Текст книги "Игра в свидания"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 6
Пэрис с Вимом вместе летели в Сан-Франциско со всеми его пожитками. Питер должен был прилететь чуть позже. В самолете Вим все время смотрел фильм, потом прикорнул, а Пэрис не переставая думала о том, как они встретятся с Питером.
После двадцати четырех лет совместной жизни он вдруг стал для нее чужим, но самое худшее было то, что ей страшно хотелось с ним увидеться. Это было как укол, без которого она погибнет. После трех месяцев разлуки, после всего, что он сделал, она продолжала его любить и надеяться, что случится чудо и он вернется! Единственный человек, которому она в этом призналась, была Анна Смайт. Странно, но доктор сказала, что это вполне нормально и что настанет день, когда она освободится от наваждения. Однако сейчас, по-видимому, этот день еще не наступил.
После четырехчасового перелета они взяли в аэропорту такси и отправились в «Риц-Карлтон», где Пэрис заранее забронировала два номера, себе и сыну. Вечером она повела Вима ужинать в Чайна-таун, они чудесно провели время, а вернувшись в отель, позвонили Мэг. Через пару дней Пэрис планировала ее навестить, но сначала надо было устроить Вима в общежитие. Она считала, что на это надо выделить два дня – куда спешить? А больше всего ее сейчас страшило возвращение домой.
Чтобы перевезти вещи Вима в Беркли, расположенный на другом берегу залива, Пэрис взяла напрокат небольшой универсал. Виму предстояло еще завершить кое-какие формальности. Поэтому утром он сунул матери бумажку с координатами общежития, назначил ей встречу через два часа и умчался в университет.
Пэрис целых полчаса искала эту несчастную общагу, немало поплутав по бескрайнему студгородку Беркли. Отыскав нужный корпус, она поставила машину у входа, немного прогулялась, потом села на большой камень перед входом и стала на солнышке ждать Вима.
Место она выбрала удачное. Был погожий день, солнце пригревало: Пэрис показалось, что температура градусов на пятнадцать выше, чем была в Сан-Франциско час назад. Нежась на солнышке, она еще издали заметила знакомую неспешную походку, которую узнала бы и с закрытыми глазами, по одному биению своего сердца. Питер шел прямо к ней, и вид у него был весьма решительный. Он остановился, не дойдя всего пары метров.
– Здравствуй, Пэрис, – сухо поздоровался он, как с едва знакомым человеком. На его лице не было и намека на теплоту. Да, он подготовился к встрече. Но и она тоже.
– где Вим?
– Пошел записаться на лекции и взять ключ от комнаты. Примерно через час будет здесь.
Питер кивнул и неуверенно огляделся по сторонам, не зная, как поступить – остаться ждать вместе с Пэрис или уйти, а потом вернуться. Но заняться ему все равно было нечем, и он решил тоже посидеть и подождать, хотя находиться рядом с Пэрис ему было неловко. Он и ехать-то не рвался, но согласился ради сына.
Они немного помолчали, каждый погруженный в свои мысли. Питер старался сосредоточиться на Рэчел. Пэрис вспоминала свои разговоры с Анной Смайт о том, как она встретится с бывшим мужем. Первым заговорил Питер.
– Хорошо выглядишь, – холодно произнес он, хотя сразу заметил, что Пэрис изрядно исхудала.
– Благодарю. Ты тоже.
Она не стала расспрашивать о сопернице, о том, как ему живется в Нью-Йорке в новой семье. Пэрис давно подозревала, что Питер держит за собой номер в отеле для отвода глаз – только ради детей, чтобы не надо было ничего объяснять, пока не оформлен развод. Пэрис не спрашивала и о том, доволен ли Питер, что развод вот-вот будет оформлен. Окончательно все должно было завершиться где-то в декабре, к Рождеству, что грозило основательно испортить ей праздники.
– Молодец, что приехал, – вежливо произнесла она. От одной его близости у нее ныло сердце, а этот ничего не значащий разговор казался до боли нелепым. – Вим придает этому большое значение.
– Я так и думал, потому и приехал. Надеюсь, ты не против, что я здесь?
Пэрис подняла на него глаза, что потребовало от нее немалых душевных усилий. Ей по-прежнему казалось невероятным, что он так внезапно и так окончательно ее отверг. Более страшного удара она не получала за всю жизнь. Ей все еще не верилось, что она сможет от него оправиться. Ей казалось, что она всегда будет любить Питера и переживать его предательство до конца своих дней.
– Думаю, нам обоим надо привыкать к новому порядку вещей, – рассудительно проговорила Пэрис, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
– У детей впереди масса важных событий, и нам поневоле придется в них участвовать.
В данный момент именно такое событие свело их вместе, да еще в чужом городе, что было особенно тяжело. Здесь не поедешь домой зализывать раны, номер в отеле – это совсем другое дело.
Питер молча кивнул, а Пэрис с удвоенной остротой ощутила неопределенность своего будущего. У Питера есть Рэчел, а у нее…
Некоторое время они не произносили ни слова, чувствуя одинаковую неловкость, и оба молились, чтобы Вим пришел скорее.
– Как у тебя дела? – спросил наконец Питер, и у Пэрис округлились глаза. Как можно быть таким бесчувственным? Как можно, прожив с человеком полжизни, в одно прекрасное утро проснуться и уйти? Пэрис по-прежнему отказывалась это понимать.
– У меня все в порядке, – негромко ответила она, не вполне понимая, что его конкретно интересует – «дела» в узком смысле или душевное состояние. Уточнять не хотелось.
– Я о тебе беспокоюсь, – неожиданно выдавил Питер, разглядывая носки своих туфель.
Ему было больно смотреть на жену. В ее глазах застыло отчаяние человека, с которым обошлись очень подло, и виной тому был он. Это были не глаза, а два озерца битого зеленого стекла.
– Нам сейчас обоим нелегко, – добавил он, но Пэрис ему не поверила.
– Ты ведь сам этого хотел, правда? – прошептала она, молясь, чтобы он ответил: «Нет». Ей казалось, другого шанса задать этот вопрос может не представиться.
– Да. – Он не сказал, а выплюнул это слово, будто оно торчало у него в горле. – Но из этого не следует, что мне очень легко. Могу себе представить, что чувствуешь ты.
Пэрис покачала головой:
– Нет, этого ты себе представить не можешь. Я бы тоже не могла, если бы такое не случилось со мной. Это равносильно смерти близкого человека, даже хуже. Иногда я говорю себе, что ты умер, и тогда мне легче: не нужно думать, где ты, с кем ты и почему меня бросил. – Она была с ним предельно честна. Но почему бы и нет? Терять ей теперь было нечего.
– Это пройдет. Со временем все перемелется, – мягко произнес Питер, не зная, что еще добавить.
И тут они увидели сына, который вприпрыжку несся к ним. В первый момент Пэрис пожалела, что разговор прервался, но в следующий миг испытала облегчение. Все, что хотела, она уже услышала. Питер тверд в своем решении, и ему ее не более чем жаль. А она хотела от него не жалости, а любви! Неизвестно, куда завел бы их этот разговор. Хорошо, что Вим появился: куда легче было заняться проблемами Вима.
Оба с радостью подхватили пожитки новоиспеченного студента и понесли наверх. Войдя в комнату, Пэрис принялась распаковывать сумки, а мужчины снова спустились к машине забрать тяжелые чемоданы и коробки. Микроволновку и маленький холодильник Вим взял напрокат у коменданта общежития. Теперь у него было все необходимое.
Обустройство на новом месте продолжалось до четырех часов. К этому времени прибыли трое соседей Вима – двое из Калифорнии, третий – из Гонконга. Все ребята были крепкие, молодые и, казалось, положительные. Вим заранее обещал отцу, что поужинает в этот вечер с ним, и они оба отправились провожать Пэрис.
День выдался длинный и нервный во всех отношениях, все порядком устали. Пэрис не только наблюдала, как вылетает из гнезда ее младший птенец, но и фактически отпускала на волю Питера. В один день она понесла две утраты. Те, кого она любила и на кого опиралась, отныне ушли из ее повседневной жизни, а Питер – и того хуже. Питер ушел совсем.
Они вышли в главный холл, где стояла гигантская доска объявлений, обклеенная всевозможными записками и афишами – средоточие студенческой жизни. Питер повернулся к Пэрис.
– Не хочешь к нам вечером присоединиться? – великодушно предложил он.
Пэрис покачала головой, машинально поправила волосы, и Питер с трудом удержался, чтобы не обнять ее. В джинсах, футболке и сандалиях, растерянная и беспомощная, она была похожа на молоденькую девушку ненамного старше студенток, сновавших в корпус и обратно. При взгляде на бывшую жену в Питере всколыхнулась волна воспоминаний.
– Спасибо, я слишком устала. Лучше пойду в отель и закажу массаж.
Пэрис и для этого была чересчур утомлена, но уж сидеть за одним столом с Питером, любоваться на то, чего она лишилась навсегда, было выше ее сил. В таком состоянии она не удержится от слез, а рыдания им совсем ни к чему.
– Я с Вимом завтра еще увижусь, – добавила она. – Ты когда летишь?
– Завтра вечером мне надо быть в Чикаго. Утром полечу, ни свет ни заря. Но мне кажется, ребенок прекрасно устроился, и завтра мы ему уже оба будем не нужны. Он вышел в плавание, – с улыбкой подытожил Питер.
Было видно, что он гордится сыном. Те же чувства испытывала и Пэрис.
– Да, это уж точно, – грустно улыбнулась она. – Все равно больно расставаться. У меня вся душа изболелась. Спасибо, что помог с вещами. Когда собирались, казалось, их не так много…
– Обычное дело, – улыбнулся Питер. – Помнишь, как мы Мэг отвозили в колледж? В жизни не видел такого количества шмоток! Она ведь тогда даже обои и занавески с собой везла. А потом заставила меня эти обои лепить на стену. Она переняла у тебя талант наводить уют. Хорошо, что ее соседке результат понравился. Кстати, что потом стало со всем этим барахлом? Не припомню, чтобы она что-то привозила назад. Или она все в Нью-Йорк притащила? Пэрис вздохнула. Это были те самые мелочи, из которых и складывается жизнь. Раньше она была у них одна на двоих, а теперь будет идти врозь.
– Уезжая, она все оставила какой-то первокурснице. Питер кивнул, и они долго молча смотрели друг на друга. Все, что их когда-то объединяло, лишилось всякого смысла. Как старые вещи, оставшиеся пылиться на чердаке. На чердаке их сердец. И разрушенного Питером брака. У Пэрис было такое чувство, словно вся ее жизнь пущена в расход. Выброшена на свалку за ненадобностью. Все, чем они оба дорожили когда-то, теперь оказалось никому не нужно. И сама Пэрис тоже. Ее бросили, забыли, лишили любви. От одной этой мысли можно было снова впасть в депрессию.
– Береги себя, – произнес Питер и добавил, решившись наконец вслух сказать о том, что мучило его весь день: – я это серьезно говорю, ты очень похудела. И спасибо, что позволила мне сегодня поучаствовать.
Не зная, что ответить, Пэрис только кивнула и отвернулась, не желая показывать слез.
– Я рада, что ты был с нами, – великодушно сказала она. Когда Пэрис села в машину и, не оглядываясь, выехала со стоянки, Питер еще долго смотрел ей вслед. Он не сомневался в своем решении, с Рэчел у него бывали мгновения такого счастья, о каком он даже не мечтал. Но были и другие минуты, когда он понимал, что всю жизнь будет скучать без Пэрис. Он всегда считал ее замечательной женщиной и надеялся, что когда-нибудь она перестанет страдать из-за его ухода. Он восхищался ее чувством собственного достоинства и волей. Ему ли не знать, что она человек огромного милосердия. Он такого не заслуживает.
Глава 7
Когда на другой день Пэрис приехала в общежитие повидать Вима, тот уже собирался куда-то уходить с приятелями. Ему надо было с кем-то повидаться, что-то узнать и сделать, и Пэрис быстро поняла, что, если останется, будет сыну мешать. Она сделала свое дело. Надо уходить.
– Хочешь, сегодня вместе поужинаем? – неуверенно спросила она.
Но сын смущенно помотал головой:
– Прости, мам, я не смогу. Сегодня вечером общее организационное собрание спортивных секций.
Пэрис знала, что Вим хочет записаться в секцию плавания – он всегда выступал за школьную сборную.
– Ну ладно, раз так. Тогда я, пожалуй, двинусь в Лос-Анджелес, к Мэг. Справишься тут?
В глубине души Пэрис надеялась, что сын сейчас бросится ей на шею и попросит не уезжать – в родительские дни в летнем лагере всегда так и бывало. Но теперь он был взрослый парень, готовый к самостоятельному плаванию. Она крепко его обняла, а Вим одарил ее незабываемой улыбкой.
– Мамочка, я тебя люблю, – шепнул он и оглянулся на приятелей. – Береги себя. И спасибо за все.
Ему хотелось поблагодарить ее за вчерашнее, за то, что, несмотря ни на что, она согласилась повидаться с отцом, но нужные слова на ум не шли. Вечером отец говорил о маме очень уважительно, и Вим чуть было не спросил, почему же он в таком случае ушел от нее. Это было выше его понимания. Но главное – Вим хотел, чтобы родители были счастливы. Особенно – мама. Она порой казалась такой беззащитной.
– Я тебе буду звонить, – пообещал он.
– Я тебя люблю… Хорошо тебе повеселиться! – ответила Пэрис, и они вышли из комнаты.
Вим помахал, вприпрыжку понесся по лестнице и быстро исчез из виду, а Пэрис медленно побрела вниз, размышляя о том, что стала бы делать, если бы вернулась молодость и все можно было начать сначала. И пришла к выводу, что, даже зная заранее, чем это закончится, все равно вышла бы замуж за Питера. И родила бы ему Мэг и Вима. Если не считать трех последних месяцев, она нисколько не жалела о своем браке.
Пэрис ехала назад в Сан-Франциско, радуясь дивному солнечному деньку, а войдя в номер, тут же принялась за сборы. Она собиралась поискать себе дом – вдруг все-таки дойдет до переезда, – но сейчас была не в настроении заниматься этим. Оставив младшего птенца в Беркли, она хотела как можно скорее увидеться с дочерью.
Заказав билет на трехчасовой рейс, Пэрис вызвала такси, поручила портье вернуть за нее универсал и в половине второго уже ехала в аэропорт. Самолет прибывал в Лос-Анджелес в начале пятого, и она пообещала дочери, что заедет за ней на работу. Эту ночь она собиралась провести у Мэг и очень радовалась такой перспективе. Во всяком случае, это веселее, чем в отеле.
В самолете Пэрис снова вернулась мыслями к Питеру – вспоминала, что он говорил, как выглядел. Все-таки она справилась, сумела не опуститься до унижений и не поставить сына в неловкое положение. В общем и целом она держалась молодцом. Будет что обсудить с Анной Смайт. Порешив на этом, Пэрис закрыла глаза и проспала до самой посадки.
С первой же секунды Пэрис ощутила себя в гигантском муравейнике. Это был огромный и оживленный город, совсем непохожий на провинциальный Сан-Франциско и на богемно-интеллектуальный пригород вроде Беркли. Атмосфера Лос-Анджелеса напоминала Нью-Йорк, только одежда была свободнее и погода лучше. Неудивительно, что Мэг так нравится жить здесь.
Однако, добравшись до студии, Пэрис быстро поняла, что работа у ее дочки просто сумасшедшая. Приходилось одновременно делать миллион разных дел. По площадке сновали актеры, и каждому что-то было нужно. Суетились техники – со штативом для света в руках или мотком провода на шее. Операторы шумно отдавали какие-то указания. А между тем режиссер только что объявил съемочный день оконченным, значит, Мэг уже освободилась.
– Ого! И что, так каждый день? – Пэрис. Киношная суматоха произвела на нее большое впечатление.
Мэг улыбнулась, вид у нее был спокойный и невозмутимый.
– Нет, обычно у нас шума больше. Сегодня занята только половина актеров.
– Вот это да!
Пэрис видела, как счастлива ее дочь, как она хороша собой, и не могла этому не радоваться.
Мэг была очень похожа на мать – такие же правильные черты лица, те же длинные светлые волосы. Они были как две сестры, тем более что Пэрис исхудала и от этого помолодела еще больше. Это подметил и один из осветителей.
– Ты называешь ее мамой? – удивился он, проходя мимо в разгар их беседы. – Вы скорее на сестер похожи.
Пэрис улыбнулась. Атмосфера кино казалась ей праздничной, жизнь здесь била ключом.
Квартира Мэг в Малибу ей тоже очень понравилась. Небольшая и симпатичная, с видом на океан. Чудесная квартирка. Мэг только месяц назад переехала сюда с Винис-бич. Весьма кстати пришлась прибавка в заработке, да и родители помогли. Они не хотели, чтобы дочь жила в районе с сомнительной репутацией. А здесь Пэрис и сама бы с удовольствием поселилась. Она снова подумала о переезде в Калифорнию, поближе к детям.
– В Сан-Франциско дом не присмотрела? – спросила Мэг, наливая им обеим холодного чая – у нее в холодильнике всегда стоял кувшин, в точности как у мамы. Они расположились на балконе и нежились под ласковыми лучами предзакатного солнца.
– Да нет, времени не было, – уклончиво ответила Пэрис, хотя в действительности дело было не во времени, а в ее настроении. Распрощавшись с Вимом, она загрустила, и ей захотелось поскорее увидеть дочь, чтобы чуточку взбодриться.
– Как прошла встреча с папой? – с беспокойством спросила Мэг.
Она распустила волосы, давая им отдохнуть от стягивавшей их весь день резинки. Волосы у нее были длиннее, чем у матери, и в таком виде она стала похожа на маленькую девочку. Очень красивую девочку, ничуть не уступающую в красоте актрисам на студии. Но к актерской карьере Мэг никогда не проявляла интереса. На ней была та же одежда, что на работе, – джинсы и топик.
– Папа себя достойно вел? – По лицу девушки снова пробежала тревожная тень. Она понимала, что для мамы это было серьезное испытание, хотя Вим и сказал ей по телефону, что все прошло нормально. Но ему еще только восемнадцать, он иногда пропускает детали.
– Да-да, все в порядке, – сказала Пэрис и глотнула чаю. Вид у нее был усталый. – Он был очень мил. И с Вимом тоже.
– А с тобой?
Пэрис вздохнула. Ей не хотелось огорчать дочку, но она привыкла быть с ней откровенной. Они были не просто мать и дочь, они были подруги. Даже в переходном возрасте Мэг не доставляла матери неприятностей. В отличие от многих сверстниц, Мэг всегда проявляла рассудительность и охотно делилась с матерью своими секретами. Подруги твердили Пэрис, что она не представляет, как ей повезло, но она это и сама понимала, а сейчас – как никогда. После ухода Питера дочь стала ей главной опорой, они будто поменялись ролями. Но Мэг и в самом деле уже не ребенок. Она взрослая женщина, и к ее мнению можно прислушиваться.
– Сказать по правде, было тяжело. Он ничуть не изменился. Смотрю на него – и в глубине души мне чудится, что мы по-прежнему женаты. Да, собственно, формально говоря, так и есть. Как странно… В голове не укладывается, что он больше не является частью моей жизни! Ему, наверное, тоже нелегко пришлось. Но он сам этого захотел, о чем так прямо мне и сказал. Не могу понять, что все-таки произошло. А жаль. Если бы я знала, где совершила ошибку, что я сделала не так или, наоборот, не сделала… Должна же быть какая-то причина! Так не бывает: утром человек проснулся и говорит: «До свидания, я пошел». А может, бывает… Не знаю. Мне кажется, я никогда этого не пойму. И не прощу, – грустно добавила она, и солнце сверкнуло в ее золотистых волосах.
– Ты молодец, что позволила ему приехать в Беркли. Мэг искренне восхищалась матерью. Конечно, выбора у Пэрис все равно не было, но она переживала развод с редким достоинством. Никакой ненависти к Питеру она не испытывала, даже теперь, хотя ситуация требовала от нее максимального мужества.
– Я сочла справедливым, чтобы он там был. Вим так радовался! – Пэрис рассказала Мэг о студгородке Беркли, о соседях Вима по комнате, о самом общежитии. – Жутко не хотелось его оставлять. Представляю, что я буду чувствовать, когда вернусь в Гринвич… Ну, ничего. В сентябре начну работать в детском приюте.
– А мне все-таки кажется, твоя докторша права: надо тебе оттуда уезжать.
– Возможно, – проговорила Пэрис задумчиво, но не слишком уверенно. – Как твои-то дела? Как новый парень? Умный?
В ответ Мэг рассмеялась:
– Мне кажется, да. А ты, может, по-другому воспримешь. По натуре он вольная пташка. Родился в Сан-Франциско в коммуне хиппи, а вырос на Гавайях. Мы очень хорошо ладим. Он, кстати, сегодня придет, но попозже, после ужина. Я ему сказала, что мне надо сначала пообщаться с тобой без посторонних.
– А как его зовут? Ты мне, кажется, не говорила.
За последнее время столько всего произошло, что им было не до разговоров о мальчиках, и Мэг улыбнулась.
– Его зовут Пирс. Пирс Джонс. Для актера имя удачное.
Запоминающееся. Он мечтает о серьезном, но пока нарасхват в фильмах ужасов. Внешность у него потрясающая. Мать у него наполовину азиатка, а отец был черный. Невероятная смесь! Он немного похож на мексиканца – него такие большие, чуть раскосые глаза.
– Ты меня заинтриговала.
Пэрис старалась избежать скоропалительных суждений. И все же, когда Пирс Джонс наконец явился, она была поражена. Мэг описала его довольно точно. По-восточному красивый, атлетического телосложения, которое подчеркивали майка без рукавов и джинсы в обтяжку, он был чрезвычайно эффектен. Рев его мотоцикла был слышен за версту, а своими сапожищами «Харлей-Дэвидсон» он тут же наследил на бежевом ковре в гостиной. Мэг, впрочем, не придала этому никакого значения. Она была влюблена.
Пообщавшись с молодым человеком с полчаса, Пэрис впала в панику. Он свободно рассуждал о многочисленных наркотиках, которые перепробовал еще на Гавайях, будучи подростком. О половине Пэрис слышала впервые в жизни. При этом он оставлял без внимания отчаянные попытки Мэг переменить тему. Правда, потом Пирс добавил, что, увлекшись боевыми искусствами, он о наркотиках и думать забыл. У него был черный пояс по карате, и он по четыре, а то и пять часов в день проводил на тренировках.
Пэрис попыталась осторожно прощупать почву, но вопрос о колледже остался без ответа. Парень сообщил, что увлекается натурфилософией и в данный момент, для очищения духа и тела, сидит на диете по системе макробиотики. На здоровье он был просто помешан, что Пэрис восприняла с облегчением – главное, что благодаря этому он отказался от наркотиков и алкоголя. Но было такое впечатление, что ни о чем другом, кроме своего организма, он говорить не может. Нет, не так. Еще он пел дифирамбы Мэг, а это уже кое-что. Он явно был по уши влюблен – даже Пэрис видела, сколь сильно их взаимное влечение. Он с такой страстью поцеловал Мэг на прощание, что Пэрис показалось, будто он испепелил все живое в комнате.
Когда, проводив его, Мэг вернулась в комнату, Пэрис так красноречиво молчала, что дочка расхохоталась.
– Мам, не паникуй.
– А ты меня успокой. – Пэрис как-то притихла. Они были слишком близки, чтобы что-то друг от друга скрывать.
– Во-первых, замуж за него я не собираюсь. Нам просто хорошо вместе.
– Но о чем вы с ним говорите? Помимо его диеты и комплекса упражнений? Конечно, я готова признать, что это весьма интересная тема…
Мэг чуть не лопнула от смеха.
– Мамочка, Пирс просто симпатичный парень. Он со мной очень нежен. А разговариваем мы о кинематографе. Он цельная натура, не употребляет наркотиков, не пьет – в отличие от большинства ребят, с которыми я раньше встречалась. Мам, ты же не знаешь, как трудно в наши дни найти нормального человека. Куда ни кинь – сплошь чудики или неудачники.
– Звучит невесело. Особенно если твоего приятеля ты к чудикам не относишь. Хотя… вел он себя вежливо и к тебе, кажется, хорошо относится. Но, дорогая моя, только вообрази, как ты представишь его папе!
– Об этом даже не думай. Все не настолько серьезно. А может, это вообще скоро кончится. Мне приходится часто бывать на людях, а он вce время на диете. Всякие клубы, бары и рестораны он на дух не выносит. И в половине девятого ложится спать.
– Да, не разгуляешься, – согласилась Пэрис. Она впервые встречала такого человека и очень тревожилась за дочь. Конечно, хорошо, что парень не пьет и не колется, но, по ее мнению, одного этого было недостаточно.
– Кроме того, Пирс очень религиозен. – Мэг явно хотелось реабилитировать приятеля в глазах мамы. – Он буддист.
– Из-за матери?
– Нет, она у него иудейка. Но перешла в буддизм после того, как познакомилась с одним каратистом из Нью-Йорка.
– Мэг, я как-то с трудом это воспринимаю. Если у вас тут все такие, я лучше останусь в Гринвиче.
– Сан-Франциско намного более консервативный город. А кроме того, там все «голубые».
Она дразнила мать, но отчасти так оно и было: город действительно славился своими сексуальными меньшинствами. Тамошние девушки – знакомые Мэг – без конца жаловались, что с кем ни познакомишься – непременно окажется «голубым» и куда более симпатичным внешне, чем внутри.
– Это утешает. И ты хочешь, чтобы я туда переехала жить? В Гринвиче мне хотя бы гарантирован благопристойный парикмахер, если я вдруг надумаю волосы отрезать.
Мэг погрозила матери пальцем.
– Мам, как тебе не стыдно? Мой парикмахер самый настоящий натурал. А «голубые», чтоб ты знала, правят миром. Думаю, тебе в Сан-Франциско понравится. – Теперь она говорила серьезно. – Можно, например, поселиться в Марин-каунти, это вроде Гринвича, только климат получше.
– Даже не знаю, солнышко. У меня все друзья в Коннектикуте. Я там живу всю жизнь…
Ей было страшно срываться с места и ехать за тысячи миль только потому, что ее бросил Питер. Калифорния ей казалась какой-то другой планетой. В свои сорок с небольшим Пэрис боялась, что не сумеет адаптироваться, хотя для Мэг, скажем, это было идеальное место.
– И часто ты теперь видишься с этими друзьями? – напирала Мэг.
– Не очень часто, – призналась мать. – Хорошо-хорошо, совсем не вижусь. В данный момент. Но когда все образуется и я привыкну к своему новому статусу, я снова начну выходить. Просто мне этого пока не хочется.
– А среди твоих друзей есть неженатые? – продолжала Мэг свой допрос.
Пэрис призадумалась:
– Кажется, нет. Те, у кого жена умерла или кто развелся, обычно перебираются в город. Гринвич – это семейное местечко; во всяком случае, все люди из нашего круга живут там с семьями.
– Вот именно! И как ты там собираешься начать новую жизнь? Среди семейных людей, с которыми сто лет знакома? С кем ты будешь встречаться, мама?
Вопрос был резонный, но Пэрис не хотела об этом даже слышать.
– Ни с кем. И вообще, я еще пока что замужем.
– Ну да, на ближайшие три месяца. А что потом? Ты ведь не можешь до конца дней куковать одна. – Мэг была настроена решительно, и Пэрис отвела взгляд.
– Почему же, могу, – упорствовала она. – Если здесь меня ждут одни Пирсы Джонсы, только старше, то я уж лучше останусь куковать одна, как ты выражаешься. Я последний раз ходила на свидание в двадцать лет. И не собираюсь начинать снова. В моем-то возрасте! От этого я только верней впаду в депрессию.
– Мам, жизнь не кончается в сорок шесть лет! Это просто безумие!
Но Пэрис считала безумием остаться одной после двадцати четырех лет брака. Все, что с ней произошло, – безумие. А если нормальным считается роман с каким-нибудь престарелым Пирсом Джонсом, то Пэрис предпочла бы сожжение у позорного столба на виду всего города. Она так дочери и сказала.
– Дался тебе этот Пирс Джонс! Что ты к нему прицепилась? Это не оправдание. Он не такой, как все, сама прекрасно видишь. Здесь полно зрелых, солидных мужчин, разведенных или вдовцов, и они охотно познакомятся с красивой женщиной. Им так же одиноко, как тебе.
Пэрис подумала, что ей не просто одиноко. У нее разбито сердце, вот в чем проблема. Она еще не переболела Питером и не думала, что ей это когда-нибудь удастся.
– Мам, хотя бы подумай об этом. На будущее. Я бы очень хотела, чтобы ты переехала жить в Калифорнию.
– Я бы тоже, радость моя. – Пэрис растрогалась, видя, как дочь о ней тревожится и старается помочь. – Но я ведь могу вас навещать, и довольно часто. Скажем, раз в месяц я могла бы прилетать сюда на выходные.
Мэг вздохнула. Маме заняться было нечем, но сама-то она по выходным дома не сидела. У нее своя жизнь, и, в конечном счете, своя жизнь будет нужна и Пэрис. Просто пока она к ней не готова.
Вечером они вместе стряпали ужин. А потом легли спать в одну постель.
На другой день Пэрис немного погуляла по Бсверли-Хиллз, поглазела на витрины, а потом вернулась и стала дожидаться Мэг. Она сидела на балконе и думала над тем, что вчера сказала дочь. Что ей с собой делать? Она не могла даже вообразить, как станет жить дальше, и не была уверена, что ее это волнует. Она в самом деле не стремилась найти себе другого мужчину. Если не жить с Питером, то лучше уж одной. А общаться можно с детьми и друзьями. Заводить роман, спать с малознакомым мужчиной… Это же так страшно, даже в плане здоровья! Куда проще остаться одной.
В тот вечеру Мэг на съемочной площадке были какие-то сложности, и домой она вернулась только в десять. Пэрис приготовила дочери ужин, а потом опять легла с ней в одну постель. Хорошо было чувствовать рядом с собой тепло другого человека. Она уже давно так сладко не спала. Утром они вместе позавтракали на балконе. К девяти Мэг надо было на работу, а Пэрис в полдень вылетала в Нью-Йорк.
– Мам, я буду по тебе скучать, – печально сказала Мэг на прощание.
Ей так было хорошо эти два дня, пока мама была с ней! И Пирс сказал, что ее мама ему очень понравилась, о чем Мэг немедленно доложила матери. Пэрис посмеялась и закатила глаза. «Будем надеяться, что этот парень безобиден, – подумала она. – Но, боже мой, какой странный! Хотелось бы верить, что это у Мэг ненадолго».
– Обещай, что ты скоро опять приедешь, даже если не захочешь докучать Виму. – Обе понимали, что мальчику хочется расправить крылья и почувствовать себя взрослым.
Мэг ушла на работу, и Пэрис охватила тоска. При всей нежности и теплоте, с которой к ней относилась дочь, она уже взрослая женщина, у нее своя жизнь и работа, требующая самоотдачи. В этой жизни нет места для Пэрис, разве что иногда, на пару дней. Теперь ей нужно идти своей дорогой, приспосабливаться к новой действительности. А действительность эта заключалась в том, что она одна и таковой останется.
Прощальную записку дочери Пэрис писала со слезами на глазах. Всю дорогу в аэропорт она была подавлена, и в полете ее настроение тоже не улучшилось. Когда же Пэрис вошла в свой дом в Гринвиче, его пустота поразила ее как громом. Ни души. Ни Вима. Ни Мэг. Ни Питера. И от этого никуда не деться. Она совершенно одна.
Вечером Пэрис лежала в постели и думала о Питере. Она вспоминала, каким родным он показался ей на мгновение в Калифорнии, и у нее разрывалось сердце. Надежды нет. Она лежала в кровати, на которой они всю жизнь спали с Питером, и ее охватывало такое отчаяние, что было странно, как она до сих пор не умерла. Пэрис не покидало чувство, будто ее оставили все близкие люди. Оставили навсегда.
