Текст книги "Дантисты тоже плачут"

Автор книги: Дарья Донцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 14

Странная, загадочная смерть бывшей няньки активно обсуждалась домашними. Я же решила поговорить с Колей Семеновым и его девицами. Неужели у Ленки там нет подруг?

«Пип-шоу» работают круглые сутки, но утром все-таки наплыв клиентов меньше, поэтому свидание с хозяином я наметила на двенадцать дня. Подумав как следует, представилась владелицей стриптиз-бара из Новосибирска.

– Только начинаю осваивать бизнес, – вдохновенно врал мой язык. – Девочки ничего, хорошенькие, но клиенты почему-то не идут. Вот пришла за советом.

Польщенный визитом коллеги из Сибири, Коля начал щедро делиться секретами:

– Красота тут ни при чем. Главное – изюминка. Вон у меня одна каучук делает, другая – лилипутка, третья уродина жуткая, но сиськи размером с Большой театр. И еще, бери побольше иностранок. Своих мужик и на улицах видит, экзотика нужна. Но здесь следует чувствовать рынок. Одно время все тащились от африканок, потом с ума сходили по турчанкам, теперь новая фенька – украинки. Ох и здоровы, лошади. Работают и работают, даже негритянки и те обедали, а украинки – просто автоматы. Как еще живы. Хотя понятно, у меня сдельщина – сколько натанцевал, столько и получил.

– Украинки? Интересно, где вы их берете?

– Как где? На Украине. Есть один торговец, первосортный товар поставляет. Отработавших увозит, свеженьких привозит.

– Сколько лет в среднем танцует девушка?

Коля запустил толстые пальцы в буйную шевелюру.

– Все по-разному. Есть одна – шестой год крутится. А бывает, и несколько месяцев не выдерживают. Начинают пить, колоться и с катушек съезжают. Запрещаю, конечно, штрафую, а толку? К каждой соглядатая не приставишь. Их здесь сорок штук, танцорок этих. Вообще, скажу тебе, с бабами дело иметь – кошмар. Вечно ругаются, грызутся, мужиков делят, истерички.

– А та, которая шесть лет танцует, сейчас здесь? – заинтересовалась я.

– Зачем тебе?

– Навряд ли девица у вас еще шесть лет пропляшет.

– Нет, конечно, уже старовата становится.

– Может, согласится у меня в клубе девчонок поучить? Знаете, в Сибири «пип-шоу» дело пока не очень знакомое, специалистов нет. А она – профессионал, в Москве работала.

Семенов обрадовался:

– Хорошая мысль, и мне реклама. Сейчас позову, потолкуете. Галька девка клевая, не скандальная, даже расставаться жаль, но, увы, бутон увядать начинает.

И, радостно смеясь, он велел позвать стриптизерку. Галька пришла в ярком халате, наброшенном на блестящее от масла тело.

– Зачем позвал? – бесцеремонно спросила она хозяина и плюхнулась на диван.

Коля представил меня и вышел. Рослая девица затянулась сигаретой.

Минут десять я самозабвенно врала девице об открывающемся в Новосибирске «пип-шоу». Та молча слушала, выпуская изо рта колечки. Наконец сказала:

– Вилку с собой принесла?

– Какую вилку? – растерялась я.

– Лапшу с ушей снять, – захихикала девица. – Это Кольке-дурачку баллон гони. А то я хозяек не видела. Говори сразу, чего надо, по-простому.

– Ты уже шесть лет работаешь?

– Угу.

– Оксану Криворучко помнишь?

– А то! На одной квартире жили. Хорошая девка, я ей благодарна. Ксюта в ансамбле танцевала, а у меня специальной подготовки нет. Только спортивная школа. Вот она и подсказала, как лучше себя подать. До знакомства с ней я как на брусьях работала.

– Долго Оксана у Семенова работала?

– Года два, нет, меньше. Полтора.

– Куда она ушла, не знаешь?

Галка повела мускулистыми плечами.

– За бесплатно только птички поют.

Я протянула женщине несколько бумажек. Та быстро свернула их и профессиональным жестом сунула за резинку чулка.

– Ушла Оксана неожиданно. Утром вместе пошли на работу, и она не вернулась. Мы здесь друг друга не видим, она в одной кабинке, я в другой. Коля злился ужасно, но поделать ничего не мог. Она к нему регулярно в койку укладывалась, так что пришлось хозяину новую подстилку подыскивать.

– Просто ушла, и все? Может, у нее любовник был?

– Из постоянных – только Коля. Ну а те, что после работы, это так, для заработка. Я и не знаю, с кем она укладывалась. Был, правда, один обожатель. Все поджидал после работы.

– Она тебя с ним не знакомила?

– Зачем? Симпатичный дядька лет сорока, одет хорошо, при деньгах, кто с таким знакомить будет? Чтобы отбили, да?

Я вздохнула. Не так уж часто общаюсь с девицами вроде Гали, вот и не знаю, как и о чем спрашивать.

– Вы долго жили вместе?

– Все время.

– А где?

– Да рядом совсем.

В Москве, как и в других столицах, полно в центре маленьких проулков без названия, куда не забредают туристы. Этот был как раз из таких. В доме №2 работала лифтерша.

Я представилась сотрудницей налоговой полиции. Классовая ненависть к обеспеченным жильцам взыграла в жилах пожилой женщины, и она охотно принялась обливать грязью жильцов подъезда.

Через пятнадцать минут моя голова наполнилась сведениями о некой даме из девятой квартиры, которая принимает любовника, стоит мужу уйти на работу; о жильце с третьего этажа, меняющем за последние полгода четвертый автомобиль; о забеременевшей неизвестно от кого девице из пятой квартиры. Добралась добрая душа и до Галки.

– Эта украинка, – фыркнула консьержка, – вот кого проверить хорошенько надо. Всем говорит, что работает официанткой в баре. Ха, я-то знаю, где она свои прелести демонстрирует. Каждый вечер с новым мужиком является. Правда, тихо, не пьет, не шумит, милиция не приезжает. Но все равно она проститутка, как ни называйся – официанткой, танцовщицей, хоть принцессой Эфиопии. Вот подруга ее, Лена, совсем другая. Милая, скромная девушка, ни за что не подумаешь, что стриптиз танцует.

– Так вы и Лену знали? Она долго жила в этом доме?

– Полтора года. Такая приятная девушка. Всегда приветливо здоровалась, по праздникам угощала конфетами. Жаль, из-за болезни уехать на родину пришлось.

– Из-за болезни?

Выяснилось, что за несколько дней до исчезновения Лена-Оксана спустилась к консьержке и стала жаловаться на недомогание. Девушка плохо выглядела: бледная, под глазами синяки.

– Ее даже стошнило в туалете, – сообщила консьержка. – Вот и посоветовала сходить к доктору Арутюнову. Он хоть и армянин, но врач хороший, берет недорого, может бесплатный рецепт выписать.

После визита к эскулапу Ленка появилась на следующий день в подъезде с небольшим чемоданчиком.

– Уезжаю, – пояснила она консьержке, – врач велел лечиться. Поеду домой, ну ее, эту работу.

– Правильно, – одобрила пожилая женщина, – здоровье не купишь.

И стала смотреть, как Ленка с чемоданом быстро идет по улице. На перекрестке ее ждала машина. Водитель вышел, взял у девушки поклажу. И это был единственный случай, когда консьержка видела жиличку с мужчиной.

Получив от словоохотливой собеседницы адрес доброго доктора и наградив ее за болтливость, я посмотрела на часы. Следовало ехать домой, визит к врачу временно откладывался.

Глава 15

Домашние пребывали в необычайном возбуждении. Даже апатичные кошки носились галопом по гостиной.

– Убить дуру, и дело с концом, – гремел на самых высоких тонах Арцеулов. – Чтобы я стал выяснять отношения с этой…

И он проглотил вырывающееся бранное слово.

– Левочка, Левочка, – квохтали Зайка и Наташка, – не волнуйся так, перемелется – мука будет.

– И чего дядя Лева дергается, – как всегда, кстати выступила Маруся, – он сам тетю Соню прогнал, должен теперь радоваться, что она не пропала, а замуж выходит.

– Да заткните ее, – взмолился мужчина.

– Как замуж, – ахнула я, – за кого?

Домашние принялись самозабвенно рассказывать новости. Оказалось, после моего отъезда позвонила любезная секретарша Александра Михайловича и сообщила адрес владельца авто. Улица Алексея Толстого! Шикарное место. Более того, квартира принадлежит Казимиру Новицкому, чрезвычайно известному в среде нуворишей всех мастей и национальностей художнику. Его чудовищные и ужасно дорогие портреты висели во множестве гостиных «новых русских», активно продавались за рубежом. Феномен популярности Новицкого мне абсолютно непонятен. Этакий китч в мехах и брильянтах. Представьте полотна Шилова, добавьте в интерьер экзотических животных, страусиные перья, горы битой дичи, разнообразные парчовые тряпки – и перед вами Новицкий. Но иметь дома портрет жены или дочери кисти Казимира – это, как говорит Маня, круто.

К слову сказать, о художнике почти не сплетничали. Молодой, едва за сорок, богатый, он представлял собой лакомую добычу для девиц на выданье и разведенных молодок. Но никаких шумных романов, никаких громких любовных историй. Одно время даже поговаривали, что Казик «голубой», но слух не нашел подтверждения.

Белозубо улыбаясь, симпатичный художник сообщил в одном телеинтервью, что поляки – однолюбы. И он просто не нашел свою единственную.

Жил Казик, несмотря на миллионы, тихо. Не устраивал шумных вечеринок и застолий, не шлялся по тусовкам, рассказывая о своих планах.

Скорее всего, Новицкий все время просто работал как каторжный.

Услышав фамилию владельца авто, Наташка пришла в безумный ажиотаж и решила сама поехать к нему и узнать, кому из знакомых Казимир давал машину.

Роскошную дверь квартиры открыл пожилой мужик. Он окинул взглядом Наташкин костюм, оценил серьги, часы и, приняв подругу за очередную заказчицу, препроводил ее в мастерскую.

Картина, представшая перед Наташкой в огромной студии, ошеломляла.

Посреди гигантского, неизвестно сколько метрового помещения стоял старенький, заляпанный красками мольберт. Левее находились подмостки с креслом, навевавшим мысли о троне. За царским стулом пламенела штора цвета старого бургундского вина. Вокруг кресла в беспорядке валялись живые розы «Мария-Антуанетта» нежного красного цвета. Тут же возвышалась позолоченная этажерка с эмалевой вазой, наполненной виноградом «Изабелла».

В кресле сидела… Сонька. Бывшая госпожа Арцеулова выглядела ослепительной красавицей. Всегда небрежно стянутые в пучок рыжеватые волосы теперь вольготно лежали на ослепительных плечах. Очевидно, где-то за ее головой находился скрытый источник света, потому что Сонькина шевелюра искрилась и переливалась, как елочная игрушка. Крупное тело Сони, обычно упрятанное в бесполые учительские костюмы, сейчас плотно облегало вечернее платье из белого атласа. На колонноподобной шее сверкало варварски великолепное ожерелье из кровавых рубинов. Элегантные ножки 40-го размера были вбиты в узенькие лодочки цвета бордо. На руках Сонька держала гигантского черного кота с золотой цепочкой на шее. На цепочке висел колокольчик. Увиденная картина настолько ошеломила подругу, что она сумела только пробормотать:

– Соня, брось кошку, у тебя же аллергия!

Удивительно похожая на героиню германского эпоса, Соня проговорила каким-то не своим, грудным и чарующим голосом:

– Не поверишь, Наталья, но от Клауса у меня нет аллергии.

Стоящий у мольберта высокий красивый мужчина в старых джинсах и клетчатой рубашке повернулся к Наташке, потом обратился к Соньке:

– Любимая, познакомь нас.

– Знакомьтесь, – проговорила Соня, царственно поднимаясь со своего трона, – Казимир Новицкий, мой жених, Наталья Макмайер, баронесса.

– Побойся бога, – не выдержала Наташка, – какой жених, ты же замужем!

– Уже нет, – небрежно заметила новоявленная Брунгильда, поглаживая омерзительного Клауса. – Господин Арцеулов выгнал меня на улицу, оставил одну в чужом городе без денег. Спасибо, судьба послала Казика, а то ведь я могла сейчас лежать на дне Москвы-реки.

И женщина прижала пальцы, унизанные кольцами, к вискам, подчеркнув драматизм сказанного этим новым, незнакомым Наташке жестом.

Ошалелая Наталья машинально пересчитала перстни – семь штук!

Художник заволновался:

– Дорогая, тебе нельзя нервничать, помни о своей мигрени. Если баронесса не обидится, отложим разговор на другое время.

– Нет, милый, – проворковала Сонька, – ситуация и в самом деле двусмысленная, и ее следует разрешить как можно быстрей, нельзя пятнать честную фамилию Новицких.

– Какое благородство, – восхитился Казимир, – ради чести забыть о слабом здоровье!

Угольно-черный Клаус добавил: «Мяу» – и тренькнул колокольчиком.

Наташке показалось, что она находится среди персонажей сказки Гауфа.

Приехав домой, подруга незамедлительно собрала в гостиной военный совет.

– Приедет сладкая парочка часов эдак в восемь. Казик сказал, что раньше не получится: он хочет поработать, а потом Сонька должна отдохнуть, покушать, принять ванну.

При этом сообщении Левка взбесился, и именно в этот момент на сцене появилась я.

К визиту блудной жены подготовились основательно. Наташка влезла в серебристый брючный костюм, в котором ездила на церемонию вручения премий на Каннском фестивале. Из драгоценностей практически ничего, только у воротника камея бабушки Макмайер. Зайка нацепила простенькое черненькое платьице, цена которого в салоне «Шанель» равнялась месячной зарплате служащего банка; на тоненьких руках загадочно мерцали сапфировое и брильянтовое кольца. Аркадий предпочел спортивный стиль – рубашка и простые слаксы от Пако Рабанна. Машка надела форму своего суперпрестижного лицея – юбочка в складочку до середины лодыжки, белая блузка, строгий синий пиджак с двумя буквами на кармане «L. A.». Кто знает – поймет. Кошки разгуливали в жемчугах, Жюли прикрепили к челке изумрудную подвеску, Снап бряцал серебряным ожерельем с бирюзой, Хуч был украшен аметистами. Маня, ругаясь сквозь зубы, пыталась подобрать золотую цепь для необъятной шеи Бандика.

– Боюсь, цепей такого размера нет, – проговорил Аркадий, глядя на ее старания.

– Есть, – уверенно сообщила Маня, – в Тунисе на пляже видела одного русского, шея толще, чем у пита, так на нем целых две висели. Ладно, надену на Банди гранатовое колье, на белом пятне будет хорошо смотреться.

Ровно в восемь раздался звонок домофона. Мы молча сидели в гостиной, изображая семейный отдых. Наташка с вязаньем в руках, Зайка и Аркадий за лото, Маня с пяльцами.

Я держалась особняком. Причиной тому было ярко-красное воздушное платье на чехле. Меньше всего хотела его надевать, но гадкие дети с криком нацепили на меня ужасающе узкий футляр. Поверх чехла волнами громоздился алый шифон. Стоило сесть и чуть-чуть согнуть спину, как нижняя юбка начинала угрожающе потрескивать, а тесемочки, поддерживающие лиф, тут же соскальзывали с моих костлявых плеч. Пришлось поэтому принять позу загадочной дамы, стоящей у окна и смотрящей вдаль.

Подготовленные Наташкой, мы с замиранием ждали появления экзотической пары. Глубокое разочарование постигло всех, когда художник и Сонька вошли в комнату.

Портретист был в простых вельветовых джинсах и самой обычной коричневой рубашке. Точно такое же одеяние красовалось и на блудной жене. За это время Сонька приобрела удивительный цвет лица – розовый, как у молочного поросенка.

– Разрешите представиться, – проговорил молодой человек, – Казимир Новицкий, а это Софья Арцеулова.

– Не надо нас с Сонькой знакомить, – пробормотал Кешка, – всю жизнь знаем данную даму.

Художник весело улыбнулся.

– Конечно, знаете, но вроде в обществе принято представлять даму, с которой пришел.

Его открытая, радостная улыбка оказалась такой заразительной, что мы не выдержали и разулыбались в ответ.

– А он симпатичный, – прошептала Зайка.

«И даже очень», – подумала я.

– Где же вы познакомились? – не выдержала тактичная Маня.

Казимир словно ждал подобного вопроса, потому что немедленно начал рассказывать.

В тот запомнившийся ему на всю жизнь день Новицкий поехал на вьетнамский рынок, где иногда покупал аксессуары для полотен. Он бесцельно бродил по узеньким проходам, когда возле одной из лавчонок приметил женщину, примеряющую шляпку. Незнакомка сдернула с головы чудовищный вязаный колпак, шпильки выскочили, освобожденные рыжие волосы цвета морковки, вымоченной в апельсиновом соке, вырвались наружу. От неожиданности Казик остановился, и в этот момент дама уронила шляпку. Поляк галантно подал ее растеряхе и увидел чудесные незабудковые глаза и молочно-белую кожу. Новицкий потерял голову. Дама необыкновенно походила на портрет, который он написал в шестнадцать лет, придумав образ «таинственной незнакомки».

Художник познакомился с красавицей. Прогуляв несколько часов под дождем, Казик обнаружил у своей собеседницы острый ум, оригинальное чувство юмора и редкую проницательность. Короче говоря, в восемь вечера он сделал предложение руки и сердца. Незнакомка сразу сообщила, что замужем, но брак несчастлив, и обещала подумать. Они встречались еще несколько раз, а потом поздно ночью Соня пришла на квартиру к Новицкому, сообщив, что муж выгнал ее на улицу. С тех пор они живут вместе и очень счастливы.

Мы слушали, разинув рты. Неужели это о нашей Соньке? Ум, чувство юмора, проницательность? Неужели маленькие серенькие глазки могут показаться незабудковыми, а пережженные химической завивкой волосы – тициановскими локонами?

Раздался стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась Ирка. Никогда раньше не видела домработницу в подобном наряде. Поверх черного шелкового платья был повязан кружевной фартук. На голове у Ирки громоздилась белая наколка. Всем своим видом она напоминала Сюзанну из «Женитьбы Фигаро».

– Кофе подан, – объявила женщина церемонным голосом, вкатывая столик на колесах.

Бог ты мой! На столик выставили серебряный кофейный сервиз. До сих пор этот раритет никогда не вынимался из буфета.

Следом за домработницей, бряцая украшениями, влетели собаки и кошки.

Новицкий в возбуждении вскочил на ноги и подбежал к Марусе:

– Дорогая, у вас есть синее платье? Длинное, облегающее платье цвета берлинской лазури?

Ошеломленная натиском, Маня брякнула:

– А на фига мне такое платье?

– Я напишу ваш портрет в кресле, с этими необыкновенными животными вокруг.

– Мне кажется, Жюли лучше взять на руки, – встряла Сонька.

– Дорогая, – умилился Казик, – какой вкус, какое потрясающее художественное чутье.

Увидев, что Наташка пытается открыть рот, портретист замахал руками:

– Нет-нет, это будет мой подарок. Девочка так необыкновенно хороша, так свежа. Мужественные собаки подчеркнут ее девичью хрупкость, а кошки оттенят удивительную мягкость.

Толстенькая Маруся стала красной, как огнетушитель, а ошеломленная Зайка пролила кофе на ковер.

– Кажется, здесь все забыли о цели визита господина Новицкого, – послышался с порога хрипловатый голос, и Левка вступил в гостиную.

Мы в который раз лишились дара речи. На Арцеулове был надет черный вечерний костюм и белая рубашка с бабочкой. И еще от него одуряюще несло парфюмом от Лагерфельда.

– Позвольте представиться, Лев Арцеулов. Добрый вечер, Софья Николаевна, рад вас видеть в добром здравии.

– Здравствуйте, Лев Яковлевич, – не осталась в долгу жена, – вам очень к лицу этот костюм.

И, уставившись друг на друга, бывшие супруги заулыбались, как две гадюки. Зайка суетливо принялась предлагать кофе. Плюнув на платье, я плюхнулась в кресло, чехол тут же треснул, и лямки свалились с плеч, но на мой вид никто не обращал внимания.

– Итак, – церемонно помешивая ложечкой кофе, продолжал Лев, – хотите получить развод?

– Да, – отрезала Сонька.

– Но для этого придется съездить в Ялту.

– Вовсе нет, – сказал Казик, – вопрос можно решить и здесь. Софья сходит в посольство, консул обладает правом регистрации или расторжения брака, если нет имущественных споров и несовершеннолетних детей. В вашем случае процедура займет пятнадцать минут.

Левка побагровел, но гигантским усилием воли сдержал гнев.

– Очень просил бы, – продолжал художник, – проделать необходимые формальности прямо завтра.

– К чему подобная спешка, – начал звереть Левка, – просто неприлично!

– Хотим как можно быстрее ликвидировать двусмысленность положения и обвенчаться, – спокойно ответила Сонька.

– Ах, обвенчаться, – протянул Арцеулов, – с каких пор богомолкой заделалась?

На всякий случай Наталья и Аркашка подобрались поближе к рогоносцу. Но тот проявлял удивительное хладнокровие и выдержку.

– То есть хотите, чтобы я отдал жену? – обратился Лева к Новицкому.

Тот кивнул.

– Моя теща, – продолжал цедить Арцеулов, – всегда уверяла, что Сонька истинный брильянт, драгоценность, алмаз английской короны. Я человек бедный, можно сказать, неимущий. Жена – мое единственное богатство. Как же можно просто так, бесплатно отдать сокровище?

– Что ты имеешь в виду? – не удержалась я.

– Сорок тысяч долларов, и Сонька ваша, – отрезал оскорбленный муж. – Платите всю сумму разом и быстро, в противном случае найду способ испортить медовый месяц.

– Мерзавец! – вскрикнула Соня.

Левка мило улыбнулся и закурил сигару. Казик выдержал испытание с честью. Не колеблясь ни секунды, мужчина вытащил чековую книжку и «Паркер». Через минуту он протянул Арцеулову листок. Тот взял бумажку, аккуратно сложил ее, сунул в жилетный карман, потом любезно проговорил:

– Имей в виду, шалава, не ты меня бросила, а я тебя продал. Что ж, желаю счастья и долгих лет. Прошу простить, вынужден покинуть общество, поскольку кое с кем не то что кофе пить, срать на одном поле не желаю.

И он, торжественно неся необъятный живот, выполз из гостиной. Повисла гнетущая тишина, прерываемая тихим бряцаньем. Это Банди, стуча гранатовым ожерельем о серебряную тарелку, быстро пожирал мое пирожное с воздушным кремом.