Текст книги "Время «мечей»"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Через час Нижегородцев пригласил к себе начальника аналитического отдела.

– Павел Владимирович, – с подчеркнутым пиететом обратился он к Молчанову. – Скажите мне, как аналитик – аналитику: существует ли какая-либо связь между этими двумя точками?

Молчанов задумчиво рассматривал карту на экране монитора. Точнее, две красные точки на ней. Одна находилась в горах Грузии, вторая располагалась в пустыне Деште-Кевир… Ее он и коснулся, аккуратно, острием карандаша.

– Эту вычислили мы по критерию участников. Взрыв огромной силы в пустыне Ирана, в котором замешаны крупные фигуры террористического подполья…

– Первая точка тоже связана с крупным террористом и подготовкой мощного взрыва, – подсказал Вампир.

– Вот вы сами и ответили на свой вопрос, – хмыкнул Молчанов. И разъяснил: – Связь состоит в характеристиках фигурантов и в общих целях.

Он слыл большим педантом, и с точки зрения формальной логики был совершенно прав.

– Но эти объединяющие критерии не исчерпывают нашего интереса, – возразил Нижегородцев. – Если перейти от субъективных критериев к объективным, то ответа на мой вопрос нет.

– Верно, – аналитик в задумчивости рассматривал карту. – Но с объективной точки зрения взрывы в этих точках бессмысленны. Горы, пустыня… Ни людей, ни промышленных объектов, ни жилья… Может…

Павел Владимирович грыз свой карандаш.

– Может, это связано с какими-то геофизическими особенностями данных точек?

– Какими?

Молчанов пожал плечами.

– Попробуйте обратиться в Северо-Кавказское отделение Института физики Земли имени Шмидта. Правда, оно, хотя и называется Северо-Кавказским, находится в Москве.

– И что они нам скажут? – спросил Нижегородцев.

– Что скажут, не знаю. Но они занимаются усовершенствованием методики сейсмического микрорайонирования особо ответственных объектов как на территории Северного Кавказа, так и за его пределами. Например, они занимались сейсмологией Ирана в районе Бушерской АЭС.

– Что ж, спасибо за совет, – кивнул Нижегородцев.

* * *

– Короче, ты понял? – зло оскалился Абрикос. – Это он, больше некому! Решил всех под себя подмять!

– Да понял я, понял… Я просто подумал: зачем Абу-Хаджи убивать амиров? – Джин дал задний ход, осознав, что лишние вопросы могут привести его туда, куда обычно отправляли сомневающихся его друзья, да и он сам.

– Меньше думай! – продолжал злиться Абрикос. – Командир приказал – выполняй!

– Да понял, понял, – виновато пробормотал Джин, кляня себя за длинный язык.

– Ладно, – успокоился Абрикос. – Иди, покопайся у Сапера в сарае. Он недавно сильную мину сделал, вот ее и найди…

Джин еле-еле переставлял ноги, поднимая уличную пыль. Ему не хотелось заниматься тем, чем предстояло. Очень не хотелось. Конечно, он прошел взрывную подготовку, однако всегда находился на вторых ролях, основную работу выполнял Сапер. Но сейчас он в больнице: какой-то хитрый патрон взорвался и выбил ему глаз. И чего он везде совал свой нос? А теперь все навалилось на Джина, и даже совета спросить не у кого…

Во дворе никого не было. По-хорошему, конечно, надо бы испросить разрешение у хозяев, но они злы на соратников Бейбута и винят их в происшедшем. Так что, лучше прошмыгнуть незаметно в сарай – это не жилое помещение, а мастерская, где они с Сапером ковали оружие джихада… И потом, они оба муджахеды, почти что братья – какие тут могут быть церемонии?

Джин на цыпочках прокрался через двор, нырнул в сарай и даже присвистнул – капли крови на полу вели в правый дальний угол, к верстаку с зажатой в тисках гильзой. Над верстаком висела лампа на длинной выдвижной решетке. Ее так никто и не выключил – видно, не до того было.

У левой стены стоял небольшой сверлильный станок, рядом – точильный круг. Полки ломились от металлических уголков, листов металла, трубок разного диаметра, подшипников, мотков проволоки, каких-то деталей неизвестного происхождения и предназначения. Сапёр стаскивал сюда все, что попадалось под руку, по принципу: а вдруг пригодится? Но где же здесь готовая продукция? Небось спрятана подальше от посторонних глаз.

Джин поднял лампу, осветил углы, забитые всяким хламом. Порылся в одном, и под мешками с каким-то тряпьем нашел широкий матерчатый пояс с большими, набитыми чем-то тяжелым карманами. Карманы были застегнуты на пуговицы, из них выходили провода, которые сходились к черному пластиковому цилиндру со зловещей красной кнопкой. Не то… Он осторожно положил находку на место и вытер вспотевший лоб. Сапер рассказывал, что мину сделал из пластида, купленного у танкистов: те вынимают его из контейнеров динамической защиты и ездят с пустыми… Но подо что он ее замаскировал? Как она выглядит?

Внимание привлёк запыленный стеклянный аквариум на нижней полке, в котором лежало что-то длинное. Направив свет туда, Джин засунул руки внутрь и достал это «что-то», завернутое в старую замызганную клеенку. Нет, тут что-то легкое, на мину не похоже… Ему показалось, что это протез ноги, но тут клеенка развернулась, и он понял, что ошибся: протезы не бывают такими сморщенными, желтыми, с пальцами и ногтями. Это была настоящая человеческая нога, только высушенная, будто принадлежала мумии! Джин закричал и отбросил страшную находку. В этот момент дверь сарая скрипнула. На пороге стояли мать Сапёра – стареющая вдова Гульнар и ее старшая сестра Абида.

– Ты что делаешь?! – закричала Гульнар. – Зачем ты кидаешься ногой бедного Джавада? Мы столько лет берегли ее, заспиртовали, потом высушили…

– Для этих молодых нет ничего святого! – запричитала Абида. – Ты хочешь, чтобы наш брат и в раю ходил на костылях?! Разве он сделал тебе что-то плохое?!

Джин вспомнил одноногого дядюшку Джавада, угощавшего его в детстве грушами. В двадцать лет тот попал под поезд и потерял правую ногу. Позже он женился на русской и уехал в Ставрополь. Но когда он умрёт, его привезут хоронить в родное село и в могилу положат эту ногу, чтобы на том свете Джавад мог ходить нормально, как все люди…

– Извините, тетушка Гульнар, я не хотел, – смущенно пробормотал Джин. Преодолевая брезгливость, он поднял ногу, снова завернул в клеенку и положил обратно в аквариум.

– Что ты вообще здесь ищешь? – требовательно спросила тетушка Гульнар. – Почему пришел без спроса, как к себе домой?! Убирайся прочь!

– Не могу… Мы с Бейбутом сделали мину. То есть одну вещь… Я должен ее забрать!

– Какая мина?! Какая мина?! Вам мало, что моему сыну выбило глаз! Вы хотите, чтобы вам поотрывало руки и ноги?!

Не обращая внимания на крики, Джин продолжил поиски. Гульнар, видя, что её брань не приносит результатов, выскочила из сарая. Абида, возмущаясь, последовала за ней.

Джин продолжал обшаривать сарай.

Мина оказалась под большим перевёрнутым ведром. С виду – обычная детская лейка. Джин поднёс находку к лампе. Элипсообразный цилиндр из тонкой синей пластмассы заполнен пластидом, между взрывчаткой и пластмассой – «рубашка» из рубленых гвоздей «сотка». Лежавшим на верстаке ножом Джин отрезал носик лейки – маскировка под днищем машины ни к чему, а торчащие части будут только мешать. Прикинул в руке – не меньше десяти килограммов. Сунув находку в то же ведро и прикрыв ветошью, Джин снова подошел к полкам, взял моток толстой проволоки, порылся еще, отыскал металлический круг, ощетинившийся приставшими болтами и гвоздями. По периметру в нем имелся с десяток сквозных отверстий. Магнит, он сам нашел его на свалке возле ГЭС. Сейчас как раз пригодится…

Сунув проволоку и магнит в ведро, он поспешил к выходу, озабоченно размышляя. Сапёр говорил, что сделал взрыватель, срабатывающий от сигнала сотового телефона. Но сотовая связь в Узергиле работает с перебоями, придётся переделывать под радиостанцию…

Во дворе его ждали тетушка Гульнар, Абида и еще несколько женщин-соседок. На Джина посыпались проклятия.

– Это вы Бейбута калекой сделали! – с плачем кричала Гульнар. – И все не успокаиваетесь! Чтоб вас самих разорвало!

– Будьте вы прокляты! – вторила ей Абида.

Соседки предусмотрительно молчали.

Но от этого Джину легче не стало. Он буквально выскочил из двора.

* * *

В семье Насруллаевых все изменилось – быстро, страшно и неотвратимо. Все перевернулось с ног на голову. Только что играли свадьбу, и вдруг, словно шайтан передернул карты в колоде судьбы, – свадьба превратилась в похороны! Только что Исраил Насруллаев был старшим мужчиной в семье и привозил невесту в дом младшего брата Дадаша, а теперь – раз! и старшим мужчиной стал Дадаш – он должен принимать соболезнования по случаю смерти Исраила!

А выразить соболезнования съедется много народу. Очень много. И родственники, и друзья, и соседи, и другие амиры, и рядовые бойцы джамаата… Дурные вести – самые быстрые на свете, они молниеносно разносятся по городам и весям, по горам и долинам…

«Между Узергилем и Кухтами не разорваться, – думал Абу-Хаджи, стоя у окна и задумчиво осматривая недалекую горную гряду. – Абрек поближе, да и Коран он соблюдал куда строже, чем Гюрза. Вот к нему я и поеду, а в Кухты пошлю Хусейна… Он и объяснит, что я в два места физически не успеваю! От Узергиля до Кухты сто двадцать километров, а амир всех муджахедов должен и на тазияте[4]4
  Тазият – траурное сидение мужчин на подворье умершего.


[Закрыть] поприсутствовать, и на зикр[5]5
  Зикр – ритуальная процедура: коллективное пение речитативом и коллективный танец.


[Закрыть] остаться… Хотя в Узергиле зикр обычно не делают… Ну, это неважно…»

Он поморщился и тяжело вздохнул. Так часто бывает: при жизни человек нарушает Коран, пьет спиртное, не совершает намаз, не ходит в мечеть, а окружающие безразлично смотрят со стороны и не пытаются поставить грешника на путь истины… Но стоит ему умереть, и все меняется – родственники и соседи проявляют крайнюю щепетильность в точном выполнении всех обрядов, как будто хоронят богобоязненного хаджи…

Он вздохнул еще раз. Главное, конечно, не процедура похорон. Кто их валит?! От ментов поступила информация: Гюрзу убили быстро и незаметно – выстрелом в лоб. На вскрытии вытащили странную пулю – как цилиндрик, никто таких не видел! А двух его ребят профессионально зарезали: один удар – один труп! Кто за этим стоит?!

– Ассалам алейкум! – голос Ханджара оторвал Абу-Хаджи от тяжелых мыслей.

Эмиссар вошел в дом, бесшумно поднялся на второй этаж, прошел в покои хозяина, и охрана его пропустила! Хотя Маомад должен был остановить чужака у крыльца и доложить хозяину!

– Я слышал, ещё одного твоего подчинённого Аллах забрал к себе?

«Слышал он, – не поворачиваясь, Аб-Хаджи сжал зубы. – Слишком много стал слышать в последнее время… Как будто я не замечаю, что ты заморочил головы моим людям, словно загипнотизировал, и они подчиняются тебе без моих указаний… Места ночёвок теперь сам определяешь, и я не знаю, где ты находишься… Даже этот пёс Маомад слушает тебя, как своего командира… Придётся менять начальника охраны!»

Но он сдержал бурлящий в груди гнев и ответил совершенно спокойно:

– Да, Абрек стал шахидом, иншАллах!

– Так он погиб в борьбе за веру?

– А разве амир джамаата может погибнуть иначе? – непривычно строго ответил вопросом на вопрос Абу-Хаджи.

– Но кто это делает? Кто убивает одного амира за другим?

Абу-Хаджи резко развернулся и оказался лицом к лицу с посланцем Центра. Тот смотрел испытующе, если не сказать – подозрительно. Наверное, эмиссар думает, что это делает он! И в принципе ему это действительно выгодно: с уходом самостоятельных ключевых фигур Дагестанского фронта упрощается централизация войск и усиливается власть самого Абу-Хаджи.

– На твоем месте я бы подумал, что это делает Абу-Хаджи, – ответил он, называя себя в третьем лице. – Но я этого не делаю!

– Тогда кто?

– Тот, кто счастливо избежал покушения, – сказал Абу-Хаджи. – Остальных хотели убить и убили. А кого-то почему-то убить не удалось…

– Это намек на Оловянного?

Абу-Хаджи воздел руки к небу.

– Нет. Это просто размышления.

* * *

Когда солнце начало клониться к закату, они втроем скромно перекусили на веранде у Абрикоса: овечий сыр, хлеб, мед, яблоки…

– Как там Сапер? – спросил Оловянный.

– Да вроде ничего, доктор сказал – поправится, – с набитым ртом сказал Абрикос. – Только стрелять придется учиться заново…

– Это тоже доктор сказал?

– Не, Руслан, это я сам догадался. С левого глаза-то целить непривычно…

– Еще что?

– Ничего. Я ему водки принес, он попросил. Чтобы настроение поднять.

Оловянный недовольно дернул щекой.

– Мы не суфийские мушрики[6]6
  Пренебрежительное название сторонников традиционного ислама.


[Закрыть] и не кафиры! У нас если кого-то обидели, то он не водкой утешается, а идет и мстит! Больше не носи, скажи – я запретил!

– Хорошо, Руслан, – кротко кивнул Абрикос.

– Ладно, пойдем, о делах поговорим…

Они прошли в комнату. Оловянный по-хозяйски устроился за столом.

– Ну, что у тебя? – обратился он к Абрикосу.

– Абу-Хаджи поедет в Узергиль, а в Кухты пошлет своего заместителя…

– Хусейна или Маомада?

– Хусейна. Маомадом он что-то недоволен…

– Еще что?

– Крыса с моей подачи разносит слух, что Гюрзу и Абрека убили по приказу Абу-Хаджи и что покушение на тебя тоже он организовал. Из-за того, что амиры стали слишком независимы от него. И что Абу-Хаджи это с рук не сойдёт, кровная месть не заставит себя ждать…

Оловянный кивнул.

– Хорошо. Значит, и мы едем в Узергиль. Давай, Джин, показывай свою мину!

– Вот она! – Джин выложил из ведра на стол тяжелый брезентовый сверток. – Я взял у Сапёра и переделал…

Он развернул брезент, демонстрируя эллипсоид из синей пластмассы, намертво прикрученный проволокой к магниту. Из него выходили два провода, которые не были ни к чему присоединены.

– Как приводится в действие? – Оловянный потрогал провода и откинулся на спинку кресла. В доме Абрикоса он чувствовал себя хозяином, как, впрочем, и везде.

– От сигнала радиостанции. Подключу перед самой установкой, чтобы на этой частоте случайно какая-нибудь помеха не прошла.

– Куда думаешь рацию прикрепить?

– Сюда, – Джин ткнул пальцем в широкую сторону эллипсоида.

– Не годится! Тогда она у тебя будет почти до земли висеть! Дорога плохая, сорвет. И видно будет… Сбоку прикрути!

– Тогда сюда! – теперь палец указал правильное место.

– Хорошо! Пока не стемнело, поезжайте к Дадашу. Абрека оттуда хоронить будут, это же его отца дом?

– Да, – кивнул Абрикос.

– Выразите соболезнование и скажите, что утром я лично приеду поддержать их в постигшем горе. И посмотрите – где будут стоять машины, выберите место, чтобы завтра сразу стать правильно… Мы должны приехать раньше него, а уехать позже, чтобы не вызвать подозрений…

Оловянный тяжелым взглядом обвел своих подчиненных.

– Запомните: когда все хорошо, то мелочи забываются. А когда случится то, что должно случиться, вспомнят все: кто что сказал, кто как смотрел, кто крутился возле машины… Поэтому прикиньте, как незаметно прикрепить мину… Лучше, чтобы никто вообще не видел Джина! И пути отхода на всякий случай посмотрите!

– Хорошо, Руслан, мы всё сделаем! – ответил за двоих Абрикос, и они с Джином вышли из дома, оставив Оловянного наедине с его мыслями.

* * *

С утра у дома Дадаша снова было многолюдно, снова ярко светило солнце с синего небосвода, но веселье сменилось горем: шайтан проделал свой ужасный фокус, и свадьба перешла в похороны.

Приезжие спешивались загодя и все близлежащие улочки были забиты машинами, но наиболее уважаемые люди подъезжали почти ко двору, оставляя автомобили на площадке, рядом с которой Абрека и настигла пуля. Оловянный, несомненно, относился к такой категории. Он приехал рано на новом, наглухо затонированном «Лендкрузере», полученном у главного врача СЭС[7]7
  СЭС – санэпидстанция.


[Закрыть] рябого Магомеда в счет выкупа за сына. За рулем сидел Мага Маленький, амир, как всегда, – рядом, сзади, на полу между сиденьями, лежал Джин, для удобства положив голову на мину. Почти сразу подъехал и стал рядом Абрикос с тремя охранниками на сияющей свежим лаком красной «девятке».

– Гля, как Вагаб постарался! – широко улыбаясь, он погладил идеально ровную крышу. – Движок и ходовую перебрал, кузов отрихтовал, заново выкрасил!

– А свой джип он видел? – спросил Оловянный.

– Нет. Я ему сказал, чтобы забрал в ущелье. По-моему, догадался: рожа была кислая…

– Ты тоже так не лыбься – не на праздник пришли…

Абрикос кивнул и придал лицу скорбное выражение.

Подъехало еще несколько автомобилей: на площадку вышли замглавы районной администрации, амир из Хасавюрта, уважаемый Шейх Казихан Али… Все перездоровались друг с другом за руку, поприветствовали Оловянного, а заодно и стоящего рядом Абрикоса, перекинулись несколькими словами печали и направились к дому усопшего.

Оловянный и хасавюртовский амир – высокий, худой, с окладистой бородой и цепкими глазами, задержались на площадке: один из охранников Абрека показывал им, как упал хозяин, и место, куда вонзилась пуля. Командиры со знанием дела осмотрелись.

– Не нашли, откуда стреляли? – спросил бородач.

– Нет, – покачал головой охранник. – Все вокруг перерыли – ничего не нашли…

– Может, оттуда? – Оловянный показал на противоположный склон горы.

– Да нет, далеко очень…

Хасавюртовский амир тоже с сомнением покачал головой.

– Далеко. Никак не попасть.

– А что за пуля? – поинтересовался Оловянный. – Нашли ее?

– Нашли. Винтовочная, но необычная. Больше, чем от СВД…

«Необычные пули у Абрека и Гюрзы, необычная гильза у Сапера… Откуда вдруг взялось столько необычного?» – подумал Оловянный. Ему все это сильно не нравилось.

Все места на площадке были уже заняты, когда подъехал светло-бежевый, с перламутровым отливом, «Ниссан Патрол» Абу-Хаджи. Водитель попытался было втиснуться с краю, между деревом и забором, но там явно не хватало пространства. Но тут Абрикос прыгнул в свою «девятку» и, сдав задом, освободил место амиру Дагестана. Короткий сигнал благодарности, и «Ниссан Патрол» встал рядом с «Лендкрузером». Абу-Хаджи степенно выбрался наружу, подошел к амирам, пожал им руки. Оловянный заметил, что его сопровождает новый начальник охраны. Светло-коричневый «Ниссан Кашкай» с четырьмя телохранителями остановился, не доехав до площадки метров тридцать.

– Твой человек проявил уважение, – сказал Абу-Хаджи, пожимая руку Оловянному. – Ты их хорошо воспитываешь.

Руслан прижал ладонь к груди и слегка склонил голову. Отогнавший машину Абрикос подбежал, запыхавшись, и почтительно поклонился главному амиру, будто подтверждая справедливость похвалы.

Они пошли к дому. Вокруг было много народу, все мужчины – небритые и в черных одеждах. Неожиданно для себя Абу-Хаджи ощутил косые, а иногда и откровенно враждебные взгляды. Не понимая, в чем дело, он с беспокойством оглянулся: далеко ли охрана? Но четверка бойцов держалась неподалеку.

Двор был забит мужчинами: старики сидели, молодые стояли, читали молитву. Женщины в доме сдержанно оплакивали умершего: на все воля Аллаха… Оловянный и Абрикос пожали руку Дадашу, сказали ободряющие слова. Тот выглядел очень удрученным и не мог скрыть горя. Абу-Хаджи тоже что-то говорил, но он его не слушал, только смотрел застывшим взглядом.

Тем временем тело закутали в саван, положили на одолженные в мечети носилки и накрыли чёрной буркой. Абу-Хаджи, Оловянный, хасавюртовский амир и замглавы района вынесли Абрека головой вперед и быстро понесли в сторону кладбища. Увидев их, ожидающие на улице частично рванулись вперед, часть расступилась и начала молиться, чтобы потом сомкнуться и двинуться за покойником. Заполонив улицу, траурная толпа полноводной рекой лилась в сторону кладбища, на котором покоились старшие Исраиловы. Абрек плыл по ней в свой последний путь, чтобы навсегда соединиться с отцом и матерью. Процессия двигалась почти в полной тишине, было слышно лишь шуршание сотен ног.

Женщины и дети остались в доме: в этом обряде участвовали только мужчины, причем оставаться в стороне считается нежелательным: похоронная процессия напоминает каждому мусульманину о смерти, а когда человек помнит о смерти, его сердце смягчается, он боится Аллаха, отстраняется от грехов и подчиняется Всевышнему. Поэтому в траурный поток влились охранники, водители, соседи… Улица опустела, опустела стоянка для машин.

Задняя дверца «Лендкрузера» приоткрылась, из затемненного чрева на четвереньках выскользнул Джин, прижимающий к груди свое изделие. Высокий клиренс позволил ему до половины влезть под «Ниссан Патрол», выбрать подходящее место и поднести к нему магнит. С чавкающим звуком мина прилепилась к днищу намертво. В прямом смысле слова.

Так же, не поднимаясь на ноги, он вернулся на место и мягко закрыл дверь. Вся операция заняла меньше минуты.

Через час похоронная процедура завершилась, и людская река потекла обратно. Теперь она не была столь плотной и организованной: мужчины возвращались с кладбища небольшими группами, на ходу тихо переговариваясь между собой. Поскольку мавлид[8]8
  Мавлид – поминальный обед.


[Закрыть] проводится только на седьмой день, к Дадашу уже не заходили – соседи расходились, а приезжие разъезжались по домам. Хозяин проводил уважаемых людей до машин.

– А где Маомад? – спросил Оловянный, когда они подошли к стоянке.

Абу-Хаджи недовольно скривился.

– Я ему больше не доверяю!

Дадаш сжал зубы. Он смотрел в сторону и старался не встречаться взглядом с амиром Дагестана. Оловянный, наоборот, огорченно покачал головой, выражая сочувствие старшему, которого постигло такое разочарование. Они пожали друг другу руки, и Абу-Хаджи сел в свой джип. «Ниссан Патрол» развернулся и направился к выезду из села, машина сопровождения двинулась следом.

Оловянный и Абрикос задержались. С Дадашем и несколькими знакомыми они снова осматривали место, куда упала пуля, оглядывались по сторонам, обсуждая, откуда она могла прилететь. Но к одному мнению так и не пришли. Наконец, распрощавшись с собеседниками, они собрались уезжать. Оловянный, жестикулируя, рассказывал своему нукеру, как они поедут, Абрикос внимательно слушал и кивал. При этом Оловянный, будто невзначай, постучал по капоту «Лендкрузера». Лежащий в полумраке Джин послал радиосигнал.

Откуда-то издалека донесся глухой взрыв, будто разорвалась мощная авиабомба. Дадаш вздрогнул, испуганно оглянувшись по сторонам. Он почувствовал… Он почти наверняка знал, что это за взрыв. Отрешённо он смотрел на насторожившихся людей вокруг. Свадьба – выстрел, похороны – взрыв… Это просто проклятие какое-то!

– Прости, брат, я поеду, посмотрю, – Оловянный поспешно пожал ему руку и залез в машину.

Мага Маленький резко взял с места.

– Ну как? – спросил Оловянный, когда они отъехали.

– Никто не видел, – замогильным голосом отозвался Джин. – Я уже уссыкаюсь. И жрать хочу!

– Держи садак[9]9
  Садак – поминальное угощение.


[Закрыть], – амир, не глядя, сунул назад завернутый в лепешку кусок мяса. – А ссать – потерпи!

– Ну, хоть музыку какую-нибудь включите, – недовольно пробурчал подрывник.

– На, слушай! – Мага Маленький включил приемник. И со смехом добавил:

– Только не обоссы мне салон!

Музыка была не очень зажигательной, но голодный и озабоченный своей проблемой Джин не протестовал: он жадно ел.

Машины Абу-Хаджи они нагнали через несколько километров. «Ниссан Патрол» лежал на обочине, от него мало что осталось: кузов разорван, как консервная банка, колеса оторваны, обломки охвачены пламенем. С первого взгляда было ясно, что внутри никто не уцелел.

«Ниссан Кашкай» посекло осколками, перевернуло взрывной волной и отбросило в сторону, из него с трудом выбирались оглушенные охранники. У двоих из носа и ушей текла кровь.

На дороге осталась воронка диаметром метра полтора и глубиной сантиметров пятнадцать.

– Переборщил ты, Джин, – довольным тоном сказал Оловянный. – И половины хватило бы!

А потом деловито приказал водителю:

– Тормози, Мага! Надо ребятам помочь!

Все трое выскочили из машины и, оставив дверцы открытыми, подбежали к «Ниссан Кашкаю». Сзади притормозила «девятка», к ним присоединился Абрикос со своими людьми. Все вместе они оттащили пострадавших подальше от перевернутой машины. С шофером пришлось повозиться – его зажало между рулем и сиденьем. Когда его все же вытащили, оказалось, что у него сломана шея и он не дышит. Еще двое были ранены осколками. Все четверо находились в шоковом состоянии.

– Бери мою машину и вези их в больницу, – приказал Оловянный Абрикосу. – А я с Магой и парой ребят на твоей в Балахани поеду. Освободишься, подтягивайся к Омару!

– Сделаю, командир!

Трем раненым помогли забраться в джип, одного пришлось нести.

– По сообщению МВД, обстановка в республике сегодня спокойная, – доносился из «Лендкрузера» бодрый голос диктора. – Жители сел Узергиль и Кухты, из которых были родом так называемые амиры, застреленные на этой неделе, заняты обычными в таких случаях траурными мероприятиями: дома погибших открыты для желающих выразить соболезнование, а на кладбищах читаются молитвы над свежими могилами…

Бензобак «Ниссан Кашкая» взорвался, пламя выплеснулось наружу. Теперь горели обе машины. Джин утолил первый голод и, отойдя в сторону, с облегчением мочился. День прошел удачно, он сработал хорошо, и вполне может заменить Сапера!

Перегруженный «Лендкрузер», тяжело покачиваясь на неровностях дороги, вез выживших охранников Абу-Хаджи в больницу. Это был благородный жест амира Оловянного.

Село Камры

Районная больница располагалась в старом одноэтажном саманном здании – длинном, с облупленными стенами и тусклыми окнами. Пациентов было немного: тяжелых больных везут в город, а легкие лечатся дома. Поэтому дежурный врач здесь не перегружен работой и может себе позволить спокойно выпить чаю. Но это занятие внезапно было прервано.

– Абдулатип Магомедзагидович! – медсестра встревоженно заглянула в кабинет, где седой пятидесятилетний мужчина с пышными усами и полными розовыми щеками смотрел по стоящему на холодильнике небольшому телевизору «Кавказскую пленницу». На столе перед ним, рядом со стопкой историй болезни, стояла наполовину выпитая чашка с калмыцким чаем и блюдце с нарезанным ломтиками даргинским сыром.

– Там двое военных, вас спрашивают…

Врач вместе с креслом развернулся к двери и без обычного удовольствия оглядел симпатичную девушку. Из-под безукоризненной белизны колпака контрастно выбивалась прядь чёрных волос. Но сейчас он не обращал на такие милые детали никакого внимания.

– Они именно меня спрашивают, Мадиночка? – в голосе звучала тревога. Визиты военных обычно не сулят ничего хорошего. Если, конечно, они не выступают в качестве пациентов…

– Они не ранены? – с надеждой спросил врач, лихорадочно вспоминая, кому за последнее время он оказывал помощь и кто из пациентов мог относиться к НВФ.

– Нет, с виду никаких травм у них нет, – ответила Мадина. – А спрашивают не обязательно вас – любого врача…

От сердца несколько отлегло. Хотя… Может, по фамилии не знают, опознавать будут…

– Сейчас подойду, пусть в коридоре подождут…

Медсестра исчезла, а Абдулатип Магомедзагидович вздохнул, выключил телевизор, поправил белый халат, надел колпак и, собравшись с духом, вышел в пропахший традиционными больничными запахами коридор.

Там ожидали старший лейтенант и прапорщик, оба в камуфлированной форме, с эмблемами внутренних войск защитного цвета. У прапорщика на правом плече стволом вниз висел автомат. У офицера – закрытая кобура на поясном ремне, через плечо – офицерский планшет.

– Добрый день, доктор! – поздоровался старлей.

– Здравствуйте! – кивнул прапорщик. Глаза его растерянно рыскали по сторонам, и это вселило в доктора надежду. Арестовывать приходят с другим выражением лиц.

– И вам не хворать… Что случилось?

– Мы недалеко от Камров стоим, – сказал прапорщик, и первая фраза не несла угрозы персонально Абдулатипу Магомедзагидовичу.

– Ну-ну, – подбодрил доктор, ибо факт нахождения военных в определенном месте – еще не повод обращаться к врачу.

– По тревоге поднялись из-за этого расстрела двух машин в ущелье… Едем, глядь – ваша больница, – он снова замолчал.

– Но я-то чем могу быть вам полезным? – Абдулатип Магомедзагидович окончательно успокоился.

На помощь пришел старший лейтенант.

– Дело в том, что Петру, вот… – он кивнул на прапорщика, – медицинская помощь требуется…

Ситуация начинала проясняться, причем в лучшую сторону. Больные военные, как и раненые, не опасны.

– На что жалуетесь? – обратился Абдулатип Магомедзагидович к прапорщику.

Тот с опаской посмотрел на молоденькую медсестру, сидевшую в конце коридора за исцарапанным, явно советских времён столом, и понизил голос:

– Да это… по венерической линии. Насекомые такие…

– Гм… Вообще-то я хирург, травматолог! – дежурный врач выпрямился и вроде бы даже стал выше ростом. Теперь он становился хозяином положения.

– Выручайте, доктор! Сколько нас ещё здесь продержат – неизвестно, они меня совсем заедят, – прапорщик смотрел умоляюще. – Я спирта привезу, тушенку…

– Ты бы лучше своих насекомых тушенкой накормил! – возмущенно надулся Абдулатип Магомедзагидович. – Проходи в процедурную!

Старлей недолго скучал в одиночестве. Через пять минут деревянная, покрашенная белой краской дверь распахнулась, и преисполненный важности доктор вышел в коридор.

– Обыкновенная лобковая вошь! Все эти твои заросли сбрить к чертовой матери! И два раза в день мазаться мазью, рецепт сейчас выпишу!

Прапорщик тащился за ним как привязанный. Он весь съежился, слушал наставления доктора внимательно, как подсудимый слушает приговор, и кивал в такт каждому слову.

– Есть, товарищ врач! Есть! А волосы и на груди сбривать?

– И на груди, и на спине, на всем теле! Иначе ты их не выведешь!

Они прошли в кабинет, старлей зашел следом. Врач сел за стол, порылся в верхнем ящике, достал бланк рецепта и стал писать.

– Вот, серо-ртутная мазь, – он протянул рецепт прапорщику. – Купишь в аптеке. Запомнил?

– Запомнил: ртутная! Причем не белая, не синяя, а серая…

– Да это не цвет, это название! Серо-ртутная!

– Спасибо, доктор! А она дорогая?

– Да нет… Ты лучше смотри, на кого…

В кабинет зашла медсестра, и доктор оборвал фразу.

– Этому, с выжженным глазом, повязку поменяла, – отчиталась она. – Температура тридцать семь и шесть. Только он, кажется, пьяный… К нему дружок приходил, наверное, принес…

Врач осуждающе покрутил головой.

– Ну и дураки! Заживление хуже пройдет! К тому же водка на антибиотики может такой шок вызвать…

– Выжженный глаз! – насторожился старлей. – А когда его доставили? И кто?

– Вчера утром друзья на машине привезли. Без документов, – ответила Мадина.

Абдулатип Магомедзагидович бросил на нее быстрый взгляд, и медсестра стушевалась.

– Так это как раз после нападения! – старлей сделал стойку, как охотничий пес, почуявший дичь. – В полицию сообщили?

– Я что-то не пойму, – строго сказал дежурный врач. – Вы вообще с какой целью сюда пришли?

– Не обижайтесь, доктор, но порядок есть порядок! Вы же обязаны сообщать о таких случаях в полицию?!

– О каких «таких»? У него не огнестрельное ранение, и не ножевое. Обычный ожог! Говорит – охотничий патрон неудачно заряжал. А что документов нет – не преступление, потом родственники подвезут…