестра дала показания против супруги хозяина, дескать, та все подстроила. Лада теперь в тюрьме, Олеся уволилась и скоропостижно скончалась.

– И че?

– Не знаете, она не ругалась с Ладой?

– А зачем?

– Иногда женщины ссорятся без повода.

– Мужики еще похлеще баб, – обиделась за весь женский пол Маша, – нажрутся – и в драку! Олесе платили, она работала, вот и весь разговор.

– Значит, скандалов не было?

– Неа.

– Почему же Олеся ушла?

– Испугалась.

– Кого?

– Неприятно работать в доме, где мужик помер.

– Сестра рассказывала вам о хозяевах?

– Неа.

– Совсем ничего?

– Ага.

– Неужели она о них ни словом не упоминала?

Маша пожала плечами.

– Говорить-то когда? Только ночью мы и встречались! Олеська приползет и в койку, а мне тоже не до болтовни.

– Где же кровать Олеси? – поинтересовался я, разглядывая одну раскладушку.

Маша скривила бледные губы.

– Матрац на гардеробе лежит, на полу она его стелила.

За дверью послышалось звяканье. Одним прыжком Маша преодолела расстояние до створки, рванула ее на себя и заорала на старуху, стоявшую у двери:

– Пошла вон!

Любопытная пенсионерка молча ретировалась.

– Сука, – выругалась Маша, – постоянно уши парит!

Я попытался вернуться к прерванной беседе.

– Значит, Олеся не сплетничала о Шульгиных?

– Нет.

– У нее был любовник?

– Неа.

– А близкая подруга?

– Нет.

– С кем-то же она общалась?

– Неа.

– Так не бывает.

– Почему? У меня тоже никого нет, – заявила Маша. – Вот мамашка помрет, я сразу мужика заведу, а то куда его сейчас привести?

За дверью вновь раздался посторонний звук.

– Ну, ща урою, – пообещала Маша, ударяя ногой по крашеной створке, – ах ты, падла…

Грубость хозяйки мне пришлось проглотить, на этот раз на пороге стояла симпатичная толстушка в пронзительно розовом брючном костюме.

– Приветик, – кокетливо заулыбалась она, – ой, у тя гости!

– Че приперлась? – по-хамски перебила ее Маша.

– Так мы ж договаривались!

– Еще полчаса осталось!

– На моих ровно время встречи!

– Выкинь будильник!

– Хорош орать, – незлобиво заявила девушка, перепрыгнула через раскладушку и представилась мне: – Галя.

– Иван Павлович, – ответил я, вставая из кресла.

– Ой, какой вы высокий, – Галя закатила ярко накрашенные глаза, – мне нравятся такие мужчины. Я – лучшая подруга Машки.

– Ты – дура! – отреагировала младшая Беркутова. – Приперлась не ко времени!

Галя выпятила нижнюю губу и плюхнулась на раскладушку.

– Не уйду! Все равно мне скоро возвращаться.

– До свидания, – повернулась ко мне Маша, – сейчас маму мыть будем, при таком деле посторонние некстати.

– Вау, – взвизгнула Галя, – жесть! Ты меня не предупредила!

– Заткнись, – прошипела Маша, – вон, на столе пряники. Засунь в пасть один и чавкай. А вам пора. Чего стоите? Уматывайте! По коридору прямо!

Я кивнул и, вежливо сказав:

– До встречи, – покинул спальню.

Не надо думать, что я потерпел поражение, в присутствии Гали Маша не захочет ни о чем говорить, правда, она и наедине со мной была не слишком общительна. Но отчаиваться не стоит. Приеду завтра и дожму явно что-то скрывающую девчонку.

– Эй, мил-человек, – зашептали из темноты, – ты взаправду из легавки?

Я повернул голову, увидел приоткрытую дверь и голову старухи.

– Подь сюда, – велела бабка.