Текст книги "Мушкетер"

Автор книги: Даниэль Клугер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Отец, позволь представить тебе... Простите, сударь, я не поинтересовалась вашим именем, – с виноватым смешком заметила девушка. – Происшествие выбило меня из колеи. Отец, меня преследовали какие-то оборванцы, но этот господин вступился за меня и любезно проводил домой. Я думаю, тебе захочется выразить ему свою благодарность.

– Ну, разумеется! – с жаром воскликнул отец спасенной мною девицы. – Разумеется, – он шагнул ко мне и протянул руку. – Очень вам признателен, сударь. К сожалению, я не всегда могу заставить эту юную даму вести себя так, как считаю нужным. Вот и на этот раз – вместо того, чтобы дождаться провожатого, она решила самостоятельно отправиться в опасное путешествие по ночному городу. Надеюсь, этот случай послужит тебе достаточным уроком.

Рашель ответила смехом и поцеловала отца. После чего, присев в реверансе, исчезла в глубине дома. Похоже, эта девушка не отличалась чрезмерным послушанием.

– В любом случае, сударь, моя благодарность безгранична. Отныне помните: я, ничтожный Исаак Лакедем, ваш вечный должник!

Если бы в эту минуту молния ударила между нами и прожгла дыру в полу, я бы меньше удивился, чем когда услышал это имя. Поистине, судьба управляет нашими действиями куда вернее, чем ярмарочный кукольник – марионетками в балагане.

– Господин Лакедем? – растерянно переспросил я. – Вас зовут – Исаак Лакедем? Лакедем из Португалии... из Испании?

Лицо его потемнело. Он нахмурился, бросил на меня подозрительный взгляд из-под густых бровей. Я понимал эту подозрительность. Незнакомый человек приходит вечером в дом и напоминает о том, о чем, возможно, не следует напоминать.

– Простите, но это так невероятно... – пробормотал я, лихорадочно нащупывая во внутреннем кармане злополучное письмо. – Никогда бы мне не пришло в голову... Дело в том, что у меня с собой письмо, адресованное вам.

Лицо господина Лакедема выразило высочайшую степень возмущения. Он был совершенно уверен, что все происходящее – и мое появление в нужный момент рядом с его дочерью, и вдруг обнаруженное у спасителя письмо, адресованное именно ему – все это было частью некоего коварного плана, направленного против него и его дома.

Я прекрасно его понимал – ведь тайна его семьи была той же, что и тайна семьи де Порту. И, как назло, от волнения я никак не мог справиться с крючками камзола и извлечь послание отца на свет божий.

Между тем подозрительность господина Лакедема достигла высшей точки. Он уже потянулся к шнурку, чтобы вызвать слуг и вышвырнуть из дома странного субъекта. В эту самую минуту я, наконец, ухватил краешек провалившегося в дырку письма.

– Вот! – воскликнул я. – Вот это письмо!

Рука господина Лакедема, которой он собирался дернуть за шнурок, замерла.

– И от кого же оно? – сухо спросил он.

– От моего отца, Авраама де Порту, – ответил я.

Рука опустилась. Теперь подозрительность на его лице сменилось удивлением.

– Вы – сын де Порту? – переспросил он недоверчиво. – Авраама де Порту из Ланна? Как вас зовут, сударь?

– Исаак, – ответил я. – Исаак де Порту, к вашим услугам.

– Немыслимо! – прошептал он, внимательно меня рассматривая. – Сын Авраама! Моего друга и родственника!

Видимо, осмотр его удовлетворил. Он улыбнулся и крепко меня обнял, не обращая внимание на письмо, которое я ему протягивал.

– Я должен был сразу же вас узнать! – воскликнул он. – Вы очень похожи на Авраама, когда тому было столько же, сколько вам сейчас. И, скажу по чести, сударь, мне показалось ваше лицо знакомым, едва я вас увидел. Хотя, – он похлопал меня по плечу, – вы повыше Авраама и в плечах пошире... Но что же мы стоим здесь, в прихожей? Пойдемте, господин де Порту, прошу вас. Будьте моим гостем. Надеюсь, вы не откажетесь от вина и домашнего печенья? Моя кухарка прекрасно печет, и как раз сегодня она превзошла сама себя! Видимо, предчувствовала ваше появление, – он подмигнул, после чего, повернувшись к Юго, сказал: – Друг мой, соблаговолите передать госпоже Лакедем, что у нас гость. Я очень прошу ее присоединиться к нам, если только она еще не легла спать. И то же самое передайте дочери – эта озорница не удосужилась задержаться еще хотя бы на минуту! После этого принесите нам вина и печенья.

Я был настолько ошеломлен, что забыл о твердом решении держаться подальше от отцовского знакомца. Я молча подчинился мягкому, но властному нажиму руки господина Лакедема и направился к двери, из которой короткое время назад появился он сам.

Мы прошли длинным коридором, поднялись во второй этаж по узкой деревянной лестнице, огражденной резными перилами, и, наконец, оказались в просторной и вместе с тем уютной комнате, стены которой были обиты тканью небесно-голубого цвета, а потолок расписан на манер карты звездного неба. Стоявший в одном углу высокий темный шкаф с множеством шкатулок и высокий стеллаж с книгами, закрывавший одну из стен, говорили о том, что это, скорее всего, рабочий кабинет хозяина дома.

Усадив меня в большое, похожее на королевский трон кресло, хозяин сел напротив. Вызвав уже знакомого мне Юго, он распорядился принести вина и печенья, после чего, наконец, обратился к письму, которое я все еще держал в руке.

– Ну-с... – сказал он. – Пока наши дамы присоединятся к нам, а Юго принесет скромное угощение, я займусь письмом – с вашего позволения, молодой человек, – он отвесил мне поклон, распечатал письмо и углубился в чтение. Дочитав, господин Лакедем отложил послание моего отца в сторону и пытливо посмотрел на меня.

– Однако вы долго добирались, – сказал он. – Но все-таки добрались, и я рад приветствовать вас в моем доме. Поистине я усматриваю перст судьбы в том, что именно сын Авраама де Порту спас дочь Исаака Лакедема от грабителей. Перст судьбы, не иначе. Будь я астрологом, непременно обратился бы к звездам, чтобы растолковать этот удивительный знак, – он бросил взгляд на расписанный диковинными фигурами потолок. – Но я не астролог, а всего лишь скромный парижский ростовщик, и потому предпочитаю обращаться к земным делам.

При этих словах у меня мгновенно испортилось настроение – я вспомнил рассказанную однажды Мушкетоном жуткую историю об итальянском еврее-ростовщике, который хотел вырезать у должника фунт мяса.

Впрочем, обходительный господин Лакедем нисколько не походил на злодея с окровавленным ножом.

– Разумеется, я окажу вам всяческую помощь, какая только будет в моих силах. Ваш отец пишет, что вы избрали для себя военную карьеру... – он покачал головой. – Не уверен в том, что это решение верное, но, коль скоро с ним согласился ваш отец, я не вправе настаивать на чем-то ином. Во всяком случае, я попробую переговорить с некоторыми господами, способными поспособствовать в этом деле. Конечно, это нелегко. И господин д'Эпернон, и господин де Тревиль, и его высокопреосвященство любят еврейские деньги, но не любят еврейских просителей. Их, впрочем, нельзя за это винить. Просителей не любит никто, а уж заимодавцев – тем более.

Итак, слова были произнесены – я действительно находился в доме еврея-ростовщика, заимодавца влиятельных особ, и, при этом, – давнего знакомца и даже родственника моего отца, а значит, и моего родственника! Пусть дальнего, но все-таки, родственника! Мысль о том, что этот человек пойдет с ходатайством по поводу моей будущей службы, показалась мне отвратительной. Я поспешно сообщил ему, что уже служу в королевской гвардии и для дальнейшего продвижения по службе не вижу ни малейших препятствий.

На всякий случай, я сказал ему так же и то, что зачислен кадетом роты Дезэсара под вымышленным именем «Портос».

При этом известии господин Лакедем понимающе покивал, внимательно рассмотрел гвардейский вензель на камзоле, и сказал:

– Я понимаю вас, сударь. Портос? Ну, конечно, это так близко звучанию вашего настоящего имени, и в то же время так необычно. Разумеется, вы поступили очень верно. Портос! Что же, значит, я тоже буду называть вас так, господин Портос, – он улыбнулся. – Но я все же надеюсь, что мои услуги вам еще пригодятся. Поймите, господин Портос, ваш отец, Авраам де Порту, спас мне жизнь. И значит, я его должник – а теперь и ваш. Так что я очень надеюсь, что вы не станете пренебрегать возможностями старого Исаака Лакедема. Уверен – я вам еще пригожусь, – он подмигнул. – Молодые люди в столице нуждаются во многом. Пока же скажу только – располагайте моими средствами, как если бы они были вашими. Мой дом и мой кошелек – к вашим услугам. И, прошу вас, нынче же напишите об этом вашему отцу. Напишите ему так же, что я отныне должник не только его, но и его сына!

– Мой отец умер, – ответил я. – Вернее, он был убит.

Его лицо застыло. Лоб прорезала глубокая поперечная морщина.

– Как это произошло? Кто его убил?

– Мне известно только имя убийцы. Его зовут Жаиме, – ответил я. – Больше ничего отец мне о нем не рассказал.

Я поведал хозяину дома о появлении таинственного незнакомца, о поединке в Ланне. По мере моего рассказа Исаак Лакедем все больше мрачнел. Когда я закончил, он долго молчал.

– Насколько я понимаю, ваш отец не успел рассказать вам об этом человеке, – сказал он наконец. – И о том, почему он преследовал Авраама де Порту и... – тут мой хозяин запнулся. – И Исаака Лакедема, – добавил он, чуть понизив голос. – Что же, тогда вы узнаете об этом от меня.

Глава шестая,
в которой господин Лакедем рассказывает о давних событиях

Едва начавшись, наш разговор был прерван появлением двух женщин. Первой вошла Рашель. Она улыбнулась мне и вопросительно посмотрела на отца. Ее сопровождала средних лет сухощавая высокая дама, в черном чепце и черном же строгом платье. Несомненное сходство в чертах лиц свидетельствовало, что высокая дама – мать девушки и госпожа Лакедем.

Когда они вошли, лицо Исаака Лакедема разгладилось, в его глазах заискрилось беззаботное веселье. Оно могло бы показаться мне искренним, если бы я по какой-то причине вдруг забыл предшествующий разговор.

– Поистине сегодняшний вечер исполнен чудес! – воскликнул он. – Милые дамы, позвольте вам представить сына Авраама де Порту, моего старого друга. Вы должны его помнить, мадам, – обратился он к жене. – Ведь мы друзья детства.

Бледное лицо дамы выразило живейшее удивление, глубоко посаженные черные глаза блеснули.

– Авраама де Порту? Нашего земляка? Боже мой, как неожиданно! – она внимательно всматривалась в меня, словно отыскивая сходство с моим отцом. Видимо, сходство это, в конце концов, было ею найдено, потому что тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Она ласково пожала мне руку чуть выше запястья. – Добро пожаловать в наш дом, уважаемый господин де Порту. Я действительно хорошо помню вашего отца, благородного человека и доброго друга.

От осмотра, вполне бесцеремонного, я почувствовал себя весьма неловко.

– И, представьте себе, дорогая, – оживленно продолжил господин Лакедем, – именно он защитил сегодня нашу дочь от уличных негодяев! Перст судьбы! Господин... э-э... Господин Портос, – обратился он ко мне, – позвольте представить мою жену, госпожу Сюзанну Лакедем.

– Весьма рад, сударыня, – пробормотал я, отвешивая поклон почтенной даме.

Все это время Рашель стояла молча, переводя растерянный взгляд с отца на меня и обратно.

– Как странно... – промолвила она после того, как господин Лакедем представил меня ее матери. – Вы можете мне не верить, сударь, но с первого же взгляда ваше лицо показалось мне знакомым. Хотя, в отличие от моих родителей, я никогда не видела вашего отца и не могу судить, насколько вы с ним похожи...

Эти слова вызвали почему-то у хозяина дома неодобрительную гримасу.

– Собственно говоря, дорогие мои, я хотел лишь представить вам господина Портоса и еще раз поблагодарить его – в вашем присутствии, – сказал он сухо. – Надеюсь, вы присоединитесь к моему приглашению и подтвердите, что отныне двери нашего дома открыты для господина Портоса в любое время.

– Ну, разумеется! – подхватила госпожа Лакедем. – Прошу вас, молодой человек, мы будем очень рады видеть вас в нашем доме. Я мечтаю услышать о нашем старом друге, вашем отце. Надеюсь, он в добром здравии?

Я хотел было сказать, что мой отец мертв, но заметил предостерегающий взгляд Лакедема. Видимо, ростовщик не желал расстраивать супругу и дочь печальным известием о гибели старого знакомого. Я молча поклонился.

– Ну-с, более я вас не задерживаю, – сказал Исаак Лакедем. На губах его вновь появилась любезная улыбка, но в голосе послышались повелительные интонации. – Мне нужно сообщить еще кое-что нашему гостю. Боюсь, эти вещи скучны для женского слуха. Кроме того, дорогая, – обратился он к жене, – ты весь день чувствовала себя не очень хорошо. А вам, Рашель, давно пора быть в постели.

Обе женщины тотчас оставили нас, на прощанье еще раз поблагодарив меня. После их ухода Лакедем несколько раз прошелся передо мной, погрузившись в глубокую задумчивость. Я молча наблюдал за ним. То, что сейчас, наконец-то, будет раскрыта тайна убийства моего отца, будоражило мое воображение. Только правила приличия удерживали меня от того, чтобы поторопить моего хозяина. Но он все мерил шагами комнату, опустив голову так, словно что-то отыскивал в полу. Руки его были сцеплены за спиною, плечи по-птичьи приподняты. Так прошло не менее десяти минут. Наконец, господин Лакедем остановился и коротко взглянул на меня.

– Друг мой, – сказал он негромко, – этот рассказ касается, в основном, прошлого. Не только прошлого вашего отца, не только моего прошлого – хотя оно, как я полагаю, интересует вас в наименьшей степени. Прежде, чем начать, я хочу задать вам несколько вопросов.

Я выразил согласие кивком.

– Что вы знаете о своем происхождении – кроме, разумеется, вашей принадлежности к фамилии де Порту? Что успел рассказать вам ваш отец и мой старый друг? – с этими словами старый ростовщик пододвинул свое кресло ближе к моему и сел напротив. Взгляд его, казалось, стремился проникнуть мне в душу, и мне это не понравилось. Я не собирался разговаривать с этим человеком на столь болезненную тему, как мое происхождение, – несмотря на то, что он был старым знакомым моего несчастного отца. Но, с другой стороны, не ответив ему на вопрос, я не мог рассчитывать на его откровенность.

Господин Исаак Лакедем откинулся на спинку кресла. Видимо, мое молчание он истолковал по-своему.

– Я понимаю, что вы мне можете не доверять, – сказал он. – Это ваше право. На вашем месте я, скорее всего, тоже был бы осторожен. Хорошо. Пожалуй, я сам расскажу вам обо всем, ничего не спрашивая. Но чем меньше я буду знать о том, что именно вам известно, тем больше мне придется рассказывать. Уверены ли вы, что готовы всю ночь просидеть в этом кресле, слушая старика, излагающего давние и, возможно, малоинтересные вам истории? – последние слова господин Лакедем произнес с нескрываемой иронией.

– Я знаю, что мой отец – португальский еврей, – я произнес эту фразу напряженным, даже, как мне показалось, немного звенящим голосом. – Я знаю так же, что он хранил это в тайне. Я знаю, что пребывание во владениях испанской короны опасно для любого члена нашей семьи. Незадолго до смерти отец заклинал меня держаться подальше от Испании. Кроме того, я полагаю, что смерть моего отца каким-то образом связана с прошлым нашей семьи! – я замолчал. Щеки мои горели, хотя я и сам не знал, из-за чего: из-за стыда за низкое происхождение, или от того, что я впервые произнес все это при постороннем человеке.

– Это все? – спросил господин Лакедем, убедившись, что я не собираюсь продолжать. Его голос звучал тихо и спокойно. – Что же, вы знаете не мало... и не много. Я расскажу вам то, чего вы не знаете, но что должны знать – сейчас, когда Авраам де Порту ушел из жизни...

В это время раздался стук в дверь, и на пороге появился запыхавшийся Юго с подносом в руке. На подносе стояла бутылка светлого вина, два стакана и блюдо с печеньем.

– Поставь на столик, мой добрый Юго, – сказал господин Лакедем. – И оставь нас одних. Я хочу, чтобы нас никто не беспокоил... Впрочем, – он взглянул на стенные часы, – вряд ли кому-нибудь сейчас может понадобиться ростовщик... – подождав, пока Юго удалился, он вновь обратился ко мне: – Старина Юго и приходящий в определенные часы конюх Жак – это вся наша прислуга... Позвольте вас угостить, мой друг. Это вино мне изредка удается получать из Испании, у него вкус нашей юности... – господин Лакедем после небольшой паузы пояснил: – Говоря «нашей», я имею в виду себя и вашего почтенного отца, да будет благословенна его память и да смилуется над его душой Всевышний.

Он ловко откупорил бутылку и наполнил стаканы. Вкус вина был непривычен, а вино чрезмерно крепкое. Во всяком случае, от первого же глотка я почувствовал легкое головокружение. Мне было неприятно такое ощущение, и я отставил стакан в сторону.

– Так вот, – сказал господин Лакедем, рассеянно постукивая пальцами по бутылке. – Начну я свой рассказ с того, что назову вам его – а значит, и вашу, любезный Исаак, – истинную фамилию. Может быть, вы не знаете, но «де Порту» – фамилия, которую он принял, подавая прошение на получение письма о натурализации. Он решил, что раз уж нас всех назвали «португальскими купцами», почему не назваться просто «Португальцем»? Ваш отец был ироничным человеком. Так вы получили это имя. В действительности же его звали Авраам Пирешу. Вернее, «ду Пирешу», потому что ваш род, в действительности, был родом знатным. Сегодня это имя даже произносить опасно. Не во Франции, разумеется, – добавил он. – Я имею в виду Испанию. Ваш отец заклинал вас никогда не появляться в Испании? Он был прав. Хотя, вообще-то, имел в виду Португалию, свою родину. Но, как вы знаете, ныне Португалия стала частью Испанского королевства, и власть кровавого кастильской короны распространилась и на нее. Так вот, в Испании, особенно в бывших владениях португальского короля, это имя действительно грозит своему носителю серьезными бедами. Но, впрочем, так было не всегда. Сто двадцать лет назад, когда родился ваш прадед Дуего, имя ду Пирешу было одним из самых почтенных и уважаемых имен в Порто – тогдашней столице Португальского королевства. Пирешу занимали весьма высокое положение при дворе – министры, военачальники, королевские советники.

– Значит, мы не купцы? – живо перебил я его. – И наш род был знатным и уважаемым при королевском дворе? Но как такое могло быть, ведь мы были евреями?

– Ваш прадед, так же, как его отец и, наверное, многие предки, был католиком, – ответил господин Лакедем. – Скажите, Исаак... я хотел сказать, господин Портос... знаете ли вы, кого в Испании и Португалии обозначали словом «конверсо»?

– «Конверсо»? – я покачал головой. – Я понимаю, что означает это слово – «обращенный». Но я не знаю, кого им называли в Испании.

– Евреев, перешедших в христианство. Их называли «конверсос», – пояснил ростовщик. – Ваши предки, господин Портос, поселились в тех землях много веков назад, еще при маврах. Когда христиане изгнали мусульман, многие евреи приняли их сторону. По прошествии какого-то времени некоторые семьи перешли в христианство. Вернее сказать, им пришлось это сделать, чтобы сохранить имущество, а частенько и жизни. В наших преданиях сохранились свидетельства столь чудовищных преследований, что порою кажется – не люди творили это, а истинные звери в человеческом обличье. Так что евреи, жившие за Пиренеями, в том числе, и предки семьи ду Пирешу, стали католиками. Как вы, наверное, догадались, мои предки поступили так же. Я думаю, господин Портос, что они, наверное, были не очень хорошими евреями. И стали, конечно, не самыми ревностными христианами. Вот таких-то «старые» христиане, испанцы и португальцы, называли «конверсос». Впрочем, есть и другое название, менее приличное, но более популярное среди простого люда – марраны. То есть – свиньи... – голос Исаака Лакедема при этом звучал бесстрастно, но руки, до того спокойно лежавшие на коленях, судорожно сжались в кулаки. Впрочем, он тут же разжал пальцы и даже улыбнулся. – Нельзя отказать простым арагонским крестьянам в изрядном остроумии: назвать свиньями тех, для кого свинья – нечистое животное. Должен вам сказать, господин Портос, что многие конверсос, несмотря на перемену веры, сохраняли старые обычаи и привычки. Например, не употребляли в пищу свинину и зайчатину. Так что, марраны – не только оскорбительное, но и меткое прозвище. Действительно: кто не ест свинину? Свиньи, разумеется! – говоря все это, Исаак Лакедем посматривал на меня с выражением такой свирепой радости, что я немедленно вспомнил ростовщика из рассказа моего верного Мушкетона и подумал, что господин Лакедем вполне мог бы вырезать у несостоятельного должника фунт мяса. Впрочем, испугавшее меня выражение быстро исчезло с лица моего собеседника, он вновь стал спокойным, а его отрешенный взгляд медленно переходил с одного предмета обстановки на другой. Словно он искал какую-то опору для продолжения рассказа.

У меня пересохло во рту, и я отпил еще немного не понравившегося мне испанского вина. Мое движение как будто разбудило Исаака Лакедема, он вздрогнул, взглянул на меня удивленно.

– Прошу меня простить, господин Портос, я задумался о тех временах. Воспоминания всегда вызывают во мне странные чувства, я порою виню своих предков за то, что они предпочли отступничество изгнанию или смерти, – сказал он вполголоса. – Вам может показаться странным, что жалкий ростовщик говорит о вопросах чести? Но ростовщиком я стал только во Франции... Знаете, о евреях говорят так много дурного, что иной раз хочется соответствовать этим россказням. Евреи жадные? Евреи стремятся закабалить честных крестьян? Евреи – жестокие заимодавцы? И черт с вами, господа христиане, именно таким я и стал! Уверяю вас, господин Портос, те, кто приходят ко мне за деньгами, стонут от той твердости, с которой я требую долг и проценты! Я уверен, все они мечтают о моей смерти! С каким удовольствием все эти господа перерезали бы мне глотку или отправили на эшафот! – старый ростовщик расхохотался и, словно в радостном возбуждении, потер руки. – Да только ведь и его преосвященство нуждается в займах! И ему приходится обращаться к Исааку Лакедему и говорить: «Мой дорогой Исаак Лакедем, мне нужны деньги!» Исаак Лакедем!.. – он посмотрел на меня и весело прищурился. – Кстати, дорогой Портос, известно ли вам происхождение этого имени?

– Нет, сударь, – сдержанно ответил я. – Нет, мне неизвестно, но, думаю, это имя вы получили при рождении, и, полагаю, оно означало для ваших родителей что-то очень важное.

– Как бы не так! – вскричал господин Лакедем. – Как бы не так! Ваш отец стал де Порту – а я, тогда же и по той же причине, стал Исааком Лакедемом! Известно ли вам, что в то время так много крещеных евреев бежали из Португалии, что слово «португалец» во Франции и Голландии, например, стало обозначать просто еврея?

Разумеется, я этого не знал, хотя после памятного разговора с отцом меня не могло удивить подобное известие. Я не знал почти ничего из того, что рассказывал мне ростовщик, и чем больше я слушал его рассказ, тем больше испытывал противоречивые чувства, понять которые мне лишь предстояло в дальнейшем. Сейчас же я даже не пытался рассуждать, я, просто слушал поразительное повествование о судьбах испанских и португальских евреев, в том числе, моих предков.

Господин Лакедем откинул голову на спинку кресла и прикрыл рукой казавшиеся воспаленными глаза.

– Лакедем, – сказал он негромко, – Исаак Агасферус Лакедем... – он горько усмехнулся. – Здесь, во Франции, я однажды услышал, как некто бросил лавочнику, не желавшему отпустить ему в долг товар: «Ты не просто жид! Ты настоящий Исаак Лакедем!» Я поинтересовался, что это значит. Так вот, оказывается, во Франции иногда так называют Агасфера. Вечного Жида, отказавшего в краткосрочном отдыхе идущему на казнь Иисусу Христу. За то, как известно, Агасфер был обречен на вечные скитания. И я взял себе это имя при натурализации.

Он опустил руку и открыл глаза. Через мгновенье, его лицо разгладилось, он ласково мне улыбнулся:

– Конечно, я преувеличиваю, господин Портос. Как бы мне хотелось порою стать столь же жестоким и бессердечным... – Исаак Лакедем развел руками. – Увы... – и добавил, к моему облегчению: – Вернемся же к нашей печальной истории. Как вы понимаете, для многих конверсос, к которым относились и ваши предки, крещение было вынужденной мерой. Нехристианин не имел шансов сколько-нибудь успешно продвигаться по службе, не мог стать дворянином. Слишком много ограничений существовало для евреев и для мавров. Вот потому-то многие евреи и принимали христианство. И немедленно оказывались в совершенно другом, привилегированном положении – ведь среди них было немалое число образованных, дельных людей, с большими средствами и одаренных всяческими достоинствами. Королям же португальским – да и обществу – было, в общем, неважно, какой жизнью эти новые католики живут дома. Главное – все эти люди были искренне преданны престолу и стране. Португальские монархи закрывали глаза на то, что крещеные евреи продолжали придерживаться своих традиций. Некоторые даже тайно продолжали совершать иудейское богослужение. Молельни помещались в подземельях, с множеством предосторожностей...

Я тотчас вспомнил о песке, покрывавшем пол в синагоге семейства де Порту – синагоге, находившейся в подвале фамильной часовни того же семейства.

– Иными словами, они становились христианами – многие вполне искренне, – продолжил между тем старый ростовщик, – но при этом оставались евреями. На улице они были католиками, а у себя дома – иудеями. В большинстве семей через одно – два поколения конверсос переставали быть «новыми христианами» и превращались в просто христиан, забывших о своем происхождении и о тех обычаях, которых придерживались их отцы и деды. О прошлом порою напоминали лишь имена... К несчастью, ни ваш отец, ни я не относились к таким. Я говорю «к несчастью» не потому, что считаю это ошибкой. А если это и было ошибкой, то не нашей, а наших отцов и дедов. «К несчастью» – потому что двойная жизнь навлекла несчастье на очень многих. Но мы были воспитаны так, что принимали все тяготы двойной жизни как должное. В нашем кругу были сильны особые настроения. Мы считали, что в испытании, которое послал Господь, есть смысл, недоступный пониманию других. Мы пребывали в убежденности, что событие, словно надвое разделившее их жизни, в действительности есть признак скорого прихода мессии, – он бросил на меня короткий взгляд, убедился, что я не очень понимаю, о чем речь, и сказал с виноватым видом: – Простите, что я так много и подробно говорю об этом, но иначе мне не удастся объяснить вам все, что касается вашей жизни и жизни вашего отца.

Но меня все больше увлекал его рассказ, так что извинения мне нисколько не требовались. Господин Лакедем понял это по моему виду, скупо улыбнулся.

– Все же выпейте еще, – предложил он. – Это амонтильядо, мое любимое вино. Но если вы предпочитаете французские вина – ради всего святого, сударь, не стесняйтесь, скажите! Я прикажу подать анжуйского!

– Нет-нет, прекрасное вино, – поспешно ответил я. – Может быть, правда, чересчур крепко для меня. Не обращайте внимания, сударь, прошу вас, продолжайте.

Господин Лакедем кивнул. Через мгновение улыбка сошла с его лица.

– Да-да... – пробормотал он еле слышно. – Да-да... Но мне вновь придется рассказать о том, что, на первый взгляд, не имеет отношения к делу. Потому, я вновь прошу прощения... Так вот. Далеко-далеко на востоке, Бог весть, где именно, течет удивительная река Самбатион, – при этих словах взгляд его словно заволокло легкой дымкой. – За этой рекой простирается царство, в котором безбедно живут потомки десяти израильских колен, некогда уведенных в плен ассирийским царем. Шесть дней в неделю эта река столь бурна и прихотлива, что перейти ее невозможно – ни вброд, ни на лодке. Но в седьмой день она стихает. К сожалению, этот седьмой день – святая суббота, а в субботу нарушать покой нельзя. Поэтому те евреи, которые живут за Самбатионом, не могут прийти к нам, а мы, даже если бы отыскали то место, никогда не смогли бы соединиться с ними... Вам это покажется странным, но события, превратившие вашу семью в семью изгоев, связаны с этой очаровательной старинной легендой... – он снова улыбнулся. – Итак, ваш прадед, Дуего ду Пирешу, как я уже сказал, принадлежал к числу самых уважаемых подданных его величества короля Жоао III – тогда, повторяю, Португалия еще была самостоятельным государством, и в Порто правил самостоятельный монарх. Так вот, Дуего ду Пирешу был личным секретарем его величества. Он был еще молод, блестяще образован, энергичен и умен. Вполне можно было ожидать, что он со временем может занять пост первого министра. В его семье тайно соблюдали еврейские традиции.

– Что они собой представляли? – спросил я, вспомнив с содроганием рассказы моего слуги о кровавых жертвоприношениях, устраиваемых евреями.

Господин Лакедем посмотрел на меня удивленно. Видимо, он полагал, что я сведущ в еврейских обрядах.

– Обрезание для младенцев, – пояснил он. – Зажигание свечей по субботам. Воздержание в субботу от какой бы то ни было работы – если только она не сопряжена со спасением человеческой жизни. Отказ от употребления в пищу свинины и зайчатины, а так же крови животных.

– И это все? – недоверчиво спросил я, когда он замолчал.

Ростовщик пожал плечами.

– Некоторые хоронили умерших не в гробу, а завернутых в молитвенную накидку. Многие утром читали молитву, содержащую еврейский символ веры – «Слушай, Израиль!». Что же еще? Вы полагаете, этого мало? – он невесело усмехнулся. – Если бы в те времена на Порто распространялась власть испанских королей, соблюдение даже одного из этих иудейских обычаев могло закончиться арестом и инквизиционным судом. Да что там! Если становилось известно, что умирающий перед смертью поворачивался к стене, достаточно было, чтобы тело выкопали из могилы и сожгли, словно живого еретика!

– Не может быть... – прошептал я, с ужасом вспомнив о предсмертной просьбе моего отца и удивившем меня обряде похорон.

– Представьте себе. Впрочем, в Португалии на многие вещи смотрели сквозь пальцы, а инквизиторы не были столь ревностны в преследовании еретиков... – господин Лакедем тяжело вздохнул. – Все переменилось в 1524 году, сто лет назад. В том году в Порто появился очень странный человек, и его появление резко изменило жизнь сеньора Дуего. Прибыл он из Рима, с посланием римского папы Климентия к королю Жоао III. Человек этот звался Давид Реувени. Он утверждал, что является братом и послом еврейского царя Иосифа, чьи владения как раз и находятся за волшебной рекой Самбатион. Чудесным образом он пересек реку и прибыл в Европу. До прибытия в Порто Давид Реувени уже посетил Рим и даже был принят самим римским первосвященником. С ним беседовал император Карл. А его появление в Порто вызвало настоящую бурю среди португальских конверсос. Рассказывают, что Давид Реувени держался с ними настороженно и даже холодно. Этот маленький человечек, почти карлик, в причудливом наряде и с грамотами, скрепленными фантастическими печатями царя Иосифа, был до чрезвычайности высокомерен. Можно даже сказать, что он словно презирал своих несчастных единоверцев, вынужденных скрывать собственную принадлежность к еврейскому народу. И мне кажется, что именно это высокомерное презрение подействовало на португальских конверсос сильнее всего. Многие не просто поверили в то, что Реувени – действительно, посол еврейского царя. Они сочли его появление знаком того, что именно им предстоит стать тем передовым отрядом, который отвоюет Иерусалим у неверных.