355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дарья Донцова » Глазастая, ушастая беда » Текст книги (страница 2)
Глазастая, ушастая беда
  • Текст добавлен: 17 июля 2020, 22:31

Текст книги "Глазастая, ушастая беда"


Автор книги: Дарья Донцова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 4

Ольга сдвинула брови.

– Мне пришлось несколько месяцев добиваться правды. Я с трудом выяснила, что в регистратуре допустили ошибку. Я Ольга Михайловна Булкина. А у них была больная Ольга Михайловна Булакина. Тот, кто оформлял карточку, букву «а» пропустил. И как вам это?

– Безобразие, – оценил я ситуацию.

– Еле-еле удалось их косяк исправить, – вздохнула собеседница, – но детей мне не отдали.

– Вы не подошли из-за материального положения, – догадался я. – Но, наверное, вы стали общаться с ними, когда они выросли.

– Алик умер в больнице, – опять вздохнула Булкина, – он там несколько месяцев лежал и все-таки не выжил. А Тату удочерили. Я пыталась узнать фамилию и адрес ее новых родителей, но не удалось.

– Грустная история, – сказал я, совершено не понимая, зачем Булкина мне ее рассказала.

Ольга вздернула подбородок.

– После смерти Ларисы дела мои пошли в гору. Появились клиенты с деньгами, со связями. Я открыла клинику оздоровления кармы и исправления кривой судьбы.

Я кивнул. Наверное, в Москве хватает идиотов, которые пытаются исправить свою судьбу с помощью магии, волшебной палочки, гадания на кофейной гуще, – конечно, получить высшее образование и найти достойную работу труднее.

– Клиентов много, – говорила тем временем Булкина, – мое материальное положение стабильно. У меня собственный дом. Все хорошо.

Она замолчала, я утомился слушать ее историю, поэтому решил поторопить события.

– Приятно слышать, что ваша судьба складывается удачно. Но зачем вам понадобился детектив?

Булкина оглянулась по сторонам и понизила голос:

– Алик мне пишет.

На секунду я растерялся, не понял, о ком идет речь, а потом сообразил.

– Алик? Покойный мальчик?

– Да, – подтвердила дама.

– Но он умер, – пробормотал я.

– Верно, – сказала Булкина, – но он шлет мне послания.

– Если я правильно вас понял, мальчик скончался в пеленочном возрасте, – продолжил я совершенно идиотскую беседу, – а там, где он находится сейчас, нет интернета.

– Что есть на том свете, никому точно неизвестно, – заявила Булкина.

Мне пришлось согласиться:

– Вы правы. Просто я хочу сказать, что умерший ребенок не может писать послания. Он не обучен грамоте…

Я умолк, право, не стоило объяснять Ольге, по какой причине давно умерший малыш не может писать ей на имейл.

– Я что, похожа на идиотку, которая верит в привидения? – взвилась Булкина.

Я не стал восклицать: «Но ведь экстрасенсы постоянно общаются с призраками!» – а поспешил ее заверить:

– Конечно, нет. Вас шантажирует мошенник. Чего он хочет?

– Угадайте с трех раз, – буркнула ясновидящая.

– Денег? – предположил я.

– В точку! – сказала Ольга Михайловна.

Я навострил уши.

– Чем он мотивирует просьбу о материальной помощи?

Булкина дернула плечом.

– Просто пишет: «Помогите сироте». Слава богу, я пока еще не сошла с ума. Понимаю, что ко мне обращается вымогатель.

Я отодвинул пустую чашку на край стола.

– В Cети многие сейчас занимаются поборами. Там орудуют мошенники самого омерзительного типа, они берут фото умершего от тяжелой болезни ребенка, создают фейковую страницу и просят выслать средства якобы на его лечение. В последнее время появилась масса бездельников, которые клянчат: «Пришлите мне один рубль на осуществление мечты, если каждый пользователь инстаграма отправит маленькую сумму, я смогу купить себе велосипед».

– Если каждый из тех, кто зарегистрирован в инстаграме, расстанется всего лишь с одним целковым, то мерзавец купит завод по производству великов плюс алмазные копи, – разозлилась Ольга. – Мой побирушка хочет купить квартиру в Москве. В Центральном округе. Небольшую, метров триста.

– У христарадника[1]1
  В старину нищие, подходя у церкви к богатому человеку, говорили: «Подайте, Христа ради». Поэтому их называли христарадники. Нынче слово устарело, но его употребляют воцерковленные люди и такие эрудиты, как Подушкин.


[Закрыть]
волчий аппетит, – усмехнулся я. – Что у него на вас есть? Какой компромат?

– Ни-че-го! – по складам произнесла Ольга Михайловна. – Моя жизнь – открытая книга без страшных тайн. Мама и папа рано скончались, но у них была прекрасная репутация. В моей биографии было два законных супруга и несколько мужчин, с которыми я состояла в отношениях. Все они во время нашей связи были неженаты. Я не ловлю рыбу в чужом аквариуме. Сын мой тоже не имеет постыдных тайн, он моя гордость и радость. Отлично учился, стал прекрасным специалистом… Его очень ценят за рубежом, постоянно приглашают на симпозиумы. Найдите «Алика», оторвите ему обе руки, чтобы ему нечем было по клавиатуре стучать!

– Кто из посторонних знает о том, что случилось с Ларисой? – спросил я.

Ольга посмотрела на свой телефон, у которого беззвучно мигал экран.

– Из тех, кто жив, – только я.

– А ваш сын? – спросил я. – Он в курсе?

– В год трагедии Сергей был ребенком, – пояснила Ольга, – он в сентябре во второй класс пошел. Естественно, его не ставили в известность. У детей короткая память, мальчик быстро забыл совместные игры с Татой, из памяти ее вытеснил.

– Общие подруги с Ларисой? – предположил я.

– Лара тесно общалась только со мной, – ответила Булкина.

– От кого тогда компьютерный мошенник узнал, что у вас была подруга Лариса, а у нее произошла трагедия с детьми?

Ольга Михайловна сказала:

– Понятия не имею.

Глава 5

– Давно умерший младенец решил потребовать себе квартиру? – переспросил Борис. – На мой взгляд, это странно.

– У нее… – начал я, но меня прервал звонок в дверь.

Борис встал и поспешил в прихожую. Я погладил голову Демьянки, которую она положила мне на колено.

– Дорогая, я вижу взгляд, полный страданий. Кто-нибудь другой принял бы тебя за умирающую от голода псину. Но я-то отлично знаю, что ты получила утром полную миску мясных консервов наилучшего качества. Потом вы, милостивая государыня, занялись разбоем и стянули со стола сдобное печенье. Поэтому не стоит сейчас смотреть голодным взглядом на творение Бориса – творожный кекс, я уверен, что он вам не достанется.

– Вава! – долетел из коридора резкий голос Николетты. – Ты готов?

Я вздохнул. Готов? К чему?

– Надеюсь, ты не забыл, что мы сегодня идем в оперу? – продолжала маменька.

Не забыл? Конечно, забыл.

– Иван Павлович одевается, – лихо соврал Боря. – Соблаговолите чайку выпить?

– Ладно, – смилостивилась Николетта, – только руки помою!

Послышался стук каблуков, дверь в кабинет приоткрылась.

– Иван Павлович, – прошептал батлер, – коридор свободен.

Я молодым орлом полетел в свою спальню и со скоростью юного гиббона натянул на себя сорочку, пиджачную пару и предназначенные для похода в театр штиблеты. Ступни с трудом влезли в ботинки. Сначала я удивился: что случилось с обувью? Я уже не в том возрасте, когда раз в три месяца туфли становятся малы. Но потом сообразил: театр последний раз я посещал примерно год назад, ваш покорный слуга – не завзятый театрал. Башмаки стояли на распорках, но даже при надлежащем хранении кожа усыхает.

Я успел выйти в холл до того, как там появилась маменька. Едва я приблизился к вешалке, как входная дверь распахнулась и на пороге во всей своей красе возникла Ирэн Львовна, мать Олега Котина, моего соседа и друга.

– Ванечка! Ты красавец, – воскликнула она. – А где Ники?

– Здесь, – закричала маменька, влетая в прихожую. – Дорогая, ты сногсшибательна в этом наряде.

– Ой, спасибо за комплимент, – расцвела Ирэн, – право, это старенький костюм. Шанелька прошлых лет, память о поездке в Париж с Олежкой.

Я взял ключи от машины. Ирэн регулярно летает в столицу Франции, у нее там есть квартира. «Шанелька прошлых лет», скорей всего, сшита недавно на заказ лучшими мастерицами модного дома. Котина отлично знает, что хвастаться обновками от дорогих брендов – дурной тон, так себя ведут только нувориши. Ирэн никогда не щеголяет фирменными знаками, просит не пришивать их на виду, а еще лучше – вообще не притачивать. Те, кто разбирается, поймут и кем сшит, и сколько стоит наряд.

– Даму украшает скромная элегантность, – любит повторять Ирэн, – большие деньги о себе не кричат. Все в метро едут с эксклюзивными сумками от «Луи Виттон» стоимостью в приличную квартиру. Право, это смешно. Эти аксессуары приобретают, когда уже все есть. Если ты в восемь утра зеваешь в переполненном вагоне подземки, то даже мужчине станет понятно, что твоя сумка подделка. Обладательницы настоящих ридикюлей ездят в собственных автомобилях, а не втискиваются в вагон метро на станции «Ближние лесные чащи». Они даже про такой район не слышали, для них мир ограничен Рублево-Успенским и Новорижским шоссе.

Мне импонирует выражение про скромную элегантность, но есть нюанс. Облачившись в костюм от «Шанель» без опознавательных знаков, Ирэн украшает себя пудовыми бриллиантами, сапфирами и рубинами. Ее скромность распространяется только на одежду, драгоценности – особая статья. И обувь тоже. Сейчас на замшевых туфлях Котиной вместо пряжек блестят буквы GG, и мне понятно, что за лодочки заплатили немалую сумму.

– Вава! – окликнула меня Николетта. – Выползи из своих мечтаний, очнись! Мы едем в оперу! Ты недоволен?

– Я счастлив, – вздохнул я.

– Ты говоришь это с видом белки, которую переехал велосипед, – рассердилась маменька, – а то я не понимаю, что ты не желаешь сопровождать нас! Положи ключи!

– Мы пойдем пешком? – изумился я. – Театр находится поблизости?

Николетта повернулась к Котиной.

– Вот! Об этом я тебе и говорила! Слышу издевательства от Вавы по сто раз на дню!

Я опешил.

– Николетта! Я и в мыслях не имел насмехаться над тобой!

– Да? – подбоченилась маменька. – А вопрос про поход пешком?

– Я задал его, решив, что театр рядом, – отбивался я.

– Полагал, что мы пойдем по улице ногами? – продолжала негодовать Николетта.

– Дорогая, на руках нам точно не добраться, – хихикнула Ирэн, – не мучай Ванечку. Он, как все мужчины, мыслит, как пила.

– Как пила? – повторил я.

– Ну да, – кивнула Котина, – скажет, не подумав, и ни за что не признается, что сморозил глупость. Ни одна пила не признается: «Я тупая». Это чисто мужское качество.

Я открыл дверь. Конечно, не все представители сильного пола умны. И даже гениальный мужчина может ляпнуть нечто несуразное. Но только женщина способна сравнить человека с пилой, которая никогда не признается в своей тупости.

– Нам пора, – заявила Ирэн, – Володя уже заждался.

– Он тоже идет с нами? – вновь удивился я, услышав имя второго мужа маменьки.

– А кто, по-твоему, сидит за рулем? – снова нашла повод осерчать Николетта. – Я пока еще права не получила.

– У тебя есть шофер, – напомнил я.

– Его выгнали, – поморщилась Николетта, – он вонял! Супом! Котлетами! Печеньем. Едой! Нельзя пахнуть едой, когда хозяйка сидит на диете.

Последнюю фразу маменька произнесла, когда мы выходили на улицу, и я споткнулся о порог.

– Ты решила ограничить себя в питании? Это неразумно.

– У Николетты скоро будет не телосложение, а теловычитание, – хихикнула Ирэн, – а вот мне не мешает сбросить пару килограммчиков!

Обсуждая свой вес, дамы сели в машину на заднее сиденье. Я устроился на переднем рядом с водителем.

– Привет, Ваня, – поздоровался Владимир и шепотом продолжил: – Прими мои соболезнования по поводу похода в оперу.

– В принципе, я не прочь послушать хорошую музыку, – тихо ответил я.

– Мы едем на спектакль «Песнь коня Зигфрида», – уточнил Владимир.

– Не могу назвать себя фанатом оперного искусства, – признался я, – впервые слышу об этом произведении. Кто композитор? Пуччини? Верди? Моцарт? Россини? Беллини? Не дай Бог, Вагнер!

– Понятия не имею, – вздохнул отчим, – мы приехали.

– Театр и впрямь рядом, – пробормотал я.

Когда мы вошли в небольшое здание, Ирэн и Николетта ринулись к зеркалу. Мы с отчимом остались вдвоем.

– Ума не приложу, что Николетту сюда поволокло, – вздохнул Владимир, – театр смахивает на Дом культуры. Он, похоже, еще при советской власти построен.

– Вава! Ты пришел! – закричала Зюка, бросаясь ко мне. – Мальчик, я так рада, очень рада тебя видеть. Володя, чмоки-чмоки.

– Вава! – завопила справа Кока. – Котенок, и ты с нами. Володечка – поцелуйчик.

– Вава, – взвизгнула Мака, подскакивая к нам, – детонька, ты еще не замужем? Вова, не стой мрачной тумбой, улыбнись.

Я ухмыльнулся. Выйти замуж мне никак не удастся. Если судьба поступит со мной жестоко, то я буду вынужден в крайнем случае жениться.

– Вава! – запрыгала Нюка. – Ты, как всегда, похож на сладкий леденец на палочке! Володя, а ты чем недоволен?

– Шобла вся в сборе, – вздохнул отчим, когда очередная подруженция Николетты отбежала от нас, – у них очередное суаре. Нет бы в своей компании им веселиться! Зачем я здесь? Зачем? Зачем???

Мне стало жаль отчима. Владимир искренне любит Николетту, прощает ей все. Он богат, поэтому маменька теперь не находится на моем иждивении. Я очень благодарен отчиму за то, что он снял с меня груз финансового бремени. Отчим моложе жены, у нас с ним прекрасные отношения. В чем-то мы похожи. Владимир не любит гостей, он всегда старается зарыться в песок, когда Николетта устраивает очередное суаре. Как правило, он появляется в начале вечера, всем улыбается, раздает дамам комплименты, мужчинам рукопожатия, фланирует минут двадцать среди гостей, а потом испаряется. Хозяин дома сделал свое дело, всех поприветствовал, хозяин может уйти. Как-то раз мы с ним стояли вместе с Кокой, Макой и еще с кем-то, вели светскую беседу об искусстве, дамы активно обсуждали, являлся ли Моцарт геем или слухи о его нетрадиционной ориентации просто сплетни. Внезапно у нас с отчимом почти одновременно ожили мобильные.

– О! – воскликнул Владимир. – Непредвиденный поворот. Сейчас приеду.

– Так, так, – протянул я. – А полицию вызывали? Уже мчусь.

– Только не говорите, что едете на работу, – возмутилась Кока.

Владимир пожал плечами.

– Бизнес непредсказуем!

– Клиент попал в трудную ситуацию, – объяснил я.

Мы с отчимом слаженно ретировались с вечеринки и оказались во дворе.

– Я плачу мужику, который звонит мне в определенный час и вешает трубку, услышав, что ему ответили, – подмигнул мне Володя, – я не могу находиться в обществе Зюки, Коки, Люки и прочих более получаса.

– А мне звонит Борис, – признался я, – всегда стараюсь удрать с суаре побыстрее.

Но сегодня применить этот трюк – быстро улепетнуть – не удастся. Мы будем сидеть в зале, придется выключить телефоны.

– Три часа в опере, – простонал Владимир, – в окружении заклятых подруг жены я не выдержу.

– Уходи, – посоветовал я.

– Николетта обидится, – вздохнул отчим.

– Я останусь, прикрою тебя, – пообещал я.

– Спасибо, Ваня, за великодушное предложение, – сказал Владимир. – Но как удрать-то?

Меня осенило.

– Я знаю способ. Тут наверняка есть буфет. Вам очень дорог пиджак, который вы сегодня надели?

– Да нет, – удивился Володя.

– А рубашка? – допытывался я.

– Она отнюдь не сакральная, – ответил отчим.

– Выбирайте, что вам меньше жалко: сорочку или сюртук? – спросил я, входя в буфет. – О! Тут варят кофе! Прекрасно.

– Ваня, остановись, – попросил отчим, видя, что я направился к барной стойке. Но я уже заказал тройную порцию холодного кофе и, вернувшись к столику, за которым устроился Володя, спросил:

– Так как? Рубашка? Пиджак? Что вам дороже?

– Я равнодушен к одежде, – признался Володя.

– Вот и хорошо, – обрадовался я, выливая кофе на грудь отчиму, – и на пиджак немного попало, и рубашке конец!

Он открыл рот, потом закрыл.

– Вот вы где! – закричала Николетта, – ушли, не сказав куда! Уже в зал приглашают! Владимир!

– Да, дорогая? – ответил отчим.

– На кого ты похож! – пришла в негодование маменька.

– Вроде с утра в зеркале выглядел нормально, – ответил супруг.

– Ужас! – взвизгнула Николетта. – Что с твоим костюмом?

– Прости, это моя вина, – включился я в беседу, – случайно облил Володю кофе.

– Ни секунды не сомневалась, что это свинство – твоих рук дело, – зашипела маменька, – от тебя сплошные неприятности. Страданий, которые я перенесла, пытаясь слепить из тебя человека, хватило бы на сотню родителей.

– Не волнуйся, милая, я не простужусь, – прервал ее отчим, – сейчас все высохнет. Ваня, возьми ключи от машины, я вызову шофера с другим авто.

– Вы оба – мой позор, – отрезала маменька. – Владимир, в таком виде в зал идти нельзя. Немедленно уезжай домой. Сделай так, чтобы тебя никто не видел. Вава, ты идешь со мной! Живо!

Николетта схватила меня за руку и потащила за собой. На пороге буфета я обернулся. Владимир, который по-прежнему находился за столиком, помахал мне рукой. На его лице сияла счастливая улыбка.

Глава 6

Мне досталось место по правую руку от Николетты, с другой стороны устроилась старушка с биноклем. Прежде чем сесть, она осведомилась:

– Молодой человек, около вас свободное кресло. Ждете кого-то?

– Нет, – улыбнулся я, – тот, кому оно предназначалось, ушел.

Бабуля села в кресло, погас свет, и луч прожектора выхватил на сцене длинного мужчину в неопрятном свитере и джинсах.

– Это Петенька, – громко произнес женский голос.

Присутствующие зааплодировали. Николетта толкнула меня локтем в бок.

– Сообразил?

– Нет, – ответил я и хотел уточнить, что она имеет в виду.

– Перед нами Петя, – зашептала Николетта, – он написал эту оперу. Слушай внимательно, не приставай ко мне с разговорами. Это неприлично!

– Мадам, вы мешаете мне наслаждаться музыкой, – вознегодовала старушка.

Говорить маменьке, что я ее не трогал, она сама начала беседу, не стоило. Равно, как не стоит объяснять бабульке, что до оркестра пока дело не дошло. Я попытался сосредоточиться на словах неизвестного мне до сего дня Петра. А тот говорил и говорил, явно не собираясь замолкать. Я посмотрел на часы, прошло пятнадцать минут, а Петр все вещал:

– Вязкость мелодии нарочита, она символизирует глубинное несогласие психологического эго главной героини с ее внешним бессознательным уродством. Трансцендентность действия…

Я услышал мерное сопение, скосил глаза в сторону и увидел, что Николетта и Ирэн, сидевшая рядом с маменькой, мирно спят. Мои веки тоже стали слипаться. И тут бабулька подергала меня за рукав пиджака.

– Молодой человек, Петр не очень понятно говорит, что такое тран… сци… де… как-то так…

– Трансцендентность, – не открывая глаз, прошептал я, – то, что принципиально недоступно опытному познанию, выходит за пределы чувственного опыта. В широком смысле этот термин понимается как «потустороннее», то, что находится по другую сторону человеческого бытия. Противоположное трансцендентности – имманентное, находится по эту сторону бытия. Познанием трансцендентного занимаются религия и метафизика…

– А-а-а! – закричал кто-то.

Я вздрогнул, открыл глаза и понял: то, что я принял за вопль ужаса, было пением. На авансцене стояла весьма тучная особа и издавала ужасающие звуки. Но меня удивило не жуткое пение, иногда, тоскуя в «пробке», я включаю радио и слушаю песнопения разных современных артистов. Кое-кто поет прекрасно, но порой слышишь такое исполнение, что уши сворачиваются трубочкой.

Голос корпулентной тетушки, которая отчаянно пыталась взять высокие ноты, но, увы, терпела неудачу, меня не удивил. Меня смутил ее внешний вид.

– Молодой человек, что у нее на голове? – поинтересовалась бабуля. – Я не вижу!

– Корона, – ответил я и засомневался, – вроде.

– Венок, – уточнила Ирэн.

– Диадема, – возразила Николетта. – Мне кажется или она голая?

– Похоже, на певице нет одежды, – подтвердила Ирэн.

– А что у нее с фигурой? – спросила старушка. – Вроде… э… ну… Молодой человек, что на ней надето?

– Ничего, – отрезала Николетта.

Старушка решила поставить госпожу Адилье на место.

– Любезная, я спрашивала мнение мальчика.

– Это мой мальчик, – отбила подачу Николетта.

– Ох, простите, – смутилась пожилая дама, – мне одной некомфортно, вот я и подсела к вам. Не хотела помешать.

– Все в порядке, – успокоил я бабку.

– А где музыка? – поинтересовалась Ирэн.

– Это опера в капле, – заявила бабуся.

Николетта повернулась к ней.

– В капле?

– Да, да, – подтвердила старушка, – Жанна Николаевна.

– Мы не туда попали! – занервничала Николетта. – Кока сообщила другое название спектакля. Не «Жанна Николаевна».

– Кока, Зюка, Люка, Мака, Нюка и все здесь, – зашептал я, – мы определенно в нужном месте.

– Она совсем голая! – подпрыгнула Николетта.

Между моим плечом и рукой маменьки просунулась голова сидящего сзади.

– Молодые люди…

– Простите, не хотели вам помешать, – извинился я, – сейчас замолчим.

– Нет, нет, вы так интересно беседуете. Я как раз за вами сижу. Смотрела, смотрела на сцену, глазам своим не верила. Таки она голая?

– Как я, когда из ванны вылезаю, – заявила маменька и обернулась. – Дюка! Это ты! О-о-о! Сто лет не виделись! Я думала, ты с Маркушей в Лучано.

– Маркуша в Лучано с новой бабой, а я в Москве, – объяснила Дюка, – он подонок! Ушел от меня к модельке.

– Мразь! – припечатала неизвестного мне мужика маменька.

– Негодяй! – отрезала Ирэн. – Дюка, ты прелестна. Молода. У тебя все будет хорошо.

– Сволочь просто, – подключилась к беседе старушка, – Дюка, мой сын не женат.

– А кто у нас сын? – поинтересовалась Дюка.

– Продуктами торгует, – ответила бабуля.

– А-а-а, – разочарованно протянула Дюка. – На рынке?

Ирэн решила вернуть присутствующих к спектаклю:

– Опера называется «Песнь коня Зигфрида», а не «Жанна Николаевна».

– Слушаю вас, дорогая, – сказала старушка.

– Опера называется иначе, – повторила Котина, – не «Жанна Николаевна».

– Внимательно вас слушаю, – ответила бабуся.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю