Текст книги "Погост (сборник рассказов) (ЛП)"
Автор книги: Даринда Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Пустая белая девочка
Мне позвонила Сьюзи Крамер. Через два дня после того, как умерла. Неожиданно, что тут скажешь.
Родители и брат уже ушли спать, а я засиделась допоздна с уроками. Сейчас брошенные ради ночной киношки тетрадки и учебники валялись на журнальном столике. Когда позвонила Сьюзи, болотный монстр как раз взял красивую девушку на руки, чтобы утащить в свое темное логово. Мне не хотелось пропускать ни минутки сюжета (тем более интересно стало буквально только что), но вряд ли у Сьюзи было много времени. В конце концов, она ведь умерла.
В полном недоумении я взяла трубку:
– Алло.
– Привет, Тэм, это я.
Недоумевала я потому, что на экране высветилось имя Сьюзи. Поначалу подумала, что кто-то просто взял ее телефон и решил по-дурацки подшутить. Но голос был ее, никаких сомнений. Кожу закололо от тревоги, и по позвоночнику разлился неясный страх.
– Привет, Сьюз, – ответила я, дикими глазами оглядывая каждый уголок в темной комнате.
Ночные звуки вдруг показались страшными, зловещими. От черно-белого фильма на стенах плясали жуткие тени, подстегивая мое и без того богатое воображение. А кто хоть немного не испугается, если ему позвонит из могилы призрак?
– Че делаешь? – спросила Сьюзи.
Я моргнула и постаралась избавиться от страха, тисками сковавшего грудь. Разве такое возможно? Сьюзи погибла. Все вокруг твердили, что ее нашли мертвой на дне Кедрового каньона, а тело отправили на вскрытие.
Я тяжело сглотнула:
– Да ничего особенного. Смотрим с родителями телик.
В трубке повисла долгая пауза, а потом снова раздался голос Сьюзи:
– Правда? А я думала, ты одна.
Внутренности в животе перевернулись. Откуда она знает, что я вру? Я сидела на диване спиной к огромному зеркальному стеклу, из которого сделана передняя стена нашего дома. Очень хотелось повернуться и посмотреть, не подглядывает ли Сьюзи снаружи. Но с другой стороны, было так страшно, что я не могла пошевелиться.
– Нет, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – Мы смотрим фильм про болотного монстра, а у Нейтана рот не закрывается. Сама знаешь, как могут бесить младшие братья.
На самом деле Нейтан уже несколько часов спал в своей постели.
– Тэмра, – начала Сьюзи таким голосом, будто прекрасно понимала, что я вру сквозь зубы, – я хотела, чтобы ты первой узнала, как я умерла.
Фух, ну слава ежикам! Теперь не придется топтаться вокруг да около ее смерти.
– В школе ты всегда была ко мне добра, – продолжала она, – и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я застыла:
– Со мной?
– Меня убил Зак Дэвис.
Зак Дэвис? Тот самый Зак Дэвис?!
Сьюзи была из тех девочек, которые в столовой сидят в одиночестве. Слишком крупная, из-за чего все вокруг ее как будто и не замечали вовсе, но не слишком большая, чтобы ее боялись. Для одних она была невидимкой, для других – бесполезным членом школьного сообщества, зря расходующего воздух. Моя лучшая подруга Дженнифер называла ее Пенопластом. В ее глазах Сьюзи была белой и пустой, без намека на индивидуальность.
А мне она почему-то всегда нравилась. По крайней мере до тех пор, пока как-то раз не вернула мне домашку по математике с нарисованным под заданием сердечком. Мне показалось это странным, и я перестала с ней разговаривать. А когда узнала, что она погибла, первым делом вспомнила о том сердечке. И о том, как низко с ней поступила. Как осудила ее ни за что ни про что. Но тогда я не знала, что и думать. И вместо того чтобы с ней поговорить, перестала обращать на нее внимание. Как и все остальные.
Вот только Зак Дэвис был самым популярным мальчиком в школе. Капитан футбольной команды. Ему доверили читать прощальную речь на выпускном. И он напал на Сьюзи? На Сьюзи Крамер? В голове не укладывалось.
– Мне кажется, я была чем-то вроде репетиции, – продолжала Сьюзи. – Легкой добычей. Он сказал, что у него давно уже эти порывы. И что больше он не может держать себя в руках.
Какие еще порывы? Мне очень хотелось спросить, но слова не шли с языка.
– Но я оставила полиции подсказку. Скоро они все поймут, а до тех пор…
Послышался тихий стук в дверь, и я замерла. Неужели это Сьюзи? Неужели она здесь? Я изо всех сил вслушивалась в трубку, но там царила тишина. Сьюзи перестала говорить.
В дверь снова постучали.
С ужасной неохотой я заставила себя подняться и подойти к двери. Понадобилась вся сила воли, чтобы повернуть ручку. Но когда дверь приоткрылась, я поняла, что за порогом не Сьюзи. От облегчения выдохнула и, щурясь в темноте, уставилась на высокую тень, со сложенными на груди руками прислонившуюся плечом к стене дома.
– Зак? – удивилась я.
Засунув руки в карманы, он шагнул вперед.
– Меня ужасно расстроило то, что случилось со Сьюзи.
Он говорил так, будто мы с ним друзья. Причем о человеке, на которого ни разу даже не взглянул. На меня он, кстати, тоже никогда не смотрел и ни разу мне ни слова не сказал.
– Ага, меня тоже, – нахмурилась я и открыла дверь чуточку шире, но тут же об этом пожалела, когда Зак шагнул еще ближе.
– Не хочешь прогуляться? Мне нужно с кем-нибудь поговорить.
Он был такой мускулистый, такой красивый! Сколько раз я мечтала о том, как он постучит в мою дверь? Сколько раз представляла себе, как он скажет именно эти слова? В других обстоятельствах я бы ухватилась за этот шанс и вприпрыжку побежала бы за Заком, подняв столб пыли. Но теперь…
– Эм-м, мне вообще-то мама только что велела идти спать.
Положив на дверь руку, Зак сделал еще один шаг ко мне, оказавшись в лужице тусклого света. Он стоял достаточно близко, чтобы я разглядела в его глазах зеленые искорки. Те самые, которые всегда казались очаровательными. Лукавыми. Интригующими. Но сейчас в его глазах искрилось отчаяние. Темное. Опасное.
– Да ладно тебе! – не унимался он и слегка надавил на дверь, чтобы я ее не закрыла. – Только ты и я. Твоя мама ни о чем не узнает.
Я совсем забыла, что все еще прижимаю к уху телефон, когда Сьюзи вдруг торопливо зашептала:
– Пусть думает, что ты разговариваешь с полицией.
До меня не сразу дошло, о чем она говорит, потому что Зак разглядывал мои голые ноги, отчего собственные шорты показались мне короче, чем были на самом деле.
– Хорошо, офицер, – сказала я в трубку, и взгляд Зака вернулся к моему лицу. – Сейчас со мной все в порядке. И здесь мой друг, Зак Дэвис. Я все ему передам.
Зак сделал шаг назад, а я стала следить за его реакцией и закрыла телефон:
– Звонили из полиции. Задавали вопросы о Сьюзи, хотели убедиться, что со мной все путем. Кажется, они считают, что Сьюзи помогли умереть.
Зак осмотрелся по сторонам и отошел еще дальше.
– Ясно. Ну тогда я, наверное, пойду домой.
– Ага, будь осторожен.
Но он ушел еще до того, как я закончила говорить. Наткнулся на куст азалии и скрылся в темноте. Телефон загудел – пришло сообщение. От Сьюзи. У меня так тряслись руки, что не сразу удалось его открыть.
«Спасибо, что была ко мне добра. Мелани Уорт совсем не такая».
Я выдохнула, только сейчас поняв, что затаила дыхание, и прислонилась спиной к стене. Мелани Уорт никто не нравился. Но при чем тут она?
Я всю ночь не спала, а наутро так боялась пойти в школу, как никогда и ничего в жизни не боялась. Там мне придется встретиться с ним. С Заком. А ведь мне кое-что о нем известно.
Ну ладно, согласна, все это странно. Что на самом деле мне о нем известно? Что Сьюзи Крамер обвинила его в убийстве? Через два дня после того, как умерла? О таком никому не скажешь. Но если он опять ко мне придет? Что мне говорить? И что вообще делать?
– Боже мой! – вздохнула в трубку мама, пытаясь меня разбудить. Видимо, я все-таки уснула. На диване. И у меня жутко затекла шея. Я села и потерла затылок, а мама убежала в кухню варить кофе. – Дочку Билла? – переспросила она в телефон. – Ладно, дай знать, если что-нибудь выяснят. – Закрыв телефон, она обернулась ко мне: – Ты спала на диване? – и, не дожидаясь ответа, добавила: – Нашли еще одну девочку. Твою одноклассницу. Занятия отменили.
Меня окатило волной какого-то нездорового облегчения, пока я не осознала все, что сказала мама. Нашли еще одну девочку? В смысле… мертвую?!
Включив кофеварку, мама вернулась в гостиную. Коричневый халат, которому лет сто, как нельзя кстати подходил к спутанным волосам, стянутым резинкой. Мама села рядом и положила ладонь мне на колено.
– Солнышко, убили твою подругу Мелани Уорт. Полиция арестовала сына Дэвисов.
С чего вдруг мама решила, что Мелани была моей подругой, ума не приложу, но думать об этом не было сил – все мысли сосредоточились на «сыне Дэвисов».
– Подозревают, что он убил их обеих. На руке первой девочки было нацарапано имя и… А это еще что такое? – Взгляд мамы остановился на окне у меня за спиной.
Я оглянулась, тут же об этом пожалев, потому что шея отозвалась резкой болью, и поняла, что мама смотрит не на улицу, а на само окно.
На стекле грязью были нарисованы десятки сердечек. Большие и маленькие. Словно какая-то жуткая мозаика. Их явно рисовали пальцами. Заботливо и с любовью, потому что все они были идеальной формы.
– Кому придет в голову такое натворить? – возмутилась мама.
Я не удержалась и изумленно улыбнулась.
Девочке из пенопласта. Вот кому.
Пыльная буря
Когда братья уходили в школу, а маме было плохо из-за ребенка в животе, я часто бегала одна на пересохшее пастбище за нашим домом. Выдумывала целые миры из того, что находилось под рукой. Старый ветхий сарай – единственная, кроме нашего дома, постройка на много километров вокруг – становился роскошным и величественным замком. А голые останки древнего трактора, проржавевшие от непогоды, всегда превращались в мою карету. Кроме замка и кареты, популярностью у моего воображения пользовались истории об ограблении банка и побеге на шикарной машине.
Вот и сегодня я тащилась к ожидавшей меня карете. Высоко в безоблачном небе плавилось горячее солнце. По ногам хлестали сухие стебли, оставляя на коже белые полоски. Я присела, чтобы содрать с носков колючки. Один носок был розовый, другой – красный. Я твердо верила, что эти цвета – из одного семейства, а значит, прекрасно сочетаются. Мама со мной не соглашалась, но ей было не до споров – слишком много сил уходило на то, чтобы избавляться в ванной от съеденного завтрака. Так что носки я выбирала сама.
Пока я методично выдирала колючки, полуденная пыльная буря трепала мне волосы, превращая их в кромешный кошмар. И вдруг краем глаза я кое-что увидела. Под трактором в крошечной лужице тени, которая стремительно уменьшалась по мере того, как солнце плыло по небу, кто-то лежал. Свернулся у давным-давно спущенного гигантского колеса и обеими руками прикрывал голову. Джинсы и черная куртка были покрыты тонким слоем пыли, создавая какое-то неясное, призрачное впечатление.
Я встала и решила ткнуть в него палкой на всякий случай, но сначала осмелилась подойти чуточку ближе и спросила:
– С вами все в порядке?
Едва слова сорвались с губ, я поняла, что мне не ответят. Потому что сама с трудом различила свой шепот, который мигом растворился в порыве налетевшего ветра. Однако в ответ раздался стон.
Я удивилась, перепугалась и тут же решила сбежать.
– Я позову на помощь. Приведу маму.
Но не успела сделать и шага, как человек под трактором тяжело пошевелился. Движение казалось по-настоящему вымученным и так и кричало о слабости. Наверное, на большее у него не хватило бы сил. Похоже, крошечная попытка сделать хоть что-нибудь совсем измотала этого человека, потому что он тяжело вздохнул и свалился кучей под колесом.
Поняв, что он не может толком пошевелиться, я испытала прилив захватывающей дух храбрости и все-таки решила ткнуть в него палкой. Оглядевшись в поисках оружия, нашла неподалеку одну-единственную веточку, но на мой вкус, та была слишком короткой, а значит, придется подойти ближе, чем хотелось бы. Как бы то ни было, я подняла палку, подкралась ближе, готовая пуститься наутек в любой момент, и разочек ткнула человека в ребра. Я даже не заметила, как он двигается. Палку в мгновение ока выхватили из моей руки. Но он за это поплатился. Зашипев от боли, словно только что коснулся раскаленной печи, человек прижал к себе руку и глубже зарылся головой в воротник куртки. Он показался мне похожим на ребенка, которого только что отчитала мама, и следующий порыв бежать без оглядки утонул в океане сочувствия.
Я подошла еще немного ближе.
– Простите. С вами все в порядке?
Ожидая ответа, я почувствовала странный запах, пропитавший воздух вокруг человека. Тонкий и вовсе не такой ужасный. Как будто горела жимолость. Я задумчиво разглядывала то, что видела. Темные волосы вились над ухом, одна прядь лежала на небритой щеке. Густые ресницы спутались, словно защищая глаза от окружающего мира. Длинные изящные пальцы вцепились в куртку, как будто от нее зависела его жизнь. Когда он наконец ответил на вопрос, о котором я уже забыла, я подскочила от неожиданности.
– Нет. – Голос звучал хрипло, словно его иссушала царящая вокруг жара. – Мне нужно укрыться от солнца.
Я озадаченно уставилась на него:
– Тогда почему просто не пойдете в сарай? – и показала пальцем на ветхую постройку. Правда, никто, кроме меня, этого не видел.
Человек повернулся ко мне, и я впервые увидела его глаза, прикрытые ладонью. Таких я никогда в жизни не встречала. Словно из расплавленного серебра. Они напоминали мне о блестящих металлических инструментах, которые я видела в кабинете у врача, и вызывали такие же эмоции – болезненную ностальгию вперемешку с любопытством и искренним беспокойством.
– А может, – угрожающе начал он, – я вампир и не могу выйти на омерзительный солнечный свет.
Я фыркнула так, как умеют только пятилетние:
– Мама говорит, никаких вампиров не существует. К тому же вы слишком ленивый, чтобы оказаться вампиром. Вампиры быстрые и сильные и не чахнут днями в тени.
В жизни каждой девочки бывают моменты поразительной ясности. Моменты, когда приходит озарение. Сильно, больно и доходчиво. Все равно что стукнуть по пальцу молотком и только потом подумать об осторожности. Вот и сейчас я вдруг остро поняла, что мама, наверное, была права: дайте мне шанс, и я буду спорить даже с фонарным столбом.
Человек откинул назад голову, совершенно измотанный усилиями, которые пришлось приложить, чтобы взглянуть на меня.
– Солнце встает быстро, и иногда я не успеваю его опередить. Скоро оно обогнет горизонт. И принесет мне смерть.
Он говорил красиво, гладко, завораживающе. Совсем не так, как говорят все наши здешние знакомые. Но его слова все равно казались какими-то… необычными. Странными. Словно в каждом звуке сквозило безнадежное отчаяние.
– Сейчас вернусь! – крикнула я и со всех ног помчалась к сараю.
Наверняка там найдется хоть что-нибудь, чем можно прикрыться от неумолимого солнца. Первое, что попалось на глаза, – большущий отрез брезента, которым мы когда-то накрывали наш старенький синенький «плимут». Уж вампира-то таким точно можно укрыть. Однако отрез оказался слишком большим и тяжелым, и у меня ушло несколько драгоценных минут, чтобы дотащить его от замка до кареты. К тому же к брезенту цеплялось все, что попадалось на пути. Колючки, веточки, кузнечики, муравьи…
Когда я вернулась, солнце подобралось совсем близко. Моему новому знакомому пришлось все остатки сил потратить на то, чтобы слиться с колесом и остаться за границей несправедливо быстро тающей тени. Я укрыла его брезентом, а через секунду случилось именно то, о чем он говорил. Солнце обогнуло горизонт, тень от колеса нырнула внутрь самой себя и исчезла.
Я затаила дыхание и стала ждать. Ничего. Подождав еще чуть-чуть, я рискнула снова проверить, жив ли он. На этот раз без палки. Присев рядом, я робко положила на брезент руку.
– Вы там как? Дышать можете?
Несколько долгих секунд ничего не происходило, а потом он, кажется, перевернулся на спину, стараясь оставаться под защитой толстой ткани, и прошептал:
– Ох, бусинка, с чего ты взяла, что вампиры дышат?
Значит, у меня все получилось! Я захихикала и утешительно погладила брезент. Так гладят голодную бродячую собаку, которую только что покормили. Как будто собаке утешения нужны больше еды.
– Нужно попробовать добраться до сарая. Ты мне поможешь, малышка? – попросил человек.
Я оглянулась на сарай, который стоял, казалось, за тридевять земель.
– Постараюсь, – отозвалась я полным сомнений голосом.
И все-таки мы отправились в долгий и тернистый путь. Нам пришлось бороться с солнцем, с тяжестью брезента, преодолевать невыразимую слабость взрослого человека и неуклюжесть пятилетнего ребенка.
Добравшись наконец до сарая, я убрала мусор из дальнего угла, и мой знакомый забрался туда, вздохнув от облегчения, когда его обступила прохладная тень. Пока он снимал с себя брезент, я прикинулась статуей. Мои глаза не видели ничего, кроме находившегося передо мной человека. От предвкушения я сжала руки в кулаки, а когда толстая ткань упала на пол, затаила дыхание. Он был потрясающим! Я восхищенно глазела на него, а серебристые глаза смотрели на меня в ответ. Черты смягчила благодарная улыбка. Его лицо было таким же прекрасным, как и его речь.
Я подпрыгнула, когда в мысли ворвался мамин голос, разбив на осколки прекрасный момент:
– Эмили! Эмили Дон! Где тебя носит?!
Я разочарованно закатила глаза:
– Это мама. И она назвала меня двумя именами из трех. Мне пора.
Я отвернулась и уже собиралась убежать, как вдруг он схватил меня за руку и потянул обратно в тень. Стояла удушающая жара, но его пальцы оказались холодными и приятными на ощупь. И мне ни капельки не было страшно.
Силы как будто снова его покинули, и ему стоило немалого труда просто оставаться в сознании.
– Прошу тебя, никому не рассказывай.
Вдруг захотев оказаться поближе, я наклонилась, словно предлагая вонзить в меня зубы, и зашептала прямо ему в ухо:
– Обещаю. Никому ни слова не скажу. Ты будешь моим секретом.
Он подмигнул мне сияющими глазами, сжал напоследок руку, уткнулся в брезент и провалился в забвение. Несколько секунд я ошеломленно стояла, впитывая каждую его черточку, а потом развернулась и выскочила из сарая. Если мама окажется слишком близко, то найдет его. Найдет мой секрет.
Я бежала по пастбищу, унося с собой удивительный восторг, словно только что нашла сокровище, и ветер донес до меня тихий голос:
– Спасибо, Эмили Дон.
Я остановилась и обернулась, щурясь от яркого солнца. Но в ответ на меня глядели только выжженная земля, всеми забытый трактор и одинокий сарай, который давным-давно пора покрасить.
В оглушительной тишине
Глухой. Всего шесть букв, как и во многих других словах. Но именно от этого слова давило в груди, и пекло глаза. Предельно понятное и в то же время совершенно чуждое. Разве может быть мой прекрасный, мой идеальный ребенок глухим?
Помню стулья в кабинете врача, обитые синим кожзамом. Блестящие серебристые инструменты. Искусственные цвета, в которые окрашивали все вокруг лампы дневного света над головой. А еще помню тишину, повисшую сразу после слов доктора и растянувшуюся в целую вечность вопросов, отговорок и сомнений.
Годы спустя мой старший сын Джерден, все такой же прекрасный, идеальный и – да! – Глухой, ошеломленно сидел передо мной в полной тишине. Я его понимала. Потому что сама уже испытала, что такое парализующее недоумение.
– Кейси слышит, – «прошептала» я руками.
По глазам Джердена было видно, как трудно ему осознать смысл моих слов, как тяжело смириться со всем, что они подразумевают.
– Но ведь он родился глухим, как и я, правда?
– Нет, – с трудом сказала я, – он слышит с рождения.
От новостей о том, что трехлетний брат слышит и всегда слышал, маленькие бровки недоуменно сошлись над переносицей.
– А я родился глухим?
– Да.
Глаза моего семилетнего сына наполнились слезами, отчего стали еще синее. У меня разрывалось сердце. Не потому, что он глухой. Это никогда не было для меня источником боли. А потому, что Джерден не знал, что Кейси не такой, как он.
– Но я же тоже научусь слышать? Когда вырасту?
Такие моменты сплошь и рядом в семьях, где у слышащих родителей рождаются глухие дети. Когда вокруг постоянно слышащие взрослые, дети начинают думать, будто все рождаются глухими и обретают слух со временем. У Глухих детей с Глухими родителями таких недоразумений нет. У них сразу формируется четкое представление о себе, благодаря которому они получают необходимую основу для роста и процветания.
Чувствуя, как сжимается от боли сердце, я ответила:
– Нет, солнышко, не научишься. Жизнь устроена по-другому.
Джерден недоверчиво моргнул, и по щечкам потекли слезы. Мои слова довели его до безутешного отчаяния. Меня это убивало. До сих пор убивает.
Но я не собиралась молча сидеть сложа руки. Тишины в жизни Джердена и так предостаточно. Я должна была все объяснить. Рассказать ему, какой он удивительный и замечательный, и это совершенно не зависит от того, слышит его брат или нет. Но в то время у Джердена не было матери, которая легко бы владела вторым языком. Чуть позже я узнаю, что американский жестовый язык совсем не такой легкий, каким кажется на первый взгляд. Нет, общаться на нем я умела. К тому времени в моем арсенале было около двух тысяч слов. Может быть, даже трех. Но то, что я умела показывать, не было языком. Моим жестам не хватало силы и плавности настоящего амслена. В моем варианте это был набор неточных, плохо сформированных жестов, к тому же порядок слов оказывался точь-в-точь как в английском.
Запинаясь и «шамкая», я попыталась рассказать Джердену, какой он. Мне хотелось использовать слова вроде «необычайный» и «редкий», но вместо этого пришлось неуклюже объясняться с помощью ограниченного словарного запаса.
Особенный. Жест для слова «особенный» я знала, поэтому использовала его. Но пытаться объяснить Джердену, какой он удивительный, было все равно что назвать солнце желтым шаром на небе и не упомянуть, какую важную роль оно играет. Как согревает землю и поддерживает жизнь. Джерден понятия не имел, сколько значит для нас с мужем. С самого его рождения наши жизни изменились навсегда.
ДЖЕРДЕН
Появление Джердена на свет по ощущениям можно было сравнить с тремя петлями подряд на американских горках под песни «The Jimi Hendrix Experience». Он был поразительным, словно каким-то ненастоящим, и на каждом шагу у нас от него кружилась голова. Родился он сияющим и ярким, как только что отчеканенный пенни. С рыжими волосиками и морковными пальчиками. И часами не давал мне покоя. Но постепенно это буйство красок сдалось под натиском пшеничных оттенков, зацелованных солнцем и излучающих такую же бешеную энергию. Добавьте сюда ярко-голубые глаза, ослепительную улыбку – и вуаля! Перед вами самый настоящий золотой мальчик.
В Джердене встает над горизонтом солнце и купает землю в удивительных оттенках утренней зари. Он даже двигался изящно с самого первого дня. Хватало одного взгляда, чтобы влюбиться в него и запомнить на всю жизнь.
А еще, едва научившись ползать, он обожал кататься на пылесосе.
Вспоминая об этом сейчас, я думаю, что уже тогда надо было обо всем догадаться. Вот только я не догадалась. Хотя кое-что подозревала, как ни крути. Первой подсказкой стала статья с вопросами и ответами из журнала для родителей. Одна из матерей спрашивала у ведущей рубрики советов, почему не может войти в комнату к сыну с полотенцем на голове, не напугав его. Ей ответили, что, как только сыну исполнится месяц от роду, он научится узнавать голос матери и перестанет бояться полотенца. С Джерденом все было совсем не так. С полотенцем на голове я не могла зайти к нему в комнату, пока ему не исполнилось восемь месяцев – именно тогда он стал узнавать мое лицо под «чалмой».
Вторую подсказку я получила, когда мыла в кухне посуду и нечаянно уронила стопку мисок и кастрюль. В двух метрах спал Джерден. И даже не шелохнулся.
Шаг за шагом, намек за намеком. Мы с мужем начали понимать, что наш сын не слышит. Его не будили ни телевизор, ни дверной звонок, ни пролетающие над домом самолеты. Я могла звать его до посинения, но он не реагировал. Как же я могла ни о чем не догадываться?
В американской культуре сложилась неудачная традиция полагать, что глухота и глупость идут рука об руку. Разве могут быть умными Глухие дети? Они ведь даже разговаривать не умеют. А значит, обязаны быть глупыми. Это настолько далеко от правды, что и представить сложно. Глухие дети невероятно умны, сообразительны и, как все живые существа, прекрасно адаптируются.
Само собой, открытие выбило нас из колеи. То мы были уверены, что Джерден не слышит, то убеждали себя, что это не так.
Когда муж возвращался с работы домой, Джерден смотрел на дверь и ждал, когда папа войдет в дом. Следовательно, сын слышал, как подъезжала машина. Когда я подходила к нему сзади, он всегда поворачивался ко мне. Значит, слышал мои шаги. Когда дочка соседей разбила у нас в кухне стакан, он обернулся. То есть слышал звон разбитого стекла. И всегда реагировал на лай собак, сигналы машин и смех детей, бегающих по газонам от разбрызгивателей.
Наверное, это в какой-то степени объясняет, почему я спокойно пылесосила, пока ребенок сидел на пылесосе. И все-таки подозрения росли, пока однажды, когда Джердену было почти полтора года, мы не пошли к аудиологу. Она, дипломированный специалист, профессионал, понятия не имела, слышит он или нет. Позже именно в этом я находила себе оправдания.
Аудиолог предложила нам сходить к ухогорлоносу. Так мы и сделали. У него в кабинете были стулья, обитые синим кожзамом, серебристые инструменты и лампы дневного света, от которых все выглядело зловещим. Целая команда помощников врача проверяла Джердена в звуконепроницаемой кабине. То же самое делала аудиолог. Но даже после этого никто не мог сказать наверняка, есть ли у него проблемы со слухом. Чуть позже это я тоже добавила в короткий список своих оправданий. Чтобы выяснить правду, понадобилась мощная анестезия и аппарат из научно-фантастического фильма. Снимая электроды с головки Джердена, доктор все мне рассказал. У моего сына глубокое нарушение слуха. Он глухой.
Это не должно было меня шокировать. В конце концов, я уже давно об этом знала. А подозревала и того дольше. Но слово из шести букв вышибло из меня дух. Когда его произнесли вслух, все словно стало более реальным. Настоящим. Неизбежным.
И я начала спорить. Рассказала врачу, как Джерден смотрит на дверь, когда папа возвращается домой, как оборачивается, когда я подхожу ближе. Рассказала и про случай с соседской дочкой.
Поджав губы, врач мрачно улыбнулся. Я не могла понять, в чем дело. Может быть, он жалел меня из-за наивности. А может, его, профессионала, взбесили мои глупые возражения.
– Присмотритесь к нему повнимательнее, – посоветовал он и больше ни слова не сказал.
Несколько недель я только этим и занималась. Присматривалась. Возвращаясь с работы, муж открывал гаражную дверь. Когда она поднималась, от нее на стены дома отражались солнечные лучи. Увидев их, Джерден поворачивался к двери. Когда кто-то стучал или звонил в дверь, все поворачивались посмотреть, кто пришел. Джерден делал, как все. Когда я подходила к сыну, пол вибрировал под ногами. Почувствовав это или увидев мою тень, Джерден оборачивался ко мне.
Врач был прав. А я стала одной из тех мам, которые полностью растворяются в ребенке. Ела, пила и спала с языком жестов. Тоннами читала, звонила и назначала встречу за встречей, пытаясь найти вечно ускользающие сквозь пальцы ответы. Тем временем Джерден впитывал язык быстрее, чем я учила жесты. И вдруг у нас появилась возможность полноценно общаться. Никогда не забуду это ощущение! Словно в какой-то миг мне подарили свободу и новый источник сил. Я могла сказать сыну «нет» и объяснить, почему это так важно.
К сожалению, Джерден быстро научился спорить. Общение дарило мне свободу и силы, но он получил всего этого в сто раз больше. Представить не могу, какой была его жизнь до того, как у него появилось хоть какое-то подобие языка, чтобы выразить свое отношение к этой жизни. Каким он видел мир? Как ему удавалось понимать, что происходит? Как он думал?
С того самого дня все в моей жизни так или иначе было связано с Джерденом.
А потом появился Кейси.
КЕЙСИ
По сравнению с Джерденом мой второй сын, Кейси, казался легким ветерком после урагана. Имея кое-какой опыт с воспитанием Глухого ребенка, я машинально обращала внимание на мельчайшие реакции на звуки. Поэтому буквально с первых дней знала наверняка, что Кейси слышит. Ни обрадовалась, ни расстроилась. Просто он таким родился, вот и все. А еще он был милейшим созданием по эту сторону Техаса. С каштановыми волосиками, серыми глазками и улыбкой, которая очаровывала даже самых набожных святош.
Характер и удивительные личные качества Кейси становились ярче день ото дня. Во многом он был полной противоположностью Джердену. Где Джерден казался солнечным лучиком, танцующим на стекле, Кейси был игривой тенью, загадочной и неуловимой. И он был ужасно забавный. С первого дня ему удавалось рассмешить кого угодно. Да так, что всем казалось, будто душа на минутку заглянула в рай.
Однако вскоре мы выяснили, что, когда наши сыновья вместе, людям трудно разглядеть что-то еще, кроме яркого сияния звездочки по имени Джерден, золотого мальчика со светлыми волосами и синими глазами. Он был слепящим эпицентром, сгустком света, в тени которого было трудно заметить Кейси. Однако в стороне от мерцающего пламени все видели свет, который излучал Кейси. Пусть свет этот был чуточку мягче, капельку приглушенный, но не менее искристый. Поразительный комочек жизни, из которого ключом било тепло, согревающее любого, кто к нему прикоснется.
А потом он научился говорить. Первое слово он сказал, точнее показал, в десять месяцев. И привычная жизнь прекратилась.
ДВА КУСОЧКА МОЗАИКИ
В тот день и Джерден, и все мы упустили из виду одну важную вещь – Кейси всегда был и навсегда останется неотъемлемой частью жизни брата. Никогда и ничего мне не давалось так тяжело, как рассказать Джердену о том, что Кейси слышит. Тот день я никогда не забуду. По обласканным солнцем и летом щечкам текли слезы боли и предательства.
Честно говоря, я сама не до конца понимала, что Джерден ни о чем не догадывается. Мне и в голову не приходило как-то об этом упомянуть раньше. Глядя в огромные, полные горя глаза, я поняла, какую допустила ошибку. Вплоть до того момента Джерден считал Кейси таким же, как он сам. А я подняла со дна ил, выбила почву из-под ног их отношений. У Кейси было нечто такое, чего у Джердена никогда не будет.
Ему было нелегко смириться с новостями о младшем брате. Однако очень скоро он осознал все преимущества того, что рядом постоянно крутится братик, который все слышит. Кейси, внезапно открывший в себе талант к нарушению всевозможных правил, стал для Джердена переводчиком по первому зову. Куда бы ни пошел Джерден, Кейси хвостиком шел за ним. Однажды они вернулись домой с целой тележкой еды от соседей. Я до сих пор не выяснила, как такое произошло. А как-то раз по их милости чуть не утонул целый городок южнее Альбукерке. О да, буквально чуть не утонул. Много воды, закрытые магазины, пожарные машины… Кейси с Джерденом были неразлучны.
