Текст книги "Дама со злой собачкой"

Автор книги: Дарья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Это еще ни о чем не говорит! – возразила Мариша. – Хорошие гены не всегда в состоянии побороть окружение и воспитание. А кто воспитывал этого Бубликова? Наверняка улица и малограмотная мать. Что из него еще могло вырасти?

– Многие знаменитые и преуспевающие люди выбились из нищеты.

– Да что мы спорим! – воскликнула Мариша. – Сейчас поговорим с ним и все сами поймем. Но вообще-то мне этот Бубликов кажется весьма подозрительной личностью. Странно, что милиция им не заинтересовалась.

– Наверное, они на него просто еще не вышли! – сказала Инна. – Он же появился в больнице уже после того, как менты побывали в ней.

– Слушай, а как он вообще узнал, что Марк Семенович в больнице? – произнесла Мариша.

– Действительно, – задумчиво пробормотала Инна. – Ведь явился же, чтобы свои права на наследство заявить. В самом деле странно. Уж не он ли своего папочку того?..

– Вот и я о том же, – кивнула Мариша.

По тому адресу, который подруги получили от Бориса Артуровича, они оказались в той части Лиговки, где она окончательно превращалась в традиционную рабочую окраину. Дома тут были по большей части четырехэтажные, кособокие, почти без всякой лепнины на фасадах и с узкими маленькими окошками. Должно быть, в них располагались жуткие коммуналки без ванных комнат и без надежды на расселение, по крайней мере в обозримом будущем. Да и кому захочется превращать такие трущобы в элитное жилье? Легче было бы снести все эти отжившие свой век домишки с прогнившими полами, ржавыми трубами и дырявыми крышами, чем приводить их в порядок. Никакой ценности, кроме весьма сомнительной исторической, они явно не имели.

Как и подозревали подруги, Бубликов жил в запущенной коммунальной квартире. Лифта в доме тоже не было. Поднялись подруги по обветшавшей лестнице, надышавшись вдоволь разнообразными ароматами. Звонков тут не было, должно быть, бомжеватые жильцы давно обменяли их на пузырек спиртовой настойки. Дверь нужной квартиры им открыл какой-то парняга в детской шапочке с завязками и слюнями, обильно текущими у него по подбородку. Штаны его были покрыты такими подозрительными по цвету и запаху пятнами, что подруги невольно шарахнулись от олигофрена.

– А-е-я! – задумчиво произнес бедняга, вперив в подруг мутные глазки и ощетинив гнилые зубы в подобии улыбки.

– Мальчик, позови маму! – ласково попросила его Мариша.

К удивлению подруг, больной их послушался. Он повернулся и, мыча что-то радостное, заковылял по коридору в сторону кухни, откуда доносились звуки коммунальной склоки. Подруги двинулись за ним следом. Вскоре они очутились в небольшом помещении, где три шумные тетки наседали на их знакомого Бубликова.

– Ты, Пашка, среди бела дня снова глаза водярой залил так и иди к себе в комнату! Отсыпайся там! А тут нам мешать нечего! И без тебя голова пухнет! – кричала толстая тетка, от которой немилосердно воняло потом и давно не мытой головой.

– Уселся тут, жалобит он нас! – кричала другая тетка. – Да кто тебе поверит, какой там у тебя отец помер? У тебя сроду отца не было. Будто бы мы не знаем, как вы жили! Мать тебя по большей части одна тянула. От ее хахалей вам с ней проку не было!

– Вот и вытянула себе на горе! – подключилась к скандалу третья тетка. – Думала, кормилец из тебя получится. А ты с ней как?

– А чего я? – бормотал Бубликов. – Она ни в чем не нуждается. Живет со своим новым хахалем. Между прочим, на моей жилплощади! А мне, горемыке, у чужих людей угол снимать приходится.

– Тоже мне горемыка! Ты сколько за комнату Митричу не платишь? Год, два? Сколько ты у него вообще живешь?

– Да как Ивановна померла да Митрич овдовел, так и живет! – подсказала другая тетка. – И ни копейки за это время старику не заплатил!

– Пусть доволен будет, что я ему рожу его похабную не бью, когда он у меня десятку на пиво клянчить заявляется! – заорал Бубликов и в подтверждение правдивости своих слов треснул кулаком по плите.

Этого ему делать не стоило. Не его сегодня был день. Плита была горячей, так как на ней на самом сильном огне кипело на двух конфорках чье-то белье с солидной порцией хлорки, борщ и еще что-то жутко вонючее. Вроде бы рагу из голов минтая. Бубликов здорово обжегся и завыл, тряся рукой.

– Ма-ма! – промычал олигофрен, но в пылу ссоры на него никто не обратил внимания, как и на подруг, замерших в дверях.

– Ах ты, гад какой! – заорала толстая тетка, замахнувшись на Бубликова мокрой тряпкой. – Вон чего выдумал! Старого человека обижает. Да в мое время таких тунеядцев за сто первый километр выселяли.

– Туда ему и дорога! – согласилась с ней другая тетка.

– Да вы чего, бабы! Говорят вам, отец у меня помирает! Денег дайте, за помин души выпить нужно!

– Так помирает или помер? – хмыкнув, спросила у него третья тетка. – Ты уж определись! Если жив, так за выздоровление пить надо. Иначе не по-человечески получается.

– Вы дайте, а я уж сам разберусь, – оживился Бубликов. – Да и потом, он-то со мной по-человечески поступил? Тетя Маня, вы же знаете, как мы с маманей всю жизнь маялись. Черный хлеб с пустыми щами, бывало, неделями хавали. Игрушек мне маманя никаких не покупала, одежку – и то вы со своего Стасика давали.

– Так зашибала сильно твоя мать, – немного смягчившись, ответила тетка. – Отсюда и нищета ваша. А так зарабатывала она на заводе вполне прилично. Побольше меня у нее иной месяц выходило. Чего ты на отца своего пеняешь?

– А чего он в золоте ходил, по курортам мотался, денег на шлюх не жалел, а я, его родной сын, в чужих обносках ходил и горе полной ложкой хлебал. Только его и было у меня досыта!

– Ой, не жалоби ты нас! – возмутилась другая соседка. – Не жалко тебя. Лучше объясни толком, откуда у тебя отец-то взялся вдруг? Сколько лет о нем не слышно было, а тут вдруг объявился.

– А вот и не сам он объявился, а мне его объявили! – загадочно ответил Павел. – Люди добрые подсказали, где эту паскуду искать. Только он, как меня увидел, рожу в сторону скривил.

– Уж я представляю! – фыркнула себе под нос третья тетка. – Такой подарочек вдруг на старости лет свалится, не обрадуешься!

– Но я от своего не отступлюсь! – твердо заявил Бубликов, не слушая соседок. – Даст бог, папашка концы в больничке отдаст, так все его добро мне отойдет. Других прямых наследников у него нет. А квартира у него огромная. В новом доме. И денег полно. И золота целый сейф.

– Да откуда же такое богатство? – полюбопытствовала тетка Маня.

– Он у меня ювелир! – гордо произнес Бубликов. – Поняли?

– Ювелир? – задумалась тетка Маня и переглянулась с другими соседками. – А ты, Пашка, ничего не путаешь?

– Ничего я не путаю! – обиделся Павел. – Ювелир и есть. Марк Семенович.

– Маркуша! – странным голосом пробормотала тетка Маня и плюхнулась своим объемистым задом на стоящий поблизости стул.

После этого в кухне возникло какое-то странное молчание. Три соседки переглядывались друг с другом. Причем на их лицах читалось изумление пополам с недоверием. И вот в наступившей тишине слабоумный парень снова замычал. К нему обернулись все.

– О! – воскликнул Бубликов, увидев стоящих в дверях подруг. – Невестушка папашина появилась! Чего нужно-то? Что, знакомиться пришла? Только без пузырька ты ко мне не подходи. Горе у меня.

– Слышали уже, как ты тут по отцу убивался! – хмыкнула Инна. – Пошли поговорим, водка у нас есть.

И она показала литровую бутылку «Охты». Глаза у Бубликова загорелись, он мигом подобрел и резво взял старт.

– Сюда! За мной! – вел он подруг по темному захламленному коридору.

Наконец он распахнул перед ними дверь и провозгласил:

– Прошу в мои пенаты.

Подруги шагнули через порог и онемели.

Глава седьмая

Конечно, им и раньше доводилось бывать в трущобах, где жили вконец опустившиеся люди. Но такого свинарника им все же видеть еще не доводилось. Создавалось впечатление, что живет тут, судя по запаху, большая и дружная семья хрюшек. Подруги не поленились и даже заглянули под стол, ожидая увидеть там парочку поросят. Но увидели только пустые бутылки. И волей или неволей приходилось признать очевидный факт: всю эту грязь развел один-единственный человек – мужчина.

В комнате витала сложная гамма из доносившихся из общей кухни запахов, амбре от многочисленных заскорузлых носков, разбросанных повсюду и даже висящих на люстре, от ведра с перебродившей квашеной капустой и различных полусгнивших объедков, валявшихся по всем поверхностям, к которым добавлялся табачный дух от окурков, сунутых в половинки пивных жестянок, выполнявших роль пепельниц.

– Ты тут что, никогда не убираешь? – поразилась Мариша, с трудом удержавшись, чтобы не рухнуть в обморок от смрада, ударившего в нос.

– Так бабы у меня нет! – бесхитростно пояснил ей Павел. – Кому убирать-то?

– А у самого руки отсохнут немножко грязь вывезти? – буркнула Инна.

– Мне она не мешает, а кому надо, тот пусть полы и моет. Вот тебе надо, ты и помой!

И решив, что необычайно остроумно сострил, Пашка радостно заржал, показав немногочисленные и уже гнилые зубы. А ведь он совсем еще молодой, с удивлением поняли подруги, рассматривая парня. Никак не старше двадцати семи – двадцати восьми лет. Но выглядел он развалиной. При каждом шаге громко кашлял, брызгая вокруг слюной. Подруги побыстрей сунули ему в руки бутылку с водкой, понимая, что если этот ходячий источник инфекции немедленно не проспиртовать, то они рискуют заразиться от него самыми жуткими болезнями.

Получив бутылку, Пашка ничуть не подобрел. Он налил себе целый стакан и, не предложив подругам присоединяться, хлопнул его одним махом. После этой процедуры лицо у него покраснело и несколько разгладилось. А плечи развернулись. Словом, Пашка почувствовал себя орлом. К тому же он смекнул, что выпитое у него уже не отнимут. Быстренько выпил еще стакан, окосел и вести стал себя соответственно.

– И чего приперлись? – набычившись, уставился он на гостей. – Думаете, я совсем мозги пропил, что за бутылку вам отказ от наследства подпишу? Вот же вам!

И Пашка довольно умело скрутил толстую фигу, которую и продемонстрировал подругам.

– Да про какой ты отказ вообще толкуешь? – фыркнула в ответ Инна. – Отец тебя признать отказался. И то верно, какой же приличный человек согласится признаться, что от него могло такое чудовище уродиться. А раз не признал, так и взятки гладки. Не наследник ты! Любой суд тебе это скажет!

Некоторое время Пашка молчал, видимо, сознавая Иннину правоту.

– А чего вы в таком случае приперлись, если я весь такой из себя никакой? – хитро прищурившись, догадался спросить он.

– Мы хотим, чтобы по справедливости все было, – осторожно сказала Инна. – Если имеешь право, то в случае смерти отца должен свою часть денег получить. Хотя бы отец тебя официально и не признал.

– Вот это правильно! – оживился Пашка. – Вот это дело говоришь!

– Только ты нас правильно пойми, никто в семье о твоем существовании не слышал, – продолжила Мариша. – У тебя какие-нибудь доказательства твоего родства есть?

– Чего? – не понял Бубликов. – Какие еще доказательства? Маманя моя с этим козлом – моим папашей – не расписаны были. Но жили вместе. Маманя подтвердит. Да и генетическую экспертизу провести можно. Я читал про это.

Подруги с удивлением воззрились на это грязное и вонючее существо, которое язык не поворачивался назвать человеком. Надо же, он, оказывается, умеет читать. Глядишь, у него и еще какие-нибудь таланты сыщутся. Но Бубликов не дал им хорошо о себе подумать. Рожа его внезапно налилась кровью, и он заревел.

– И о какой это части наследства вы мне тут толкуете? Обмануть меня, паскуды, решили? Мое все будет! Я – сын, а значит, я и есть единственный наследник. Небось папаша и сам это понимает. Вот вчера в больницу угодил, так кому он позвонил? Мне и позвонил. А не кому-то там другому.

– Тебе позвонил Марк Семенович и сказал, что он в больнице? – изумилась Мариша.

Ее вопрос Пашку смутил. Вместо внятного ответа он начал что-то бормотать. Но из его бессвязных замечаний подруги поняли, что он не знает, кто ему звонил. Потому что к телефону подходил его дружок. А сам Пашка в это время уже валялся в стельку пьяный. Но признаваться в этом ему не хотелось, и он снова пошел в атаку.

– А вам, бабам, денег вообще лучше не давать! – заорал он. – Все на косметику профукаете. Я с отцом еще поговорю. Он как мужик должен меня понять. А вы, потаскухи, ни с чем останетесь! И вообще, надоели. Вон пошли!

Мариша поднялась во весь рост и уже открыла рот, но Инна поспешно схватила ее за руку, в которой Мариша уже сжимала стул.

– Не надо! Пошли отсюда! Все равно с ним, когда он в таком состоянии, говорить бесполезно! – зашептала она. – Лучше с его мамашей поговорим!

И под хамские пожелания озверевшего Бубликова подруги выскочили из его комнаты. К счастью, преследовать их он не стал, видимо, не решившись оставить без присмотра бутылку с драгоценной водкой, которой еще оставалось порядочно. Проделав обратный путь по коридору, подруги снова очутились в кухне. Как ни странно, там царило спокойствие. Белье и борщ выкипали, заливая плиту шипящими потоками мутной разноцветной жидкости, но это совершенно не волновало хозяек. Тетки, сгрудившись в кучку, что-то взволнованно обсуждали, стоя у окна. Увидев подруг, они смущенно переглянулись, словно прогулявшие школьницы, застуканные директором курящими в туалете.

– Здравствуйте! Скажите, а можно с Пашиной матерью поговорить? – спросила Мариша. – Как ее найти?

– Найти ее несложно, только она в полном отрубе валяется, – вздохнула вторая тетка. – Пьет – еще почище сыночка. Он от нее этим делом и заразился.

– Пашка хоть иногда работает, а пьет запоями. А Нинка пьет постоянно. Ни на день не просыхает.

– Да откуда же у нее на выпивку деньги берутся? – удивилась Мариша.

– Когда как, – уклончиво ответила тетка. – Комнату вот продала. Сейчас, должно быть, ее пропивает.

– А где она живет, если жилье свое продала?

– Так она хитро все оформила, – ответила тетка. – Пашкину комнату, пока он на нарах парился, одному грузину с рынка толкнула. Только умно так поступила. Будто бы комната и его, но только Пашка и она сама там имеют право жить до конца своей жизни.

– Выходит, она с сыном в одной комнате живет?

– Пашка у Митрича угол снял! – объяснила ей тетка Маня. – А их с Ниной комната от нас через площадку. Там Нинка с этим самым грузином теперь живут. Вдвоем. Пашке там места нет. Он к нам перебрался.

– Вот уж свалилось на нас! – воскликнула вторая тетка. – Буянит, скандалит. Вчера вот весь вечер бузил, пока спать не завалился.

– Вчера? – оживилась Мариша. – И из дома не выходил?

– Может, и выходил, только ненадолго, – вздохнула женщина. – Хоть бы уж совсем убрался, гад проклятый! Всю ночь с дружками своими колобродил.

– Так что же его Митрич не выгонит, коли он за комнату ему не платит? – спросила Мариша. – И еще дебоширит?

– Ну, наверное, грузин тот Митричу время от времени что-то за Пашку отстегивает, – призналась третья тетка.

– А мать Павла живет через площадку? – уточнила еще раз Мариша.

Тетки кивнули. Но подруги не торопились уходить. Они нутром чуяли, что эти тетки хотят что-то им сказать еще. Первой решилась тетка Маня:

– Девочки, – деланно небрежным тоном произнесла она, – а верно, что у Павла отец-ювелир объявился?

– Во всяком случае Павел утверждает, что это так, – кивнула Инна. – Вряд ли он бы сам такое сумел придумать.

– Во Нинка дает! – всплеснула руками самая юркая и подвижная женщина. – Всю жизнь потаскухой была. Под всякую рвань ложилась. А сына умудрилась родить от приличного человека!

– Да какой он приличный! – фыркнула тетка Маня. – Помню я его. Голь перекатная, даром, что ювелиром назывался.

– Нищий ювелир? – не поверила ей Мариша, и тут ее осенило: – Так вы что, знали Марка Семеновича – отца Павла?

– Он тут жил? – тоже удивилась Инна, с ужасом оглядываясь по сторонам.

Представить рафинированного и преуспевающего Марка Семеновича в этом гадюшнике было совершенно невозможно.

– Уж как его по батюшке звали, я не помню, – ответила тетка Маня. – Да, наверное, и не знала никогда. А только был у Нинки ювелир. Звали его Марком. Чернявый такой. Долго она с ним хороводилась. Почти полгода. Это для Нинки рекорд. Обычно она кавалеров как перчатки меняет. По молодости никто у нее дольше месяца не задерживался. А этот целых полгода продержался. Всюду с ней таскался. Она его так и представляла – Ювелир.

– А потом? – спросила Мариша. – Потом он куда делся?

– Да кто ж его знает? Пропал куда-то. Нинка говорила, что посадили его. А за что да почему – это мы у нее не спрашивали.

– Ну да, – подхватила вторая соседка. – А еще через полгода у Нинки Павел родился.

– Только она к этому времени уже с Андреем жила, он мальчика сыном признал. Он и воспитывал.

– Ага, почти целых три месяца! – криво усмехнулась другая соседка. – Потом эстафету еще кто-то принял. А потом еще и еще. Андрей, должно быть, в конце концов от отцовства отказался. К чему оно ему, если ребенок не его! Да и в браке с Нинкой они никогда не состояли.

– Не любила Нинка это дело, – кивнула третья женщина. – Сколько мужиков у нее сменилось, а ни с одним до загса не дошла.

– А как выглядел этот Ювелир, вы описать можете? – спросила Инна.

– Как? – соседки растерялись.

– Симпатично выглядел, – наконец произнесла тетка Маня. – Волос черный. Но мягкий и вьется. Глаза темные. Сам из себя тощий, но не мелкий. Да вы чего, девки, это же когда было-то! Почти тридцать лет назад! Человек за эти годы знаете как измениться мог!

– А этот Ювелир тут у Нинки потом больше не показывался? – спросила Инна.

– Ни разу его не видели, – покачали головами соседки, давая понять, что больше они никакими сведениями не располагают.

Подруги уже почти добрались до выхода, когда их догнала тетка Маня.

– Я вам вот что скажу, – прошептала она подругам. – Вы если к Нинке пойдете, то обязательно ей не водки, а вина сладкого возьмите. То есть водки тоже возьмите, но для знакомства лучше будет вино и пирожные. Нинка страсть как из себя благородную корчить любит. Увидит, что вы к ней с водкой пожаловали, скандал устроить может. Дескать, чего это вы к ней как к алкоголичке. Хотя, если разобраться, кто она такая? Алкоголичка и есть!

Мать Павла Нину подруги застали в тяжелый для женщины момент. Пьяный хмель у нее из головы немного выветрился, выпитое с утра вино бывалый организм уже переработал и теперь требовал новой порции. Но до вечера нечего было и думать получить от Гоги вожделенную бутылочку. Он крайне негативно относился к тем, кто пьет днем. И Нинка, как ни отважна была, лишний раз не рисковала дразнить своего сожителя.

Как ни крути, а комната-то теперь его. Ну, а договор пожизненного содержания... Так это же просто бумажка. Ее и переписать, чего доброго, можно. От этих мыслей Нинка помрачнела и злобно сплюнула.

Конечно, можно было бы пришить где-нибудь в подворотне черноглазого Гоги. Нинка часто об этом задумывалась. Да и Павел предлагал этот вариант. Что и говорить, Гоги в последнее время стал надоедать Нинке. Должно быть, сказывался ее возраст. Все-таки не девочка, хоть для своих сорока с изрядным хвостиком выглядит как конфетка. Особенно если накраситься поярче, а свет в комнате поубавить. Но все же хотелось иногда вечером просто поваляться одной перед телевизором, а не слушать чужую речь Гоги и его гостей, которых Нинка к тому же не понимала. Но убить Гоги было страшновато. За ним стояла не только его многочисленная родня, но и дружки. Того и гляди сама на нож напорешься. А то увезут в глухой лес да и прикончат там. Дикие люди! Нет, связываться с таким делом Нинке не хотелось. И как раз, когда Нинка обдумывала, откуда бы ей достать деньги вообще, а конкретнее – на бутылку мадеры, в дверь ее комнаты постучали.

– Входите, открыто! – крикнула Нина и с удивлением увидела двух девушек, которые осторожно проскользнули в ее комнату.

В руках Мариша с Инной держали бутылку кагора и какое-то десертное китайское вино. Обе бутылки мигом расположили Нину в пользу нежданных гостий.

– Вы ко мне? – постаравшись принять величественную и в то же время изящную позу, спросила она.

Подруги переглянулись. Нинка им показалась слегка не в себе. Да и как прикажете относиться к особе, которая сидит на продавленном диване в дешевом китайском халате с драконами и корчит из себя герцогиню. Что и говорить, вино Нина приняла с истинно аристократической небрежностью. У нее даже хватило ума и душевных сил, чтобы не выразить слишком явно своей радости. Впрочем, дальше этого дело не пошло. Руки у Нинки, когда она извлекала пробку, заметно дрожали. Вино и в самом деле оказалось приятным, подруги с удовольствием выпили с Ниной по бокалу. И беседа дальше потекла гладко.

Несмотря на уверение соседок, что Пашкина мать совсем спилась, в комнате у Нины было очень чисто. На окнах висели чудовищно аляповатые, но новые занавески с обилием золота и вышивки. На полу лежал яркий восточного рисунка и расцветки ковер. Покрывала на диване и креслах были тоже новыми. Конечно, между собой все это никак не сочеталось, потому что занавески были зеленовато-синими, ковер – преимущественно вишневым, а накидки на креслах – сиреневыми с серебристым узором. Все вещи были явно недавно приобретены, но по отдельности даже радовали глаз.

– А мы с вами и не познакомились, – спохватилась Нинка, когда тема установившейся ясной погоды и неожиданный визит президента Америки в Чехию окончательно себя исчерпали. – Вас ко мне привело какое-то дело?

Подруги переглянулись и изложили ей цель визита.

– Так вы от Марка Семеновича! – протянула Нина. – Что же, я понимаю. Должно быть, мой Павел что-нибудь начудил?

– Да как сказать, – пробормотала Мариша. – Вообще-то...

– Что вы от него хотите? Мальчик рос без отца! – быстро оправдала любые выходки сына Нинка. – Сама я не могла уделять его воспитанию достаточно много времени. Нужно было зарабатывать деньги. И потом... Я была так молода. У меня было много поклонников. И я иногда просто физически не могла заняться сыном. Вы понимаете, о чем я?

Подруг даже перекосило от такой откровенности. Но они постарались не подать вида. И лишь отпили еще по глотку вина.

– И, конечно, будет справедливо, если отец Павлуши захочет сделать хоть что-нибудь для него.

– Что-нибудь – это что? – вежливо осведомилась Мариша.

– Он достаточно обеспеченный человек и может отписать Павлу в наследство часть своей собственности. Или просто подарить.

– Просто подарить? – эхом откликнулась Инна. – А он вообще знает, что у него... что вы от него...

– Разумеется! – кивнула Нина. – Я сообщила ему о том, что я в положении, сразу же... Ну, не сразу же, но сообщила. Торопиться нужды не было, все равно Марк в это время был арестован. И кажется, даже уже сидел где-то в колонии. Да, точно в колонии под Архангельском.

– Под Архангельском? – переспросила Мариша. – Вы уверены?

– Мне так кажется, – кивнула Нина. – Но когда он освободился, я приглашала его зайти ко мне, взглянуть на нашего мальчика.

– А как он отреагировал?

– Боже мой! Ну как мог отреагировать молодой парень? Разумеется, начал протестовать, что Павел не от него. В общем, постарался ускользнуть от ответственности. Я даже не стала Марка и терзать. Сама вырастила сына. Но теперь... Павел просто вылитый отец в молодости! – внезапно воскликнула она. – Можете мне поверить.

Подруги как раз и не поверили. У них в голове не укладывалось, чтобы Марк Семенович в дни своей юности выглядел бы, как Павел сейчас.

– Скажите, а за что Марк Семенович сидел? – спросила Мариша.

– Понятия не имею, – покачала головой Нина. – Никогда не интересовалась.

– Но как же так?

– А так! Он своим собственным сыном не интересовался, а чего ради я стану лезть к нему с расспросами? А вот вы, если так интересуетесь, почему сами его не спросите? – неожиданно трезво поинтересовалась Нина. – Вы ведь с ним знакомы.

– О, вы еще ничего не знаете? – удивилась Мариша. – Павел вам не сказал?

– Что не сказал? – насторожилась Нина.

– Марк Семенович тяжело ранен. В него стреляли вчера вечером.

– Ой нет! – воскликнула Нина. – Только не это! Скажите, он жив?

На ее лице отразилось такое неподдельное волнение, что подруги даже растрогались. Вот ведь как бывает! Оказывается, эта спившаяся женщина пронесла в своем сердце через всю свою жизнь привязанность к мужчине, бросившему ее с малым ребенком.

– Он жив? – допытывалась Нина. – Не томите меня! Говорите, жив?

– Да, – кивнула Мариша.

– Слава богу! – воскликнула Нина, и краски стали возвращаться к ее побелевшему лицу.

– Не волнуйтесь так, – растроганно произнесла Мариша.

– Легко вам говорить – не волнуйтесь! – посетовала Нина, наливая себе вина. – У вас небось все бумаги уже выправлены. А Павла Марк еще по закону не признал. Господи, если есть в этом мире справедливость, пусть он помрет не раньше, чем законным порядком признает Павла своим сыном и впишет в завещание. Тогда пусть и помирает. Плакать не стану.

И, произнеся это заклинание, Нина в два глотка осушила свой бокал. Ничего себе, красивая история! Да эта Нинка просто корыстная бабенка с замашками профессиональной шлюхи. Но тут подруги подумали: если эта Нина расстроена известием о ранении Марка Семеновича, значит, не с ее подачи в него стреляли. Да и Павел, несмотря на свою никчемность, не производил впечатление полного дурачка. Должен был понимать, что от смерти недавно обретенного папули сейчас много не выиграет. Да и алиби у него хоть и плохонькое, но все же имелось.

– Скажите, а когда Павел узнал, кто именно является его отцом?

– Да он всегда знал! Тайны я из имени никогда не делала, – фыркнула Нина. – Только Павел и сам с Марком не рвался общаться. Знали бы вы, сколько мне сил пришлось потратить, чтобы он сейчас пошел знакомиться с родителем.

– Но вроде бы Марк Семенович тоже не стремился общаться с сыном, – произнесла Мариша.

– Не стремился, но, видать, любопытно стало, потому что с Павлом все же встретился, – ответила Нина. – Но своим сыном признать его отказался. И на экспертизу не согласился.

– Довольно странно для одинокого человека, – пробормотала Мариша. – Тут все-таки родная кровь. Мог бы попытаться сделать из сына человека. Учиться бы отдал или иначе как-то поддержал. Ведь деньги у него были. На кого же их одинокому человеку и тратить, если не на единственного сына?

– Да кто вам сказал, что у Марка мой Пашка единственный? – удивилась Нина.

– Но... Он сам! – ответила Мариша.

– Вот ведь горазд врать! – возмутилась Нинка. – Не таким он был в молодости! Совсем не таким! Даже странно, что он так изменился. Но, впрочем, тюрьма и колония многих калечат, – добавила она задумчиво. – Наверное, и я виновата. Ни одного письма ему туда не написала. А ведь могла бы.

И Нина задумалась еще глубже.

– А насчет детей, так у Марка еще дочь есть старшая, – очнувшись от своих мыслей, произнесла она. – Постарше Павла та девочка будет.

– И Марк Семенович о ее существовании тоже знал? – прошептала Инна. – Как и о Павле?

История становилась все чудней и чудней. Сначала сын, теперь еще и дочь.

– Конечно, знал! – сказала Нина. – Да вы слушайте, как дело-то было.

С явным сожалением она выцедила в свой бокал последние капли китайского вина, выпила и потянулась за штопором и бутылкой кагора. Когда с пробкой было покончено, а темно-красное густое сладкое вино было разлито по бокалам, Нина наконец начала свою повесть.

– Я как раз в тот день из женской консультации пришла домой, а соседка у нас тогда была – тетя Надя – самая первая сплетница. Так она меня у дверей уже караулит и говорит, что ко мне какая-то баба пришла. Вся в слезах, Марка будто бы ищет. Я удивилась, даже подумала, что его раньше срока выпустили. И бегом к ней. Вижу, сидит в комнате какая-то бледная немочь, пальтишко плохонькое, сапоги и вовсе худые. Всю мою ревность как корова языком слизнула. Подсела я к ней, чайку поставила да и давай у нее выпытывать, зачем ей Марк понадобился. Вот она мне и рассказала, что у нее от него ребенок. В загс они с Марком не ходили, но помогать дочке он не отказывался. По сто, а то и по сто пятьдесят рублей каждый месяц ей приносил.

– По сто пятьдесят? – удивилась Мариша.

– Вы вот молодые небось и не помните тех цен, – неодобрительно пробурчала Нина. – Но можете мне поверить: сто рублей по тем временам были хорошие деньги. А уж сто пятьдесят, да в виде алиментов, и вовсе роскошно.

Подруги переглянулись. Пьяненькая Нина немного ошиблась. И Инна, и Мариша еще отлично помнили то время, когда пачка сливочного масла стоила семьдесят две копейки. Килограмм баранины рубль двадцать. А литр разливного совхозного молока вечернего удоя, прямо из-под коровки, – двадцать восемь копеек. Но вот молодой человек неполных двадцати лет от роду вряд ли мог дослужиться до зарплаты в четыреста рублей. Тут явно пахло какими-то левыми заработками, что в Советском Союзе совсем не приветствовалось.

– Так вот, прорыдала она у меня почти полчаса, – продолжала Нина, – и я с ее слов поняла, что два месяца назад Марк не явился к ней с деньгами. А когда он и в этом месяце не пришел, она всерьез встревожилась. Конечно, ничего удивительного в этом не было, Марк уже сидел в следственном изоляторе, но Ане почему-то об этом ничего не было известно. Наверное, Марк не хотел ее волновать. Или надеялся, что его отпустят.

– А вы откуда знали, что он арестован?

– Так его же на улице взяли, когда он со мной шел, – вздохнула Нина. – Выследили, должно быть. Хотя потом говорили, что случайно вышло. Он навеселе был, еще и сопротивление оказал. Его в ментовку увезли. А там еще на него что-то нашли. Так и пропал мой Марк.

Похоже, винные пары ударили ей в голову, потому что Нина подперла рукой щеку и закручинилась.

– И что дальше? – затеребили ее подруги, испугавшись, что она сейчас запоет или заснет. – Вы потом с этой Аней встречались еще?

– Нет, но адресок ее я себе оставила, – сказала Нина. – Вообще-то она какая-то блаженная была. Как узнала, что Марка арестовали, так сразу вся и загорелась к нему в тюрьму бежать. Даже в колонию за ним ехать собиралась. Не знаю, получилось у нее что-нибудь или нет, только Павел мне сказал, что сейчас живет Марк один. Никакой старшей дочерью возле него и не пахнет. Так что сдается мне, что и с Аней Марк после колонии поступил не лучше, чем со мной.

Нужный подругам адрес блаженной Ани у Нины сохранился.

– Правда, я уж и не знаю, там ли она до сих пор живет. Но сдается мне, что такая мямля лишний раз с места не сдвинется. Так что коли от голода не померла, так в своей квартирке и живет.

Вторая бывшая пассия Марка Семеновича, от которой у него была дочь, жила на Московском проспекте. Но вот нужная подругам квартира долго не находилась. Подруги мужественно прошагали всю лестницу сверху вниз и снизу вверх два раза, но тринадцатая квартира словно сквозь землю провалилась. Впрочем, не было и четырнадцатой. Зато пятнадцатая дублировалась целых два раза. Друг в друга смотрели двери квартир, украшенных табличками пятнадцать А и пятнадцать Б.