Текст книги "Перстень Иуды"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Сергей Куликов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

За зелеными столами понтировали, вокруг игроков молча стояли внимательные зрители. Несколько человек меланхолично пили шампанское и коньяки у закусочного стола. Всего здесь находилось около двадцати гостей. В основном, это были мужчины зрелого возраста, одетые нарядно и торжественно: в смокингах, фраках или костюмах «тройка». Были и несколько женщин в вечерних платьях. Павел с Виктором оказались самыми молодыми. И тем, наверное, привлекли всеобщее внимание: к ним обратились любопытные, а чаще равнодушные взоры, иногда усиливаемые моноклями и лорнетами.

Хомутов раскланивался с некоторыми, а Бояров, если встречал доброжелательный взгляд, коротко кивал. Он испытывал приятное возбуждение, волнение и нетерпеливое желание поскорее стать своим среди этих людей, объединенных общим азартом, стремлением испытать судьбу и разогнать по жилам застоявшуюся кровь.

– Ты только не спеши, – услышал Павел за спиной приглушенный голос товарища. – Походим, посмотрим, а поиграть всегда успеем. У тебя сколько денег-то отведено на игру?

– Сколько надо, – не оборачиваясь, бросил Павел и устремился к одному из столов, за которым, как он понял, играли в штосс.

Понтировали пехотный капитан и неопрятный лысый субъект, лицо которого все время перекашивал нервный тик. Казалось, что он корчит рожи своему визави.

– Не стой за спиной, – шепнул сзади Виктор. – Этого не любят.

Павел послушно сделал шаг в сторону и стал жадно следить за игрой. Вскоре лысый бросил карты на стол. Он оказался в проигрыше и продолжать игру не пожелал.

Капитан собрал карты в две колоды, ловко перетасовал и, эффектно щелкнув каждой, обвел глазами стоявших вокруг зрителей. Холодный взгляд остановился на Павле. Несколько секунд он внимательно смотрел на молодого человека, будто изучал его. Наконец, с легкой улыбкой произнес:

– Будем знакомы, я – капитан Дымов.

– А я Павел Львович Бояров, – представился молодой человек.

Он испытывал некоторую неловкость: звание «капитан» облегало фамилию «Дымов», как мундир фигуру. А у него почетной приставки не было, и он чувствовал себя голым. Но Дымов доброжелательно и по-свойски спросил:

– Не хотите ли испытать свою Фортуну? У меня такое впечатление, что вы не ответите отказом…

– С удовольствием, – почему-то дрогнувшим голосом сказал Павел. – Только я доселе сам не играл в штосс, а только смотрел, как это делают другие… Боюсь, вам моя игра будет не интересна…

– Господа, – громогласно заявил капитан, обращаясь к окружающим, – у нас сегодня новичок!

И уже глядя в глаза Боярову, добавил:

– С вами играть опасно, ибо новичкам везет. Но риск – благородное дело! Так что, кинем карту на банкомета?

Павел кивнул, опустился в кресло напротив, взял свою колоду. Они разыграли начало: банкометом оказался Дымов, а понтером Бояров. Когда минимальная ставка была согласована, а куш оказался на столе, капитан из штосса извлек одну карту и бросил на сукно рубашкой вверх. Павел достал картонный прямоугольник из своей колоды и положил рядом. Партнеры вновь сделали ставки – каждый на свою карту, и Павел подрезал колоду Дымова. Игра началась.

Когда капитан засветил две первые карты – «лоб» и «сонник», Павел открыл свои. У банкомета таких карт не было, «абцуг» оказался четным, и Бояров сгреб весь куш к себе. Он услышал одобрительные возгласы и только теперь оторвал взгляд от стола. Вокруг них собралось человек десять. Все с нескрываемым интересом наблюдали за игрой.

– Я же говорила – новичкам везет, – улыбалась дородная дама с туго затянутым лифом, разглядывая Павла в лорнет. Рядом стояла черноволосая девушка с большими миндалевидными глазами, очевидно, дочь. Короткие рукава открывали тонкие руки с гладкой нежной кожей, а талия была тонкой явно без шнурованного корсета. Она тоже улыбалась, обнажая белые зубы.

– И куш был приличный…

– Играйте, играйте, молодой человек, сегодня ваш день…

Бояров еще пару раз взял куш и отмахнулся от Виктора, который шипел на ухо, чтоб он не задирал минимальную ставку. Но Павел, скорее назло другу, чем по здравому разумению, предложил капитану удвоить куш. Тот заколебался, извинился и встал из-за стола.

– Все, хватит, – потянул Хомутов товарища за рукав. – Пойдем, выпьем немного за твой успех…

Провожаемый одобрительными взглядами и улыбками, Бояров направился к закусочному столу. Прозвенели сошедшиеся бокалы. Холодное шампанское приятно щекотало пузырьками гортань.

– Что ж, дружище, крещение состоялось, поздравляю, – Хомутов понизил голос. – Ты прилично взял сейчас. Рублей около ста… Выпьем еще по одной, и можно будет поехать туда, куда ты хотел…

Он многозначительно подмигнул.

– Не забыл про публичный дом?

Павел покачал головой.

– Не забыл. Только отложим это на завтра. А сейчас я буду играть: сегодня мой день!

– Э, брат, да ты совсем забурился, – Хомутов снова наполнил бокалы.

– Смотри, смотри, – он указал взглядом на входную дверь. – Я же говорил тебе, что здесь бывает сам господин Пушкин. Вот он, вот он! Гляди в оба, потом маменьке расскажешь, что видел русского Петрарку. Кстати, штосс – любимая игра Александра Сергеевича…

Павел поднял глаза. В дверях стоял невысокий, смуглый и курчавый господин с густыми, курчавыми же, бакенбардами. Одет он был в черный фрак, впрочем, во всем его костюме чувствовалась какая-то небрежность, чтобы не сказать неряшливость. Хозяин дома Штильман кружил вокруг почетного гостя с распростертыми руками. Мгновенье – и Пушкин оказался в центре всеобщего внимания.

– Пойдем, подойдем поближе, – тянул Павла Виктор.

Они поднялись. Между тем Пушкин, не торопясь, двигался в направлении столов, поминутно раскланиваясь с игроками. Штильман что-то рассказывал Александру Сергеевичу. Вдруг он указал тому на Павла. Пушкин бросил на Боярова беглый взгляд и едва кивнул в ответ на учтивый поклон молодого человека.

– Нет, – донеслось до обостренного слуха Боярова. – Мой принцип – не играть с новичками, да еще если им фартит с первой же карты.

– Гордись, Павел, тебя как бы представили самому Александру Сергеевичу. Запомни, запомни этот день! – Виктор выглядел возбужденным. – За это можно выпить еще по одной…

Они выпили по бокалу, потом еще и еще… Павел направился к игровому столу. На месте капитана Дымова сидел какой-то господин средних лет, которого он ранее не замечал. Круглое лицо соответствовало фамилии, когда он представился:

– Коллежский секретарь Булкин. Не соблаговолите ли сыграть со мною, молодой человек? Вы, кажется, хотели удвоить куш?

– Отчего же! Охотно, – Павел вновь опустился на свой стул, обвел взглядом толпящихся вокруг зрителей: прямо напротив стоял Пушкин. Внимание поэта воодушевило молодого человека, ему вдруг безумно захотелось, чтобы тот увидел его игру и оценил ее.

На этот раз право метать банк выпало Боярову. Но все шло не так гладко, как раньше: ему стоило больших усилий сосредоточиться на картах: те как-то норовили уплыть в сторону. Он понял, что выпил гораздо больше, чем следовало. Не следовало накатывать шампанское на водку…

Два раза кряду он проиграл и страстно хотел переломить ход игры. Но ничего не получалось. Павлу казалось, что всему виною Хомутов, который что-то назойливо нашептывал в ухо. Все звуки доходили до него, словно сквозь вату, и он только отмахивался от навязчивого компаньона. Что умного может он сказать? Что пора прекращать игру и уходить? Но это несусветная глупость!

И еще какой-то голос неразборчиво пробивался сквозь вату. Кто это, и чего он хочет?! Наконец слова прорвались в сознание, и Бояров понял, что многократно повторял ему Булкин:

– Сударь, вы забыли сделать ставку на карту!

Павел потянулся к лежащему рядом портмоне и с ужасом обнаружил, что тот пуст. Он обвел присутствующих взглядом: все молча смотрели на него, во взорах отчетливо читалось осуждение. Он повернулся к стоявшему сзади Хомутову, но тот сделал выразительный жест: мол, нет ни копейки!

– Извольте сделать ставку, сударь, – в очередной раз повторил понтер.

– Извините, но у меня внезапно кончились деньги. Я как-то не рассчитал…

Бояров заметил, что господин Пушкин презрительно выпятил нижнюю губу, повернулся и отошел от стола. Павел почувствовал, что лицо его покрывается потом. Он даже слегка протрезвел.

– Извините господа. Я не ожидал, что так получится… Я готов написать расписку… Завтра же…

– Простите, молодой человек, но у нас так не делается, – это был хозяин дома Штильман. – Может, у вас имеется ценная вещь, которая будет интересна вашему партнеру, и вы соизволите поставить ее на кон либо продать?

– Да у меня, собственно говоря, ничего такого с собою нет, – медленно проговорил Павел. Мозг мучительно искал выход из создавшегося положения. Перстень! Еще плохо отдавая себе отчет в том, что делает, он поднял левую руку и громко сказал:

– Вот это я готов заложить за тысячу рублей!

Серебряный лев с высоты осмотрел гостей, черный камень коротко сверкнул острыми лучиками и тут же то ли поглотил их, то ли перестал отражать свет.

Со всех сторон на его руку устремились любопытные взгляды, кто-то старался приблизиться поближе к запьяневшему юноше. До него стали долетать отдельные реплики:

– Странный какой-то перстень… То ли серебро, то ли мельхиор…

– Камень непонятный…

– Да он не стоит таких денег…

Коллежский секретарь Булкин также привстал, наклонился к кольцу, внимательно осмотрел.

– Нет, сударь, более пятисот рублей дать не могу. И то лишь потому, что вижу, как вы молоды и малоопытны. Перстень и пятисот рублей не стоит.

– Да что вы понимаете! – взорвался Павел. – Вы хоть знаете, что это такое?! Это перстень Иуды! Граф Опалов получил его из рук самого императора Наполеона! Этот перстень, этот перстень…

Смешки вокруг привели молодого человека в бешенство. Он не знал, как осадить этих людей, заставить поверить в то, что он не лжет.

Кто-то сзади спросил:

– Какого Иуду вы имеете в виду, уж не ростовщика ли Иуду Гольцмана?

Эта реплика была встречена дружным хохотом.

– Я имею в виду Иуду-христопродавца! – запальчиво вскричал Бояров.

– Тогда понятно! А Наполеону это кольцо досталось, наверное, от Понтия Пилата?!

И вновь громкий хохот.

– А вашему графу, как там его, Наполеон презентовал перстенек за добрый совет покинуть Москву? – не унимался все тот же остряк.

Павел вконец растерялся.

Неожиданно из глубины комнаты к столу, ярко освещенному свечами, выступил высокий, сутулый человек неопределенного возраста. На нем был отутюженный черный фрак, белая манишка, черная бабочка и белые перчатки. Длинное лошадиное лицо, выступающие скулы, высокий, перечеркнутый морщинами лоб, из-под густых бровей пристально глядят круглые черные глаза – как провалы пистолетных стволов. От большого орлиного носа к углам тонкого рта протянулись глубокие носогубные складки. Пистолетные стволы прицелились в Павла.

– Скажите, молодой человек, как к вам попал этот перстень? Он действительно принадлежит графу Опалову. Почему он нынче у вас на руке?

Когда человек заговорил, смех быстро прекратился.

– Василий Васильевич давеча подарил. Я его племянник, – не без гордости в голосе ответил приободрившийся Павел. Приятно было в сложной ситуации встретить знакомого. Хотя бы не своего, а дядиного.

– Вот как! – кивнул незнакомец. – Позвольте взглянуть поближе…

– Извольте…

Павел неохотно снял с пальца перстень и протянул незнакомцу. По комнате будто легкий ветерок прошелестел, пламя свечей затрепетало, некоторые потухли. В гостиной воцарилась полная тишина, взгляды присутствующих устремились на человека, который внимательно рассматривал перстень. Наконец, незнакомец сказал:

– Это действительно ценная вещь. Я дам вам тысячу, как вы хотите.

Он достал увесистое портмоне, порылся в нем и уронил на зеленое сукно перед Бояровым десять сторублевых ассигнаций.

– Позвольте, позвольте, – Павел поднялся из-за стола. – Я никоим образом не намереваюсь продать дядюшкин перстень. Я лишь оставляю его в залог и дня через три-четыре верну вам деньги.

Незнакомец с ироничной улыбкой глядел на подвыпившего молодого человека, потом резко произнес:

– Через два дня!

– Простите?..

– Я сказал – через два дня. И ни часом позже. Если в течение двух дней я не получу свои деньги, будет считаться, что вы продали мне этот перстень!

– Хорошо, – тихо пролепетал Павел. – Только вы уж извините, но…

– Какие гарантии, что я сдержу свое слово? – насмешливо продолжил незнакомец. – Я князь Юздовский. Меня знает весь Петербург.

– Господа, – обратился он к присутствующим. – Готов ли кто-нибудь подтвердить мои слова?

Тотчас же в несколько голосов столпившиеся вокруг люди стали предлагать себя в поручители.

– Не сомневайся Павел, – прошептал сзади Хомутов. – У князя Юздовского безупречная репутация и твердое слово. Гарантии абсолютные.

– Я не сомневаюсь в вашей честности, князь, – сказал Бояров.

Юздовский едва заметно улыбнулся.

– Меня ваш перстень, молодой человек, интересует только как любопытный экспонат для коллекции. Но, если хотите, я готов обменяться с вами расписками…

– Вполне достаточно вашего слова, – повторил Бояров.

Сделка состоялась. Павел выпил еще пару бокалов, опять вернулся к столу, но что было потом, уже абсолютно не помнил…

Глава 2
Дуэль

Павел проснулся далеко за полдень и долго лежал, глядя в потолок и пытаясь остановить куда-то уплывающую люстру. Его тошнило, голова болела нещадно. Он еще не в полной мере сознавал, что с ним произошло, но к тошноте добавилось мучительное чувство непонятной тревоги. Усилием воли он постарался привести свои мысли в порядок. Ну, сначала был ресторан, потом они с Виктором поехали на какую-то квартиру, где шла карточная игра, затем они выпили, он начал играть, появился господин Пушкин, он проигрался и заложил перстень… Это последнее воспоминание пружиной подбросило его с постели, но закружилась голова и он чуть не упал на пол.

Павел долго сидел, опершись руками о матрац, и пытался таким образом удержать равновесие.

«Господи, – лихорадочно думал он, – что же я наделал, как же мог пойти на это?! А дядя, он за это кольцо меня…»

Шатаясь из стороны в сторону, он кое-как добрел до уборной и стал швырять горсти воды в лицо. Эта процедура несколько освежила его, и Бояров начал припоминать некоторые другие подробности минувшей ночи. Кольцо он заложил за тысячу рублей, на два дня. Значит, выкупить его он обязан не позднее завтрашнего вечера или ночи. А где взять деньги? Павел обшарил все карманы, но кроме скомканного платка ничего не обнаружил.

«Что же было потом, когда я получил эту тысячу? Ну, мы еще выпили, и я пошел к столу, – мучительно вспоминал он. – Играл ли я и дальше? Выиграл? Вряд ли! Неужели проиграл еще что-то? Виктор, Виктор, где он, черт его дери?!»

В комнату постучал лакей и сообщил, что обед подан.

«Значит, уж три пополудни, – сообразил Бояров. – Дядя, конечно, послал лакея, забеспокоился. Как быть? Когда же появится этот проклятый Хомутов?»

Он сказал лакею, что плохо себя чувствует и не сможет выйти к столу.

– Голубчик, распорядись, чтоб мне сюда подали какой-нибудь закуски и… и графинчик.

Превозмогая отвращение и борясь с тошнотой, он выпил большую рюмку водки и попробовал закусить кусочком холодной телятины. Как ни странно, через несколько минут ему полегчало. Павел вновь и вновь возвращался к воспоминаниям той проклятой ночи, но продвинуться дальше того, что он вновь подсел к столу, не мог. Ах, как ему нужен был Виктор! Сейчас же! Но этот нахлебник, как нарочно, не казал носа.

«Дядя уже, конечно, заволновался. Не выйти к ужину будет нельзя. И хотя Василий Васильевич кушает у себя, безусловно, поинтересуется, что с племянником. Но идти к старику в таком виде просто нельзя. И как он объяснит отсутствие перстня? Только Виктор может прояснить картину происшедшего…»

К счастью, на ужин его не позвали. Ночью он почти не спал, метался по комнате и посылал на голову своего друга самые ужасные проклятия. Самым скверным было то, что он не знал, где живет этот самый Хомутов, а спрашивать у прислуги было совсем уж глупо: дяде наверняка тотчас же доложили бы о его расспросах. У него оставался лишь один день, чтобы выкупить злополучный перстень!

Под утро Бояров заснул тяжелым, тревожным сном. Проснулся оттого, что лакей осторожно трепал его за плечо:

– Барин, барин!.. Там господин Хомутов непременно хотят вас видеть. Сказывают, вы нужны им позарез горла. Прикажете впустить?

– Да! – почти заорал Павел. – Быстро, сейчас же!..

Он стал судорожно одеваться, нетерпеливо глядя на дверь.

Хомутов был, как всегда, бодр и свеж, опрятно одет, от него исходил приятный запах французского одеколона.

– Ну, братец, ты же и выступил второго дня! – заявил он вместо приветствия и опустился в кресло. – Я и не знал, что ты такой заводной. А главное, не хотел меня слушать. Будто нарочно все наоборот делал…

– Хватит учить меня, – Павел подскочил к товарищу. – Говори, что было потом! Говори не мешкая! У меня все мозги напрочь отбило. Ну же!

– Ты что, правда ничего не помнишь?!

– Да рассказывай же, черт тебя побери!..

– С какого момента рассказывать-то?

– Да с того, как я получил эту проклятую тысячу. Я что, опять сел играть?

– Ну да! И все спустил этому Булкину. Ты и играть-то толком не мог…

– Я опять задолжал?

– Да пустяки, семнадцать рублей. Тому капитану, с которым ты начинал. Только не волнуйся, он не в претензии. Сказал, чтоб ты не беспокоился об этом долге.

– Да дьявол с ними, семнадцатью рублями, не в них дело! Главное – перстень! С перстнем-то что делать?!.

Хомутов был искренне удивлен и совершенно не понимал, почему товарищ так волнуется.

– Дался тебе этот перстень! На кой он тебе нужен-то? Прав был Булкин: железка и пятисот целковых не стоит! Будь доволен, что тысячу за нее выручил и смог из игры сухим выйти…

– Да ты с ума сошел! – Бояров даже голос потерял от волнения. – Я же объяснял: дядя его очень ценит! Это символ признания меня наследником! Пойми ты: нет перстня – нет и наследства! Он мне сказал: если что с кольцом случится…

Теперь уже Хомутов поднялся с кресла и серьезно уставился на друга:

– Так какого же ты черта закладывал такую важную вещь?!

– А что мне оставалось делать? Ждать, пока вышвырнут с позором, как нашкодившего котенка?! Чтобы потом в свете не мог показаться?

Хомутов скривился.

– Да хоть бы и так! Подумаешь! За такое наследство можно и битым быть!

Павел нервно забегал по комнате.

– Виктор, у нас до момента выкупа несколько часов осталось. Давай что-то придумывать. Просить деньги у дяди не могу: он меня убьет. Лишит всего. Я в Петербурге один, у меня кроме тебя никого нет. Найди мне эту треклятую тысячу, хоть из-под земли!

Компаньон развел руками.

– Легко сказать, найди! Я, брат, беден как церковная мышь. Ты не смотри, что у меня фрачок модный и рубашка чистая. Без этого я и прокормить-то себя не смогу. А так, у меня за душой и трояка нет. Клянусь тебе!

– Да что мне твои клятвы! – досадливо вскричал Бояров. – Ты же здесь живешь, у тебя полстолицы в друзьях ходит! Займи на день, на два! Покажу дяде это чертово кольцо – он мне опять ссудит тысячу, и не одну. А там уж… Ты же сам видишь, как он сдал… Войду в наследство – тебе голодать не придется! Клянусь!..

Хомутов расстроенно уставился в пол.

– Ах, душа моя! Да разве ж я не понимаю весь трагизм положения? Только друзья мои… одни – не очень состоятельны, другим я и сам задолжал. Однако делать нечего: до двух ночи надо выкупить перстень… Ах, если б я знал, что за вещь ты закладываешь… Я бы тебя за шиворот выволок из-за стола. Одевайся, поедем!..

К девяти вечера они, казалось, объехали весь город. Хомутов выскакивал из коляски, стучался в какие-то двери, куда-то заходил, вновь садился в коляску, проклиная людскую неблагодарность и скаредность. Ему удалось назанимать четыреста рублей. Но этого было явно недостаточно. Наконец, он сказал тоном, не терпящим возражений:

– Все, поздно кататься. Возвращаемся к графу. Зайдем вместе, падем в ноги. Если твоему дядюшке и вправду так дорого это колечко, пусть дает тысячу. Другого выхода нет. И времени нет! Десятый час уж. До двух с гулькин нос осталось…

Предложение звучало вполне разумно, и Боярову не оставалось ничего другого, как согласиться.

– А ты-то зачем к дяде идти со мной собрался? – поинтересовался он у товарища.

Тот хитро подмигнул.

– А за тем, что ему на нас двоих легче орать будет, а мы вдвоем проще перенесем все, что на головы наши падет. Только уж ты, Павел Львович, как богатым станешь, не забудь мои старания и жертвы моральные…

Павел только отмахнулся.

Едва они вошли в дом, дворецкий сообщил:

– Граф немедля требует вас, Павел Львович, к себе в кабинет.

Бояров перекрестился и постучал в дверь. Не дожидаясь разрешения, шагнул в кабинет дяди. Следом просочился и Хомутов. Они сделали несколько шагов и остановились.

Василий Васильевич, по обыкновению, сидел в своем кресле и смотрел на вошедших, а за его спиной, как тень, маячила фигура Петра. Да, дядя совсем уже сдал. На его высохшем лице живыми казались лишь глаза, но и они изменились: если раньше это были горящие угольки, то теперь они остыли и подернулись серым пеплом. Старик явно угасал.

Пауза затягивалась.

– Здоровы ли, дядюшка? – осипшим голосом, наконец, спроси Павел.

Вместо ответа граф тихо произнес:

– Где был два дня?

– Дозвольте, ваше сиятельство, мне слово молвить? – вдруг сказал Хомутов.

– А этот ферт зачем здесь?

– Я, князь, объясню, если позволите, – не отступил Виктор.

– Ну!

– Второго дня мы с Павлом Львовичем случайно забрели в дом Штильмана. Вы знаете…

– Дальше!

– А дальше господин Бояров решил в штосс с одним капитаном сыграть. Ну, в фараон, иначе говоря…

– Ты мне еще будешь объяснять, что такое штосс и!..

– Конечно, конечно, простите… Так вот, поначалу игра шла успешно, но потом Павлу Львовичу не пофартило, и он…

Неожиданно граф подался вперед и звенящим от ярости голосом потребовал:

– Покажи перстень!

В комнате на некоторое время повисла гробовая тишина. Наконец Василий Васильевич скорее простонал, чем проговорил:

– Проиграл, мерзавец?!.

Заговорил опять Виктор:

– Нет, нет, ваше сиятельство. Просто перстень пришлось заложить. Другого выхода не было. За тысячу рублей. Сегодня в два ночи срок истекает…

– Мерзавец! – ругательство было адресовано Павлу.

– А ты, ферт, куда смотрел?! Я тебя для чего приставил к этому недорослю?! Что бы ты жрал и пил за мой счет?! – это уже относилось к Хомутову.

– Виноват, не доглядел!

– Виноват? Коль так, я тебя накажу! Я тебя, голодранца, за долги в Сибирь сошлю! Там дорогу протаптывать заключенным станешь.

– Воля ваша, – Хомутов, неожиданно опустился на колени.

– Правильно говоришь: моя! А ты, Павел, слушай и запоминай: если завтра перстень не вернешь, поедешь к своей полоумной мамаше в Рязань. И на дорогу копейки не дам. Не достоин. Попомни: хоть умри, а семейную реликвию возверни! Если завтра к вечеру перстня не будет, послезавтра – ты не наследник. Все отпишу сиротскому дому или инвалидам. Пошли вон! – граф тяжело откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Молодые люди попятились к выходу.

– Ваше сиятельство, дайте тысячу, и утром кольцо будет дома, – скороговоркой выпалил Виктор у самой двери.

– Вон!!

Обессиленные, они вернулись в комнату Боярова и упали на стулья.

– Ну, вот и все кончено, – произнес Павел. – Упустил я свою Фортуну. Опять в Рязань, к маменьке…

– Вздор! Ты своего дядюшку недооцениваешь. Сейчас будет тебе тысяча. Или я игроков не знаю!

– А при чем здесь игра?

– А при том, душа моя, что дядюшка твой лишь год-два, как стариком стал. А до этого…

– А что «до этого»?

– А до этого он азарту поклонялся! Графа Опалова во всех игорных домах знали. Играл он крупно, почти всегда куш забирал. И не только в картах, он и в любви удачу знал!

– В его-то годы?

– Представь себе! Это он сейчас скис. А еще совсем недавно его победам многие завидовали! Удивлялись, откуда у старика силы на все берутся да что дамы в нем находят. В Петербурге, говорю тебе, его знали все, уважали, хотя и не любили. Только ему это все равно было…

Помолчав, Хомутов уверенно повторил:

– Даст, даст граф тысячу, коль скоро ему этот перстень так дорог. Азарт заставит. Только бы поздно не было…

Именно в этот момент дверь без стука отворилась, и на пороге показался Василий Васильевич. Поддерживаемый Петром, он сделал несколько шагов, бросил на туалетный столик перехваченные бечевкой купюры и, не глядя на молодых людей, сказал:

– Вот деньги. Карета ждет. Без перстня не возвращайтесь!

И, тяжело волоча ноги, вышел.

Хомутов пустился в пляс.

– Ну, что я тебе сказал, Павел?! Теперь помчались: уже почти двенадцать!

Дорога заняла около сорока минут. Подъехав к трехэтажному каменному дому с фонарями по обе стороны парадного входа, они выскочили из кареты и бросились к тяжелой резной двери, хорошо известной всем петербуржцам. Старинный особняк хранил много ценных произведений искусств, старинного оружия и других диковинных вещей, видеть которые доводилось лишь избранным. Говорили, что даже государь бывал здесь пару раз…

Хомутов стал стучать в дверь тяжелым набалдашником трости. Удары гулко отдавались в пустом пространстве слабо освещенной улицы. Но внутри дома было тихо. Никто не отзывался. Виктор продолжал тарабанить так, что на дубовых досках появились вмятины от набалдашника. Павел, не помня себя, тоже начал лупить в дверь обоими кулаками, а потом и ногами. Наконец послышался треск отпираемого замка, и дверь медленно отворилась. В проеме вырос крепкий швейцар с заспанным лицом, на котором отчетливо читалось недовольство.

– Чего угодно господам?

– Нам необходимо видеть князя! – звенящим от волнения голосом почти прокричал Бояров.

– Помилуйте, господа! Уж полночь миновала. Их сиятельство отошли ко сну. Принять никак не могут…

– Немедленно доложить! – Это уже был Хомутов. – Князь нас ждет. Доложи, что пришел господин Бояров по поводу перстня. Князь нас непременно примет.

– Не можно! Спят, говорю.

Виктор вынул из кармана десятирублевую ассигнацию и сунул в руку швейцара.

– Ты только пусти нас и сделай так, чтоб князю доложили.

Швейцар был явно в растерянности.

– Право, уж и не знаю, что делать. Ладно, если так срочно, войдите. Только извольте здесь подождать. Я скажу дворецкому доложат.

Швейцар пошептался с кем-то из слуг, и тот направился в глубину дома. Друзья остались в огромной темной прихожей, освещаемой лишь одним, поспешно зажженным канделябром из четырех свечей. В тусклых бликах было видно, что стены увешаны картинами, будто галерея изобразительного искусства. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу, словно кони, только что проделавшие долгий путь. Ждать пришлось с четверть часа. Наконец из покоев появился какой-то худощавый, чрезвычайно важного вида человек, очевидно, дворецкий. Давешний слуга освещал ему дорогу. Не доходя нескольких саженей, дворецкий остановился и спросил:

– Кто из вас будет господином Бояровым?

– Это я, – шагнул вперед Павел.

– Их сиятельство велели передать, что сегодня вас принять уже не могут. Поздно. Они ко сну отошли. Сказано, чтоб вы зашли завтра, после одиннадцати часов.

Не дожидаясь реакции поздних визитеров, дворецкий повернулся и, не торопясь, отправился восвояси.

Все возражения приятелей не возымели никакой реакции. Швейцар расставил руки и, делая жесты, которыми крестьянки обычно выгоняют кур из огорода, стал теснить молодых людей к двери:

– Идите, идите, господа. Сказано утром – значит, утром. Не вводите меня в грех…

Через минуту они оказались на пустой улице. Какое-то время им понадобилось, чтобы прийти в себя. Наконец, Хомутов сказал:

– Я бы не советовал тебе возвращаться сегодня к дядюшке. Если желаешь, переночуем у меня. Только предупреждаю: у меня не так комфортно, как в графском доме.

– Да мне все равно, – понуро ответил Павел.

– Не раскисай. Вообще-то, князь слывет человеком слова и чести. Утро вечера мудренее. Завтра все станет на свои места.

Квартира Хомутова находилась на окраине и поразила Павла своим убожеством. Покосившийся деревянный домишко. Маленькая, сырая комнатка с низеньким оконцем. Железная кровать, стол, стул и табурет, на котором стоял таз с водой.

– Мой умывальник, – усмехнулся Виктор, заметив растерянность товарища. – Не обессудь, Павел, спать придется в одной кровати.

Тот ничего не ответил. У него не было выбора.

* * *

На другой день в девять утра компаньоны уже были в карете. Им предстоял неблизкий путь на противоположный конец города, где проживал капитан Дымов, недавний партнер Боярова по штоссу. Еще накануне вечером Хомутов объяснял Павлу:

– Завтра у князя будет решающий разговор. Нужны свидетели, если он вдруг пойдет на попятную.

– А пойдет ли он в свидетели? – усомнился Павел. – Ему-то зачем это надо?

Хомутов только рассмеялся:

– За сто рублей – пойдет, за двести – побежит, а за триста – и в морду кому угодно дать может. Или я его не знаю! Он всегда без денег. А тут ты его давеча общипал изрядно. Так что пойдет. Не сомневайся!

Капитан жил в маленьком грязном флигельке во дворе дома, который принадлежал какому-то купцу. Он еще валялся в постели и, казалось, совершенно не удивился раннему визиту своих недавних карточных соперников.

– Перстень, что ли, князь не отдает? – спросил он, сползая с постели.

– А вы, капитан, прозорливы, – засмеялся Виктор, без обиняков кладя на тумбочку две сторублевые купюры. – Вчера около полночи привезли ему деньги, а он сослался на то, что спит уж. Не принял. Велел сегодня в одиннадцать быть. Боюсь, что могут возникнуть недоразумения. Вы же помните, что сделка состоялась в два ночи?

Капитан взял два сотенных билета и стал их разглядывать, повторяя:

– Помню ли я, помню ли я?..

Хомутов молча достал еще сотню. Наконец, Дымов встрепенулся, сунул в карман деньги и озорно заявил:

– Еще как помню! А князь-то хитер… Спать в полночь отбыл, а как в карты, так до утра не угомонится. Я все отлично помню, господа. А что, перстенек стоит всей этой суеты?

– Стоит капитан, еще как стоит!

– Я сейчас мигом побреюсь, а вы пока присядьте.

Гости обвели комнатушку глазами: на единственный стул у тумбочки присел сам хозяин с бритвой в руке. Кроме кровати сидеть было негде.

– Мы подождем в карете. А вы не мешкайте.

– Сей минут, – буркнул капитан.

Ждать пришлось не менее получаса, и это было томительное ожидание. Наконец карета устремилась к центру столицы. За окнами моросил тоскливый дождь. Павел смотрел в окно и, как ему казалось, ни о чем не думал. На него навалилась какая-то усталость, обуревало полное равнодушие.

– Ты послушай, Павел Львович, – официальным тоном вдруг начал Хомутов. – Я чувствую, что князь не захочет отдавать залог. Если все наши увещевания окажутся тщетными, тебе придется… тебе придется вызвать его на дуэль…