Текст книги "Прекрасная незнакомка"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6
Официант во «Временах года» проводил высокую, видную даму к ее постоянному столику рядом с баром. Сухое современное убранство было подходящим фоном для ярких людей, обитавших день и ночь в этом ресторане. Идя к своему столику, дама улыбалась, кланялась, поприветствовала своего приятеля, прервавшего разговор с кем-то, чтобы помахать ей рукой, не вставая. Шарлотта Брэндон была здесь постоянной посетительницей. Для нее прийти сюда на ленч – все равно что в клуб, ее высокая тонкая фигура уверенно двигалась в знакомой обстановке, белоснежные волосы выбивались из-под шляпки, которая очень ей шла и сочеталась с прекрасным пальто из выдры, накинутым поверх темно-синего платья. В ушах играли сапфиры и бриллианты, вокруг шеи – три нитки крупного отборного жемчуга, на руке – одинокий сапфир, купленный ею по случаю пятидесятилетия, на гонорар за свою пятнадцатую книгу. Предыдущая разошлась тиражом более трех миллионов экземпляров в мягкой обложке, и Шарлотта Брэндон, решив шикануть, приобрела это кольцо.
Своей карьерой она была обязана смерти мужа: он разбился на своем самолете и ей пришлось поступить впервые на работу, заняться сбором материалов для скучнейших обозрений, которые самой ей отнюдь не нравились. А вот что ей понравилось, и это она быстро осознала, так это сочинять, и, сев за свой первый роман, она почувствовала себя наконец-то добравшейся до дому. Первая книга прошла неплохо, вторая – того лучше, третья – с ходу вышла в бестселлеры, и с той поры началась нелегкая работа. С каждым годом, с каждой книгой она все больше и больше влюблялась в писательский труд. Теперь Шарлотту волновали только ее сочинения, ее дети да внучка Аманда.
Не попалось ей в жизни больше никого достойного, после смерти мужа лишь иногда заставляла она себя встретиться с каким-либо другим мужчиной. Водились с ней стародавние близкие друзья, сберегались добрые отношения с ними, однако выйти замуж за кого-то из них она не пожелала. Двадцать лет отговаривалась интересами своих детей, а позже – исключительно интересами творчества. «Со мной не ужиться. Режим у меня несносный. Пишу ночь напролет, сплю целый день. Это ж с ума тебя сведет, не выдержишь!» Ее отговорки были многочисленны и не очень-то весомы. Человек она была организованный, дисциплинированный, умела рассчитать работу по часам, словно армейский батальон, изготовившийся к маршу. Истина была в том, что ей не хотелось снова замуж. После Артура Гейла никого она так и не полюбила. Для нее он был ярким светом с небосвода и прототипом полудюжины героев ее романов. Александр же так на него похож, что порой перехватывает дыхание, когда видишь его, такого же темноволосого, высокого, стройного, гибкого и привлекательного. И она бывала горда сознанием, что этот редкостно красивый, интеллигентный, добрый человек приходится ей сыном. И совсем другие чувства возникали у нее при встрече с дочерью. Кэ порождала в ее душе сокровенное чувство вины за неведомые, но совершившиеся ошибки. Отчего получилась Кэ настолько язвительной, холодной, злой? Из-за постоянной занятости матери своим творчеством? Из-за смерти отца? В пику брату? Так или иначе, Шарлотта несла в себе груз поражения, с грустью и тревогой смотрела в холодные глаза, подобные ее собственным, но не отражающие в себе ничего отрадного.
Кэ резко отличалась от Алекса, который как раз сейчас распрямился во весь рост, отыскав взглядом мать. Его добрая счастливая улыбка озарила лицо.
– Спаси Господи! Ты, мать, выглядишь – лучше не бывает!
Он слегка наклонился, чтобы поцеловать ее, она легонько обняла его. Уже несколько месяцев не приезжал он из Сан-Франциско в Нью-Йорк, но она отнюдь не ощущала, что их вправду разделяют огромные расстояния. Он часто звонил ей, справлялся, как дела, рассказывал что-нибудь новенькое; спрашивал о готовящейся книге или же толковал о текущем судебном деле. Она чувствовала неразрывность их с сыном существования, причем оба не докучали друг другу. Меж ними сложились отношения, которые ее целиком устраивали. Вот она сидит напротив сына за столиком и не скрывает светящейся в глазах радости от встречи.
– Лесть, дорогой мой, это порок, однако восхитительный. Спасибо тебе, – улыбнулась она в ответ.
В свои шестьдесят два года она еще смотрелась привлекательной – высокая, изящная, элегантная, с гладкой кожей женщины вполовину моложе. Косметическая операция помогла ей сберечь красоту и нежный цвет лица, но хороша собой она была изначально. А необходимость участвовать в рекламе и популяризации собственных сочинений заставляла ее заботиться о сохранении формы. С годами Шарлотта Брэндон стала объектом немалого бизнеса. Как дама пишущая, она понимала: ее лицо – важная деталь ее имиджа, равно как жизнерадостность и радушие. Это была женщина, чтимая другими женщинами, за три десятилетия завоевавшая себе преданных читательниц.
– Так что у тебя за дела? Выглядишь ты, надо сказать, тоже великолепно.
– Работы полно. Право, не было передышки с тех пор, как мы последний раз виделись. – Только успел он сказать это, и его взгляд метнулся к входу. На миг показалось, что там стоит Рафаэлла. Темноволосая головка, выдровое пальто показались наверху лестницы, но стало ясно, что входит сюда какая-то другая женщина, и Алекс быстро вернулся взглядом к матери.
– Ты, Алекс, кого-то ждешь? – Она моментально прочла это в его взгляде и усмехнулась. – Или ты устал от калифорнийских дам?
– Откуда взять время на это? Я трудился сутки напролет.
– А это ты зря.
Она взглянула на него огорченно. Ей хотелось, чтобы он жил поистине полной жизнью. Он желала этого обоим своим детям, но ни одному из них не удавалось пока достичь желаемого. У Алекса не сложилось супружество с Рэчел, а Кэ сжирали страсть к политике, ее амбиции, заслонившие ей все прочее. Порой Шарлотте казалось, что детей своих она не понимает. Ей удалось и достичь семейного благополучия, и сделать карьеру. Но дети ей объяснили, что времена нынче не те, карьеру уже не сделаешь так легко, как это получилось у нее. Правы они или обманываются из-за собственных неудач? Глядя на сына, она сейчас очень бы хотела расспросить, доволен ли он своим одиноким житьем или предпочел бы некоторые перемены. Очень бы хотела знать, связан ли он всерьез с женщиной, которую вправду полюбил.
– Мама, не стоит волноваться. – Он весело похлопал ее по руке и подозвал официанта.
– Выпьем?
Она согласно кивнула, и он заказал две «Кровавые Мэри». А потом уставился на нее. Надо все сказать именно сейчас, на случай если Рафаэлла придет вовремя. Он договаривался на час дня, а с матерью встретился в половине первого. Опять же, возможно, что Рафаэлла вовсе не явится. Он наморщил лоб, затем посмотрел в прозрачные голубые глаза матери.
– Я позвал одну знакомую присоединиться к нам. Но не уверен, что у нее это получится.
Затем по-мальчишески смущенно потупился и вновь взглянул в материнские голубые глаза.
– Надеюсь, ты не возражаешь.
А Шарлотта Брэндон уже смеялась, юный и радостный смех звучал звонко.
– Брось смеяться надо мной.
Но такой уж был у нее заразительный смех, что Алекс невольно сам заулыбался в ответ на игравшее в ее взгляде веселье.
– По виду тебе можно дать лет четырнадцать. Уж извини, Алекс, так, ради Бога, скажи, кого ты пригласил на ленч?
– Одну приятельницу. Одну женщину. – Едва не прибавил: «Пристал к ней в самолете».
– Ты приятельствуешь с ней в Нью-Йорке?
Не стоило допытываться, вопрос задан был дружелюбно, Шарлотта по-прежнему улыбалась сыну.
– Нет, она живет в Сан-Франциско. Сюда приехала на несколько дней. Мы летели одним рейсом.
– Очень мило. Кем она работает?
Она сделала первый глоток из своей рюмки, сомневаясь, уместно ли об этом спрашивать, но ей всегда любопытно было узнавать о его друзьях. Иногда трудновато оказывалось не настаивать на правах матери, но если уж ей случалось переусердствовать, он всегда ее вежливо останавливал. Она смотрела сейчас на него вопрошающе, но он не возражал, кажется. Держался оживленнее, нежели приводилось ей видеть с давних пор, глаза его были полны тепла и ласки. Никогда он не выглядел таким при Рэчел, вечно был не в своей тарелке. Тут она заподозрила, не приготовил ли Алекс некий сюрприз.
Но он лишь весело поглядывал, отвечая:
– Верь не верь, достославная романистка Шарлотта Брэндон, но она, похоже, никем никогда не работала.
– Ох, ох. Чистое декадентство.
Однако Шарлотту это не расстроило, ее лишь озадачило то, что читалось во взгляде сына.
– Она совсем молоденькая?
Это было бы объяснением. Юные вправе потратить некоторое время, чтобы выбрать себе подходящее занятие. Но коль стали чуть старше, то, по мнению Шарлотты, надо выбрать свою дорогу, во всяком случае, род деятельности.
– Нет. То есть не молоденькая. Ей около тридцати. И она из Европы.
– Ага, – понимающе заметила мать, – тогда ясно.
– Все равно странно. – Он призадумался. – Никогда не встречались мне женщины, ведущие такой образ жизни. Отец у нее француз, мать – испанка, а сама она проводит всю жизнь по преимуществу взаперти, окруженная, провожаемая, осажденная родней и дуэньями. Такой уклад кажется небывалым.
– Как же удалось тебе оторвать ее от них хотя бы на срок, достаточный, чтобы сразу подружиться с ней?
Шарлотта была заинтригована, отвлеклась лишь на краткое приветствие, чтобы небрежно помахать через зал знакомому, сидящему в отдалении.
– Я еще не успел. Но намерен. Это один из мотивов, по которым я позвал ее на сегодняшний ленч. Она обожает твои романы.
– Ой Боже ты мой! Такие здесь не к месту. Господи, как стану я обедать бок о бок с теми, кто расспрашивает, давно ли я стала писательницей и сколько месяцев уходит у меня на каждую книгу?
Однако жаловалась она понарошку и улыбалась по-прежнему достаточно мирно.
– Отчего ты не водишься с девушками, предпочитающими иных писателей? Очень бы кстати была такая, что любит Пруста, или Бальзака, или Камю, или же обожает читать мемуары Уинстона Черчилля. Что-нибудь основательное.
Он хихикнул в ответ на ее откровенность и тут же узрел видение, вплывающее во «Времена года», а Шарлотта Брэндон будто почувствовала, как у Алекса перехватило дыхание. Взглянув в том направлении, куда смотрел он, она увидела редкостно красивую, высокую, темноволосую молодую женщину, стоящую у дверей с видом поразительно беззащитным и одновременно вполне независимым. Женщина была так прекрасна, что все в зале уставились на нее, не скрывая восхищения. Ее осанка была безупречна, посадка головы прямая, волосы, тщательно уложенные в пучок на затылке, переливались подобно черному шелку. На ней были узкое платье из шоколадно-коричневого кашемира и роскошное меховое манто почти точно такого же цвета. Кремовый шелковый шарф от «Гермеса» свободно повязан вокруг шеи, в ушах жемчуга с бриллиантами. Словно не имеющие конца стройные ножки в чулках шоколадного цвета и коричневых замшевых туфлях. Сумка тоже из дорогой коричневой кожи, на сей раз не от «Гуччи», а от «Гермеса».
Столь красивого создания Шарлоте не попадалось уже с давних пор, нельзя было не разделить восторга сына. Но когда Алекс, извинившись, оставил столик и заспешил навстречу гостье, его мать осенило, что про эту девушку ей хорошо было известно. Где-то видела Шарлотта это лицо, если не считать, что оно просто типично для испанской аристократии. С грацией и самообладанием приближалась она к столику, словно шествовала юная королева, хотя стоило глянуть ей в глаза, и открывалась мягкость, робость, замечательно сочетаясь с ее ошеломляющей внешностью. Теперь и Шарлотта едва удержалась от восклицания, когда всмотрелась. Такую красавицу можно созерцать только благоговейно. Как не понять ослепленность Алекса. Это же редчайшая драгоценность!
– Мама, хочу познакомить тебя с Рафаэллой. Это, Рафаэлла, моя мать – Шарлотта Брэндон.
Шарлотта слегка удивилась, не услышав фамилии, но забыла о своем удивлении, заглянув в темные, незабываемые глаза девушки. Вблизи удалось подметить, что она на грани испуга, дышит неровно, словно перед тем пробежалась. Со всем тактом пожала она руку Шарлотте, позволила Алексу снять с ее плеч пальто и села.
– Прошу прощения, что опоздала, миссис Брэндон. – Она, не таясь, посмотрела в глаза Шарлотте, на кремовых щеках проступил румянец. – Я была занята. Трудно оказалось… освободиться.
Ее ресницы затенили взгляд, пока она поудобнее усаживалась на стуле. Алекс же при виде ее начал таять. Это самая невероятнейшая женщина из всех, кого он когда-либо знал. И, оглядывая их, сидящих рядышком, Шарлотта невольно подумала, что они составляют изумительную пару. Схожи цветом волос, оба большеглазые, отлично сложенные, с изящными пальцами. Ну чисто два юных мифологических божества, коим суждено составить чету. Шарлотте пришлось заставить себя вновь поддерживать разговор, мило улыбаясь:
– Ничего страшного, дорогая. Не волнуйтесь. Мы с Алексом обменивались новостями. Он сказал, что вы тоже вчера прилетели из Сан-Франциско. Повидать друзей.
– Встретиться с мамой. – Рафаэлла стала понемногу осваиваться, однако, еще только садясь, отказалась от спиртного.
– Она живет здесь?
– Нет, в Мадриде. Здесь она проездом, по пути в Буэнос-Айрес. И решила, что… ну, у меня есть повод появиться на несколько дней в Нью-Йорке.
Все трое заулыбались, Алекс предложил заказать ленч, а потом уж беседовать. Так и поступили. После Рафаэлла призналась Шарлотте, как много для нее значат написанные ею книги.
– Надо сказать, в прежние времена я обычно читала их на испанском, иногда – на французском, а переехала в вашу страну, так мой…
Она вспыхнула и потупилась. Собиралась сказать, что муж покупал ей романы Шарлотты в английском оригинале, но поспешно умолкла. Это не ахти как благородно, но не хотелось обсуждать сейчас Джона Генри.
– Стала покупать их на английском и теперь уже их только на английском и читаю. – И вновь погрустнела, бросив взгляд на Шарлотту. – Вы не представляете себе, как много ваше творчество значит для меня. Иной раз подумываю, что только оно… – голос звучал все тише, едва слышно, – что порой именно оно помогало мне жить.
Угасание ее голоса было явственно очевидным для Шарлотты, Алексу же вспомнился тот вечер, когда он увидел ее в слезах сидящей на ступенях. Сейчас, среди помпезности нью-йоркского ресторана, он строил догадки, что за тайна лежит тяжким грузом на ее душе. А теперь не сводит она глаз с его матери, скромно и благодарно улыбается. Тут Шарлотта, особенно не задумываясь, тронула ее за руку.
– Для меня они полны значимости, пока я их пишу. А важно, чтоб они означали что-то для таких, как вы. Спасибо, Рафаэлла. Вы мне высказали прекрасный комплимент, в нем в некотором смысле оправдание моей жизни. – А следом, словно угадывая нечто сокровенное, мечту, давний порыв, спросила напрямую: – Вы тоже пишете?
Рафаэлла покачала головой, чуть улыбнувшись:
– О нет! – И засмеялась. – Но сказки рассказываю.
– Что ж, это первый шаг к писательству.
Алекс молча разглядывал их. Восторгался, наблюдая их вместе, наблюдая многосторонний контраст между двумя красивыми женщинами, одна из которых зрелая и достигшая успеха, а другая так молода и хрупка, одна – седая, у другой – черные волосы, одну он прекрасно знает, а другую не знает совсем. Но хочет узнать о ней больше, чем о ком-нибудь до сих пор. Глядя на них, он услышал, как Шарлотта продолжила беседу:
– Какие же сказки вы рассказываете, Рафаэлла?
– Развлекаю детишек. Летом. Всех своих младших кузин и кузенов. Каждое лето мы проводим в нашем фамильном доме в Испании.
Познания Шарлотты относительно подобных фамильных «домов» подсказали ей, что в виду имеется нечто посолиднее.
– Семья у нас очень большая, и мне нравится верховодить над детишками. Вот и рассказываю им сказки, – улыбка ее была светла, – а они слушают, переживают, хохочут. Это прелесть, душа не нарадуется.
Шарлотта с сочувствием встретила эти слова и, вглядевшись, внезапно все сфокусировала в памяти. Рафаэлла… Рафаэлла… Испания… фамильное поместье там… и Париж… банк… Пришлось бороться с позывом высказать нечто вслух. Взамен же она позволила Алексу поддержать беседу, а сама поглядывала на девушку.
Ей хотелось бы знать, известны ли Алексу все подробности. И возникало подозрение, что он о них и ведать не ведает.
Побыв всего час, Рафаэлла огорченно, но нервно сверилась со своими часиками:
– Мне очень жаль… Боюсь, надо возвращаться к матери, к тете, к кузинам. А не то они подумают, что я сбежала. – Она не стала рассказывать матери Алекса, что под предлогом головной боли уклонилась от ленча.
Ей отчаянно хотелось познакомиться с Шарлоттой Брэндон и снова повидать Алекса, ну хоть разочек. Теперь тот предложил проводить ее до такси и, оставляя мать за очередной чашкой кофе, пообещав незамедлительно вернуться, удалился под руку со своей обольстительной знакомой. Перед уходом она высказала Шарлотте все приличествующее случаю, на мгновение глаза их встретились, остановились друг на друге. Рафаэлла словно бы поведала ей обо всей своей судьбе, а Шарлотта словно бы призналась, что все это ей известно. Это был один из примеров бессловесного взаимопонимания, какое случается между женщинами, и, пока смотрели они одна на другую, сердце Шарлотты устремилось к прекрасной юной даме. Пока они были вместе, Шарлотта вспомнила все обстоятельства, теперь это уже не было темой трагических комментариев в прессе, ей открылась действительно одинокая молодая женщина, которая испытала эту трагедию. На миг возникло побуждение обнять ее, но вместо этого Шарлотта лишь пожала, прохладную точеную ладонь и проводила взглядом обоих уходящих – столь очаровательного сына и столь потрясающе привлекательную девушку, – которые спускались по лестнице.
Алекс смотрел на Рафаэллу с откровенной радостью, когда они, выбравшись на улицу, приостановились, вдыхая свежий осенний воздух и ощущая себя счастливыми и молодыми. Его глаза играли, и он не прятал улыбку. Она же глядела на него несколько печально и задумчиво, хотя, впрочем, радость проблескивала и в ее взоре.
– Знаете ли, вы очаровали мою мать.
– Не пойму чем. Вот она меня очаровала. Она – сама прелесть, Алекс. Со всеми достоинствами, какие только возможны в женщине.
– Да уж, милейшая дева в годах, – сказал он шутливо, но думал не о матери, направив взгляд на Рафаэллу. – Когда мне предстоит увидеть вас вновь?
Она нервно отвела взор, прежде чем ответить, обозревая при этом улицу в поисках проезжающего такси. Потом вновь посмотрела на Алекса темными, озабоченными глазами, лицо вдруг стало грустным.
– Я не смогу, Алекс. Простите меня. Мне надо быть вместе с матерью… и…
– Да не сутками же напролет. – В голосе прозвучало упрямство.
Рафаэлла усмехнулась. Нет, ему не понять этого. Никогда не жил он в таких правилах.
– Только так. Беспрерывно. А потом надо вернуться домой.
– И мне тоже. Увидимся там. Кстати, я вспомнил, что вы, юная дама, забыли поведать мне нечто, сообщая, что остановитесь в «Карлейле».
– Что именно? – вмиг обеспокоилась она.
– Свою фамилию.
– Разве? – Поди разбери, искренняя или напускная сия невинность.
– Забыли. И не появись вы сегодня, мне пришлось бы усесться в вестибюле «Карлейля», поджидая, пока вы не покажетесь там, а уж тогда пасть к вашим ногам в присутствии вашей матери и смутить вас мольбой назвать свою фамилию!
Оба при этом засмеялись, он нежно взял ее руку в свою.
– Рафаэлла, мне нужно видеть вас снова.
Она подняла на него глаза, таявшие перед ним, желавшие всего желанного ему, но понимающие, что у нее нет на то права. Он наклонился было, чтобы поцеловать ее, но она отвела лицо и уткнулась в его плечо, вцепилась рукой в лацкан его пальто.
– Нет, Алекс, не нужно.
Он понял, что, коль ее мир наполнен дуэньями, ей не по нраву целоваться с мужчиной на улице.
– Ладно. Но, Рафаэлла, мне нужно вас видеть. Сможете сегодня вечером? – Он расслышал вздох у своего плеча, она опять подняла голову.
– А как быть с мамой, тетей, кузинами?
Он несносен, упрям, но таких обаятельных ей едва ли доводилось встречать.
– Возьмите их с собой. А я приведу свою мать.
Говорил он не всерьез, и она, поняв это, громко расхохоталась:
– Невозможный вы человек.
– Конечно. И к тому же не сочту «нет» пригодным ответом.
– Алекс, ну пожалуйста! – Глянув вновь на часы, она впала в панику. – О Боже, они меня убьют! Сейчас как раз должны вернуться с ленча.
– Тогда пообещайте мне, что вечером вы со мной встретитесь за бокалом вина. – Он цепко держал ее за руку. Вдруг вспомнил: – И как, наконец, ваша фамилия?
Она высвободила руку, чтобы подозвать такси, показавшееся вблизи. Оно с визгом затормозило рядом с ними. Алекс еще крепче сжал другую ее руку.
– Алекс, не надо. Я должна…
– Не раньше, чем…
Она опять нервно усмехнулась, посмотрев ему в глаза.
– Ну хорошо, хорошо. Филипс.
– Под этой фамилией вы значитесь в «Карлейле»?
– Да, ваша честь. – Она на миг смягчилась, затем снова забеспокоилась: – Но, Алекс, я не смогу видеться с вами. Ни здесь, ни в Сан-Франциско. Никогда. Надо прощаться.
– Ради Бога, не глупите. Это только самое начало.
– Нет и нет.
В этот момент она была совершенно серьезна. Таксист нетерпеливо фыркал. Алекс не сводил с нее глаз.
– Это не начало, Алекс, это конец. И я должна уехать сейчас же.
– Ничего подобного!
Алекс вышел из себя. И пожалел, что прежде не поцеловал ее. – Как? Только что, побывав на ленче со мной, вы познакомились с моей прославленной матерью! Что в том дурного? – Он подшучивал над ней, она глядела растерянно, и ему подумалось, что счет в его пользу.
– Алекс, но как я могу…
– Так увидимся попозже?
– Алекс…
– Никаких возражений! Одиннадцать вечера. Кафе «Карлейль». Потолкуем, Бобби Шорта послушаем. А не найду вас там, то поднимусь и буду стучать в дверь к вашей маме. – И сразу стал озабоченным. – Вы же сможете освободиться от них к одиннадцати?
Даже ему следовало признать, что это смехотворно. Ей тридцать два года, и он расспрашивает, сможет ли она освободиться из-под материнского надзора. В сущности, заведомый абсурд.
– Я постараюсь. – Она чуть улыбнулась ему, виновато посмотрела. – Не следовало бы нам так поступать.
– Почему же?
Она собралась объяснить ему, но трудно это сделать, стоя на тротуаре, когда шофер такси рычит от нетерпения.
– Поговорим об этом сегодня вечером.
– Хорошо, – широко улыбнулся он. Значит, она придет. С тем он распахнул дверцу такси и отвесил поклон. – Увидимся вечером, мисс Филипс. – Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.
В следующую секунду дверца захлопнулась и машина рванулась в путь, а Рафаэлла, поместясь на заднем сиденье, яростно казнила себя за собственную слабость. Ни в коем случае не надо было с самого начала вводить его в заблуждение. Сказать бы ему всю правду в самолете, и ни на какой ленч не пришлось бы идти. Но один раз, всего-навсего один раз, подумалось ей, есть же у нее право поступить необычно, неожиданно. Или она вовсе лишена такого права? Откуда оно у нее, когда Джон Генри, умирающий, сидит в своем кресле-каталке? Как позволить себе такие игры? Такси подъезжало к «Карлейлю», и Рафаэлла поклялась себе, что нынешним вечером объяснит Алексу, что она замужем. И не собирается в дальнейшем встречаться с ним. А после этого ленча… всего-то остается встретиться единственный раз… И сердце ее забилось при мысли о еще одной предстоящей встрече с ним.
– Ну? – Алекс победно посмотрел на мать и сел за столик. Она улыбнулась ему и внезапно ощутила себя совсем старой. Как молодо выглядит он, весь в надеждах, радости, ослеплении.
– Что «ну»? – В голубых ее глазах были ласка и печаль.
– Отчего это ты переспрашиваешь? Ведь она изумительна, правда?
– Правда. – Шарлотта не собиралась возражать.
– Наверное, подобных красавиц я в жизни не встречала. Очаровательна, тактична, мила. Приглянулась мне. Однако, Алекс…
Она остановилась в нерешительности, но через какое-то время предпочла все высказать:
– Что хорошего это тебе сулит?
– О чем ты? – Он вроде обиделся, отхлебнув холодного кофе. – Она же чудо.
– Хорошо ли ты знаком с ней?
– Не очень-то, – улыбнулся он. – Но надеюсь преодолеть это, невзирая на ее маму, тетю, на всех кузин и дуэний.
– А муж ее ни при чем?
Вид у Алекса сразу стал такой, словно в него выстрелили. Глаза распахнулись недоуменно, тут же сузились.
– Как это понимать – «ее муж»?
– Алекс, ты знаешь, кто она?
– Наполовину испанка, наполовину француженка, живет в Сан-Франциско, безработная, тридцати двух лет, как я узнал сегодня, и зовут ее Рафаэлла Филипс. Только что выяснил ее фамилию.
– И при этом ничего не почувствовал?
– Нет, и, ради Бога, хватит с меня намеков. – Его глаза метали молнии.
Шарлотта Брэндон откинулась на спинку стула и издала вздох. Значит, она права. Фамилия подтверждает это. Откуда-то она помнила это лицо, хотя многие годы фото ее не появлялось в газетах. В последний раз это было лет семь-восемь назад, когда Джон Генри Филипс выписывался из больницы после первого своего инсульта.
– Черт возьми, что ты стараешься мне внушить, мама?
– Что она замужем, дорогой, и за очень видным человеком. Джон Генри Филипс – это имя говорит тебе что-либо?
На краткое мгновение Алекс зажмурился. Счел, что сказанное матерью никак не может быть правдой.
– Он же, по-моему, умер?
– Насколько мне известно, нет. У него было несколько инсультов подряд, лет семь назад, ему теперь под восемьдесят, но он, несомненно, еще жив. Мы бы наверняка знали, будь оно иначе.
– А с чего ты взяла, что она ему жена? – Алекс выглядел так, словно его оглушили.
– Вспомнила, я читала статью и видела фотографии. Она тогда была такая же красавица. Меня при этом шокировало, что женился он на такой молоденькой. Кажется, ей было семнадцать или восемнадцать, не больше. Дочь крупного французского банкира. Потом увидела эту супружескую чету на пресс-конференции, куда попала со знакомым журналистом, вгляделась в фотографии – и переменила свое мнение. Знаешь ли, в свое время Джон Генри Филипс был особенный человек.
– А теперь?
– Поди узнай. Я только слышала, что он прикован к постели, совсем слаб после перенесенных ударов, но не думаю, чтобы публика была более осведомлена. А Рафаэллу всегда держали в отдалении от глаз публики, оттого-то я опознала ее не сразу. Однако такое лицо… Разве его легко забудешь?
Их взоры встретились, Алекс согласно кивнул. Ему и прежде не удавалось забыть его, а уж впредь не забудет никогда.
– Как я понимаю, она тебе ничего этого не сообщила.
Он покачал головой.
– Надеюсь, она решится тебе сказать.
Голос матери звучал умиротворяюще.
– Пусть-ка сама это сделает. Может, мне и не следовало бы… – Она приумолкла, он вновь покачал головой, потом жалобно взглянул на ту, кто была его самым старинным другом.
– Зачем? Ну зачем ей надо было выходить замуж за этого поганого старика? Он ей в деды годится и практически уже мертвец. – Эта несправедливость разрывала на куски его сердце. Зачем? Зачем такому досталась Рафаэлла.
– Пока он жив, Алекс. Не пойму, что у нее на уме относительно тебя. Хотя могу предположить, что она, прямо скажем, сама сбита с толку. Сама не знает, как ей быть с тобой. А ты имей в виду, что живет она как затворница. Джон Генри Филипс напрочь упрятал ее от любого общества на все эти без малого пятнадцать лет. Сомневаюсь, чтобы ей выпадало встречаться с настырными молодцеватыми юристами, заводить случайные романы. Возможно, я не права, но скорее наоборот.
– По-моему, тоже. Господи! – Он сидел, вздыхая с несчастным видом. – Что же теперь делать?
– Ты опять с ней встретишься?
Он подтвердил:
– Сегодня вечером. Она сказала, что ей надо переговорить со мной.
И предположил, что она все ему расскажет. А дальше что? Алекс осознал, глядя мимо матери в пространство, что Джон Генри Филипс может прожить и еще двадцать лет – в ту пору Алексу будет под шестьдесят, Рафаэлле – пятьдесят два. Вся жизнь уйдет на ожидание смерти этого старика.
– Что ты надумал? – тихонько спросила мать. Он не сразу решился посмотреть матери в глаза.
– Ничего особо приятного. Пойми, – медленно начал он, – я однажды увидел ее на ступенях близ их дома. Она плакала. Я думал о ней изо дня в день, пока не повстречал вновь в самолете, летящем сюда. Мы разговорились, и…
Он беспомощно взглянул на мать.
– Алекс, ты едва знаком с ней.
– Ты не права. Я все-таки с ней знаком. Кажется, будто знаком ближе, чем с кем-либо. Мне понятны ее душа, ум и сердце. Понятны ее чувства и ее одиночество. А теперь понятно, почему так. Ибо я понял кое-что еще.
Теперь он посмотрел на мать взглядом долгим и упорным.
– Что понял, Алекс?
– Я ее люблю. Да, звучит как безумие, но – люблю.
– Не утверждай так. Слишком скоропалительно. Ты ее почти совсем не знаешь.
– Нет, знаю. – И не стал продолжать. Вынул свою кредитную карточку, чтобы рассчитаться, и сказал матери:
– Разберемся.
А Шарлотта Брэндон лишь закивала, в душе совершенно не желая, чтоб это получилось.
Когда несколькими минутами позднее он прощался с ней на Лексингтон-авеню, в его глазах можно было прочесть решимость. Наклонив голову навстречу резкому ветру и деловито зашагав в северном направлении, он укрепился в мысли, что ни за чем не постоит, чтобы добиться Рафаэллы, ничто его не остановит. Никогда прежде не влекло его ни к одной женщине так, как к ней. И его сражение за нее в самом начале. И сражение это Алекс Гейл не намеревался проигрывать.
