Текст книги "Во власти бури"
Автор книги: Данелла Хармон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Если Ариадна надеялась услышать извинение за резкость, то она обманулась в ожиданиях. Ее отвергали впервые в жизни, и это тоже было больно. Девушка опустилась на сено и тихонько вздохнула. Так они и сидели рядом, плечо к плечу, нога к ноге, в дюйме друг от друга, и было слишком нелепо теперь уходить.
Ариадна подтянула колени к подбородку, обвила ноги руками и в молчании пыталась справиться с наплывом неприятных эмоций. Наконец это отчасти удалось ей.
– Доктор, поймите… я не могу… не хочу находиться там одна, когда два близких мне существа, единственные во всем мире, спят бог знает где! То есть я хочу сказать, близких потому, что я отвечаю за них… за Шареба и за вас!
– Вы отвечаете за меня? – хмыкнул Колин.
– Да, отвечаю! – с вызовом подтвердила Ариадна.
– Это же надо такое придумать!
Теперь, ко всему прочему, она еще и почувствовала себя маленькой и никому не нужной. Слезы навернулись стремительно и, прежде чем девушка сумела что-нибудь сделать, покатились по щекам, капая на колени. Ариадна сжалась в комок, приказывая себе перестать.
А потом к ней протянулась рука, разжала судорожно сжатые пальцы, и ее маленькая ручка исчезла в широкой ладони.
Девушка замерла, перестав дышать. Рука ее лежала неподвижно, но она ощущала прикосновение большого пальца, который ласково поглаживал ее по открытой ладони.
Движение завораживало и успокаивало, но при этом рождало странную доверчивую беспомощность. Наконец Ариадна оказалась на волосок от того, чтобы привалиться к плечу Колина и всласть выплакаться, и это отрезвило ее, потому что было бы совсем уж недопустимо. Вместо слез она просто вцепилась в руку ветеринара и сидела, казалось, целую вечность, ни о чем не думая, просто слушая шум дождя. Где-то раздалось уютное пение сверчка, далеко в ночи ухала сова, а совсем рядом пофыркивали лошади. У самых дверей едва теплилась масляная плошка. Она была бессильна разогнать мрак в углу, где приютились Колин и Ариадна, но все же давала возможность видеть очертания друг друга. Глаза ветеринара были открыты, но смотрел он не на нее, а перед собой.
– Простите меня, доктор. Я не хотела… не хотела вас раздражать.
– Этого и не случилось, дорогая моя, – негромко откликнулся Колин и пальцы его слегка сжали ее руку. – Я просто хотел заставить вас уйти.
«Дорогая моя». Чувство одиночества развеялось, словно его и не было.
– Спасибо, что назвали меня так, – прошептала девушка с неожиданной застенчивостью.
– Как?
– «Дорогая моя».
– Прошу прощения, – произнес Колин со смешком и закрыл глаза. – Должно быть, я устал сильнее, чем думал.
Мы оба прекрасно знаем, что «дорогая моя» вам ничуть не идет.
– Напрасно стараетесь, доктор. Я знаю, что вы просто меня поддразниваете.
– Хм. – Он улыбнулся, не открывая глаз. – Тем не менее я и в самом деле ужасно устал. Будьте так добры, уходите и дайте мне возможность отдохнуть.
– А если я просто помолчу?
– Тогда мир перевернется.
– Правда? Может, заключим пари?
– Не интересно, потому что результат известен заранее.
Впрочем, можем попробовать.
Колин завозился, поудобнее устраивая больную ногу.
Ариадна вдруг вспомнила снисходительное замечание служанки. Калека. Острое чувство неприязни вновь охватило ее, и она прокляла свое хорошее воспитание, которым раньше так гордилась. Будь она и впрямь младшим братом, под которого рядилась, непременно дала бы нахалке оплеуху.
– Больно, доктор? – встревоженно спросила она.
– Я говорил, что молчание – не ваше сильное место.
– Ответьте на этот вопрос, и я обещаю впредь молчать.
Послышался новый смешок. Колин помолчал, сидя с закрытыми глазами.
– С ногой все в порядке настолько, насколько это возможно в дождливую погоду. Если уж вам так интересно, у меня дьявольски ломит плечи и спину.
– Это из-за Шареба?
– Из-за чего же еще?
Ариадна тоже помолчала, глядя в темноту. Рука ее все еще оставалась в ладони ветеринара. Постепенно мысли ее перекочевали к этой ладони и заметным бугоркам мозолей на ней. О чем думал в этот момент Колин Лорд? Может быть, тоже осмысливал свои ощущения от того, что они вот так держатся за руки…
– Сочувствую вам, доктор.
– Это ни к чему.
– Но ведь вас измучила моя лошадь, так что я отвечаю за последствия. Конечно, хорошо уже и то, что Шареб вообще нас вез все это время. Не надо забывать, как это было неприятно для него. Странно, что он вообще снизошел до того, чтобы тянуть экипаж… Впрочем, я уже говорила, что вы творите с животными настоящие чудеса Ведь это так?
Ответа не последовало. Ариадна осторожно высвободила руку и повернулась. Колин сидел с закрытыми глазами, и невозможно было сказать, спит он или нет. Она слегка коснулась плеча. Он не шевельнулся.
– Вы спите, доктор? – едва слышно спросила девушка.
– Скорее дремлю.
Она позволила ладони коснуться каменно-твердого плеча, спрашивая себя, где гнездится самая сильная боль.
– Послушайте… – начала она нерешительно, – вот, к примеру, вы имеете дело с лошадью, измученной тяжелым трудом. Что может облегчить ее состояние?
– Надо как следует растереть ее мазью и укрыть попоной, – Ах вот как!
Ариадна уже в который раз порадовалась почти полному мраку, который превосходно скрывал от Колина все, что было написано на ее лице. В данный момент она смутилась так, что покраснела.
Как следует растереть.
Нет, на такое она просто не способна! Это неприлично!
Колин со вздохом сменил позу.
Нет, это исключается!
Он снова пошевелился, явно пытаясь устроиться поудобнее, но тщетно.
Да пропадите вы пропадом, все условности!, – Мази у меня нет, конечно, но… растереть и укрыть вас я могу!
Колин молчал так долго, что девушка усомнилась, что он вообще слышал ее слова. Наконец он медленно повернулся, сверкнув глазами в темноте.
– И что же, вы бы это сделали? В самом деле?
– Ну конечно… если только вы пообещаете не говорить Максвеллу!
Он снова замолчал, и молчание длилось так долго, что Ариадна уже собиралась извиниться за свое предложение, как вдруг Колин повернулся на живот, вытянулся и положил голову на скрещенные руки.
– Я бы весьма оценил вашу заботу, – произнес он вполголоса.
Ариадна уставилась на его широкие плечи, потом на свои маленькие неопытные руки и с сомнением прижала их к груди.
– Вот только я не знаю, как это делается Послышался знакомый смешок.
– Полагаю, бесполезно спрашивать вас, месили ли вы тесто хоть раз в жизни Забудем об этом.
– Нет-нет, почему же! – воскликнула она, снова чувствуя себя глупой маленькой девочкой. – Вы места себе не находите, а я что же? Буду всю ночь не спать из сочувствия к вам?
С решимостью отчаяния Ариадна повернулась и придвинулась к распростертому телу Колина. Ее правая нога прижалась к нему. Она ощутила жар мужского тела, испугалась, но прикрикнула на себя и не отпрянула.
– Только, пожалуйста, никогда никому об этом не рассказывайте, ладно? – дрожащим голосом попросила она. – Так не поступают, это неприлично… Если все узнают, на меня будут показывать пальцем!.. Моя репутация…
– Ах, миледи, – перебил Колин не без иронии, – за последние два дня вы уже успели совершить столько прегрешений против морали, что давным-давно погубили свою репутацию. Но если она в моих руках, можете быть спокойны. Я сохраню все в тайне.
– Обещаете? – серьезно спросила Ариадна.
– Клянусь.
– Ну, тогда ладно.
Он тихо засмеялся и замер в ожидании.
Некоторое время она просто сидела, собираясь с силами, потом протянула руки и положила их ладонями на спину ветеринара.
И поняла, что совершила ошибку.
Столько раз за этот день она повторяла «мы друзья», что это стало для нее свершившимся фактом. Ради дружбы она собиралась совершить то, о чем не могла и помыслить еще неделю назад. Растирать и массировать постороннего мужчину – это ведь означало прикасаться к нему, трогать его! Это уже выходило за рамки дружбы! И зачем только она обещала ему!
Но назад дороги не было. Колин нуждался в ее помощи, в ее заботе. Руки двинулись, неумело разминая натруженные мышцы – сначала испуганно, нерешительно, потом все увереннее и, наконец, самозабвенно. Помимо всего прочего, в происходящем было чувство глубокого удовлетворения от сознания своей нужности, своей способности помочь.
Упрямо оттеснив подальше сомнения, Ариадна полностью отдалась своему занятию. Она и понятия не имела, как месят тесто, но честно старалась себе это представить. «Я помогаю ему, помогаю своему другу», – время от времени повторяла она мысленно.
И вдруг в памяти всплыло лицо Максвелла.
Ариадна чуть было не отскочила, но Колин пробормотал: «Уже лучше! Ей-богу, действует!» Внезапный стыд сменился раскаянием, а потом и вовсе все прошло.
Стыдиться было нечего. Как бы ее ни воспитали, она не неженка, не нытик, не трепетная барышня! Она докажет это если не Колину Лорду, то себе самой!
Постепенно руки Ариадна двигались все выше по спине Колина, к плечам, пока не коснулись кончиков волос. Прикосновение было щекотным и вызвало в памяти их поразительную шелковистую мягкость. Максвелл выбрал такой момент, чтобы явиться снова, но и на этот раз девушка отмахнулась от него с растущей досадой. «Доктор Лорд» тихонько вздохнул и улегся на скрещенные руки другой щекой.
У нее получалось! Как тут было не забыть о Максвелле? И не только о нем, но и о разнице в социальном положении?
Чувство вины больше не тревожило Ариадну – просто потому, что единственно важным стало поставить на ноги Колина.
Сама того не замечая, она зарылась пальцами в лежащие на шее волосы и на миг замерла, слушая дождь, упорно стучавший по крыше. Потом встрепенулась и продолжила сеанс массажа. Мало-помалу она нашла нужный ритм, направление и силу движений.
– У вас врожденный талант, миледи, – негромко и дремотно промолвил «пациент» немного погодя. – Похоже, мне все-таки удастся сегодня уснуть.
– Так и было задумано, – со сдержанной гордостью откликнулась девушка.
Однако она слишком усердно принялась разминать мощные плечи – они казались твердыми как камень. Ариадна приложила всю свою силу, и Колин дернулся.
– Больно? – испугалась она, убирая руки.
– Немного, но ничего страшного, попробуйте еще раз Вы делаете поразительные успехи для новичка Даже странно – Вовсе нет. Я не раз видела, как грумы массируют беговых лошадей после пробега…
Это вырвалось неожиданно для самой Ариадны. Она готова была откусить себе язык за подобную оплошность. Но Колин никак не отреагировал на эти слова, и девушка бесшумно перевела дух.
Усталость притупила его внимание, думала она. Значит ли это, что он не замечает вообще ничего? Ни сумасшедшего стука ее сердца, ни влажности ладоней, ни дрожи в голосе? Видел бы он, что за выражение у нее на лице!
«Но ведь я не делаю ничего плохого!»
«Разве? – насмешливо осведомилась совесть. – Когда не делают ничего плохого, не кидает в жар. Нет ни нервозности, ни трепета. Человек в ладу с самим собой, когда он не преступает правил, впитанных с молоком матери».
Ариадна помотала головой и упрямо продолжала свое занятие до тех пор, пока ее не остановил болезненный стон.
– Вам и в самом деле больно! Я все не правильно делаю!
Вам только хуже!
– Ничего подобного, миледи. Мне гораздо лучше.
Какое-то время Ариадна молчала, сидя в полной неподвижности и глядя на свои руки, лежащие на широких плечах Колина. Потом, повинуясь неожиданному и властному порыву, склонилась так низко, что почти коснулась губами его уха.
– Ариадна, – прошептала она.
– Что, простите?
– Ариадна. Так, если помните, меня зовут. Разрешаю вам впредь обращаться ко мне по имени, а не по титулу. – Короткий нервный смех вырвался у нее против воли. – Конечно, не просто так. Взамен я прошу разрешения обращаться к вам по имени.
Едва заметная дрожь прошла по телу Колина. Внешне это вряд ли было заметно, но Ариадна уловила ее. Как близко он от нее! Так близко, что можно было бы зарыться лицом в его льняные волосы…
– Ариадна… – медленно повторил он, словно пробуя на вкус.
– Колин…
– Красивое у вас имя, – заметил он, и по тону голоса девушка предположила, что он слегка улыбается.
Улыбается одними уголками губ, и темные ресницы лежат на загорелой щеке…
– Немного труднопроизносимое, быть может, – поспешно сказала Ариадна.
– А-ри-ад-на. Нет, отчего же! Помните Ариадну, нить которой помогла Тесею выбраться из лабиринта?
– Меня и назвали в ее честь.
– В таком случае жаль, что я не Тесей.
Ариадна оставила это замечание без комментариев, хотя что-то сжалось у нее в груди. Судя по всему, Колин не просто привык к ней за этот день, но и увлекся ею. Самое время было пофлиртовать вволю, но теперь она не только не могла, но даже стыдилась того, что дразнила его. Она могла подарить ему только ту нить, что вела в тупик, а он… он этого не заслуживал. Жестоко и несправедливо было бы играть человеком вроде него, мучить, прекрасно зная, что кончится это разочарованием. Самое лучшее было бы держаться от него подальше, перейти на чисто официальный тон.
И все же…
– У вас тоже очень хорошее имя… Колин. Правда, я так привыкла обращаться к вам «доктор», что не сразу смогу называть по имени. Но это придет.
Теперь руки Ариадны двигались медленно, успокаивающе – по спине, по рукам. Руки у Колина были под стать плечам – сильные, бугристые от мышц; в нем чувствовалась естественная грация хорошо сложенного человека.
Непрошеные мысли и образы явились Ариадне. Она задалась вопросом, каково это – ночь за ночью засыпать в его объятиях, в удобной впадинке на его плече, чтобы его льняные волосы рассыпались по подушке, а серо-голубые ясные глаза смотрели с ласковой усмешкой…
Ночь за ночью слышать, как с его губ слетает имя Ариадна…
Неожиданная боль стиснула сердце – сожаление о том, что не только не может сбыться, но о чем не стоит даже мечтать.
Хорошо, что вокруг темно, думала девушка, во тьме не видно выражения ее лица и слез на глазах.
Дыхание Колина к тому времени стало размеренным и глубоким. Он погружался в сон, и Ариадна снова представила темные ресницы и то, как они покоятся у него на щеках.
Однажды он станет чьим-то мужем, хорошим мужем достойной женщины, размышляла она с тоской и завистью. Он может быть и хорошим другом. Особенным другом, каких мало. Такой добрый, мягкий, такой человечный. Животные знают, кому доверять, чувствуя это всем существом. Возможно, и ей следует ему довериться.
Решено, завтра она скажет Колину всю правду насчет Шареб-эр-реха.
Или лучше сделать это прямо сейчас?
– Доктор? – шепотом окликнула девушка.
Ответа не последовало, он даже не шевельнулся.
Колин уснул наконец, и это было ее заслугой. Это она заставила уйти боль, она принесла ему облегчение, подарила сладостное забвение крепкого сна.
Как могла осторожнее Ариадна подтянула к себе дорожную куртку Колина и заботливо укрыла его. Потом, чувствуя комок в горле, склонилась ближе.
– Спи спокойно, добрый доктор, – с грустной улыбкой произнесла она.
Наклонилась совсем низко, закрыла глаза и, как мечтала, зарылась лицом в светлый лен волос. Они пахли солнцем, ветром, дождем и сеном. Чудесный запах.
Не открыв глаз, Ариадна поцеловала Колина в висок.
– Спи, мой дорогой друг!
Глава 9
Первым, что Колин осознал, проснувшись, был приглушенный, размеренный и уютный звук. Звук этот наполнил его радостью, потому что был не чем иным, как стуком капель по доскам корабельной палубы. Он всегда просыпался за пару минут до того, как сменившийся вахтенный приходил доложить координаты и курс корабля, силу и направление ветра. Но пока Колин ждал, он проснулся окончательно. Привычное уныние, близкое к отчаянию, охватило его. Он не был и не мог быть на борту «Тритона», военного корабля ее величества королевы Англии.
Его списали на берег до конца жизни, и дождь падал на крышу у него над головой.
Полежав, он задался вопросом: чего же ради проснулся в такую рань, задолго до рассвета? Что разбудило его? Воспоминания, горькие и дорогие? Если так, когда же они оставят его в покое? Когда он изживет тягу к морю?
Что-то шевельнулось совсем рядом в темноте, и Колин вдруг понял, где он и с кем.
Ариадна крепко спала (как спят все нормальные люди в четыре часа утра), доверчиво и интимно прислонившись спиной к его груди, улегшись щекой на его предплечье, и другая его рука обнимала ее за талию. Но и это было не все.
Ее близость возбудила его еще во сне, и теперь напряженная плоть прижималась к ягодицам Ариадны.
Ужас, охвативший Колина, только подстегнул возбуждение. Казалось, вся кровь бросилась ему в низ живота и вспыхнула пламенем. Тело покрылось такой обильной испариной, что капли заскользили со лба.
Затаив дыхание, он осторожно отстранился и отполз подальше, на земляной пол. Через полминуты он стоял, тяжело дыша и дрожа всем телом. Желание переливалось в крови тяжелой горячей ртутью, низ живота сводили судороги.
«Боже милосердный, – взмолился он, борясь с безумием. – Дай мне силы уйти!»
Сам не зная как, он добрался до двери, вышел под проливной дождь и подставил холодным струйкам горящее, как в лихорадке, лицо.
– Боже, я этого не выдержу… – бормотал он сквозь стиснутые зубы. – Я не смогу больше сопротивляться. Не каждому святому под силу вынести искушение, а я не святой!
Дождь продолжал струиться с темного неба, стекая по шее под одежду, постукивая по стиснутым векам, насквозь пропитывая волосы.
Некоторое время спустя Колин бросил через плечо взгляд на дверь и пошел прочь от конюшни куда глаза глядят. Он все еще был возбужден – настолько, что это мешало двигаться. Шорох за спиной заставил его круто повернуться, но то был всего лишь Штурвал, всегда готовый сопровождать хозяина на прогулке независимо от погоды. Кошка с шипением прянула прочь откуда-то из-за поленицы, и песик тотчас ринулся в погоню.
«Поброжу немного, и все пройдет. Когда я как следует промокну и замерзну, то стану думать о горячем чае, а не о ней. И правильно, потому что она не для меня. Леди из общества, обручена с другим. Такой ветер не назовешь попутным».
Колин шел, мало-помалу ускоряя шаг в надежде измотать себя ходьбой настолько, чтобы справиться с безумием.
Рубашка давно промокла, волосы сосульками прилипли к голове, по лицу текло. На сей раз он и не думал щадить больную ногу, наступая на нее с той же силой, что и на здоровую. Это порождало боль, но боль была благословением, потому что не шла ни в какое сравнение с болью душевной. Он проклинал день, час, минуту, когда отвел взгляд от своего мохнатого пациента, огляделся и увидел Ариадну верхом на ее проклятом жеребце. Без сомнения, то был заговор судьбы. Судьба безжалостно столкнула их на срок, достаточный для того, чтобы свести с ума, и готовилась хладнокровно разлучить в конце пути.
Сознание неотвратимости потери было мучительным.
Если бы совсем недавно кто-нибудь сказал Колину, что он будет так страдать, он расхохотался бы тому в лицо. Он никогда не верил во внезапную и роковую страсть.
В памяти всплыло имя Максвелл. Он сжал кулаки, с наслаждением представляя себе, как разрывает безликого соперника на части.
Болезненно-белый рассвет приближался. Дождь начал стихать, но Колин не замечал ничего, в том числе боль в ноге, занятый безрадостными размышлениями. Вот уже четверть часа он брел по мокрому лесу в сопровождении Штурвала. Песик обследовал каждый куст и наконец вспугнул зайца. Со счастливым тявканьем он погнался за ним, упустил и вернулся к Колину. Тот даже не взглянул на него. Он не слышал ни неуверенной трели первой проснувшейся птицы, ни свежего запаха ночной фиалки. Все это было в прекрасном подлунном мире, в то время как сам он пребывал в своем личном аду. Он не хотел вспоминать, но ничего не мог с этим поделать.
Довольным и счастливым уплыл он по волнам сна в ту ночь благодаря не слишком умелой, но своевременной помощи Ариадны, наслаждаясь ее прикосновениями, – только чтобы отблагодарить ее низменным плотским влечением!
Но сама она! Неужели не понимает, что с ним делает?
Или ей все равно?
Безразличный к окружающему, Колин вышел на окутанный туманом луг, куда хозяин уже выгнал пастись коров, и начал пересекать его под блеклым рассветным небом.
Одна из коров медленно последовала за ним, отделенная только изгородью. Остальные, как то свойственно этим животным, присоединились к товарке, помахивая хвостами и лишь время от времени склоняя голову, чтобы сощипнуть пучок травы.
Как и все остальное, это ускользнуло от внимания Колина. Он пытался осмыслить свое будущее, представить себе, как станет жить дальше, когда неожиданное приключение закончится и настанет пора возвращаться в Лондон, к своей практике. В этом городе живет множество женщин, думал он; неужели так трудно встретить такую, которая сумеет вызвать страсть сродни той, что вспыхнула в нем к Ариадне? В конце концов, если он способен на такие сильные чувства, значит, только затворничество и слишком напряженная работа мешали устроить свою личную жизнь. Он сам виноват, что пытался заменить одну карьеру другой, что все поставил на эту карту, так что не оставалось сил и времени на остальное. Пять лет он свято верил, что должен, обязан посвятить всего себя без остатка спасению животных, каждое из которых было кому-то дорого. Он как будто пытался тем самым компенсировать урон, который нанес своей репутации. Он был всегда не слишком боек с женским полом и воспользовался этим как отговоркой, чтобы вообще забыть о женщинах. Он наивно думал, что так будет всегда.
Но судьба решила иначе. В один прекрасный день он встретил леди Ариадну Сент-Обин, чье юное очарование, живой характер и любовь к флирту разбудили его от долгой спячки. Он понял, что страшно, непростительно обделил себя…
«Забудь о ней, – сказал себе Колин с тем же стоическим благоразумием, которое одно только и спасло его от полного отчаяния после военного трибунала. – Если ты не можешь иметь эту девушку, значит, нечего и страдать из-за нее. Ты только изведешься понапрасну. Это тем более нелепо, что женщин вокруг хватает. Лучше скажи Ариадне спасибо за то, что она приоткрыла для тебя дверь в окружающий мир и позволила взглянуть на все то, от чего добровольно отказался. Теперь ты знаешь, что даже самый выдающийся ветеринар не может жить только работой, что ему нужно любить и быть любимым не меньше, чем любому человеку».
Но в таком случае нельзя и дальше скрывать свое прошлое. Ведь он сумел принять его и сжиться с ним, так почему было не рассказать о нем той же Ариадне? Хотя бы для того, чтобы посмотреть на ее реакцию. Ведь в конечном счете такова будет реакция любой другой женщины.
Колину вдруг захотелось поделиться с Ариадной, излить свою боль, заставить ее понять, что он испытал, когда карьера и жизнь его рухнули. Он хотел рассказать, что когда-то был одного с ней круга, что и по сей день равен ей по происхождению, что в прошлом был героем и был ее достоин.
Но он знал, что это невозможно. Если старшие по званию вынесли ему приговор, а друзья от него отвернулись, чего ради было ждать понимания от Ариадны? Колин живо представил себе, как меркнет улыбка на ее губах, как она бессознательно откашливается, не в силах оставаться рядом с человеком, чья честь запятнана раз и навсегда. Она была слишком молода для мудрости жизни. Она жила условностями. Ей еще предстояло многое повидать, и могло случиться, что наука жизни вовсе не придет к ней, что она так и проживет жизнь в плену иллюзий своего круга. Это ведь не просто: понять, что личность мужает в испытаниях. Он, Колин Лорд, вопреки бесчестью не позволил себе опуститься, нашел в себе силы жить дальше…
Туман клубился по полю, то разреживаясь, то уплотняясь, влага липла к лицу, и сильно пахло клевером. Стая гусей пролетела низко над землей, издавая гортанные крики.
Давно пора было возвращаться, но Колин лишь замедлил шаг. Перед его мысленным взором возникла Орла – мягкий овал лица, темные кудри, карие, не по годам мудрые глаза. Но сами черты ускользали, отказываясь складываться в ясный образ. Куда отчетливее представилась Колину красавица шхуна, где весь экипаж, включая капитана, был женским. Этим капитаном была его кузина Мэв, отчаянная авантюристка, которую ветер странствий однажды занес в объятия известного волокиты адмирала Грея. Под ее началом ушла в плавание и Орла. Все это были образы из прошлого, приносившие боль. Особенно мучительно было вспоминать один день в Карибском море… шторм, изменивший всю его жизнь.
Орла была теперь далеко, за океаном. Путь к ней закрыт, но Колин и не мечтал снова оказаться рядом с ней.
То, прежнее, чувство было все равно что язычок пламени в сравнении с пожаром, в котором он сгорал теперь.
Нужно бежать, думал он угрюмо, бежать как можно скорее, пока не случилось ничего непоправимого.
«У вас красивые глаза, доктор».
Надо спасаться бегством! И немедленно!
«У вас обаятельная улыбка, доктор».
Убраться подальше от нее!
«Вы красивый мужчина, доктор».
Колин потер глаза, потом ладонью смахнул остатки влаги с лица.
Разумеется, не может быть и речи о бегстве. Это значило бы нарушить слово, данное Ариадне, а он привык свое слово держать. В конце концов он не слабак и выдержит несколько дней. Теперь, когда он разобрался со своими чувствами и с тем, что их породило, справиться с безумием будет легче. Это непросто, но никто еще не умирал от страсти к женщине. Он доставит Ариадну в Бернем, вернется в Лондон – и с этой историей будет покончено.
Иначе и быть не может.
Оглядевшись, Колин заметил, что идет по какой-то размякшей от дождя тропинке. Вокруг были поля, разделенные изгородями с аккуратными калитками, и кое-где паслись небольшие стада овец и коров. Штурвал к тому времени устал и не спеша трусил за хозяином, весьма довольный столь продолжительной прогулкой.
Решение было принято. Надо только держаться на почтительном расстоянии от Ариадны и не поддаваться на ее провокации. Надо смотреть на все проще и не мучиться из-за юной сирены.
Когда Колин вернулся на постоялый двор, его обитатели уже успели проснуться. Дворовая собака залаяла, предупреждая о его приближении задолго до того, как он поднялся на пригорок, откуда была видна крыша. По двору ходили, собираясь в дорогу, проезжие, Мэг доставала воду из колодца, из трубы курился дымок. Он казался темным на фоне однотонно-серого неба. При мысли о завтраке в животе у Колина забурчало, и он вдруг осознал, какой нагулял аппетит вопреки своим горьким размышлениям.
Ариадны нигде не было видно.
На место отъезжающих уже прибыли новые гости: у конюшни стоял экипаж, запряженный парой серых рысаков, мокрых от дождя. Кучер как раз накручивал хомут на дышло и неодобрительно покосился на Колина, к которому один из серых потянулся мордой. Ветеринар не обратил на экипаж никакого внимания и прошел прямо внутрь строения.
Охапка сена, на которой они с Ариадной провели часть ночи, уже была разложена по кормушкам, в проходе между стойлами сновали люди. Кто-то выводил лошадей, кто-то, наоборот, ставил. В помещении, больше похожем сейчас на растревоженный улей, не осталось и следа романтики.
Колин прошел к стойлу Шареба и сразу заметил, что дверка стойла отворена. Жеребца и след простыл.
Волна тревоги охватила его. Круто развернувшись, он оказался лицом к лицу с Мэг.
– А, вот и вы, мистер Лорд! Ваш братец просил передать, что забирает жеребца на утреннюю прогулку. Ему, дескать, надо ноги размять. Обещал вернуться через час.
– Вот как! – Колин улыбнулся от облегчения. – Спасибо, милая.
Лицо девушки осветилось при этом обращении, и она легонько коснулась его руки.
– Оно и к лучшему, что братишка хоть на час оставил вас в покое. Может, и сами разомнемся немного?
Колин не пришел в восторг от этого предложения, но ему не хотелось обижать Мэг грубым отказом. По правде сказать, утешение с такой красоткой помогло бы остудить его кровь, но он желал другую женщину, поэтому сослался на голод, хотя отказ прозвучал на редкость нелепо.
– Что ж, верно говорят: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, – понимающе усмехнулась служанка. – Ручаюсь, что после завтрака вы будете сговорчивее. Идемте, там уже подают.
Колин последовал за ней к выходу из конюшни, сквозь утреннюю суету (постоялый двор был так выгодно расположен, что большинству ехавших этой дорогой приходилось здесь останавливаться). Пару серых успели выпрячь, и теперь на этом месте стоял верховой мерин гнедой масти, с черной гривой и хвостом. Этим, однако, и ограничивалось его сходство с Шаребом. Был он уже немолод и явно заслуживал лучшего обращения, потому что вид у него был усталый и понурый, а склоненная голова почти касалась земли.
– Привет, друг! – негромко произнес Колин и положил руку на холку мерина.
Пожалуй, только Шареб-эр-рех не тянулся к нему с доверчивым видом. Эта лошадь тут же подняла голову и положила ее ему на плечо. Тяжелый вздох приподнял бока, и ветеринар заметил, что шкура под седлом растерта до крови, а углы рта распухли от жестких рывков за удила. Его отзывчивое сердце тотчас переполнилось состраданием, и он начал поглаживать мерина по спине, словно это могло заживить его раны.
Впрочем, может быть, и могло. Делабер Блейн не раз говорил, что Колину достались руки прирожденного лекаря, одно прикосновение которых снимает боль. Но чудо исцеления бессильно там, где речь идет о человеческой жестокости…
– Эй, вы там! Что вам надо от моей лошади?
Колин оглянулся и увидел спешащего к нему толстяка с побитым оспой лицом. Мэг уже была у двери, но остановилась и повернулась. По всему было видно, что она с нетерпением ожидает скандала. Колин, наоборот, терпеть не мог публичных ссор, поэтому убрал руку.
– Вам не помешало бы помягче обращаться с ним, для вашей же пользы.
– Я и так обхожусь с ним слишком мягко, хоть это вас и не касается! – отрезал толстяк, с ненавистью глядя на мерина. – Да-да, мягко – этот кусок конины годится только на корм собакам. Купил его не за гроши, а вышло, что это мешок с болезнями. Еле плетется! Послезавтра мне надо быть в Норвиче, и что, по-вашему, мне делать? Еще и коновалу теперь плати. Обещал, что осмотрит эту старую развалину, и если окажется, что его еще и лечить надо, клянусь, Продам его на бойню!
– Мистер Лорд! – окликнула Мэг, убедившись, что скандала не будет. – Идемте!
Колин не ответил, не сводя взгляда с мерина. Тот смотрел на него умоляющим взглядом, способным разжалобить камень.
– Зачем вам ждать, пока явится коновал? – спросил он тем же спокойным тоном, чтобы не провоцировать толстяка на новую вспышку. – Я ветеринар и могу помочь.
– Не понял.
– Я ветеринар.
– А что это, черт возьми, такое?
– Доктор для животных, – с легкой улыбкой ответил Колин.
– Скажите! – хмыкнул толстяк. – Доктор он, видите ли!
Небось в университетах обучались? А коновалы тогда на что?
