Текст книги "Рассказы о крепостном мальчике"

Автор книги: Данил Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Данил Казаков
Рассказы о крепостном мальчике

Мишка проснулся от резкого скрипа дверей, шебаршения у порога, мычания телёнка. Рядом тихо посапывали младшие братья Наумко и Петрушка, а сестра Наташка спала на широкой лавке, укрывшись старой шубейкой. Свет тускло освещал избу, пробираясь сквозь растянутые бычьи пузыри на маленьких окнах. У стены примостился массивный деревянный стол с тремя тяжёлыми табуретками. С правого угла просматривалась икона Богородицы. Русская печь занимала треть избы. Поверху слоился дым, постепенно просачиваясь через дыру над печью на улицу.

«Корова отелилась» определил парень. Сквозь сон он слышал, как мать заносила соломы и стелила её под полатями, а тятька огораживал тонкими досками угол для телёнка. Потом стучал молотком, приколачивая доски, чтобы телёнок не выпрыгнул из за загородки. Мария и Иван быстро тихо и оживлённо переговаривались, а шёпот их звучал радостно. Телёнок родился, значит, будет молоко, а то без него жить скучно, и щи не забелены, и квас с хлебом недоел, и масло сбить не из чего. Пока затаскивали телёнка, избу выстудили. Мишка стянул с братьев широкую бабушкину шубу, укрылся свои плечи и ноги. Шубы на всех не хватало. Скоро заворочался, Петрушка, спавший с краю, хватил край шубы, оголил плечи старшего брата. Мишка слез с палатей, посмотрел на телёнка. У него мягкая шёрстка, белая звёздочка во лбу, маленькие копытца. Он шатался на тонких ножках, потом повалился на свежую солому. Мать принесла бутылочку с молозивом, сунула в руки Мишке – корми. Телёнок снова поднялся, пытался сосать, но густая масса стекала по его губам, мазала шёрстку. Мать копошилась на кухне, двигала утюгом чугуны, стучала вёдрами, отец принёс ведро воды, охапку дров. Они недолго задерживались у телёнка, давали сыну короткие советы. Неожиданно телёнок ухватил мягкими губами руку мальчика, стал сосать. Мишка догадался и вместе с пальцами подсунул в рот телёнку соску. Получилось. Телёнок спокойно сосал молозиво и устойчиво стоял на тонких ножках. На соломе было стоять теплее, чем на голом полу и не так дымно.

– Тёлочка, слава тебе господи. Рёбра широкие и звёздочка во лбу, молочная должна быть, – счастливо шептала Мария. Её худощавое лицо избороздили мелкие морщинки, серые всегда глаза смотрят недоверчиво, сухие губы всегда скорбно поджаты. Сейчас морщинки словно разгладились, тонкие губы робко улыбнулись.

Корова у них, Мишка слышал, уже старая, пора менять, вот тёлочку они и вырастят ей на замену. Зимой у них под лавкой на кухне жили куры и петух, который будил рано по утрам. Потом на неделю мать заносила игривых ягнят. Сейчас пришло время спасаться от мороза тёлочке. Следом поднялась Наташа, слезли с палатей младшие братья. Дети сгрудились у телёнка, робко дотрагивались до его шёрстки, уважительно смотрели на брата, который кормил телёнка. Мать в то утро дольше молилась перед иконой, мальчишки тоже старательно крестились и шептали молитву. Потом ели тюрю из кваса, измельчённого лука, кусочков варёной редьки и хлеба. Мать ради рождения тёлочки, дала ещё по яичку и вареной репке. Наташа, как всегда, села за прялку. И Мишку родители отпустили гулять. Братьям оставалось сидеть дома и смотреть, как Мишка скатывается с горки. Хотя что через мутные пузыри мало что увидишь. Им тоже хотелось на улицу, но старые валенки у них были одни на всех детей.

На улице

У Мишки есть свои санки, они такие же, как настоящие сани, только без оглоблей и намного меньше. Он достаёт их из дровяника и выкатывает на улицу. Снег блестит на солнце, слепит глаза. На густых ветках тёмной черёмухи расшалились воробьи. На крыше сидит лохматая ворона. На частоколе, огораживающий огород, скачет белобокая сорока. Утоптанная тропка, по которой жители пробирались на главную улицу, поднялась под ровным слоем снега. За четыре дома отсюда протекала речка Ветлуга. На её берегу жили Марфа и Митрофан, бабка и дед Мишки. Через речку был построен дощатый мост, соединявший оба конца деревни. Там, вдали сверкала луковка церкви, а чуть выше стоял просторный барский дом с флюгером, верандой, людской и другими хозяйственными пристройками. По обеим сторонам дороги раскинулись барские поля и луга. Ещё дальше стояло большое село Шаклеино, туда по субботам съезжались окрестные крестьяне, продавали свои изделия, масло, яйца, шерсть. Туда Иван иногда тоже возил на продажу плетёные из ивняка корзины и короба, складывал их друг в друга, так они занимали меньше места. Иван плёл и «морды» для ловли рыбы. Но он их не привозил, слишком они были громоздкими, он лишь говорил, что может изготовить, если будут заказчики.

По эту сторону речки, по обеим сторонам дороги, тянулись крестьянские наделы и покосы. Дальше дорога уходила в дальнее большое село Лазанево, до которого было не меньше 20 вёрст. Оттуда иногда в деревню приходили странники и нищие.

Среди деревьев и кустов выделили место для пастьбы коров. Поскотину огородили, чтобы скотина могла бродить сама по себе, не отвлекая крестьян на пастьбу. Лошадей ребятишки угоняли в ночное, их пасли сами. Но чаще всего лошадей стреножили и отпускали бродить по деревне. Берега речки густо заросли ивняком, служившие Ивану сырьём для его изделий.

Навстречу Мишке выбежал его давний дружок Петька. Он тоже был в лаптях, в перетянутой бечевой шубейке, с такими же санками. Ещё издали Мишка громко прокричал дружку: «Поехали кататься с горки! Я вот до тех кустов докачусь, спорим».

– Там опасно, лёд очень тонкий. С крыши уже неделю как капает, – остудил его пыл Петька. Только Мишке удалось пару раз докатиться до кустиков на том берегу, и он хотел похвастаться своим умением дружку. Зимой они всей ватагой катались, но прокатиться до того берега не у кого не получалось. Тогда Мишка догадался и перевернул санки задом наперёд, верёвочку протянул между полозьями, чтобы она не мешали при катание. Сам отступил на три шага и с разбега заскочил на санки. Сейчас он сделал именно это, санки стремительно понесли его через широкое белое полотно реки. Мальчик уже торжествовал победу, но неожиданно санки пробили лёд, и ледяная вода мигом добралась до его колен, смочила онучи и лапти.

– Ты только сразу не вставай! Ты перевернись набок и скатывайся на крепкий лёд. Дружок бежал на выручку. Немного не добегая до полыньи, он лёг на живот и за верёвочку вытащил санки из воды. У Мишки от холода стучали зубы, ноги заледенели.

– Попадёт тебе от мамки и тятьки, он тебя непременно выпорет. Мне вот попало, думаешь, я не пробовал, тоже искупался. А ты можешь у бабушки Марфы с дедом Митрофаном спрятаться, там обсушиться и домой прийти уже сухоньким.

Мишка согласно кивал головой. Он, неуклюже переступая отяжелевшими лаптями, поспешил к дому, а приятель тащил за ним его и свои санки.

У бабушки

Изба, куда мальчики зашли, была очень похожа на Мишкину. Тоже дощатый пол и стол, широкие лавки и палати, икона Богородицы в переднем углу. Печка занимает почти треть избы. Сгорбленная старушка в белом платке и цветном фартуке, мать Марии, встретила их у порога.

– Что, искупался! А я смотрела за вами из окна, наблюдала. Скидывай всё с себя, быстрей скидывай и мигом на печку, недавно только протопила, ещё остыть не успела.

Она сама, не дожидаясь, пока внук замёршими руками расшнурует лапти, скинет онучи, раздела Мишку, подтолкнула его на печку. Там уже лежал дед Митрофан.

– Тоже заболел, – говорила хозяйка, отжимая онучи и ставя их вместе с лаптями на просушку. – Дед не по своей глупости заболел, болезнь сама к нему привязалась, видимо, за грехи наши. Ты постучи там по стенке, сильнее постучи, пусть болезнь испугается и убежит. А я помолюсь за вас обоих.

Петька тоже решил помолиться, он встал рядом с хозяйкой на колени и зашептал молитву. Мишка не верил, что громким стуком по стене можно испугать болезнь, а молитва поможет вылечиться. Но бабушка попросила, и он выполнил её просьбу. Рыжий кот ничему не верил, он тёрся о ноги молящихся, а потом запрыгнул на печку.

– Бабушка, у нас корова отелилась, – Мишка согрелся, ему надоело молча лежать рядом со спящим дедом, которого не разбудил даже его стук.

– Отелилась? Тёлочка? Вот и хорошо! Слава те Господи.

– Да и с белым пятном на лбу и с широкими рёбрами. Рано утром мать с тятей её в избу занесли, я ёще с братьями спал на полатях. И Наташка тоже спала на лавке.

– А у нас корова ещё недели две назад отелилась – вспомнила бабушка – вынесли уже обратно в хлев. А дед всю ночь караулил, когда корова у нас телиться будет. А я пошла утром корову кормить и увидела, что телёночек рядом с коровой стоит. Бурёнка наша сама отелилась, без нашей помощи.

Старик зашевелился, пояснил, что ночью двери в хлев он не открывал, боялся выстудить. За дверью просто прислушивался, всё было тихо.

Он попросил истопить ему баньку. Сквозь сон он слышал и стук, и молитву, но не надеялся на них. Марфа согласно закивала головой, намереваясь вместе с мужем попарить и внука. Тогда, может быть, и молитва быстрее поможет. Она угостила мальчиков, сушёными в печи парёнками, это разрезанный на дольки турнепс. Сначала кусочки турнепса плотные, постепенно размягчаясь, они наполняют рот тягучей сладостью.

– Ты не говори родителям, что искупался. А то мать тебя непременно выпорет. Тятька нет, он у тебя добрый, а мать строгая, вот так и выпорет.

Мишка облегчённо вздохнул, он, конечно, не скажет, только бы бабушка, дед да Петька не проболтались. Тятька у них и правда добрый, но и мать не злая. Иногда только шлёпнет рукой по мягкому месту, а ремнём не выпорет.

Ночной разговор

Купание для Мишки обошлось без последствий. Он попарился в бане у бабушки и не заболел. Телёнок уже сам пил молозиво из бутылочки. Первую неделю густое молоко детям не давали. Вечером снова поели тюри из лука с хлебом с квасом, мать добавила ещё варёной редьки, и рано легли спать. В господском доме комнаты освещались керосиновой лампой, а в деревне такую роскошь мог позволить себе только трактирщик Егор и мельник Федот, а в церкви горели свечи. Крестьяне по-прежнему пользовались лучиной, которую не нужно было покупать, знай только подставляй лохань с водой, да обламывай сгоревший кончик. Но сейчас наступили долгие светлые дни, и о лучине можно до осени забыть.

Дети уже улеглись спать, а мать с отцом задержались у окна, радуясь, что тёлочка должна давать много молока. Это по каким-то признакам определила Мария. Потом пошёл более грустный разговор. Ржаной муки осталось мало, до нового урожая не хватит. Она и так уже с месяц в тесто добавляет отруби, видимо, потом придётся добавлять сушёные клеверные головки, но не хотелось бы. Остался редьки и репы по кулю. Солёной капусты стоит кадушка, сушёных грибов и картошки немного. Овса осталось полкуля. Скотине хоть сена и соломы хватит, и то хорошо. А ржаной муки они у мельника брать не будут. У него один раз займёшь, то всю жизнь должен будешь.

– Весной в «морды», пока трава не выросла, должна рыба попасть. Корзины в базарный день попробую продать. Время к лету движется, корзины и пестери потребуются, в них грибы не мнутся.

– Да я у матери возьму два пуда ржаной муки, летом отработаем им, с покосом да с жатвой поможем. Можно бы и не держать им лошадь, да помещик тогда переведёт их на месячины, придётся тогда им все дни ходить на барщину и надел отберут. – Сокрушалась Мария.

– Нет, без лошади никак нельзя. Без неё и поле не вспашешь, и дров не привезёшь. Пусть, пока силы есть, держат корову и лошадь.

– Картошки у нас мало, – повысила голос Мария. – Я давно говорю, что картошки нужно садить больше. Она вкуснее репы и урожая даёт больше.

– И так три ведра посадили! Вполне достаточно.

– Надо всю грядку посадить вместо репы.

– Мой дед и прадед картошку не выращивали, считали, что она от дьявола, и в церкви поп тоже не велит картошку сажать – упрямится Иван.

– Что он понимает, этот поп, ему всё крестьяне принесут, и овощи, и зерно, а мельник бесплатно смелет. Да, и когда твой дед и прадед жили, – снова спорила мать – тогда царём Пётр был, а сейчас у нас императрица Екатерина. Ребятишки и скотина картошку лучше едят, да и в постный день её можно сварить.

– У нас все дни постная пища, может быть нынче и посадим больше картошки, – после недолгого молчания отозвался Иван.

Мишка спокойно заснул. По опыту он знал, что такой ответ отца означает его согласие с матерью. Он тоже с ней давно согласен. Картошка, на самом деле, вкуснее репы и от неё живот не пучит. Кроме того, репу сеять неудобно. Семена у неё очень мелкие, то густо посыплются, то редко, тогда остаются на грядке проплешины. А картошку садить легче и проплешин на грядке не остаётся. Отец и мать забрались на печь, и наступила тишина. Только луна упорно продолжала мутно светить сквозь тусклые пузыри. Да телёнок в углу шуршал соломой.

Красная горка

Сквозь мутную брюшину Мишка всё же заметил первую капель. На потеплевшем солнце сосульки таяли и светлыми каплями скатывались вниз. Телёнок под полатями заметно окреп, сам пил молоко из маленького ведра. Перед пасхой мать с отцом вынесли его обратно в хлев. Мишку заставили вынести грязную солому и убрать доски. Наташка хорошо подмела в избе еловым веником. Потом вымыла пол с речным песком, и в избе исчез неприятный запах, только немного пахло дымом, пока топилась печь.

Остатки снега быстро растаяли. Ласковое солнце убрала его сначала с бугров, берега и загнало в глубокие овраги. У заборов, где не ходят, стремительно выросла первая зелёная травка. Вдоль дорог густо зажелтели одуванчики. Шустрые воробьи строили гнездо за наличниками их окна. Они таскали в клюве мягкие прошлогодние травинки и мелкие щепки. На Ветлуге, у берегов расцвели красивые кувшинки с жёлтой серединкой. Наташка упросила брата, и Мишка со дна достал ей один цветок с длинным толстым стеблем. Девочка разделила стебель пополам и обвила ими косы словно венком.

В первое воскресенье после пасхи Мишка проснулся в радостном настроении. Он вспомнил, что сегодня праздник Красной горки, работать не нужно. Мать уже успела подоить корову, сварить пшённую кашу и маленьких птичек из ржаной муки. Она протёрла икону Богородицы в красном углу, а Наташка снова вымыла пол с песком.

Молодёжь в этот день обычно собиралась на околице. Там, на небольшой полянке земля всегда сильнее прогревалась, и травка и даже листочки на рядом растущей берёзе быстрее вырастали. Девушки наряжались в свои лучшие цветные сарафаны, парни надевали новые порты и рубахи, нередко вышитые красным крестиком. Наташка нарядилась в белую с мелким кружевом белую кофточку, синий сарафан, расчесала русые волосы, заплела их в длинную косу. На просохшей и уже зазеленевшей первой молодой травке поляне девушки в цветных сарафанах, с венком из первых цветов на голове и парни в праздничных нарядах встали в две шеренги напротив друг друга. Девушки пели про просо, которое они посеяли и наступали на парней. Среди них Мишка заметил свою сестру, звонко выпевающую слова старинной песни. Парни обещали конями поле вытоптать и тоже шли навстречу девушкам, притоптывая и приплясывая. Мишка с Петькой пристроили с краю шеренги, стесняясь встать в середину. Девушки угрожали коней поймать шёлковыми лентами и обещали выдать им сто вдовушек. Мишку особенно привлекали следующие слова, когда парни призывали выдать им девицу, тогда каждый из них называл имя своей понравившейся им девицы: Марьи, Ульяны, Глаши, Паши, Фёклы, Насти, Кати, Фроси и других. В общей разноголосице имена девушек было трудно различить, поэтому парни старались кричать громче. Тогда Мишка громко выкрикивал имя Таньки, дочки трактирщика. Нравилась ему эта девочка, младшая его на один год. Её русые волосы были немного темнее, чем у его сестры, в голубых глазах всегда таилась смешинка. Мишка её редко видел, но всегда она была весёлая, озорная и смелая. Парню нравились такие люди, сам он всегда старался остаться в сторонке. Он заметил, как девчушка радостно вскрикнула, услышав своё имя, но, к сожалению, в крике голосов, она не поняла, какому парню она понравилась.

Имя Наташки, как заметил Мишка, громко выкрикнул высокий сероглазый с обилием мелких веснушек Семён, сын вдовы Серафимы. Он жил на другом конце деревни, поэтому с ним Мишка был мало знаком. Он только знал, что них есть корова и лошадь, поэтому в деревне они были не самым бедными людьми. Его сестра Фрося, русоволосая красавица пела громче всех. Она нравилась многим парням, поэтому её имя звучало громче всех. Пели старинную песню несколько раз, таким образом, признаваясь в любви своим девушкам, которых ласково называли: лада моя. Девушки в ответ величали их соколами ясными, но не при всех, а тоже наедине.

Крестьяне, отстояв утреню и прослушав проповедь попа, в которой он учил смирению, терпению и послушанию боярину, развлекались, как могли.

Жители деревни в этот день ходили на кладбище, сидели на могилках, поминали своих усопших, оставляя там варёные яйца и блины. Бабы и девушки красили яйца и просто гуляли около церкви, по улице. Мужики, напившись браги, праздно шатались вдоль улицы, размахивали руками, судили о погоде, говорили о предстоящем севе и урожае. Весной урожай всегда обещал быть огромным, но осень наполовину не оправдывала их надежд.

Петрушка и Наумко, к великому удовольствию Мишки, робко жались к ногам матери, которая нередко совала им в рот кусок вкусной лепёшки или репки. Парнишки постарше играли в бабки, то и дело слышались их радостные или горестные крики, в зависимости от удачи. Проигравшие удручённо отдавали бабки счастливцам. Те снова ставили их в ряд, случалось, что проигрывали, и тогда бабки снова возвращались к своим владельцам. У Мишки тоже были бабки, которые хранились на полатях. Парень любил эту игру, где ценилась меткость и зоркость. Но сейчас ему хотелось провести время с девочкой. У него было собой два варёных яйца, с которыми он хотел погадать на Таньку. Найдя девчушку после хоровода, он позвал её погадать. Парни и девушки, собравшись группами, тоже гадали на яйцах, пытаясь так узнать свою судьбу. Гадание состояло в следующем. Требовалось с доски, положенной под уклон, парню и девке одновременно скатить два варёных яйца, подписанных их именами. Крестьяне были не грамотными, поэтому на варёном яйце они ставили только первую букву своего имени. Яйца скатывались, если они останавливались в одном месте, то быть влюблённым вместе. Если они откатывались далеко друг от друга, то о совместной свадьбе нельзя было мечтать. Когда яичек отделяло небольшое пространство, то надежда у парня с девушкой оставалась, что они через некоторое время могут соединить свои судьбы и обвенчаться.

У Мишки с Танькой яички покатились далеко и затерялись в густой траве. Они разыскали их, облупили и съели. Результат гадания их не беспокоил. Они просто играли, радовались общению, наступившей весне и теплу. Взрослые парни и девушки тоже гадали, скатывая варёные яйца по наклонной доске, не особенно рассчитывая на результаты гадания. Они знали, что всё за них решат родители, но заранее настраивались на их согласие. Наталью уже то радовало, что Семён выделил её среди других девушек. Обидно становилось той девушке, имя которой ни разу не прозвучало на игрище. Такие девушки считались некрасивыми, они редко выходили замуж, особенно из бедной семьи. Наташе нечего было беспокоится засидеться в девках. Она, по деревенским понятиям, была красавицей. То есть не маленького роста, в меру полная, с длинной русой косой с голубыми глазами, а главная, работящая и послушная. К тому же в приданое ей Иван мог выделить тёлочку или даже лошадь.

Работа в поле

Праздничный день закончился, снова наступили будни. Отец каждый день приносил пару мисок серебристой сороги. Наташка чистила её, отделяла часть для деда с бабкой. Однажды ему в «морду» попались три щуки, мать почистила и пожарила их со сметаной. Это намного вкуснее, чем репка и редька. Хотя день был постным, когда даже рыбу есть церковь запрещала, но Мария об этот видимо забыла. Только тятька за обедом загадочно сказал, что тем, кто в дороге, болеет или работает на барщине скромное есть разрешается и в постный день.

Родители и дед с бабкой с утра уходили на барщину. Наташка пряла пряжу, а Мишке приходилось присматривать за Петрушкой Наумкой. Братьев он пытался заманить тряпичным мячиком, сшитым бабушкой ещё для него. Но малыши тянулись к речке, нравилось им смотреть, как по воде плывёт мусор, торчат кустики ивы, цветут кувшинки и бросать мелкие камешки в реку. Чтобы малыши не подходили близко к берегу, Мишка пугал их буками и бяками, которые схватят и утащат их в реку. Так в своё время пугали и его. За младшими братьями следить не тяжело, но Мишке больше нравилась работа в свободные от барщины дни.

Тогда тятька разрешал ему самому запрячь лошадь и возить навоз на поле. Петрушку и Наумку мать усаживала в короба, чтобы они не ушли куда-либо далеко. А сами накладывали на телегу навоз, который Мишка увозил на их надел. Сверху парень клал короткую дощечку и садился на неё, чтобы порты не запачкать. Ехать следовало медленно, ибо лошадь и так устала на 4 дня барщины, да и навоз можно растрясти по дороге при быстрой езде.

Мишка слушал, как высоко в небесной голубизне заливается жаворонок. Тёплое солнце пригревало влажную землю. Тихо поскрипывали колёса смазанные тятькой дёгтем. На поле Мишка скидывал кучу навоза и уезжал обратно, нередко на обратном пути встречаясь со своим дружком Петей. Его семья тоже вывозила на поле навоз. Они весело вскидывали вверх руки в знак приветствия, корчили потешные рожицы. Так продолжалось три дня. За это время успели почистить конюшню и хлев и даже в курятнике навели прядок. Основная работа ждала впереди – сев.

Но сначала ребятня бабы и девушки разбрасывали навозные кучи по пашне. А мужики пахали землю под посевы льна и овса, который сеяли рано, ведь он холода не боится, а любят влагу. Не зря сложилась поговорка: «Сей овёс в грязь и будешь князь». Овёс сеют немного, в основном для лошади и каши. Родители Мишки тоже посеяли овёс для лошадки и овсяной кашки. Лён нужен для льняного масла и полотна на рубахи, порты и приданое девушек. Поэтому лён теребят, расстилают, мнут, прядут и ткут бабы и девушки.

А через 3-4 дня к ним рано утром пришла бабушка Марфа. Она была в нарядном цветном платье, в котором Мишка видел её в прошлую весну и на Красную горку, белом чистом платке.

– Что вы так долго спите? Солнце уже давно встало. Дед мой уже лошадку запряг и в поле выехал, сеять рожь пора!– Радостно причитала она.

– И то пора, – согласился Иван – я вчера, когда на барском поле пахал, кукушку слышал. А ещё мой дед говорил, что как кукушку услышишь, то сеять рожь пора.

– Ком земли рассыпается. Я вчера взяла в руки землю, сжала её в кулак и отпустила, так рассыпалась земелька, подсказывала и бабушка.

– И лягушки квакают. Вчера скотину прогонял в поскотину и слышал, как они в болотистом месте Ветлуги квакают. – Мишка тоже не утерпел и сказал свою примету о посеве ржи.

– Да у нас всё готово: зерно и лукошко подготовлено. – Мария велела мужу и Мишке надеть новые белые рубахи, вышитые по вороту и рукавам красным крестиком, себе и дочери приготовила белые цветные платки.

Всей гурьбой они двинулись в поле, положив на телегу плуг, борону и мешки с зерном. А там уже мельтешила ребятня, суетились мужики и бабы. Всё взрослые были в обновах: новый платочек или фартук, а то и сарафан в красный цветочек. Снова в небесной вышине заливался жаворонок. Мягкий ветерок разгонял редкие слоистые облака. Мешали только мошкара комары, впиваясь жалом в руки и лицо. Дед Митрофан снова брал в руки землю и показывал, как она хорошо просохла и легко рассыпается. Ему доверили провести первую борозду. Он перекрестился, прочёл краткую молитву и взялся за рычаги плуга. Мать взяла лошадку под уздцы. Ровный пласт почвы переворачивался, темнея и рассыпаясь на солнце. Откуда ни возьмись налетели грачи, выискивая жирных червей. Пройдя одну борозду, дед с бабкой перешли на свой надел. Поле пахал отец, а мать подготавливала зерно, следила за малышами. Мишка и Наталья откровенно заскучали. Пройдя три борозды, Иван остановился и подозвал сына.

– Теперь ты пробуй. Тебе уже 14 лет, пора пахать.

Мишка не ожидал такого. Он давно хотел и мечтал, но боялся. Как это он, Мишка, будет пахать, как взрослые мужики, как отец и дед. Мимо уха пролетели все наставления отца. Он только помнил, что на рычаги нужно нажимать сильнее, чтобы железный лемех глубже врезался в почву. Он почесал нос, погладил лицо, словно сгоняя тень сомнения, и крепко уцепился за рычаги. На мальчика внимательно смотрела вся его семья, даже дед пришёл с соседней полосы. Мать взяла под уздцы лошадь, и Мишка провёл свою первую в жизни борозду. Он очень старался, чтобы плуг шёл точно прямо по борозде. Она оказалась очень длинной и тяжёлой. В руки впивались комары, в глаза лезла мелкая мошка, а до тех кустиков, растущих на том конце поля было так далеко. Они словно стояли на месте, когда Мишка украткой смотрел на них. Мальчик медленно переступал ногами, изо всей силы нажимал на рычаги, тяжело дышал. Наконец кустики приблизились. Мишка отпустил рычаги, посмотрел вкруг. Все молчали, ждали одобрения или осуждения деда Митрофана. А тот молчал и хмурился.

– Молодец парень! – Наконец сказал он – настоящий пахарь вырос, не хуже меня вспахал. Я о чём печалюсь, что силы у меня уходят, полвека исполнилось, зато внуки подрастают. Тут и Иван благодарно положил руки на плечо сына.

Потом, распрягли лошадку, отпустили её пастись. Мария постелила на телегу чистую холстину, позвали обедать вместе с ними деда и бабку. Она разлила по двум чашкам похлёбку с квасом варёной репой, редькой и луком. Мать выдала всем по яичку, а бабушка Марфа угостила парёным турнепсом. Иван нарезал хлеб, разложил его на холстине. Есть сидя было неудобно, поэтому крошки хлеба и яичка падали мимо рта, их аккуратно подбирали и снова бросали в рот.

У всех было благодушное настроение. Иван высказал свою заветную мечту – завести ещё одну лошадку. Вот Мишка будет пасти лошадку в ночном, а там конь трактирщика Гром пасётся. Тогда бы они и горя не знали. Мария тоже поделилась своей мечтой нынче весной посадить больше картошки.

– Ещё нужно лён посеять, приданое для Наташки готовить. Большая уже выросла, невеста. Всё ту полосу, где в прошлом году рос овёс, засадить одной картошкой, а репу посеять только на краешке.

Взрослые недоверчиво молчали, не зная поддержать Марию, или нет. Картошку сажали мало и неохотно, но с каждым годом всё больше убеждались в её пользе. Однако староста каждый год предлагает крестьянам купить ведро картошки на посадку за 1 копейку. Это очень дёшево. Он каждый раз предупреждал, что эта картошка пророщенная, она годится только на посадку, её есть нельзя.

– Трактирщик купил картошки у старосты за 15 копеек, вот и вам бы тоже взять ведра два, – нерешительно предложила бабка Марфа.

– А мы чем хуже? У него один сын Борис, да дочка Танька, а у меня трое, да дочка Наташка, они тоже есть хотят.

– Мы принесли немного картошки в карманах, староста рано уходит, вот мы и берём по 1-2 клубня картошки, – признался Иван.

– Там всего и полведра не наберётся, – возмутилась Мария попытке мужа сберечь копейки.

– Делай, как знаешь. А только на оброк денег не хватит, то пороть тебя будут, а не меня,– махнул он рукой. Это была пустая угроза, ведь15 копеек была маленькая сумма, её всегда можно было попросить в долг у бабки и деда.

После обеда наступила торжественная минута – сев. Мать повесила на шею деда лукошко с зерном. Он расставил ноги на ширине плеч, взял большую горсть зерна и широким жестом полукругом рассыпал его по пашне. Зерно ровным слоем легло на почву. Мишка с готовностью бросился к кустикам, наломал веток. Ими он отметит границы, где зерно брошено, а где ещё нет, иначе как с посевом репки, будет, где густо, а где пусто. После сева поле требовалось проборонить, чтобы зерно прикрылось землёй, иначе жадные грачи успеют склевать его. В тёплой земле зерно наполнится влагой и прорастёт.

В тот день Мишка доверили провести ещё пять борозд, за это время отец отдыхал.