Текст книги "Новогодний детектив (сборник)"

Автор книги: Дарья Донцова

Соавторы: Марина Крамер,Антон Грановский,Алла Полянская,Евгения Грановская,Татьяна Коган,Анна и Сергей Литвиновы,Анна Князева,Людмила Зарецкая,Полина Раевская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Я замерла.

– Ну, – поторопил меня приятель, – вещай дальше.

– Вероятно, им требовались документы, – воскликнула я, – всю дорогу Елена просматривала бумаги, считала что-то на калькуляторе. А я, роясь в чужом барахле, нашла пакет с папкой, в ней лежали листы, заполненные цифрами, что-то вроде таблиц, еще графики… «Брат» и «муж» потребовали расчеты, женщина отдала то, что у нее было с собой в салоне самолета, потом открыла большой чемодан, желая достать остальное, а там обнаружились собачьи конфеты, бутылка для Дегтярева… Мужчины поняли, что багаж случайно подменили, стали прикидывать, как найти нужное, и тут я нарисовалась. Вот почему дверь сначала не открывали, мужики не хотели, чтобы их видели, впустить меня Лене разрешили, услышав мои слова про привезенный чемодан. Развязали ее, поэтому у Касаткиной были красные запястья.

– Тебе бы романы писать, – вздохнул Гена.

Но меня уже было не остановить.

– Мерзавцы приказали Касаткиной просто обменять багаж, припугнули ее, вероятно, пригрозили оружием, сказали: «Позовешь на помощь, пристрелим и тебя, и ту, что приперлась». Но Елена, как могла, пыталась дать понять неожиданной гостье, что ее удерживают силой. Касаткина демонстративно терла запястья, завела нелепый разговор про завтрак, она что-то пыталась мне сообщить. Но что? Не понимаю. Один из бандитов понял, что Лена пытается привлечь внимание пришедшей, живо накинул халат, чтобы выглядеть одетым по-домашнему, и вышел в холл с желанием вытурить побыстрее незваную гостью. Что Касаткина имела в виду, когда говорила про тальятелле в виде машин? Почему упоминала «Аэрофлот»? Гена! Твоя версия?

Приятель издал протяжный вздох.

– Даша, успокойся. Ну не снял парень дома ботинки. И что? Он просто из тех, кто не заморачивается чистотой.

– Если хочешь, чтобы я перестала теребить тебя, проверь по базе Елену Касаткину, – попросила я. – Найдешь там брата Виктора и мужа, я успокоюсь. Но мне кажется, что женщина одинокая, в прихожей стояло несколько женских домашних туфель, а вот мужских ни одной пары.

Из телефона послышалось тихое пощелкивание.

– Гениально, – пробормотал Гена, – может, тапки хозяина описал кот, и их выбросили.

– Не похоже, что в доме есть животное, – упорствовала я.

– Выкинули и кошака, и сланцы, – не дрогнул приятель.

Я толкнула дверь и вошла в комнату. С трубкой у уха сидевший за столом Генка подпрыгнул.

– Ты откуда?

– Из коридора, – улыбнулась я.

– Я пропуск не заказывал, – недоумевал приятель.

– Меня так пропускают, – соврала я, не стоит рассказывать Генке, что у меня в отделе Александра Михайловича есть засланный казачок, секретарша полковника.

– Посмотри информацию про Касаткину, и я уйду, – пообещала я.

Геннадий схватился за мышку.

– Елена Петровна Касаткина, семидесятого года рождения, москвичка. Отец Петр Сергеевич Касаткин, скончался в девяносто шестом, работал журналистом. Мать Фрида Моисеевна Левинсон, редактор на радио, пенсионерка.

– Ага, – отметила я, – одна моя догадка подтверждается. У Касаткиной есть еврейская кровь.

– Училась на экономическом факультете МГУ, – не останавливался Гена, – окончила с красным дипломом. Работала в банке, потом стала журналисткой. Сейчас главный редактор газеты «Сплетник». Была замужем за Алексеем Николаевичем Фроловым, развелась в две тысячи пятом. Детей не имеет.

– Ну-ка, покажи фото Фролова, – потребовала я и села около Гены.

– Не дыши мне в ухо, – буркнул он, – любуйся.

– Ничего общего с мужиком в ботинках, – заявила я, – бывший супруг Елены черноволосый, носатый, в бифокальных очках. Погоди-ка, он работал в том же банке, что и Лена, после развода через пару лет женился на Евгении Петровой и переехал в Тольятти, где служит в представительстве компании «Аэрофлот», занимает там ответственный пост. Гена!

– Что? – вздохнул приятель.

– Тольятти, там делают машины, – зачастила я. – Тольятти – тальятелле, созвучные слова. Вот почему Касаткина говорила про вкусный завтрак, который подавали в самолете этой авиакомпании и про тальятелле в виде машинок. Она хочет, чтобы я связалась с ее бывшим мужем.

– Если это и так, то дамочка выбрала слишком мудреный путь, – снова заспорил Генка, – это ж кем надо быть, чтобы выстроить логическую цепочку.

– Мной, – воскликнула я, – как бедняжке следовало поступить? Заорать: «Помогите, спасите!»? Небось у мерзавцев, которые находились в ее квартире, оружие есть. Давай скорей телефон ее бывшего! Касаткина в опасности.

Приятель засопел.

– Записывай.

Я схватила трубку городского телефона и мигом соединилась с Фроловым.

– Алло, – произнес взволнованный голос.

– Алексей Николаевич? Вас беспокоят из отдела полковника Дегтярева, – затараторила я, – Дарья Васильева, заместитель Александра Михайловича.

Геннадий показал мне кулак, а я продолжала:

– Вам знакома Елена Касаткина?

– Да, это моя бывшая жена. А что случилось? – занервничал Фролов. – Мы давно в разводе, но остались хорошими друзьями.

Я кратко изложила события сегодняшнего утра.

– Витя – это Виктор Майоров, – закричал Алексей, – шофер Богданова, а второй мужик, скорее всего, – Василий Костюшкин, его личный помощник. Кто-то им стукнул про бумаги, которые Лена от меня получила.

Я включила громкую связь, чтобы Гена тоже мог слышать Фролова. И вскоре мы с приятелем оказались в курсе дела.

Жена Алексея работает врачом. Пару месяцев назад одна коллега спросила ее:

– Не хочешь ли подзаработать в одном клубе? Я там в свободное время подрабатываю, платят хорошо, в обиде не останешься. Единственное условие: никому не рассказывать про гостей, заведение частное, там всякие люди бывают.

У Евгении с Алексеем квартира взята в ипотеку, поэтому жена с радостью согласилась и попала в удивительное место. Дом, стоявший в глухой сельской местности, где поблизости никакого жилья, выглядел убого. Но рядом с ним находилась вертолетная площадка. И внутри здание оказалось по-царски роскошным, в нем есть бассейн, ресторан с поваром-итальянцем, продукты для готовки доставляют прямиком из Милана. В спа-зоне дежурят массажист, косметолог, в бане готовы веники и приветливо улыбается банщик. В общем, все для прекрасного релакса. Но потока отдыхающих в уютном местечке нет, потому что о райском уголке населению неизвестно. Несколько раз в месяц в деревеньку прибывают высокопоставленные лица из разных концов страны. Часто они прилетают с красивыми девушками, а если приезжают одни, то симпатичные блондинки их уже ждут в роскошно обставленных спальнях. Владеет заведением некий Андрей Павлович Богданов, он сам встречает гостей, проверяет, доволен ли вновь прибывший, и откланивается. И никто из гостей никогда не расплачивается за веселое времяпрепровождение, а гуляют в клубе так, что дым стоит коромыслом.

Евгении в злачном месте не понравилось сразу, она поняла, что клуб этот просто бордель, но выплаты по ипотеке большие, поэтому врач молча сидела в кабинете, радуясь тому, что ее услуги требуются нечасто. В основном жене Алексея приходилось опохмелять мужиков, чтобы они могли сесть в вертолет. Месяц назад в одном из прибывших повеселиться Женя узнала часто мелькающего на телеэкране политика, борца за нравственность, громко осуждающего гомосексуалистов, неверных жен и призывающего закрыть все телешоу, потому что они толкают народ на путь разврата. Сановный чиновник прибыл в сопровождении двух хорошеньких юношей с накрашенными глазами, а на месте его встретили веселые блондинки. Терпение Евгении лопнуло, но она не стала открыто возмущаться, нет, она сделала фото гостей, сняла копии с их заказов в ресторанах, счетов за разные услуги, собрала внушительное досье и, показав его мужу, сказала:

– Передай материал Лене, пусть его «Сплетник» опубликует.

Не надо удивляться этому предложению. Алексей и Елена сохранили хорошие отношения, Женя уважает Касаткину, как журналиста.

Узнав, какая бомба находится в руках бывшего супруга, главный редактор прилетела в Тольятти, забрала папки, но в Москву вернулась не сразу. Ей предстояло еще побывать в нескольких городах. Вчера около полуночи она связалась с Лешей и сказала:

– Все о’кей. Завтра я буду в Москве. Материал про веселый клуб готов. В четверг он появится в «Сплетнике». Не беспокойся, меня могут нашинковать полосками, но я никогда не сообщу, кто дал фото и материалы. Я не выдаю своих информаторов.

– Скорее помогите ей, – занервничал Алексей, заканчивая рассказ, – каким-то образом Богданов узнал, что у Лены на руках компромат. Он хочет отнять у нее документы. Пожалуйста, не бросайте ее один на один с головорезами.

* * *

Утром тридцать первого декабря «Сплетник» появился в ларьках. Его первую страницу украшал заголовок: «Тайные забавы борца с развратом». Статью украшали фотографии. На одной из них были запечатлены мужчины, которых я видела в квартире Касаткиной, их уводили в наручниках.

– С ума сойти! – ахнула Маша, которой я за завтраком рассказала всю историю. – Мусик, почему водитель и помощник Богданова продолжали оставаться в квартире Касаткиной после того, как ты привезла чемодан? Им следовало забрать папки и побыстрее смыться!

Я показала на мирно спящую у камина Афину.

– Это ее лап дело. Фина обожает утаскивать набитые чем-то пакеты. Вчера, когда я вышла из спальни, чтобы отнести в комнату Иры пакет с журналами, собака не растерялась, вытащила из чемодана пластиковую сумку с документами и закопала ее в своем лежаке. А я захлопнула чемодан, мне и в голову не пришло проверить его содержимое. И все мои предположения оказались правильными, Лена отдала бандитам свой ноутбук и те материалы, что были в сумке. А когда она открыла чемодан, чтобы вынуть остальное, там обнаружились чужие вещи, бандиты стали думать, что им делать, и тут, здрассти, в дверь звонит Даша.

Когда я ушла из квартиры Касаткиной, Виктор начал рыться в чемодане, но не нашел документов. Лена тоже была удивлена, но она живо смекнула: пока ее гости не получили папку, у нее есть шанс выбраться из истории целой и невредимой. Приспешники Богданова только связали журналистку, они не били ее, давили морально, пытались Лену подкупить. Касаткина знала: если до пяти утра заявленная ею статья не окажется в редакции, подчиненные всполошатся, начнут искать ее, приедут к ней домой, их не остановит сделанная по приказу Виктора запись про мигрень на автоответчике. Да, она успокоила тех, кто хотел связаться с ней, но ненадолго. Коллеги прекрасно знают: Лена крайне ответственный человек, если она не прислала материал, значит, что-то произошло. Касаткина надеялась, что ее спасут. А люди Богданова устали уламывать журналистку и от слов перешли к делу. Когда отправленный Геной ОМОН вышиб дверь квартиры, бедной Елене уже крепко досталось, она бы отдала мучителям папку, обменяла бы документы на свою жизнь, но понятия не имела, куда подевались бумаги.

А я, вернувшись домой, увидела, что Афина спит на каком-то пакете.

– Фине важно сторожить добычу, – засмеялась Маша, – она ее никогда не раздирает на части. Мусик, надеюсь, Касаткина поблагодарила тебя за ум и находчивость?

Я заулыбалась.

– Второго января меня ждут в редакции «Сплетника», хотят вручить подарок. Неудобно ехать к ним с пустыми руками, испеку для журналистов рождественские кексы, свои фирменные, с изюмом и орехами.

Манюня посмотрела на сидящего в соседнем кресле молчавшего во время нашего разговора Дегтярева.

– Зачем тебе возиться с тестом первого января? Вон стоит большое блюдо с кексами. Сейчас упакую их, и отнесешь в «Сплетник».

– Да, да, – оживился толстяк, – отличная идея, принесу из кладовки корзинку, постелем в нее салфетку, завяжем на ручке банты…

– Есть декор из пластиковых еловых веток, – затараторила Маша, – получится очень красиво.

– Я пекла эти кексы для вас, – напомнила я.

– Мы готовы отдать их журналистам! – воскликнул Александр Михайлович.

– Мусенька, мы не хотим, чтобы ты утруждалась в праздник, – защебетала Манюня.

– Незачем вам возиться, – подала голос Ирка.

Некоторое время я смотрела, как домашние с энтузиазмом укладывают маффины и украшают корзину, а потом воскликнула:

– Ладно! Вы правы. Пусть эти кексы уезжают в «Сплетник», испеку вам третьего января коврижку по особому рецепту.

– Только не это, – хором воскликнули Дегтярев и Маша, потом Александр Михайлович прибавил: – Пироги должен печь пирожник.

Манюня обняла меня.

– Мусик, ты лучше всех! Но твоя выпечка… э… такая своеобразная, необычная… понимаешь… пироги должен печь пирожник, у сапожника кексы не очень хорошо получаются, а уж у сомнительных детективов они просто убийственные.

Людмила Зарецкая
Подарок от Деда Мороза

Вероника открыла глаза и не сразу поняла, где она. Очертания комнаты были скрыты ночной тьмой, не разгоняемой даже ярко светившим на улице фонарем. Секунды две она вглядывалась в неясные очертания предметов вокруг. Блестел экраном телевизор, стоящий напротив на небольшой низкой тумбе. У боковой стены стоял стол, кажется, с вечера на нем был графин. У окна два мягких кресла с журнальным столиком между ними, а у входа стул, на котором стояла так и не разобранная после приезда сумка.

Лежать было мягко и почему-то немного скользко, протянув руку, Вероника нащупала кожаную обивку дивана. Прикосновение к холодной коже вернуло ее к реальности. Вероника находилась в Великом Устюге, в вотчине Деда Мороза, на первом этаже коттеджа № 4, в гостиной, любезно отведенной ей в безвозмездное пользование. На втором этаже в одной из спален разместились ее старшая сестра Наташка с мужем, а во второй их дети, Вероникины племянники, двенадцатилетний Ванька и шестилетняя Санька, егоза и непоседа. Судя по тишине наверху, они еще спали.

Племянников Вероника обожала, сестру и ее мужа Костю любила, однако ей бы и в голову не пришло отправиться с ними в затерянный в лесах Вологодчины Великий Устюг, чтобы встретить Новый год в вотчине Деда Мороза, если бы ее саму не бросил муж.

Если уж быть совершенно честной, то это она его выгнала. Женаты они были восемь лет и, как считали все окружающие, идеально подходили друг другу. До недавнего времени сама Вероника считала точно так же. Муж отдалился от нее как-то совсем незаметно. Его шаги к свободе были такими крошечными, что она не обращала на них внимания, пока вдруг в одночасье не увидела, что между ними пропасть.

Именно из-за страха перед пропастью она и заявила Павлу, что им больше не нужно жить вместе. Она не хотела, чтобы самый близкий человек столкнул ее с обрыва в спину. Она предпочла с размаха прыгнуть в бездну сама, по собственной воле.

– Я не могу постоянно оценивать, врешь ты мне или говоришь правду, – сказала она в конце трудного для обоих разговора.

– Я говорю правду, – устало и как-то обреченно сказал Павел. – С чего ты вообще взяла, что я тебе вру? Ты же все это придумала, Никушка.

Никушкой ее звал только он. Для всех остальных – и родных, и друзей – она была Верой, а он с первых же минут стал называть ее Никой, Никушкой. От этого слова завывания ветра в пропасти стали так сильны, что Вероника почувствовала, что у нее слабеют ноги.

– Я не хочу обсуждать даже саму вероятность твоей лжи, – твердо сказала она. – Поэтому завтра соберу вещи и съеду.

– Куда, позволь узнать? – вяло поинтересовался Павел.

– Квартиру сниму, – она независимо пожала плечами. – Мне доходы позволяют, сам знаешь.

– Не надо, – он поморщился, как будто у него заболели все зубы сразу. – Не могу понять, откуда в твоем сознании появилось убеждение, что я – законченная сволочь, но уж снимать квартиру тебе не придется. Оставайся, это и твой дом тоже. Я уйду.

Прошаркав какой-то незнакомой, появившейся в одночасье, старческой походкой к шкафу в спальне, Павел достал с верхней полки чемодан и начал аккуратно складывать в него свои рубашки и костюмы.

Двухкомнатная квартира, в которой они жили – большая, светлая, очень просторная, в элитном доме с консьержкой и цветами на лестничных пролетах, – действительно принадлежала им обоим. Его решение оставить жилплощадь жене было благородным, однако свидетельствовало о том, что ему было куда уходить. Не в съемную же квартиру он так быстро собрался поздно вечером!

Так что решение прыгнуть в пропасть было правильным. Вот только Вероника не учла, что совершила судьбоносный прыжок не в самое подходящее время – за десять дней до Нового года.

Это был ее самый любимый в году праздник, с детства богатый на сказочные сюрпризы и совершенно волшебные, необъяснимые подарки. Конечно, в Деда Мороза она не верила лет с пяти, с того самого момента, как застукала папу, подсовывающего подарки под елку. Но подарки не становились менее желанными от того, что их дарили сначала родители, а потом Павел.

Было только одно желание, неизменно загадываемое под бой курантов последние семь лет, которое так и не сбылось. Их брак с Павлом был бездетным. Вероника твердо знала, что именно это обстоятельство привело к появлению первой трещинки в отношениях, которая как-то незаметно превратилась в разверзшуюся пропасть.

Первые два года их брака, отмечая очередные женские дни в календарике, она считала, что беременность наступит в отведенный природой срок. Затем был год бесконечных хождений по врачам, мучительных процедур, нескончаемых анализов, которые нужно было сдавать то вместе, то порознь, то снова вместе. Потом было оглушающее известие о диагнозе, который не оставлял надежды стать матерью естественным путем, два искусственных оплодотворения, или, как их еще называли, ЭКО, которые она сделала по областной квоте, и еще два, на которые ездила в Питер уже за собственные деньги.

Результат был отрицательным, беременность не наступала, несмотря на все болезненные манипуляции. Года два назад Павел твердо сказал, что последняя попытка действительно последняя.

– Послушай меня, Никушка. – Его теплое дыхание чуть ерошило ее легкие, как пух воробышка, волосы. – Перестань себя мучить. Люди живут и без детей. Значит, нам так на роду писано. Прими это.

– Паша, но это же не семья – без детей, – прошептала она. Непрошенные слезы все бежали и бежали у нее из глаз, капали на его белоснежную рубашку, которая в районе груди, куда она прижималась лицом, была уже насквозь мокрой.

– Почему не семья? – удивился он.

– Паша, ты когда-нибудь пожалеешь о том, что потратил на меня столько времени. Ты захочешь нормальную семью. Жену, которая сможет родить тебе детей. Я не имею права лишать тебя этого.

– У меня уже есть жена, – сказал он. – Бог рассудил так, что ею стала ты, и я за это Всевышнему страшно благодарен. Никушка, может быть, ты мне не поверишь, но люди живут вместе не для того, чтобы все время пытаться сделать детей. Брось свои фанатичные попытки родить. Просто живи, как живется. Понимаешь?

Вероника не понимала, но решила попробовать. Именно в это время в рекламном агентстве, в котором она работала, директор решил сменить сферу деятельности и продавал бизнес. При помощи Павла и родителей она выкупила фирму, после чего с головой окунулась в ее развитие и процветание.

Павел за годы, прошедшие с момента их знакомства, сделал неплохую карьеру. Осваивая ступеньку за ступенькой, он продвигался вверх по служебной лестнице в региональном представительстве крупной российской нефтяной компании, где чуть больше года назад занял должность исполнительного директора. Вероника мужу помогала и страшно им гордилась, не сразу поняв, что он постепенно отдаляется от нее.

Павел и раньше мог допоздна задерживаться на работе. Вероника ничего не имела против, тем более, что и сама могла вернуться с проводимой презентации или организуемого ее компанией праздника чуть ли не в полночь. Ей понадобилось довольно много времени, чтобы обнаружить, что поздние возвращения стали обыденностью, что Павла практически никогда не бывает дома до девяти-половины десятого и что, возвращаясь то ли с работы, то ли откуда-то еще, он больше не сидит с ней на кухне, не рассказывает о том, как прошел день, не выслушивает ее, а сразу проходит в спальню, раздевается, тщательно убирает одежду в шкаф, принимает душ и ложится в постель, бросив ей лишь короткое «спокойной ночи».

Мириться с его видимым, даже нарочитым отчуждением она не захотела. Обдумав ситуацию всесторонне, Вероника пришла к выводу, что у Павла появилась новая женщина. Раз он не пытался хотя бы как-то объяснять свои постоянные отлучки, значит, все у него с этой женщиной было серьезно. И выход был только один – отойти в сторону, не унижаться, допуская, чтобы муж жил с ней из жалости, а отпустить его в другую жизнь, где не будет постылой ему Вероники, а будет новая жена, а главное – дети.

Тот факт, что Павел безропотно согласился с ее решением и в тот же вечер ушел, грохоча огромным чемоданом на колесиках, с которым они обычно ездили в отпуск, подтвердил безошибочность ее выводов. Нужно было как-то начинать жить без Павла. Но накануне Нового года сделать это оказалось невообразимо трудно.

Она никогда не оставалась в Новый год одна. О том, чтобы пойти к родителям, нечего было и думать. Мама восприняла ее расставание с мужем как личную трагедию, а утешать еще и маму у Вероники не было сил. Подруги, конечно, с распростертыми объятиями приняли бы ее в свои компании, да только одни сделали бы это с плохо скрываемой жалостью, а другие – с так же плохо скрываемым злорадством. Позволить себя жалеть или над собой насмехаться она не могла ни при каком раскладе.

Запереться в квартире, отключить все телефоны, открыть бутылку шампанского и реветь перед телевизором? Перспектива была так себе. Ниже среднего. Поневоле Вероника вспоминала, как ровно год назад они с Павлом отправились в новогоднее путешествие в Прагу. К тому моменту она уже начала замечать некоторые странности в их отношениях, но гнала от себя дурные мысли, надеясь, что обожаемая ими Прага все изменит.

Действительно, усыпанная огнями, перегороженная елочными базарами, в сеть которых невозможно было не попасться, Прага как будто вернула их в беззаботную, полную романтики и страсти юность. Проснувшись поутру, они неторопливо занимались любовью в номере маленького, но уютного и чистого отеля неподалеку от Пороховых ворот, сытно завтракали, выпивали по три чашки кофе с круассанами, на которых таяло масло, и шли бродить по узким мощеным улицам Старого города, в котором все дышало счастьем.

Безоблачность прошлогодних новогодних каникул была быстро смыта рабочими буднями. Пропавшая было натянутость в отношениях вернулась, и начавшийся так славно год заканчивался расставанием и перспективой скорого развода. Чтобы не сидеть одной, она без радости, но все-таки приняла предложение Наташки поехать в Великий Устюг.

– А что? – вопрошала сестра, энергично размахивая руками на кухне Вероникиной квартиры. – Костя выкупил целый коттедж, гостиная на первом этаже совершенно свободна. Днем будешь развлекаться с нами и детьми, ночью отдыхать от нашего бедлама. Встретим Новый год в новом месте, что в этом плохого?

Плохого не было ничего. Поэтому 30 декабря Вероника, заехав поздравить коллектив, поставила в багажник «Лендкрузера» своего зятя небольшой чемодан, загрузилась на заднее сиденье рядом с племянниками и отправилась в вотчину Деда Мороза, сердясь на бессмысленность поездки и на саму себя, не ожидающую от новогодней ночи ничего волшебного. До Великого Устюга добрались только к вечеру, наскоро перекусили и заселились в свой коттедж, оставив знакомство с территорией назавтра.

Окончательно осознав, где она находится, Вероника встала с дивана. Холодный пол обжег ноги, она быстро нашарила тапочки, обувшись, подошла к окну и ахнула. За окном была новогодняя сказка. Именно такая, какую представляют тысячи мальчишек и девчонок, выросших в России. Одинокий фонарь освещал пушистые ели с присыпанными снегом лапами, пытающимися обнять деревянные корпуса коттеджей.

В свете фонаря падающий снег напоминал о волшебных шарах с установленными внутри маленькими домиками, которые Вероника обожала разглядывать, когда была маленькой. Картинка в окне была не всамделишная, а будто подсмотренная в таком вот волшебном шаре, закатившемся из оставшегося далеко позади детства. Охотно верилось, что в любой момент из-под елки может выскочить тройка оленей, запряженная в сани, и покажется тот самый главный волшебник, встречи с которым весь год ждут дети, умеющие хорошо себя вести.

Вероника вспомнила, что в этом году вела себя не очень хорошо, и вздохнула. Дернув за ручку на раме, она открыла окно и зачерпнула пригоршню чистого, ослепительно белого снега. Была у нее смешная привычка, над которой немало потешалась родня. Вероника ела снег. Ей нравилось погружать в него губы, которые тут же немели от холода, становились чужими и непослушными, а потом слизывать снежные крупинки, острые, колкие, но тут же теряющие свою ершистость, тая на языке.

На секунду ей показалось, что из предутреннего, уже начинающего светлеть по краям сумрака на нее кто-то смотрит. Ощущение было таким реальным, что она даже головой тряхнула, отгоняя чужой взгляд, после чего поднесла к лицу пригоршню снега и лизнула его.

– Здравствуйте. А вы что, не знаете, что снег нельзя есть, от этого можно заболеть? – вдруг услышала она и снова высунулась в окно. Под ним оказался мальчишка лет шести, а может, восьми, в темноте разобрать возраст было достаточно трудно – в красном пуховичке, вязаной шапочке с помпоном и валенках с заправленными в них спортивными штанами.

– Привет, – Вероника стряхнула снег с руки. – Говорили, конечно, только я все равно его ем. Вкусный.

– Я тоже, – заговорщически кивнул мальчишка. – Меня воспитательница все время ругает, но я от снега никогда не болею. Он для меня не вредный, а совсем наоборот, полезный. У меня никогда-никогда горло не болит. А у тебя?

– Да и у меня тоже, – согласилась Вероника. – А ты что тут делаешь, в такую рань?

– Мы на завтрак ходили, – сообщил мальчик. – Для всех завтрак в семь утра начинается, а нас на полчаса раньше кормят, чтобы мы остальным гостям не мешали. Мы же шумные и непослушные.

– Вы – это кто?

– Мы – это дети. Мы из детского дома приехали. Нас пятеро, и воспитательница с нами. Мы во-он там живем. – Мальчик показал рукой чуть в сторону, где, как уже знала Вероника, изучившая вчера карту-схему вотчины, стоял коттедж номер семь. – У нас два номера. В каждом две кровати и диван. Я на диване сплю, – зачем-то добавил он.

– Я тоже на диване, – сказала Вероника, почувствовавшая, что начинает замерзать, стоя в одной пижаме перед распахнутым окном. – Тебя как зовут?

– Платон.

– Вот что, Платон, если хочешь, то можешь зайти ко мне в гости, только не шуми, наверху все мои еще спят.

– Не буду шуметь, – мальчик подпрыгнул на месте от радости и деловито заспешил в сторону входной двери. Захлопнув окно, Вероника снова вгляделась сквозь стекло в рассеивающуюся ночную темноту, из которой на нее по-прежнему кто-то смотрел. Решительно задернув штору, она вышла в маленький коридор и открыла входную дверь.

– А тебя как зовут? – мальчик говорил шепотом, помня ее предупреждение, и Вероника удивилась такой покладистости. Не было на свете силы, которая могла бы заставить Ваньку и Саньку принизить уровень производимого ими шума.

– Меня зовут Вероника, – представилась она. – Если тебе удобно, можешь звать меня Верой.

– А Никой можно? – деловито поинтересовался Платон, и она закашлялась от неожиданности.

– Можно. Некоторые меня так зовут, – согласилась она. – Проходи в комнату. Это моя.

– А наверху у тебя кто? – заинтересованно спросил мальчишка, входя в комнату и аккуратно присаживаясь на кресло у окна. – Муж и дети?

– Дети, – согласилась Вероника. – Только не мои. Там мои племянники, я тебя потом с ними познакомлю. И их папа и мама.

– А они разрешат своим детям с детдомовским дружить? – от этого вопроса на Веронику пахнуло такой безысходностью, что она зажмурилась и покачала головой.

– Конечно, – уверенно сказала она. – Они хорошие, ты увидишь.

– Я вообще-то недавно детдомовский, – сообщил Платон. – С лета. У меня мама от рака умерла. Мы с ней в Череповце вдвоем жили. А потом она заболела. Все лежала, лежала, целыми днями. Я ей чайник кипятил, а себе картошку варил. И в магазин ходил. А стирала нам соседка, тетя Валя. А потом мама умерла, вот меня в детдом и отдали.

– Сколько же тебе лет? – Вероника сглотнула невесть откуда взявшийся в горле ком. – Что ты и картошку варить умеешь, и в магазин ходить?

– Мне семь исполнилось. 14 ноября. Я уже в школу хожу. В первый класс, – добавил он. И вдруг без всякого перехода спросил: – А ты завтракать скоро пойдешь? Уже десять минут восьмого, кафе открыли.

– Сейчас оденусь, умоюсь и пойду, – засмеялась Вероника. – Пойдешь со мной?

– Да я уже позавтракал, – Платон независимо посмотрел в потолок. – Нам кашу давали. А вы можете выбрать: кашу, яичницу с сосиской или оладьи с джемом. Я в меню прочитал.

– Так можно ведь и второй раз позавтракать, – лукаво посмотрела на него Вероника, – ты что хочешь: яичницу или оладьи?

– Если бы у меня была возможность, то я бы выбрал оладьи.

– Вот и отлично! Давай тогда так договоримся: я сейчас приму душ и оденусь, а ты сбегаешь предупредить воспитательницу. Встречаемся у кафе через пятнадцать минут, хорошо? Или тебя не отпустят?

– Отпустят, – уверенно сказал Платон. – Я это… Убедительный…

Засмеявшись, Вероника выпустила его из домика, быстро собралась и через пятнадцать минут уже подходила к коттеджу, на первом этаже которого располагалось кафе «У Деда Мороза». Приплясывая на хрустком снегу то ли от холода, то ли от нетерпения, ее уже ждал Платон.

Оладьи оказались пышными и вкусными, брусничный джем сладким, а кофе горячим. Заказав пыхтящему от усердия Платону вторую порцию, Вероника откинулась на стуле и впервые за последнюю неделю вдруг почувствовала себя если и не хорошо, то вполне сносно.

Стукнула о стену входная дверь, и на пороге появилась крупная женщина, одетая в пушистую шубу из чернобурки и ярко-красные угги. Как заметила Вероника, угги были настоящие, австралийской фирмы «UGG».

– Закажи мне кофе, хомяк, – скомандовала она сопровождающему ее мужчине, которого можно было заметить не сразу, настолько дама занимала собой не только дверной проем, но и все окружающее пространство.

– Сейчас, котенька.

– И не вздумай брать блины или оладьи. Себе – яичницу, мне – кашу. И скажи, чтобы в кофе не клали сахар.

– Конечно, котенька.

Дама прошагала к соседнему с Вероникой столику, водрузила на отодвинутый стул большую сумку в знаменитый на весь мир коричневый квадратик. Логотип на застежке подтверждал – да-да, «Луи Виттон». Копна иссиня-черных, вьющихся мелким кольцом волос была забрана в высокую прическу с начесом надо лбом. Сооружение было так щедро залито лаком, что волосы стояли, как крепко сметанный стог на летнем лугу. В ушах у дамы блестели серьги с бриллиантами. На пальце, когда она отодвинула соседний стул, чтобы на него не сел, а скорее упал ее бледный и впрямь похожий на хомяка сопровождающий, хищно блеснул огромный алмаз. Дама выглядела дорого, обстоятельно и настолько неуместно в деревянном кафе, где витал запах утренних оладий, что Вероника, не выдержав, рассмеялась.