355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Даниэла Стил » Круг жизни » Текст книги (страница 2)
Круг жизни
  • Текст добавлен: 3 марта 2022, 11:30

Текст книги "Круг жизни"


Автор книги: Даниэла Стил



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3

Джин Робертс всегда снимала телефонную трубку сразу, после первого звонка. Она работала здесь уже двенадцать лет, и за эти годы управления огромным предприятием у нее выработался четкий и эффективный стиль. Когда ей исполнилось двадцать восемь, а Тане – шесть, Джин вдруг почувствовала, что не в состоянии проработать больше ни одного дня в адвокатской фирме. За шесть лет она сменила три места работы, одно скучнее другого, но там хорошо платили и она мирилась со своим положением – ради Таны. Дочь у нее всегда была на первом месте, только для нее вставало и заходило солнце.

«Ты не даешь ребенку даже вздохнуть самостоятельно», – сказала как-то одна из сослуживиц, и этого было достаточно, чтобы навсегда испортить с ней отношения. Джин была уверена, что поступает правильно. Она водила Тану в театры, музеи, библиотеки, картинные галереи, на концерты: всюду, куда только могла, – и тратила свои скудные средства на образование дочери, ее развлечения, ни в чем ей не отказывая. Пенсию, что получала за Анри, всю до последнего пенни, она сберегала для дочери. Девочка не росла избалованной: просто Джин хотела, чтобы у ее ребенка имелось все, чего она сама была лишена в детстве и юности. Теперь она уже и припомнить не могла, как они проводили свободное время с Анри, но, будь он жив, они наверняка брали бы напрокат лодку и отправлялись в залив Лонг-Айленд, чтобы учить Тану плавать и собирать раковины моллюсков, или отправлялись в парк бегать по дорожкам и кататься на велосипедах… Анри, конечно же, боготворил бы хорошенькую белокурую девчушку, свою копию, с озорной отцовской улыбкой в глазах.

Медсестра оказалась права: черные шелковистые волосы сменились светлыми кудряшками, а те с годами превратились в роскошный каскад густых золотистых прядей цвета спелой ржи. Девочка была прелестная, и мать гордилась ею. Когда Тане исполнилось девять лет, Джин с помощью Артура Дарнинга, ее хорошего друга и любовника, удалось перевести ее из обычной государственной школы в частную, принадлежащую миссис Лоусон. Это была замечательная возможность для Таны получить хорошее образование. Дети самого Дарнинга – двумя и четырьмя годами старше Таны – учились в Гринвиче в самых что ни на есть привилегированных заведениях.

Место менеджера досталось Джин совершенно случайно. К тому времени она уже два года работала в адвокатской конторе «Поп, Медисон и Уатсон» секретаршей. Работа была смертельно скучная, но платили ей, сверх всяких ожиданий, очень неплохо. Да и не могла она позволить себе искать что-то более интересное: надо было думать о дочери. Джин заботилась о ней денно и нощно, вся ее жизнь замыкалась на Тане. Случилось так, что за консультацией к старшему компаньону Мартину Попу и обратился Артур Дарнинг. Джин два месяца присутствовала на их встречах по долгу службы, и однажды он пригласил ее в бар.

Жена Артура Мэри в то время находилась в одной из частных клиник Новой Англии, и ему явно не хотелось говорить на эту тему, а Джин не настаивала: у нее и своих проблем хватало. Она вообще не имела привычки плакаться в жилетку: рассказывать о погибшем муже, о том, как тяжело воспитывать ребенка в одиночку, об ответственности, заботах и страхах, но Артур Дарнинг, похоже, понял все без лишних слов. Он возглавлял одну из крупнейших транснациональных компаний по производству изделий из стекла и пластмассы и изготовлению упаковочной тары, а также владел большой долей акций предприятий по добыче нефти на Среднем Востоке. Будучи человеком чрезвычайно богатым, он не кичился этим, а держался просто и дружелюбно, что очень импонировало Джин.

Честно говоря, ей в нем нравилось все, и поэтому, вскоре после первого свидания в баре, он пригласил ее пообедать, она согласилась. Потом последовало еще одно приглашение, и еще, и так у них завязался роман. Это был потрясающий мужчина, Джин таких еще не встречала. Будучи очень ранимым, он умел создать вокруг себя ауру спокойствия и силы. Джин знала, что Артур несчастлив в семейной жизни: как-то раз в порыве откровения он проговорился об этом. Его жена после вторых родов пристрастилась к спиртному. Джин хорошо понимала, что это значит, поскольку все детство ее прошло с пьющими родителями, которые закончили жизненный путь в аварии на обледеневшей дороге в канун Нового года, будучи пьяными. Мэри тоже разбила машину, но в ней сидели школьники, которых она взялась развезти по домам. Одну из девочек буквально вытащили с того света: их дочери Энн Дарнинг и ее одноклассницам было тогда по десять лет. После этого случая Мэри согласилась отправиться на лечение, однако Артур не питал особых надежд на успех: в свои тридцать пять она лет десять страдала хроническим алкоголизмом. Артур страшно от нее устал, поэтому не было ничего удивительного в том, что увлекся Джин. Эта двадцативосьмилетняя женщина буквально покорила его: держалась с редким достоинством, просто, без кривляний, не давила на жалость, – но в то же время проявляла истинное участие. А как раз в этом Артур нуждался сейчас больше всего. Но что делать с этим чувством? Они с Мэри в браке уже шестнадцать лет, у них двое детей; как быть с ними, с домом, со всем укладом их жизни? Все выглядело очень неопределенным и ненадежным; Артур Дарнинг не привык и не хотел так жить. Поначалу он не приводил Джин к себе домой, чтобы не травмировать детей, но они встречались почти каждую ночь и как-то само собой вышло, что Джин начала заботиться и о них: наняла двух горничных, сменила садовника, который исполнял свои обязанности из рук вон плохо, организовала несколько небольших деловых приемов, устроила детский утренник на Рождество, помогла Артуру выбрать новый автомобиль. Она даже отпросилась на несколько дней с работы, чтобы сопровождать его в деловой поездке. И скоро выяснилось, что она руководит всей его жизнью, а он не может ступить без нее ни шагу. Все чаще Джин спрашивала себя, что это означает, хотя в глубине души понимала: они влюблены друг в друга, и как только Мэри поправится настолько, чтобы адекватно воспринимать происходящее, супруги разведутся и они с Артуром поженятся…

Однако вместо предложения руки и сердца он через полгода предложил ей работу. Джин не знала, как к этому отнестись: работать у него ей не хотелось, ведь они любили друг друга. А по его словам выходило, что эта работа открывает перед ней перспективы, о которых она сама давно уже мечтала. Джин будет заниматься все тем же, что и в последние шесть месяцев: организовывать приемы, нанимать слуг, следить, чтобы дети были должным образом одеты, чтобы обзаводились хорошими друзьями и имели заботливых нянь, – только уже не в порядке дружеской услуги, а за деньги. Артур считал, что у нее потрясающий вкус; ему и в голову не приходило, что на себя и Тану она шьет сама, что сама обтягивает мебель в своей квартирке. Они с дочерью по-прежнему жили в доме из железистого песчаника, рядом с надземной железной дорогой, проходившей по Третьей авеню, и Элен Вайсман все так же присматривала за Таной, когда Джин уходила. Если согласиться на предложение Артура, то можно будет отдать Тану в приличную школу и переехать в другое жилище: на Верхневосточной стороне у него есть дом. «Это, конечно, не Парк-авеню, – сказал ей Артур со своей обычной сдержанной улыбкой, – но несравненно лучше, чем Третья». А когда он назвал ей сумму жалованья, она чуть не умерла от разрыва сердца. И это при том, что работа не представляла для нее особого труда.

Будь Джин одна, ей, возможно, и удалось бы устоять перед искушением, поскольку очень не хотелось быть ему обязанной, – но, с другой стороны, это означало, что она все время будет рядом с ним, когда Мэри вернется… Секретарша в «Дарнинг интернэшнл» уже была, а для Джин предназначался небольшой отдельный кабинет позади конференц-зала, примыкавший к шикарному, отделанному деревом кабинету патрона. Она будет видеть его ежедневно, сделается необходимой ему… К этому идет дело.

«Какая тебе разница?» – говорил Артур, убеждая ее принять его предложение, соблазняя новыми благами и прибавкой к жалованью, поскольку уже зависел от нее, нуждался в ней; косвенным образом нуждались в ее заботах и его дети, хотя еще ни разу ее не видели. Впервые в жизни он мог на кого-то положиться, тогда как раньше все всегда полагались на него. В его жизни наконец-то появился человек, к которому можно обратиться за помощью и который никогда не подведет. Он много думал над этим и решил, что Джин должна быть всегда рядом с ним. Все это Артур высказал ей в постели – в ту ночь, когда в очередной раз умолял взяться за эту работу.

В конце концов она согласилась, хоть и не без внутренней борьбы: выбор был слишком очевиден. Теперь она отправлялась на работу после проведенной с ним ночи, и жизнь ее превратилась в сплошную сказку. Энн и Билли уже привыкли к ночным отлучкам отца; в доме у него теперь был полный порядок, и Артур мог не беспокоиться о детях. В первое время после отъезда матери они тосковали, а теперь и думать о ней забыли. Когда же отец познакомил их с Джин, им показалось, что они знали ее всегда. Она водила их вместе с Таной в кино, покупала им игрушки, развозила их одноклассников по домам, когда наступала очередь, беседовала с учителями, посещала школьные спектакли. Уезжая из города, Артур мог быть уверен, что она присмотрит за его детьми даже лучше, чем он сам.

Ее новая квартира располагалась в современном добротном доме, из гостиной открывался вид на Ист-Ривер. Новое жилье отличалось от старого как небо и земля, хотя и не было бог знает каким шикарным: две спальни, гостиная, столовая, симпатичная кухня.

Как-то вечером, глядя на Артура, сейчас похожего на холеного кота, устроившегося перед камином, Джин сказала с улыбкой:

– Знаешь, я никогда еще не была так счастлива и так спокойна.

– Я тоже, – улыбнулся ей в ответ и Артур.

А через несколько дней все изменилось. До Мэри Дарнинг дошли слухи, что у мужа интрижка, и она решила вернуть себе утраченное. Состояние ее вдруг резко ухудшилось, и доктора стали поговаривать, что лучше бы ей побыть дома. К этому времени Джин проработала у Артура уже больше года. Тана радовалась новой школе, новой квартире, новой жизни не меньше, чем мать, и вдруг все это оказалось под угрозой.

Артур поехал навестить Мэри и вернулся чернее тучи.

Джин боялась что-либо спросить: просто испуганно смотрела на него широко открытыми глазами. Ей уже исполнилось тридцать лет и хотелось прочного положения, уверенности в будущем. Не может же их связь до конца жизни оставаться тайной! Она мирилась со своим двусмысленным положением только потому, что Мэри была больна, и это беспокоило Артура. Всего неделю назад он наконец сделал Джин предложение, а теперь смотрел на нее с таким мрачным выражением лица, словно для них не осталось никакой надежды.

– Мэри заявила, что, если я не заберу ее домой, она покончит с собой.

– Как она может! Это же самый настоящий шантаж.

Джин едва не разрыдалась: жена имеет возможность шантажировать мужа и пользуется этим.

Через три месяца Мэри вернулась домой, но к Рождеству опять попала в больницу; весной снова выписалась и продержалась до осени. Потом начался ад: она стала пить запоем вместе со своими друзьями, – продолжался он более семи лет.

Когда она в первый раз приехала из больницы домой, Артур был так растерян, что попросил Джин о помощи, сославшись на то, что жена плохо соображает. Она не смогла отказать и из любви к нему оказалась в незавидном положении любовницы, вынужденной ухаживать за женой. Два-три раза в неделю она проводила дневные часы в Гринвиче, где помогала Мэри по хозяйству. Та вовсе не хотела этой помощи. Все, включая детей, знали, что она пьет. Сначала они огорчались, потом Энн ее возненавидела, а Билли впадал в истерику, когда она напивалась. Это были кошмарные сцены. Через несколько месяцев Джин почувствовала себя в таком же безвыходном положении, в каком находился Артур: не могла оставить Мэри, отпустить от себя – это было все равно что бросить на произвол судьбы родителей. Ей казалось, что она сможет справиться с недугом Мэри.

Но жизнь распорядилась иначе. В тот роковой вечер Мэри отправилась на машине в город, где собиралась встретиться с Артуром и вместе пойти на балет. Джин могла поручиться, что женщина была трезва, когда садилась за руль, но, похоже, спиртное у нее было с собой. Машина перевернулась на скользком участке дороги близ Меррит, на полпути до Нью-Йорка. Смерть наступила мгновенно.

Оба любовника благодарили судьбу, что Мэри так и не узнала про их связь, но на свое несчастье, Джин успела к ней привязаться и так плакала на похоронах, будто потеряла родного человека, а потом несколько недель не могла лечь в постель с Артуром.

Их связь длилась уже восемь лет, и он начал с опаской подумывать, что скажут Энн и Билли, когда обо всем узнают. В любом случае нужно было подождать, пока не пройдет год, как сказал он Джин, и та была с этим согласна: он по-прежнему проводил с ней много времени, был заботлив и внимателен, – так что жаловаться не на что. Она лишь боялась, как бы Тана ничего не заподозрила.

Однако по истечении года после смерти Мэри, когда мать завела с ней разговор, девочка накинулась на нее с резкими обвинениями:

– Не считай меня совсем глупой: я все понимаю. – Тана, высокая и статная, как отец, с задорными огоньками в глазах, теперь кипела негодованием. – Он поступает с тобой как с уличной девкой, и это продолжается уже много лет. Почему он не женится на тебе, вместо того чтобы приходить, точно вор, по ночам?

Джин отвесила дочери пощечину, но легче от этого не стало. Столько Дней благодарения они провели в одиночестве, столько дорогих подарков доставляли им из фешенебельных магазинов на Рождество, но ни Джин, ни тем более Тана ни разу не были с ним в загородном клубе, куда он ездил с друзьями. Он не брал их с собой даже тогда, когда брал Энн и Билли.

– Он никогда не бывает с нами, даже если это важно для нас, разве ты не видишь, мам? – Крупные слезы катились по щекам дочери, и Джин пришлось отвернуться, чтобы не видеть их. Голос ее прозвучал хрипло, когда она попыталась возразить:

– Это неправда!

– Правда! Он обращается с тобой как с прислугой. Ты ведешь его домашнее хозяйство, возишься с его детьми, за что получаешь в подарок часы с бриллиантами, золотые браслеты, сумочки и духи. Что в этом проку? Где он сам? Ведь важно именно это, а не подарки.

– Артур делает то, что может, – растерянно проговорила Джин.

– Нет! Только то, что хочет. – Тана оказалась очень проницательной для пятнадцатилетней девочки. – Он пирует с друзьями в Гринвиче, ездит летом в Бал-Харбор, а зимой – в Палм-Бич, а когда отправляется в деловую поездку в Даллас, то берет с собой Джин Робертс. Разве он пригласил тебя хоть один раз на курорт или к себе домой? Почему он не показывает Энн и Билли, как много ты для него значишь? Твой Артур предпочитает приходить сюда по ночам, украдкой, чтобы я, не дай бог, ничего не узнала. Но я уже не маленькая, черт возьми!

Ее всю трясло от возмущения: слишком часто в последние годы она замечала боль в глазах матери. Джин знала, что дочь ужасающе близка к истине, а истина заключалась в том, что Артуру было удобно такое положение вещей и недоставало силы воли плыть против течения. Его страшила сама мысль, что дети узнают о его связи с Джин. Во всем, что касалось бизнеса, этот мужчина мог свернуть горы, а перед домашними проблемами пасовал. В свое время у него не хватило мужества достойно ответить Мэри на шантаж, и он пошел у нее на поводу: мирился с пьяными выходками до самого конца. Теперь то же самое повторялось с детьми. Но Джин это никоим образом не устраивало: выслушивать подобные упреки от дочери было выше ее сил, – и в ту же ночь она рассказала обо всем Артуру. У него был трудный день, и он ограничился усталой улыбкой и ничего не значащей фразой: «Все они в этом возрасте с причудами. Ты только посмотри на моих».

Билли исполнилось всего семнадцать, но его уже дважды за год штрафовали за вождение машины в нетрезвом виде, а Энн и вовсе исключили из колледжа со второго курса. Ей было девятнадцать, и она вознамерилась отправиться с друзьями в Европу, тогда как отец хотел бы, чтобы она пожила некоторое время дома. Надеясь вразумить строптивую девицу, Джин пригласила ее на ланч, но та попросту от нее отмахнулась, заявив, что к концу года все равно добьется чего хочет.

И оказалась права: следующее лето Энн провела на юге Франции, где влюбилась в тридцатисемилетнего плейбоя-француза, сбежала с ним в Италию, вышла там замуж и забеременела. Все закончилось выкидышем, и в Нью-Йорк она вернулась с темными кругами под глазами и трясущимися руками. Ее замужество, как водится, наделало много шуму в прессе. Когда Артур встретился с ее мужем, ему сделалось нехорошо. Пришлось потратить целое состояние, чтобы откупиться от зятя, а потом отправить Энн на курорт Палм-Бич, чтобы, как он сказал, «поправить здоровье». Однако, судя по всему, ее образ жизни отнюдь не был здоровым: все ночи напролет Энн развлекалась, ни в чем себе не отказывая. Артур не одобрял ее поведение, но ничего поделать не мог: в свои двадцать один год, будучи совершеннолетней, она получала огромные суммы с материнского имения, которое раньше было под опекой, и могла распоряжаться ими по своему усмотрению.

Единственным утешением для отца служило то, что Билли пока не выгнали из Принстона, несмотря на целый ряд скандалов, в которых тот был замешан. «Да уж, скучать не приходится: дети не дают ни минуты душевного покоя», – философски заключил Артур. С некоторых пор они с Джин проводили вечера в Гринвиче, в спокойной обстановке, однако на ночь она чаще всего уезжала к себе, как бы поздно ни было. Пусть его дети теперь не жили дома, ей следовало думать о Тане. Джин не могла и помыслить, чтобы провести ночь вне дома, кроме тех случаев, когда дочь ночевала у подруги или уезжала куда-нибудь на уикенд покататься на лыжах. Ей приходилось придерживаться определенных норм поведения, и это очень сердило Артура.

«В конце концов, они поступают так, как им заблагорассудится, какие бы положительные примеры ни были у них перед глазами», – говорил он ей и был по-своему прав, но не пытался отстаивать свою точку зрения слишком рьяно. Теперь он уже привык проводить ночи один, и это сообщало особую прелесть тем редким дням, когда они просыпались бок о бок в общей постели. Прежних бурных чувств уже почти не осталось, но их отношения были удобны обоим, и в особенности ему. Джин не спрашивала с него больше того, что он желал ей дать, и Артур знал, как благодарна она ему за все, что он для нее сделал: дал ощущение защищенности, чего она никогда не смогла бы испытать без него, устроил на прекрасную работу, а Тану – в приличную школу; сверх того постоянно дарил Джин драгоценности, меха, иногда брал в поездки. Ему это обходилось не слишком дорого, зато Джин Робертс теперь не нужно было собственноручно обтягивать мебель и шить себе и дочери одежду, хотя иглой она владела по-прежнему мастерски. У них с Таной была комфортабельная квартира и даже домработница, приходившая дважды в неделю.

Артур знал, что Джин любит его; он тоже ее любил, но не хотел кардинально менять свою жизнь. О браке никто из них больше не заговаривал – теперь это потеряло смысл. Его дети стали взрослыми, он в свои пятьдесят четыре года был преуспевающим бизнесменом, владельцем процветающей компании. Джин все еще влекла его, поскольку выглядела довольно молодо. Правда, в последние годы в ее облике появилось что-то от почтенной матроны, но ему нравилось в ней даже это. Оглядываясь назад, он с трудом мог поверить, что прошло уже двенадцать лет. Этой весной ей исполнилось сорок, и они провели неделю в Париже, откуда Джин привезла дочери уйму дорогих безделушек и кучу впечатлений. После такой сказки трудно возвращаться домой, просыпаться, искать его рядом и не находить, однако так она жила уже давно и это ее не тревожило – во всяком случае, она не признавалась себе в этом. И Тана после той вспышки трехлетней давности больше не упрекала ее – напротив, чувствовала себя пристыженной: ведь мать столько сделала для нее…

«Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ведь трудно быть все время одной», – объяснила она свое поведение.

«Я не одна, мое солнышко, – прослезилась Джин, – у меня есть ты». – «Это не то». – Тана обняла мать, и больше они не говорили на эту запретную тему.

Однако прежней теплоты в отношениях с Артуром у Таны теперь не было, и это расстраивало Джин. Если бы даже он и вернулся к вопросу о женитьбе, она оказалась бы в затруднительном положении, поскольку не знала, как отнесется к этому ее дочь, убежденная, что он целых двенадцать лет использовал ее мать по своему усмотрению.

А ведь они стольким ему обязаны! В отличие от Таны Джин помнила их жалкую квартирку на Восточной стороне, их более чем скудный бюджет: бывали времена, когда она не могла купить ребенку нормального мяса на обед, а сама и вовсе ела одни макароны.

Дочь с юношеским максимализмом считала, что мать всего могла добиться сама, без его помощи, ведь она столько работала! Джин, однако, вовсе не была в этом уверена, а теперь еще и боялась: боялась, что он бросит ее и придется оставить работу в «Дарнинг интернэшнл», где она была его правой рукой; боялась остаться без этой квартиры, без уверенности в себе, без автомобиля (Артур каждые два года покупал новый, чтобы она могла запросто разъезжать между Гринвичем и Нью-Йорком: поначалу это был крытый пикап, на котором она отвозила Энн и Билли с друзьями в школу и забирала обратно – так делали по очереди родители всех детей, – а в последние годы менее вместительные, но более шикарные «мерседесы»). И дело было вовсе не в том, что она гналась за комфортом и дорогими подарками, – все гораздо сложнее. Она постоянно ощущала, что Артур оказывается рядом, когда в нем есть нужда, и ей было страшно лишиться этого ощущения после стольких лет. Она не могла все в одночасье бросить, что бы ни говорила ей дочь.

– А что, если он умрет? – спросила как-то раз Тана с безжалостной прямотой. – Тогда ты останешься одна, без работы и без квартиры. Если он тебя любит, то почему не женится?

– Мне кажется, нам хорошо и так.

Зеленые глаза дочери расширились и посуровели – точь-в-точь как у ее отца, когда он был в чем-то не согласен с Джин.

– Я так не думаю. Артур обязан тебе больше, чем ты ему. Он очень даже неплохо устроился, черт побери!

– Для меня это тоже удобно, Тана. – У Джин не было желания спорить с дочерью. – Мне не приходится приспосабливаться к чьим-то капризам. Я живу так, как мне нравится, как я привыкла жить. Он возит меня в Париж, в Лондон или в Лос-Анджелес, когда мне этого хочется. Я не могу пожаловаться на жизнь.

Они обе знали, что это лишь часть правды, но теперь уже ничего не изменить: Артур и Джин шли каждый своим путем.

Разбирая бумаги у себя на столе, она вдруг ощутила его присутствие. Так было всегда, словно когда-то давно в сердце Джин вживили радар, который мог засекать только одного человека. Неслышными шагами он вошел в ее кабинет из своего и остановился, наблюдая за ее работой. Почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову.

– Здравствуй, – сказал Артур, и лицо его осветилось той особенной улыбкой, которая вот уже двенадцать лет предназначалась ей одной. Стоило ему увидеть Джин, как в груди теплело. – Как дела?

– Нормально.

Они не виделись с полудня, что было весьма необычно: как правило, по утрам они вместе пили кофе, потом он вывозил ее куда-нибудь на ланч. Уже много лет о них ходили сплетни, особенно после смерти Мэри Дарнинг, но в конце концов затихли: все решили, что они просто друзья, а если даже и любовники, то очень осторожные. Стало быть, и говорить не о чем.

Он сел в свое любимое кресло напротив ее стола и раскурил трубку. Запах его табака пропитывал все помещения, где он бывал, включая и ее спальню с видом на Ист-Ривер. За эти годы Джин полюбила этот запах, ставший для нее неотделимым от него самого.

– Как ты смотришь на то, чтобы провести со мной завтрашний день в Гринвиче? Давай удерем отсюда и проветримся на природе.

От него редко можно было услышать что-то подобное, но последние полтора месяца он работал очень напряженно и она подумала, что ему было бы полезно устраивать передышки почаще, однако на сей раз пришлось ответить отказом.

– Мне бы очень этого хотелось, дорогой, но, к сожалению, я не смогу: завтра у нас большой праздник.

Он часто забывал о важных датах, но она и не рассчитывала, что он должен помнить о выпускной церемонии в школе ее дочери. Артур посмотрел на нее, не понимая, о чем речь, и она с улыбкой произнесла одно-единственное слово:

– Тана…

– Ах да, конечно! – Он взмахнул рукой, в которой держал зажженную трубку, нахмурился, потом засмеялся над самим собой. – Какой же я растяпа! Что было бы, если бы ты полагалась на меня в такой же степени, как я на тебя? Наверняка все время оказывалась бы в неловком положении.

– Сомневаюсь.

Она посмотрела на него с такой нежностью, что-то такое интимное проскочило между ними, что казалось, слова теперь не нужны. И что бы там ни говорила ее дочь, в эту минуту Джин Робертс не желала ничего сверх того, что имела. С ней человек, которого она давно и преданно любила, и больше ей ничего не нужно.

– Она, наверное, сейчас полна энтузиазма, – Артур улыбнулся сидевшей перед ним уже немолодой, но еще очень привлекательной женщине с волосами, чуть тронутыми сединой, и огромными темными глазами.

Если во всем облике матери чувствовалось нечто изящное и утонченное, то дочь была выше ростом, немного угловатая, точно верблюжонок, красивая, но еще не вполне расцветшая: пройдет совсем немного времени, и мужчины будут останавливаться и смотреть ей вслед. Она выбрала себе колледж Грин-Хиллс, расположенный в самом сердце Юга, и поступила туда сама, без чьей-либо помощи. Артур не одобрял ее выбор: для девушки с Севера он казался более чем странным. Это был женский колледж, где учились главным образом местные красавицы в ожидании выгодной партии, но Тану привлекла едва ли не самая лучшая в Штатах языковая программа, великолепные лаборатории и усиленная программа по изучению изящных искусств. Она решила все сама: благодаря отличным экзаменационным результатам она имела право на полную стипендию. Все было готово к отъезду. Хоть занятия и начинались только осенью, до этого она собиралась поработать в летнем лагере в Новой Англии. Завтра у нее торжественное мероприятие в честь окончания школы – знаменательный день в ее жизни.

– Если судить по громкости звука ее плеера, – засмеялась Джин, – то она уже целый месяц пребывает в эйфории.

– И не говори! Да, совсем забыл тебе сказать: вчера звонил Билли и сообщил, что на будущей неделе приезжает домой с четырьмя друзьями. Они хотят остановиться в павильоне бассейна. Боюсь, что после них там не останется камня на камне. Благодарение Богу, они пробудут здесь всего две недели, а потом куда-то отправятся.

Билли Дарнингу было уже двадцать, и он буйствовал еще пуще прежнего, судя по тем письмам, которые присылала администрация колледжа его отцу. Джин решила, что, вероятно, это все из-за смерти матери: ему было всего шестнадцать лет, как-никак переходный возраст, – и постепенно все уляжется.

– И вот еще что: Билли собирается устроить по прибытии вечеринку и попросил поставить в известность тебя.

Джин улыбнулась.

– Сейчас запишу. Какие-нибудь особые пожелания?

Артур усмехнулся – значит, все как обычно: музыка, выпивка на две-три сотни гостей.

– Кстати, передай приглашение Тане: это ее развлечет. Она может взять с собой кого-нибудь из друзей, кто мог бы привезти и увезти ее.

– Хорошо, передам. Уверена, она будет в восторге, – заверила его Джин, хотя оба знали, что Тана терпеть не могла Билли.

Она просила дочь не выражать свою неприязнь хотя бы открыто и быть с ним полюбезнее при встречах. Теперь им опять предстоял нелегкий разговор: она просто обязана уговорить дочь быть вежливой и принять приглашение, она не имеет права забывать о его благодеяниях.

Из комнаты дочери разносились оглушительные звуки стереосистемы: Пол Анка с чувством исполнял популярный хит «Положи голову мне на плечо» по меньшей мере уже в седьмой раз, приводя Джин в исступление.

– Ты можешь пойти хотя бы ненадолго, просто из вежливости, – едва ли не выкрикнула Джин, соревнуясь в уровне децибелов с певцом.

– Что значит «ненадолго»? Час туда, час обратно. Кому это нужно – ехать в такую даль из-за десяти минут? – Тана раздраженно перекинула через плечо длинные золотистые волосы. – Оставь это, мам, я уже не ребенок! Почему я должна делать то, что не хочется? У меня могут быть свои планы на этот вечер. Через две недели я уезжаю, и мне хочется побыть со своими школьными друзьями: ведь мы расстаемся, и возможно, навсегда…

У дочери был такой несчастный вид, что Джин сказала с улыбкой:

– Мы обсудим это в другой раз.

Тана тихонько застонала: слишком хорошо ей было известно, как проходят такие обсуждения. Мать будет стоять насмерть, когда дело касается Дарнингов, даже если это Билли, который не вызывал у Таны ничего, кроме отвращения. Да и Энн не лучше брата: чванливая, надменная, сноб до мозга костей. Несмотря на светские манеры, было ясно, что она ведет распутный образ жизни: слишком много пьет, с Джин говорит как с прислугой, снисходительно-высокомерно. У Таны порой руки чесались надавать ей пощечин, но она знала, что это приведет к тяжелой стычке с матерью, что бывало уже не раз.

– Ничего не надо обсуждать: я туда не пойду!

– Но ведь до субботы еще целая неделя! Зачем принимать решение именно сегодня?

– Я все сказала…

В зеленых глазах зажглись недобрые огоньки. Джин знала, что в такие минуты ее лучше не трогать, и предпочла сменить тему:

– Что приготовить на обед?

Зная все эти испытанные тактические приемы, Тана решила поставить точку в их споре, не откладывая на потом, и последовала за матерью на кухню.

– Я достала из морозилки бифштекс, для тебя, а я сегодня обедать не буду: мы встречаемся с одноклассниками. Если, конечно, ты не возражаешь.

Девушка выглядела немного растерянной: ей хотелось самостоятельности, и в то же время она не любила оставлять мать одну. Тана прекрасно понимала, что всем обязана именно ей, а вовсе не Артуру Дарнингу с его эгоистичными, избалованными сверх всякой меры детками.

– Не переживай: это не свидание.

Джин обернулась, с удивлением услышав в голосе дочери примирительные нотки. Тана казалась старше своих восемнадцати лет. Их связывали особые отношения: очень долго они жили одни, делили горе и радость, плохое и хорошее, никогда еще не подводили друг друга, поэтому Тана росла разумной, хотя и строптивой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю