Текст книги "Парфюм в Андорре"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Данил Корецкий

Парфюм в Андорре

– Ваши документы... – Похожий на почтальона таможенник говорил по-испански, и я вопросительно посмотрел на нашего гида – маленькую доброжелательную женщину с табличкой «Марина» на белой блузе.

– Он просит паспорт, – явно обескураженно перевела Марина, и по автобусу прошло беспокойное шевеление. Никто не считает экзотические карликовые государства настоящими, а рассказы о суверенитете и членстве в ООН, пограничные будки и полосатые шлагбаумы воспринимаются как завлекающая туристов бутафория. Но если синяя униформа из мнущейся ткани действительно казалась бутафорской, то большой тяжелый револьвер с потертой ручкой был явно настоящим. А требование для доверчивой и либеральной Европы – даже слишком!

Я пожал плечами и протянул паспорт. Таможенник внимательно его пролистал.

– Покажите, пожалуйста, ваши вещи.

Он вежливо улыбался. Я подождал перевода и сказал то, что обычно говорят в подобных случаях:

– Какие у меня вещи? Джемпер и банка пива! Может, еще карманы вывернуть?

Заглянув в пакет, таможенник улыбнулся шире и, как мне показалось, искреннее.

– Добро пожаловать в Андорру!

– Они всегда так бдительны? – спросил я Марину, когда автобус тронулся.

Она недоуменно покачала головой:

– Да нет... Это вообще на моей памяти первый случай. На выезде иногда смотрят, чтобы не вывозили товаров сверх нормы. И то довольно поверхностно...

– Если бы мы были гражданами нормального государства, они бы вели себя по-другому! – Сидящий впереди высокий парень повернулся ко мне. Его узкая голова с круглыми пронзительными глазами торчала над спинкой сиденья, как будто динозавр выглядывал из своего мезозоя. – Потому что рота десантников может вмиг поставить этот обезьянник раком! У них же армии нет! А эти ряженые куклы разбегутся и засунут свои допотопные пушки в задницы! Так чего выделываться и людям настроение портить!

– Ерунда, обычная формальность, – отмахнулся я. – Не обращайте внимания.

Вокруг возвышались поросшие лесом горы, справа сквозь деревья просматривалась крыша одинокого дома, рядом желтел тщательно расчищенный и ухоженный лоскуток крохотного поля. Я с треском открыл пиво. Пить из банки было неудобно, как всегда, замочило усы, потекло по подбородку и капнуло на брюки.

– Хотите граппы? – снова повернулся высокий. Он сел в автобус у отеля «Мирамар». – У меня есть фляжка.

– Спасибо, на месте выпью. Собираюсь сегодня отвязаться как следует.

– Одному путешествовать скучно. И пить в одиночку неинтересно.

– Разве? Не замечал. Зачем же вы поехали один?

– Подружка заболела. Отравилась чем-то вчера вечером. Не пропадать же билету за сорок евро... А вы?

– А я отсидел восемь лет в общей камере и с тех пор люблю одиночество.

– А-а-а-а... – Ошарашенный динозавр отвернулся. Зато теперь на меня уставилась соседка – рыхлая женщина неопределенного возраста, которая всю дорогу смотрела в окно и переговаривалась с сидящими сзади мужем и сыном. Ее звали Леной, мужа – Васей, а здоровенного парня с сорок пятым размером ноги они называли Юрочкой.

– Вы правда сидели в тюрьме? – шепотом спросила она, округлив глаза.

– Нет, это шутка. Я журналист.

Лена успокоилась.

– Конечно, человека сразу видно... Вы и не похожи: у вас интеллигентное лицо.

Я расплылся в польщенной улыбке:

– Спасибо. Вы хорошо разбираетесь в людях.

– А эта журналистка... Забыла фамилию... Которая пишет, что от нее без ума все мужчины, и описывает, как она с ними... Вы ее знаете?

– Увы, нет. У меня другие темы. Читали «Пляски каннибалов»?

– Это все выдумки. Лучше напишите про здешние пляжи. Почему мы должны платить за зонтики и лежаки?

– Я подумаю.

К счастью, Марина взяла микрофон.

– Сейчас мы проезжаем по дну озера. В прошлом году питающую его реку перегородили плотиной и спустили воду...

За окном расстилался лунный ландшафт. На спутниковом снимке осушенное дно выглядело как сковородка с подгоревшим жиром. В действительности – нагромождение скал, россыпи камней, толстые слои засохшего, растрескавшегося ила. Но разрезавшее эту первобытную дикость шоссе – ровное, гладкое, с аккуратной цветной разметкой – ничем не отличалось от благоустроенных дорог побережья. Да и плотина на отвесной скале напоминала замечательно отреставрированный средневековый замок: безупречно белый бетонный монолит, тускло отблескивающие массивные Створы ворот – ни ржавчины, ни следов протечек... Я вспомнил, как выглядит Чиркейская ГЭС в Дагестане, и ощутил укол потревоженной совести.

– Пока это единственная неосвоенная территория в республике, – бодро продолжала Марина. – Но ей обязательно найдут применение, и очень быстро – земли ведь не хватает.

– А полезных ископаемых здесь нет? – спросил сзади Вася. Всю дорогу он пил пиво, которое, как известно, пробуждает любознательность. Я с трудом сдержал ругательство. Похоже, эта семейка обожает задавать идиотские вопросы.

– Про полезные ископаемые в путеводителях ничего не пишут, – с профессиональным сожалением ответила Марина. – Да и туристов здесь интересует совсем другое: спиртное, табак, радиоаппаратура и парфюмерия. Они гораздо дешевле, чем в Испании и Франции. А кто пойдет со мной в парфюмерный магазин, получит скидку еще на десять процентов.

Магазин располагался в центре Андорры-ла-Вельи, неподалеку от паркинга, на пути всех экскурсионных групп. Обещание дополнительных скидок действовало безотказно – просторный, украшенный зеркалами и благоухающий дорогими ароматами зал заполняла возбужденная разноязычная толпа. Длиннющие полки заставлены сотнями разнообразнейших флаконов. Обтянутый кожей «Heritage», завернутый в шерстяной двухцветный шарф «Rocabar», «Men' Story» в виде книги, «Nemo», по идее, изображал перископ «Наутилуса», ,но почему-то больше походил на армейскую полевую стереотрубу...

Свободный доступ разжигает азарт. Поддавшись всеобщему психозу, я прыскал душистые спреи на ладонь, запястье, локтевой сгиб, предплечье, тыльную сторону ладони, потом на те же самые участки другой руки, придирчиво нюхал, стараясь отграничить один запах от другого и выбрать лучший. Дурманящий «Cacharel», оправдывающий свое название «Egoiste», освежающий «Gucci», фантазийный, с цитрусовой нотой «Givenchy», утонченный «Dupont»...

Рядом молодая брюнетка увлеченно отыскивала свой индивидуальный волшебный тон. В полупрозрачной блузке, короткой юбке и босоножках на шпильке, она выглядела очень эффектно. Недаром лысеющий француз моих лет столь же увлеченно фотографировал ее цифровой камерой. Я явно мешал, постоянно попадая в кадр. Хотя вежливый фотограф не выражал недовольства, я шагнул в сторону, помахал ему рукой и улыбнулся, но ответной улыбки не получил.

– Попробуйте «Boucheron». – Улыбчивая девочка-консультант протянула брюнетке витой стеклянный перстень с крышкой в виде голубого топаза. – Их придумал ювелир, этот тон вечен, как драгоценности...

– Ах! – Высокая шпилька подвернулась, затейливый флакончик с хрустальным звоном разбился, и маслянистая желтая жидкость выплеснулась брюнетке на ноги. Она растерянно наклонилась, будто вдыхая тяжелый, дурманящий запах. Француз наконец улыбнулся и быстро сделал очередной снимок.

Через полчаса я был покрыт двумя десятками утонченных мужских ароматов, созданных лучшими парфюмерами мира. Самое трудное – сделать выбор. Но не для меня. Я без колебаний выбрал «212» – свежий и изысканный, в строгом, под сталь, цилиндре с магнитной пробкой, безупречном и пугающем, как бомба террориста.

– Сеньору маленький флакон или большой? – спросила продавщица, и отрабатывающая свои комиссионные Марина добросовестно перевела.

– В этом пятьдесят миллилитров, в этом сто, – от себя добавила Марина. – А стоит он всего на девять евро дороже.

Я, конечно, купил большой – другой мне просто не подходил. Выйдя на улицу, я сразу почувствовал, что нечто изменилось. Встречные женщины поворачивали ко мне напряженные лица, их ноздри раздувались, в глазах вспыхивали искры, и острые первобытные инстинкты прокалывали тесную оболочку цивилизованности. Я чувствовал, как наливаются возбуждением их соски, как набухают желанием их влагалища и мускусный запах естественных выделений вплетается в причудливую мозаику искусственных ароматов, созданных Армани, Гуччи и Шанель. Женщины непроизвольно собирались вокруг меня, как собаки вокруг шашлычника, нет, более требовательно и угрожающе – как волки вокруг одинокого теленка. Вначале они сдерживались, оставаясь в рамках приличия, но постепенно чудовищное напряжение, как царская водка, разъедало сдерживающие плоть оковы нравственности. Они все теснее обступали меня, будто случайно трогали одежду, ловили за руки, толкали тугими бедрами, их носы, бессовестно вытянувшись, втягивали молекулы ароматов с моей кожи, а горячие языки будто невзначай обжигали ее короткими влажными касаниями. Эти контакты становились все теснее и настойчивей, и ясно было, что через несколько минут случится неизбежное...

Да, именно так написала бы на моем месте упомянутая Леной несчастная нимфоманка с заурядной внешностью и незаурядным самомнением, болезненно мечтающая о славе куртизанки мирового масштаба. На самом деле я просто оказался в довольно плотной толпе, женщины и правда касались меня разными частями тела, а встречная симпатичная испанка действительно стрельнула в меня напряженным взглядом, и в карих глазах метнулся двусмысленный огонек. Все остальное можно додумать в меру фантазии и подсознательных комплексов.

Сзади меня толкнули, или «какая-то незнакомка прижалась всем телом, обжигая лопатки раскаленными грудями». Я обернулся.

– Пардон! Ах, это вы? – Лена, как ледокол, рассекала толпу, увлекая за собой все семейство. – Вы по магазинам или в термальный комплекс?

Марина предложила группе три часа свободного времени и два варианта его проведения. Большинство соотечественников склонялись к первому, я – ко второму.

– Еще не решил. Но знаю точно, что хорошо выпью. Лена принужденно улыбнулась, а обогнав меня, озабоченно сказала мужу:

– Главное, чтобы не блевал в автобусе.

Центральная улица блистала чистотой, лаком автомобилей и шикарными витринами сотен универсамов, магазинов и магазинчиков. Как будто находилась в Париже, Мадриде, Берлине, новой Москве или другой европейской столице, а не в крохотном городке, затерянном в Пиренеях на высоте тысячи метров. «Два мира, две судьбы», – писали советские идеологи под снимками парижского клошара и московского академика. Это точно. Тут даже аэропорт есть. Я вспомнил, как выглядит главная улица Тырныауза, и опять ощутил угрызения совести.

Термальный комплекс имел вид остро вытянутой вверх прозрачной пирамиды. В киоске внизу я за шесть евро купил красные плавки, переоделся, запер шкафчик с любимой цифрой «пять» на дверце, надел ключ на запястье и зашел в хорошо освещенный солнцем, просторный высокий зал. Над огромным бассейном с синей водой на разных уровнях возвышались четыре белые чаши джакузи, по периметру каждой били десятки фонтанчиков. Загорелые мужчины и женщины расслабленно лежали в чашах, вяло бултыхались в бассейне. Знакомых лиц, по-моему, не было. У прозрачной, как в оранжерее, стены стояли белые шезлонги. Я посидел в одном, привыкая к душноватой атмосфере и осматриваясь, потом спрятал под полотенце ключ, поплавал немного, по белой винтовой лестнице с золотыми перилами прямо из теплой воды поднялся в джакузи, понежился в бурлящих пузырьках и действительно ощутил телесное расслабление. С каким удовольствием я бы провел здесь все три часа, потом вернулся в автобус и прожил еще два оплаченных дня в «Камбриллс Принцесс», валяясь на золотом песке и ныряя в ласковые волны с пляшущими у берега золотниками слюды... Но у меня было много дел. Только бы не произошло каких-либо неожиданностей.

Я вернулся к шезлонгу, с замиранием сердца развернул полотенце... Все в порядке – ключ был на месте. Именно тот, который нужен.

Таблички в коридоре указывали направления: гидромассаж, сауна, шейпинг... Я нашел парикмахерскую, сел в кресло.

– Побрейте мне голову и сбрейте усы, – на испанском сказал я.

Средних лет андоррец в кипенно-белом халате и с густой копной черных, стоящих дыбом волос заметно удивился.

– Что побрить?

– Побрейте мне голову и сбрейте усы, – повторил я по-каталански, чем удивил его еще больше. На самом деле ничего удивительного в этом не было: я свободно говорил на восьми языках и мог объясниться еще на двенадцати. Иногда на языке страны пребывания я писал статьи в местные газеты. Как правило, они посвящались дружбе с Россией.

Потом я пошел в солярий. Через пять минут ровный загар покрывал лицо и череп, как будто на них никогда не росли волосы. В лифте я поднялся на смотровую площадку. У мощных подзорных труб никого не было. Я бегло осмотрел живописные окрестности: суровые горы, под стать им вросшие в склоны старинные дома из грубого камня, круглые и квадратные башни церквей и замков. Современные здания имели более веселый вид и заметно оживляли пейзаж. Внизу, у входа в пирамиду был разбит прекрасный парк с ухоженными деревьями и коротко подстриженным зеленым газоном. На скамейках отдыхали распаренные в термальных водах люди.

Из комплекса вышел человек, похожий на меня до процедуры бритья. Очень похожий. Около пятидесяти лет, рост сто семьдесят семь, наметившийся животик, зачесанные на пробор волосы, изрядно тронутые сединой, усы. Благородное лицо интеллигента, которому если и приходилось совершать дурные поступки, то они не отразились на внешности. На человеке была моя одежда, в кармане лежал мой паспорт, в руках он держал полиэтиленовый пакет с моим джемпером и купленным одеколоном «212». Конечно, если придирчиво присматриваться, то можно найти различия: он на сантиметр выше и на четыре килограмма тяжелее, у него другой голос, и седина сделана искусственно. Но сейчас он выпил сто граммов виски для запаха и умело изображает опьянение, а в автобусе будет спать, сдвинув на лицо кепку с противосолнечным козырьком. Так что вряд ли кто-то сумеет разобраться в таких тонкостях. Потом он будет два дня наслаждаться жизнью в четырехзвездном отеле, где я умышленно не заводил близких знакомств, и на золотом пляже, знакомства на котором столь же приятны, сколь и скоротечны. Счастливец!

Черт, что это?! Похожий на меня человек ничком повалился на землю и остался неподвижно лежать на чистой асфальтовой дорожке. К нему подбежали две женщины, начали тормошить, пытались поднять... Но расплывающееся на спине темное пятно убеждало в том, что все усилия бесполезны. Его застрелили! Скорей всего, из снайперской винтовки или из пистолета с глушителем. Словом, как обычно...

Меня бросило в жар, кровь молотками застучала в висках, тело обмякло. Я втравил Марка в это дело! Плевая работа, хороший заработок, никакой опасности, обычная перестраховка... Так оно и было. По крайней мере, я думал, что так оно и было. О моей поездке знали только Патроков и Иван, никакой необходимости в конспиративных предосторожностях не имелось. Но меня не зря называли хитрой скотиной – я всегда исповедовал принцип: лучше перестраховаться, чем на всю жизнь сесть в тюрьму или стать жертвой несчастного случая! Тридцать лет стажа разведработы без провалов и серьезных проблем подтвердили правильность такой позиции.

Покрытый потом, я спустился в раздевалку. Руки заметно дрожали. Надо бы действительно хорошо выпить. Шкафчик номер пять был открыт, я отпер восьмой. Вместо белой шведки надел голубую водолазку, вместо джинсов – свободные кремовые брюки спортивного покроя с множеством карманов. В одном лежал паспорт на имя гражданина Германии доктора Хорста Крюгера, в другом пачка крупных купюр и кредитная карточка, в третьем обычный складной нож, на сероватом клинке которого имелась надпись: «Толедо». Легкие туфли на тонкой подошве завершили наряд. В руки я взял кожаный портфель со всем необходимым.

Вокруг Марка уже собралась толпа зевак, в самом центре высился похожий на динозавра парень из автобуса. Вид он имел озабоченный. Мигая красными и синими огнями, подъехала полицейская машина. На прошедшего мимо доктора Крюгера никто не обратил внимания.

В первом же баре я выпил три виски и купил знаменитую больше дешевизной, чем качеством, андоррскую сигару. Потом с полчаса стоял возле магазина игрушек, глядя, как рыжие супермены в развевающихся плащах нарезают под потолком круги на почти невидимых лесках. То ли алкоголь, то ли созерцание помогли – руки перестали дрожать, и нервный озноб прошел. Стыдно признаться, но я ощутил голод.

У входа в ресторан «Андорра» стоял двухметровый медведь. Я посмотрел на часы – без трех минут четыре. Стоящий человек привлекает внимание, поэтому я не торопясь двинулся вдоль чистых витрин. Наш автобус уже ушел. Опоздавших тут ждать не принято – Марина предупреждала заранее. Лена громогласно одобрила: «Семеро одного не ждут!» И двух тоже – не исключено, что мой высоченный приятель с головой динозавра задержался до особых распоряжений... Может быть, и любознательный любитель пива Вася остался: не зря же он задал свой идиотский вопрос... Правда, выглядит он ни в ухо ни в рыло, да и вся семейка смотрится довольно убедительно, но это ни о чем не говорит: профессионалы именно так и работают. Другое дело – на кого? На кого работает лысоватый «француз», истративший на меня целую фотопленку? Кто напустил на меня таможенника? Хрен его знает! Ясно одно: меня сдали с потрохами!

Беглый анализ ситуации показывает, что в ней задействованы как минимум три силы. Одна наблюдает, контролирует каждый мой шаг. Исполнители – «динозавр», а может, Вася, или они оба, или кто-то еще, кто никак себя не проявил и не привлек внимания. Цель: держать нанимателей в курсе моих телодвижений.

Вторая проверила меня на «чистоту» и одновременно предупредила, что я нахожусь под колпаком. Цель: напугать и парализовать всякую активность. Исполнитель – таможенный чиновник, что должно внушить представление, будто меня остерегает государство Андорра. Но в этом замечательном государстве нет разведки и контрразведки, а без глаз, ушей и носа что может знать язык? Таможенник, скорей всего, использован втемную. Возможно, им просто подбросили фотографию и номер автобуса, написав, что едет опасный преступник. Похоже на реакцию цивилизованной официальной структуры, интересам которой ничего не угрожает.

Третья сила не располагала фотографиями, «француз» восполнил этот пробел, а затем неизвестный снайпер решил вопрос радикально. Третья сила не связана со второй, не ограничена законом и действует жестоко, а потому куда более эффективно. Цель: уничтожить угрозу в зародыше.

Выводы: первая сила – Патроков. И Иван как производная этой силы. Вторая – Интерпол, испанская контрразведка или еще что-то в этом роде. Третья, несомненно, – хозяева андоррского молибдена. Значит, он действительно существует в природе? А все вместе означает, что подставили меня капитально: о секретнейшей миссии не знает только продавщица парфюмерного магазина! Да и то не факт... Ну а что в итоге? Все три силы убеждены, что я мертв, а я жив, здоров и голоден! К тому же вышел из-под контроля и обрубил все хвосты! Короче, оправдал свое прозвище. Пострадал только бедный Марк, но такой скотине, как я, это не может испортить аппетит...

Механизм в моей голове всегда точно рассчитывал сантиметры и секунды. Когда я вернулся к огромному медведю, минутная стрелка стояла точно на двенадцати. Ресторан почти пуст. В конце вытянутого зала должен быть камин. Он там и оказался. Чуть дальше, в нише у окна, стояли два столика. За одним сидела симпатичная испанка, едва не испепелившая меня взглядом возле парфюмерного магазина. На самом деле она француженка и много лет работала на нашу Службу. До тех пор, пока меня не выгнали на пенсию. Сотрудничать с другим офицером Мадлен отказалась. И правильно сделала. Сейчас ни в ком нельзя быть уверенным до конца. Кроме меня, разумеется.

Мадлен заканчивала обед, доктор Крюгер сел за соседний столик и сделал заказ. На безупречном немецком, естественно. Аперитив – пастис, эндивий под соусом рокфор, запеченные улитки, утиная грудка средней прожарки, полбутылки мозельского. В нарушение правил немец, не дожидаясь десерта, решил закурить и попросил у симпатичной испанки лежащие перед ней спички. Женщина вначале не поняла, но эсперанто жестов сделало свое дело: она равнодушно кивнула. Безалаберный Крюгер умело разжег сигару, а коробок с адресом сунул в карман. Со стороны все выглядело совершенно естественно, тем более что со стороны никто не наблюдал. Испанка вскоре ушла, а доктор не торопясь пообедал и еще добрых полчаса наслаждался своей сигарой.

Такси остановилось у нарядного шестиэтажного дома, стоящего прямо на склоне горы. Еще раз незаметно осмотревшись, я набрал код. Дверь мягко открылась, и неправдоподобно чистый подъезд обволок доктора Крюгера атмосферой благополучия и уюта. Здесь невозможно нассать в угол или выцарапать на стене ругательное слово. Хотя скотина может нагадить где угодно.

На пятый этаж я поднялся пешком. Мадлен открыла сразу и молча бросилась мне на шею. Ни паролей-отзывов, ни дурацких вопросов типа: «Вы не привели „хвост“?» Да и я не стал обходить квартиру в поисках засады или спрятанных микрофонов. Такие штучки подходят для шпионских романов. В реальной жизни они ничего не дают.

– Извини, зайка, я не в форме. – Доктор Крюгер целомудренно чмокнул Мадлен в гладкую щечку и, деликатно отстранившись, осмотрелся вокруг. – Какое уютное гнездышко, дорогая. Не скажешь, что оно снято неделю назад: здесь все как у тебя в Лионе. И занавески, и керамические фигурки очень похожи... Однако к делу: доложи обстановку!

Если Мадлен и обиделась, то виду не показала. Все-таки она достаточно долго занимается работой, которая требует скрывать свои истинные чувства.

– Два шурфа в разных концах долины. Никакой охраны. Можно было набрать целый мешок. С чего ты взял, что там есть золото?

Мадлен вывалила на стол десятка два серо-черных, опаленных взрывами камней.

– Эти из восточного шурфа, а эти из западного...

– Хорошо, очень хорошо. – Доктор Крюгер жадно перебрал невзрачные куски породы. Они выглядели точно так же, как камни в Тырныаузе. – Никто не мешал?

– Нет. Ты же сказал – идти в сумерках. Там вообще никого не было. Даже машины не проезжали.

– Хорошо... Это очень хорошо. – Крюгер поставил на стол свой портфель и открыл его. – Не боялась?

– Странный вопрос. И потом, я взяла пистолет. В Андорре разрешают носить оружие...

– Да, но только своим гражданам. А правда, что тюрьма здесь вырублена в скале и преступников по средневековым законам обезглавливают широким мечом?

Мадлен пожала плечами:

– Не знаю. Может, отпетых злодеев... И потом, какая разница – широкий он или узкий?

– В парижском музее я видел меч палача – широченный, с отрубленным острием. – Как любой тонкий, легкоранимый человек, – я тяжело вздохнул. – Ужасающее впечатление!

– Здесь должен быть замечательный вид с балкона, а у меня мало времени, – бестактно вмешался Крюгер. Видно, он не меньшая скотина, чем я.

Нахмурившись, Мадлен вышла. Я достал из портфеля футляр, из футляра – пробирки с химикатами и капнул на камень вначале розовым, потом желтым. Смешавшись, капли запузырились, поднялся легкий дымок. Когда реакция закончилась, на неровной поверхности осталось ярко-зеленое пятнышко. Отлично! Я взял второй камень, потом третий... Через двадцать минут работа была завершена. Результат превзошел все ожидания: сто процентов с высоким содержанием! Я вылил химикаты в туалет, тщательно вымыл пробирки, оттер пятна на камнях и сложил все в бумажный пакет.

– Ты не соскучилась, дорогая?

Вид с балкона действительно такой, что дух захватывает: дикие горы окружают оазис цивилизации – разнообразные по архитектуре дома, плавно извивающаяся в бетонных берегах Валира, парки, газоны, клумбы... Так и хочется прыгнуть и полететь. В детстве и юности я часто летал во сне. А в семьдесят девятом украл самую секретную разработку Пентагона – ракетный ранец для десантирования спецподразделений. Помню, за это мне дали премию в размере оклада.

Облокотившись на перила, Мадлен невесело смотрела куда-то вниз. Я нежно обнял напряженные плечи.

– Расслабься, зайка, ты отлично сработала. Оставь мне машину и поспеши, а то опоздаешь на самолет. У тебя ведь еще дежурство.

– Да, еще и дежурство.

– Конечно, ты очень устала, но это последний раз. Обещаю.

– Я знаю цену твоим обещаниям.

– Кстати, никакого золота здесь не оказалось. Но на наших заработках это не отражается, вот твои пять тысяч.

– Спасибо.

Она высвободилась, равнодушно взяла деньги и пошла собираться. Я проводил взглядом стройную фигурку. Никаких эмоций. Раньше мандраж перед акцией не оказывал столь губительного воздействия. Отвык от риска? Или годы берут свое?

Я перебрал содержимое портфеля.

Коммуникатор «Нокия-9290» – гибрид карманного компьютера с сотовым телефоном, номер зарегистрирован в Германии на несуществующего человека. Компактная подзорная труба – монокуляр десятикратного увеличения. Цилиндр с цифрами 212 на матовом боку. Белый бумажный прямоугольник. Это что-то лишнее. Никакого конверта здесь быть не должно...

Очень осторожно я взял конверт в руки. Ни проволочек, ни сердечника, ни порошков – обычное письмо. Нож с хрустом вспорол тугую бумагу, и я сразу узнал почерк Марка.

«...Только из-за тебя я согласился вспомнить старое. Ты ведь знаешь мою интуицию. Так вот, с самого начала у меня было плохое предчувствие. Очень плохое. И оно все усиливалось. Связаться с тобой не смог, да это ничего бы и не дало – ты ведь упрям как осел. Извини, это я послал письмо в таможню, написал, что тебя ищет Интерпол. Я знаю, как это называется. Но тебе ведь ничего не угрожало. Я надеялся, что ты насторожишься и все отменишь. Однако, раз ты читаешь это письмо, ничего подобного не произошло. Где же сейчас я? Если лежу на пляже – позвони, и я сто раз извинюсь за свой идиотизм и беспросветную глупость...»

Марк лежал в морге. В моей одежде, в заляпанных моим пивом брюках. Хотя он и сделал то, чего делать нельзя, идиотом и беспросветным глупцом был я.

– Ты плачешь?! – У одетой в дорогу Мадлен из рук выпала сумка. – Значит, тебе тоже нелегко расставаться! А зачем нож?

У меня вздрагивали пальцы, и обычный складной нож с надписью: «Толедо» на клинке как живой прыгал на ладони, разворачиваясь острием то в одну, то в другую сторону. Когда нет стопора, колоть надо наискосок, против линии складывания, и нож это учитывал, ложась каждый раз так, как надо.

– Я приеду к тебе, когда все кончится.

– Что «все»? Мы же закончили работу и получили деньги! Поедем сейчас...

– Нет. Сейчас нет. Кстати, дай мне пистолет.

Губы Мадлен дрогнули. Она полезла в сумку и положила на край стола маленькую «беретту» и ключи от автомобиля.

– Угнать машину я не смогла, слева от подъезда синий «Форд Фокус». Он взят напрокат по поддельному удостоверению.

– Я правда приеду.

– Ключ от квартиры оставь у консьержки. Прощай.

Не поверила. Вряд ли ее можно за это винить. Как и меня, незаметно проконтролировавшего из окна ее отъезд. Ничего подозрительного я не заметил.

Я раскрыл коммуникатор, набрал код России и первую цифру номера, потом согнутый палец завис над клавиатурой. Патроков нетерпеливо ждет результатов анализов. Но ему наверняка сообщили, что я убит. Если выйти на связь, об этом узнает Иван или кто-то еще – тот, кто сливает информацию третьей силе. Фонтан говна забьет опять, меня начнут искать и убьют по-настоящему. Бр-р-р... Нет, лучше пусть все остается как есть...

Вышел в Интернет и проверил котировки акций на франкфуртской бирже. Цены на молибден упали еще на восемь пунктов. В Лондоне – на семь, в Нью-Йорке – на пять: сказывается отдаленность Нового Света.

Но совершенно очевидно одно – андоррский молибден перестал быть мифом и мировой рынок реагирует так, как и должен реагировать на новое крупное месторождение. Потом я вошел на сайт швейцарского банка «Лео», ввел пароль и убедился, что миллион долларов по-прежнему заблокирован на промежуточном счете до конца завтрашних суток. Впрочем, иначе и быть не могло. Если цена молибдена за это время повысится, миллион автоматически будет переведен на цифровой счет господина Крюгера. Если нет – возвратится на счет Патрокова. Комбинация безупречна: с одной стороны, исключен любой обман, с другой – теряет смысл убийство несчастного Дмитрия Полянского. «Хитрая скотина!» – сказал по этому поводу Иван. И с ним можно согласиться по двум причинам. Во-первых, еще тридцать лет назад меня так назвал Роберт Смит, тогда рядовой офицер, а впоследствии резидент ЦРУ во Франции. А во-вторых, страховка придумана, без ложной скромности, гениально, и Иван не мог не оценить ее законченности и изящества.

Иван на самом деле не простофиля из сказки, а генерал-майор Иванников, и его оперативный стаж не меньше, чем у меня. Правда, родственные связи и особенности характера сделали его службу качественно иной. Он всегда занимал легальные должности в посольстве, имел дипломатический паспорт, а самой рискованной его операцией было ксерокопирование статей из газетных подшивок в публичных библиотеках. Его не сажали в тюрьму, не грозили зажарить и съесть, не пытались сбить машиной или застрелить. Тем не менее считалось, что мы оба работаем «в поле», «на холоде», хотя поля и холода у нас были совершенно разными. Последние двадцать лет Иванников и вовсе сидел в тепле руководящего кабинета, являясь моим прямым начальником: вначале непосредственным, а потом – самым высоким. Когда Россия резко снизила внешнеполитическую активность и отказалась от «острых» акций, способность выполнять грязную работу и готовность рисковать своей шкурой мгновенно обесценились, и я был отправлен на пенсион. Иван лично вручил мне почетную грамоту, конверт со скудной премией, сердечно пожал руку и посетовал, что профессионалов нынче ни в грош не ставят. Поскольку инициатором увольнения являлся он сам, трудно было понять, кому адресован этот упрек.

А через два года Иванников самолично позвонил мне, поинтересовался житьем-бытьем, удовлетворенностью жизнью и материальным достатком. Эффект от этого звонка был сопоставим с неожиданным визитом в однокомнатную хрущевку африканского носорога. Впрочем, нет: в конце концов, носорог мог убежать из зоопарка и, влекомый первобытными инстинктами, забиться, обдирая бока, в панельную пещеру на окраине столицы. А вот чтобы давно и прочно отгороженный от мира референтами, охранниками, помощниками и секретарями, богоподобный генерал позвонил напрямую ничтожному, списанному в запас майоришке и стал расспрашивать о его проблемах – это событие совершенно невероятное, которое и сравнивать-то не с чем. Если бы ко мне заглянули пьяные вдрызг инопланетяне и попросили добавить на бутылку, я бы, наверное, удивился меньше.