Текст книги "Сады проклятых. Путь души"
Автор книги: Дарий Дюже
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Белый Волк
Ботинки покачивались, словно слабо веющий тёплый ветерок мог раскачать нечто столь тяжелое. Белый волк, задрав морду, раздумчиво наблюдал за оригинальным маятником уже несколько минут. И вдруг, враз приняв решение, поднялся на задние лапы, зубами вцепившись в один из ботинок, сорвал с ветки. При этом второй, перекинувшись через ветку, весьма ощутимо стукнул его носком в лоб.
Быстро обрыскав полянку, на которой переодевалась девушка, белый волк отыскал несколько лоскутов ткани и обёртку от шоколадки. Собрав всё до кучи, вырыл неглубокую яму, спихнул всю добычу и старательно загрёб землей, приминая получившийся холмик носом. Когда он сравнялся с уровнем дёрна, крест-накрест провёл лапой, оставляя быстро тускнеющий серебристый след когтей. Пронаблюдав, как рана земли затягивается молодой порослью травы, развернулся и потрухал по дороге – вслед прошедшей, злорадно оскалив зубы на выпорхнувшую из кустарника чёрную птицу. Хозяин здешних мест не дремал, но, увы и ах – был далеко не всемогущ и не всевидящ. Иначе не допустил бы существования Белого Волка.
Осколки и воспоминания
Ночь. Между часом быка и часом волка. Уличные огни бродят отсветами теней по комнате. Там не темно – просто не надо света.
Юноше, только вышедшему из душа, с полотенцем вокруг бёдер, кажется, что кожа девушки, лежащей на разобранной кровати, слабо, призрачно светится. Лёжа на животе, удобно опустив голову на руки, слегка насмешливо улыбается, наблюдая за ним.
– Прихожу домой, а там девушка. В постели. Голая. Ну я и обалдел… – негромко произнесла она, вспомнив конец какого-то анекдота, – Доро, у тебя сейчас именно такой вид.
– Дурацкий? – улыбнувшись, спросил.
– Угу. Ты что, впервые меня видишь?
– Любуюсь. Ты такая красивая…
– Подхалим. Ничего у тебя не выйдет.
– Чего бы я ни отдал, чтобы ты отказалась от своей затеи, Мифа…
– Не надо, не порть настроение.
– Ты собираешься не настроение испортить, ты собираешься сломать две жизни. И свою, и мою. Ещё и брата.
– Так и знала, что научные сотрудники – жуткие зануды, особенно физики. Не надо Доро, не порть эту ночь, тем более что она может быть последней в нашей жизни.
– Это от тебя зависит…
– Хватит, – Суламифь встала, кутаясь в простынь. Не потому, что было холодно или же она стеснялась своей наготы. Нет. Ей нужна была уверенность, уверенность, что бы не свернуть с пути, она не в простынь заворачивалась под взглядом любимого человека, девушка напоминала себе самой – пути назад нет. – Или я уйду немедленно.
Утро неотвратимо приближалось, ночь, стаей чёрных птиц, умчалась на закат, оставив зарождающемуся дню глубокую, бездонную, неохватную синь безоблачного неба. Если б можно было крикнуть: «Остановись мгновенье, ты – прекрасно!», и навсегда замереть в этой секунде вечности! Но для влюблённых любая вечность проходит в один миг, и с каждым новым лучом пробуждающегося солнца приближался момент разлуки.
Те, кто дорог
Фёдор стоял у окна, глядя на просыпающиеся огни вечернего города, не замечая, что комкает в кулаке очередной листок с заявлением об увольнение по собственному желанию. Он не видел мигающих огоньков трасс и широких взмахов крыльев летунов, уставших за день, лишь отражение лица в стекле – не своего – Суламифь. Она ушла. А он остался. Делать карьеру, сидеть в мягком кресле и насыщаться гранитом познания. Чувствовать к себе отвращение и ненависть. И пустоту в душе. Почему? Зачем? Неужели же чувства так слабо связывали их, что не смогли удержать её от рискованного, безрассудного похода? Неужели же знать правду – сомнительную правду – для неё намного важнее, чем быть любящей и любимой? Эгоистка. Бессердечная эгоистка. Самая любимая. Фёдор вздрогнул, когда отражение в стекле – в памяти – печально улыбнулось, глядя на него с грустью, с непередаваемой словами нежностью любящей души.
Презрение к себе, боль и страх потери, надежда всё исправить расплавленной магмой жгли душу, и лишь действия могли утихомирить чувства.
Когда запиликал селектор и голос секретаря вызвал его к замдиректора, понял, что окончательно скомкал и разорвал заявление. Быстро написав новое, тринадцатое по счёту, решительно отправился отвоёвывать свою свободу и право быть с тем, кто дорог.
Рассветные лучи застали летуна, нёсшего Фёдора, на подлёте к отрогам гор, скрывавшим точку прохода в тот мир, куда отправилась Суламифь. Небо было ясным и высоким, и лучи солнца казались от этого ещё пронзительнее и ярче. Фёдор решил, что будет считать это хорошим предзнаменованием для начала пути. Для начала новой жизни. Он чувствовал себя уставшим после вчерашней беготни по кабинетам, объяснений и требований, ожиданий и вновь: объяснений, объяснений, объяснений… почему он должен что-то кому-то объяснять, когда хочет просто быть с любимым человеком, хочет уберечь и поддержать её? Какое они имеют право отнимать у него время? Бюрократы, бюрократы, бюрократишки, жидконогие козявки-букашечки…
Вырвавшись на свободу из бумажной темницы волокиты, помчался по магазинам, покупая всё необходимое в походе – хорошо хоть, что они работают круглосуточно, иначе бы задержался ещё часов на десять. А это была непозволительная задержка.
Летун заложил плавный вираж, заходя на посадку, и Фёдор увидел, что на посадочной площадке уже сидит один из собратьев крылана. Естественно, окна – в прямом смысле слова, в полуживом теле летуна не было, но видеодатчики выводили голографическую картинку пейзажа в «салоне». Возле нетерпеливо переминающегося с лапы на лапу транспорта (так ведут себя только очень молодые особи) , неподвижно стоял мужчина. С такой высоты было невозможно различить лица, но юноша и так догадывался, кто его ожидает.
– Доброго утра, профессор! – выпрыгивая из транспорта, воскликнул он. Не смотря на минувший трудный день и хлопотливую ночь, он был юн и бодр, и энергия бурлила в нём, требуя действия. Фёдор вдруг понял, что сам себе напоминает летуна, который принёс профессора сюда: не смотря на дальний путь, тот вновь был готов сорваться в движение.
– Доброго, – хмуро, едва ли не сердито ответил тот.
На Степана Никанорыча было больно смотреть, Фёдор неожиданно вспомнил, что совсем недавно они отмечали юбилей – профессору исполнилось восемьдесят. Несмотря на столь почтенный возраст, Степан Никанорыч выглядел крепким мужчиной, следил за своей внешностью и одеждой – этому немало способствовало то, что он до сих пор занимал руководящую должность в НИИ, где собственно и работал Фёдор. Но сегодня весь возраст, что называется, был «на лицо»: кожа посерела, под глазами набрякли мешки, глубоко прорезались морщины, обычно незаметные, поскольку профессор часто и с удовольствием смеялся, обладая жизнерадостностью, которой так часто не хватает людям даже намного моложе.
– Степан Никанорыч, вам плохо? – кинулся к нему Фёдор, ощущая, как ёкнуло сердце. Если старика придётся уложить в больницу, никуда он, естественно, не отправится. О поиске Суламифи можно забыть: у профессора не было семьи – никого ближе его и Мифы.
– С чего бы это? – криво улыбнулся тот в ответ. – Разве у меня есть повод волноваться? Разве двое самых дорогих мне людей, один за другим не делают глупости, не лезут, очертя голову, навстречу сумасшествию?
Фёдор остановился, виновато опустил глаза: ему не хватило духу, как Суламифи, попрощаться с профессором. Он оправдывал это тем, что спешит, но понимал, что на самом деле просто боится посмотреть старику в глаза, сказать, что оставляет его одного.
– Всё в порядке, Фёдор. Я прилетел не для того, что бы читать мораль или пытаться остановить. Просто попрощаться. Всю ночь искал – мне позвонили, как только ты ушел из института, но больно уж ты прыток. А когда понял это, решил подождать здесь – уж тут-то разминуться не сумели бы.
Профессор замолчал, и наступила тишина: Фёдор всё ещё не мог найти в себе силы посмотреть старику в глаза. Он понимал, что надо что-то сказать, но в голове бродили лишь обрывки глупых, сентиментальных фраз, которые и произнести-то стыдно. Эту тишину нарушило чириканье летунов: транспорт юноши что-то курлыкнул собрату и, не дождавшись новых указаний пассажира, расправил крылья, взмыв в воздух. Где-то его уже ждали, он был кому-то нужен. Стоящих неподалёку людей обдало порывом морозного воздуха.
– Профессор, – юноша шагнул к нему, взял морщинистые, тяжелые руки в свои, поднёс к лицу, коснулся губами, – простите мне… простите мне всё. И отпустите. Я вернусь. Вернусь с ней.
– Мальчишка… – укоризненно произнёс старик, высвобождая руки и обнимая его, – самоуверенный мальчишка. Мне нечего тебе прощать, и я не держу тебя. Иди… Только возвращайся. Вместе с ней. Верни нам нашу Суламифь. Иди.
Так и не подняв взгляда, боясь увидеть слёзы в глазах старика, юноша кивнул и отвернулся, твёрдой поступью направился вверх – к месту прокола. Летун профессора взмахнул крыльями и что-то каркнул вслед, но Фёдор не обернулся – оборачиваться в пути – плохая примета. Достигнув оградки, постоял несколько мгновений, собираясь с духом – и протянул руку, ожидая увидеть амальгамовые, серебристые круги, то, что так часто видел в записи.
Но вместо этого, воздух вдруг зашипел разъярённым котом, в нём образовалась небольшая туманная сфера, внутри которой полыхали белые электрические разряды, и один из них, вырвавшись, раскалённой молнией вонзился в грудь юноши…
Прошедшая
День угасал. Последние лучи солнца окрасили Бедного Йорика в слабо-розовый цвет, и теперь горы ещё сильнее напоминал свежеобглоданную кость. Надо сказать, что это не добавляло им привлекательности. Я старалась не смотреть на них, но ставя палатку, и собирая сухие ветки для костра, взгляд нет-нет и крался вверх, за чёрно-зелёную щетину вечернего леса, туда, где чернели провалами глазницы. Ночевать тут будет неуютно, под незрячим взглядом мёртвых глазниц. Впрочем, не стоит нагнетать мистику, такие горы есть и в нашем мире. Подумаешь, свет не так упал… обычный сланец.
Заплясал огонь, ветки затрещали, обугливаясь – и на душе стало как-то спокойней. Словно зашептала, успокаивая, память предков, для которых огонь был едва ли не живым существом, оберегающим не только от хищников, но и от злых враждебных духов. К тому же, лучи солнца окончательно погасли, и сгустилась непроглядная темень – только высоко-высоко в небе мигали пылинки звёзд. Намного выше, чем на земном небосводе, и намного мельче, тусклее, хоть их и было значительно больше. Интересно, здесь есть что-то, равнозначное нашей Луне?
Надиктовав несколько фраз на диктофон о том, что видела и слышала, отложила его в сторону. Выводы пока делать рано. Вот, кстати, интересно: почему мой комбинезон помер, так сказать, а диктофон работает? Может, дело в том, что он допотопных, доповоротных времён, и достаточно примитивен? Я и купила-то его в магазине антиквариата и раритетов, и даже не предполагала тогда, что он понадобится. Как не предполагала и того, что отправлюсь когда-нибудь в такое путешествие.
Интересно, чем сейчас занят Доро? Сидит в своём НИИ, в кабинете, и пытается разгадать все тайны вселенной, наверно. В этом вся его жизнь.
Преимущества развитой цивилизации в том, что человек, в общем-то, может выбрать занятие по душе. Если тщеславен, как наш Доро – может делать карьеру, пытаться прославиться; жаждет знаний – пожалуйста, библиотеки и университеты к вашим услугам, хоть всю жизнь учись. Причём таких вечных студентов в нашем обществе довольно много. Ну, а если лентяй – валяйся на пузе хоть целый день, правда, хоть с голоду и не помрёшь, но на прожиточный минимум особо и не пошикуешь, но и такие трутни тоже есть.
Не знаю, кем могла бы я стать в этом обществе: вечным студентом или же домохозяйкой, может, написала бы много интересных книг или же стала знаменитым хореографом. И вряд ли узнаю. Родители выбрали за меня, и не оставили мне выбора. Знали ли они об этом? Понимали ли, что пойду следом? И если знали, зачем так поступили? Зачем?
На душе стало тоскливо, но я привыкла к этой тоске – она стала почти родной. Она – не злой дух – треском и пляской огня костра не прогонишь, музыкой не заглушишь. Единственное спасение в сне. У которого единственный недостаток – когда просыпаешься, ничто не меняется…
Проснулась, когда ночное гудение цикад сменилось переливчатым щебетанием птиц, а палатку осветили первые лучи солнца. От вчерашних дурных предчувствий не осталось и следа, но они вернулись с новой силой, стоило откинуть клапан палатки.
В первую секунду я просто не поверила глазам – настолько это было нереально: палатка стояла то ли в эпицентре землетрясения, то ли в центре поля, перепаханного безумным трактористом. Земля, перемешанная с дерниной, глубокими рваными бороздами окружала палатку, несколько крупных валунов вывернуты «с корнем», а дерево, под которым я разместилась на ночлег, стояло голым, разом сбросив листья. Что здесь происходило, и почему я ничего не услышала, не почувствовала?
Преодолев растерянность, спустилась к дороге, убедившись, что это не обман зрения: все пять метров, что отделяли палатку от асфальта, приходилось идти осторожно по осыпающейся, рыхлой земле. Но у кромки дороги это безобразие словно ножом обрезало, хотя, за палаткой – выше дерева, борозды простирались метров на десять. Чертовщина какая-то…
Побродив ещё немного вокруг да около, заметила след в траве, ведущий вниз от дороги, в сторону Бедного Йорика. Будто по высокой, росистой траве волокли мешок с картошкой. Только весил этот мешок не пятьдесят килограмм, не сто, а все пятьсот, судя по состоянию травы, раздавленной и выдранной с корнем.
Оглядевшись и убедившись, что ничто, вроде бы, не угрожает моим вещам, решила немного пройтись по следу. Он спускался, извиваясь, по пологому склону и был хорошо виден в высокой зелёной траве. С некоторой оторопью поняла, что он напоминает след змеи, если пресмыкающееся было размером с легендарного Золотого Полоза из сказок Бажова.
С некоторыми колебаниями в душе (идти иль не идти, вот в чём вопрос) , спустилась в ложбину, разделяющую горы и убедилась в верности догадки: смяв кусты и выворотив подлесок, след вёл к Бедному Йорику. Ну уж нет, туда я не пойду. Ни за какие коврижки. Все инстинкты протестовали против дальнейшего исследования и крук, вырвавшийся из леса, с хриплым карканьем сделавший круг над головой, от чего я вздрогнула, только утвердил в этом решении. Туда я не пойду.
Подгоняемая чувством страха, словно в спину смотрел кто-то огромный и недобрый, вот-вот готовый напасть, стала торопливо карабкаться вверх. Да уж, это когда спускаешься, кажется склон пологим, когда поднимаешься – всё наоборот.
Где-то на полпути к лагерю, паника улеглась, необоснованное чувство страха исчезло: я смогла остановиться и оглянуться. И, конечно, никого за спиной не было, никто не собирался на меня нападать. И всё же, я склонна доверять своим чувствам – след принадлежал существу, от которого нужно ждать беды. И держаться подальше. Одно непонятно: если это он устроил такой кавардак вокруг палатки, чего добивался? Хотел напугать? Продемонстрировать свои возможности? Заставить идти по следу? Непонятно…
Не смотря на ясный денёк и тёплые лучи солнца, поднимающегося всё выше, в душе кошачьими лапами скреблись неприятные предчувствия. И, пытаясь их изгнать, я не сразу обратила внимания на странные звуки – мягкую воркотню, доносящуюся от палатки. Кажется, мне придётся пожалеть о своей беспечности…
Возле палатки суетилась дюжина странных существ. Ростом едва мне до колена, и очень похожие на троллей из старых фильмов – когда ещё не было компьютерной графики. Так вот, эти существа здорово напоминали те куклы, с развесистыми лохматыми ушами и клювастыми мордочками. Одеты они были либо в старую клочкастую рванину, либо обросли грязно-бурой неопрятной шерстью. Характером обладали вредным и злобным… Я как раз наблюдала, как четверо из них с визгами перетягивают, каждый к себе, мой рюкзак, швы которого трещат; ещё двое, сцепившись в клубок, яростно дерутся – непонятно где, чья голова, нога, рука? Интересно, что эти не поделили? Шоколадку, пуговицу, зеркальце? Остальные мирно уничтожали мои запасы и вещи, мило воркуя.
В два прыжка преодолев проборонённую полосу земли, рискуя вывихнуть ноги, оказалась рядом с лже-троллями, которые, занятые увлекательным делом воровства, до сих пор меня не замечали. Теперь же с испуганными визгами бросились врассыпную, не забыв прихватить добычу. Впрочем, рюкзак я отбила – слишком уж он был тяжелым для воришек, и бежать быстро не получалось.
Постояв немного в растерянности перед разорённым имуществом, принялась наводить порядок: обслюнявленные остатки продуктов в одну кучу – всё, что не успели утащить. Всё равно ведь вернуться, проверить, что и как, так пусть хоть доедят. Уцелевшие вещи и запасы в другую – значительно меньшую. Н-да… Поле боя осталось за мной, но вот с припасами теперь – беда. Не тронутыми осталось: пара тюбиков с концентратом куриного бульона, шоколадка, брикет с сушеными овощами. Да, немного на, как минимум, две-три недели. Придётся что-то придумывать. Так, а где комбинезон, аптечка и акваблок?
Комбинезон обнаружился в стороне от палатки, неуверенно ползущий к лесу – слепо рыскающий из стороны в сторону. Если посадить котёнка в пакет, или накинуть на него простынь, получиться примерно то же самое. Забавно.
Догнав пропажу, подняла, и попыталась вытряхнуть незваного гостя, но не тут-то было. То ли он запутался, то ли не хотел покидать приглянувшееся обиталище, но вытряхнуть его не удавалось. И я не придумала ничего лучше, чем засунуть руку в складки материи и выволочь лже-тролля за шкирку. О чём тот час и пожалела: извернувшись, открыл неожиданно большую, для такого маленького существа пасть, с острыми желтыми зубами и вцепился мне в руку. Стоило выпустить его шкурку, как он разжал зубы и мохнатым клубком метнулся прочь. Интересно: ходили они на двух ногах – вертикально, а бегали на четырёх. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… так быстрее? Чем раз-два? Опустив кровоточащую руку, чтобы не мешать кровотоку – кто его знает, носителем каких инфекций является это существо, пусть кровь стекает, вернулась к палатке. Где же аптечка? Надеюсь, в ней не сидит ещё какой-нибудь Джордж Макинтош, которого надо витряхнуть?
Подозрения оказались ненапрасными. Да что ж это за безобразие такое, а?! Аптечка нашлась в палатке, разорённая и разбросанная, а рядом, перемазанный зелёнкой и пласт-пастой, мертвецким, беспробудным сном спал ещё один лже-тролль. Рядом лежал пустой пузырёк из-под медицинского спирта. Тоже мне, индеец нашелся… Не выдержав, расхохоталась, и осторожно подняв новоявленного алкоголика за шкирку, вынесла наружу, уложив рядом с кучей порченных продуктов. Хоть какая-то компенсация за неожиданное похмелье ему будет. Блин, спирта жалко. Да ещё и неизвестно, какие медикаменты он испортить успел, прежде чем напился.
Произведя фармацевтическую ревизию, ещё раз расхохоталась: ну просто таки месть злобного врача. Этот паразит слопал не только спирт, он его закусил упаковкой слабительного, из-за сладкой глазированной оболочки решив, очевидно, что это конфеты. Бедняга. Может, сделать ему промывание желудка?
Похохатывая, обработала ранку: паршивец прокусил кожу на запястье, залила остатками пласт-пасты, и дёргающая боль улеглась.
Выглянув, что бы проверить как там алкоголик, ещё раз убедилась в зловредном характере этих тварюшек. Вместо того, что бы харчить уже распакованные продукты, он утащил целый тюбик с бульоном. А быстро он, однако, проспался. По массе тела, для него этот тюбик со спиртом должен быть равнозначен бутылке водки для человека средней комплекции. И где его теперь искать?
Судьба видимо решила, что зло должно быть наказано: обойдя палатку по кругу, я заметила… э-э, что-то вонючее и жидкое, и этот след привёл к кусту. Воришка сидел под ним, тупо глядя на тюбик в ручках-лапках и слегка покачивался. Очевидно, пытался сообразить, что и зачем прихватил. Но, увидев меня, выронил добычу, и с визгом помчался прочь. Вернее, это он наверное так решил, что помчался. Хоть верещал и громко, бежать не очень получалось: несчастного «штормило», лапки подламывались, он смешно заваливался на бок и часто падал. Немного понаблюдав за комическим бегством, подобрала тюбик, к счастью – целый, и отправилась обратно. Надо как можно скорее покинуть это место. Будем надеяться, что популяция этих шкод распространенна не повсеместно.
Но потеря большей части продуктов и медикаментов была не так уж и страшна, особенно в сравнении с потерей акваблока. Из чего у них сделаны зубы, что смогли прокусить оболочку, сделанную из твердейшего сплава, что удерживал давление в сотни атмосфер? Я всё-таки нашла остатки акваблока: разорванный и опустошенный, раскрывшийся лепестками диковинного, стального цвета, цветка. Воду я, конечно, найду… но. Есть одно но. В сообщениях путешественников, вернувшихся из этого мира, слишком часто звучали такие словосочетания, как «река забвения» и «вода забвения».
Только никто не мог указать точно местонахождение местного Стикса…
