Текст книги "Стальной подснежник"

Автор книги: Дана Арнаутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 11
ЧТО ПОМНЯТ ДЕРЕВЬЯ И КАМНИ

Лестеру хватило одного взгляда на заявившегося к нему Эйнара. Отставив в сторону ступку, в которой растирал какое-то вонючее зелье, лекарь прошел к буфету, достал бутылку и стаканы. В один налил карвейна – ровно треть. Поставил на стол, накидал на тарелку сыра с мясом. Эйнар честно напомнил себе, что до вечера еще далеко, а он на службе. И что бутылка не лошадь, от беды на ней не ускачешь. И вообще…

Потом сел к столу и глотнул обжигающий карвейн, как воду. Ровно один глоток. Зажевал холодным мясом, глотнул снова. И еще раз. После третьего глотка прислушался к себе – внутри будто слабела натянутая до звона тетива.

Лестер невозмутимо присел напротив и опять принялся вколачивать пестик в ступку. Эйнар положил на кусок сыра еще ломоть мяса, накрыл сыром сверху, отправил в рот. Прожевал, наслаждаясь обманчивым теплом внутри. Устало подумал, что один-то раз можно, а вообще – пить с расстройства не дело. И спросил, поглаживая пальцами почти опустевший стакан:

– Лестер, зачем магам перстень?

Целитель так же мерно стучал пестиком, не сбившись с ритма. И ответил спокойно, ничуть не удивляясь дурацкому вопросу, хотя всем известно, что по цвету кольца определяется гильдия мага:

– Если попросту, так затем же, зачем тебе – меч.

– А что, без него колдовать нельзя? Я-то могу и голыми руками драться, если надо. Или не мечом, а чем-то другим.

– Можно, – уронил Лестер, вглядываясь в ступку. – Еще как можно. Перстень – это просто инструмент. Ориентир для настройки. Ну и силу через него пропускать удобно. Сырая магия – она непослушная. А с перстнем колдовать и легче, и надежней. Вот мой, к примеру…

Он снял с пальца серебряное кольцо с крупным, но неярким зеленым камнем и двинул его по столу к Эйнару. Улыбнулся:

– Да ты погляди, не бойся. Ничего тебе не будет. Это ведь не меч, им даже не порежешься.

Эйнар взял перстень в руки, присмотрелся. В глубине камня большая зеленая искра то притухала, то разгоралась сильнее.

– Светится, – настороженно сказал он.

– Пульсирует, – поправил его Лестер. – От слова «пульс», что по-ученому значит «сердцебиение». Камень отзывается сердцу мага. Если маг погибает, его камень… он как бы умирает. Гаснет навсегда, становится обычным кристаллом. Ну, про то, что у всех магических гильдий свой цвет, ты и без меня знаешь, верно? Лекари зеленый носят, некроманты – фиолетовый, разумники – белый…

– Боевые маги – красный, – продолжил Эйнар. – Знаю, да.

Лестер молча кивнул, старательно глядя внутрь ступки.

– А когда маг снимает перстень? И зачем?

– Даже не знаю, что сказать, – вздохнул старый лекарь. – Вообще-то никогда. Первый перстень мажонок получает, когда приходит в Академию. Медный, с дешевым камушком. Обычно в ученические перстеньки горный хрусталь вставляют или яшму. Цвет ведь на самом деле неважен, учиться можно на любом. Вот потом, когда маг заканчивает учебу, то ему вручают уже настоящий перстень – вроде как рыцаря мечом препоясывают. Кольца для выпускников делают маги-артефакторы, а камни для них сами студенты приносят – смотря что себе могут позволить. Мол, одно дело целителю зеленый кварц носить, а другое – изумруд. Хотя я тебе так скажу: никакой разницы. Просто изумруд богаче смотрится. И если с камнем сроднился, то он тебе как рука и глаз вместе взятые. Без него хуже, чем голым, себя чувствуешь. Даже если Академию не закончил, как я вот, перстень все равно завести приходится. Купить камень, отнести ювелиру-магу. Дорогое удовольствие, а что поделать – надо.

– Ага… Значит, чужой камень взять нельзя? Или купить, если свой потерял?

Эйнар старательно пытался представить, что перстень, который Лестер не снимал на его памяти никогда, просто инструмент. Или оружие. С оружием получалось понятнее – любой воин хотя бы с ножом точно не расстается.

– Купить – можно. Только не чужой, он уже на хозяина настроен, а чистый, нетронутый. Бывает, что камень погибает. Выгорает, если поток был слишком мощный, например. Или разбивается случайно. Тогда в старую оправу новый кристалл ставят.

Лестер взял протянутый Эйнаром перстень, ласково погладил его, как живое существо, и привычным движением надел на палец.

– Вот потерять как раз не получится, – спокойно продолжил он. – Для этого кольца и зачаровывают, чтоб не терялись, не ломались, не давались вору… Их, настоящие, из сплава серебра с золотом делают, как символ единства тела и духа. И печать орденскую ставят внутри, чтоб, значит, самозванцев не было. У меня такой нет – я-то задолго до выпуска ушел.

Про печать Эйнар знал. У него самого комендантская печатка была зачарована так, чтобы в случае нужды проверить любой знак, хоть орденский, хоть королевский. Нужная вещь, когда читаешь подорожные или свои отчеты пишешь.

– А все-таки, Лестер, – упрямо вернулся он к тому, зачем пришел. – Когда маги снимают перстень? Ты же сам видел. Не мог не заметить…

– Ну да, – согласился лекарь, отставляя ступку. – Странно. А жена твоя что говорит?

– Не спрашивал, – буркнул Эйнар. – Мне бы самому узнать да разобраться сначала.

Лестер осуждающе покачал головой, беря второй стакан и разливая остаток карвейна из бутылки.

– Зря, – сказал он просто. – Может, дело совсем простое, а ты напридумываешь себе. Леди твоя – боевая магичка, у нее как раз камень мог и в бою повредиться, а точно такой не сразу найдешь, да и работа времени требует. Притом красные камни не редкость, но не будет же такая дама яшму носить? Ей, поди, рубин нужен… Вот и оставила она перстенек в столице ювелиру. Может ведь такое быть?

– Может, – согласился Эйнар и ухнул, как в реку с обрыва. – Лестер, что такое лишение кольца?

Стакан в руках старого целителя, уже поднесшего его ко рту, замер. Так и не выпив, Лестер медленно поставил посудину на стол, так что жидкость внутри маслянисто качнулась, облизнула прозрачные стенки и успокоилась. А в комнате к запаху трав и зелий добавился неуловимый кислый запах. То ли настоящий, то ли почудившийся Эйнару на несколько мгновений. Запах тревоги.

– Ты с чего такое взял? – негромко и враз помрачнев, спросил Лестер. – Быть не может…

– Вот ты мне скажи сначала, что это, – начал злиться Эйнар. – А может или нет – разберемся. Это ведь как лишение оружия получается? Позорное?

– Да, – тяжело уронил Лестер. – Именно так. Лишение… Из Ордена им изгоняют. Только это так провиниться надо…

– Как? Убить своего?

Лекарь махнул рукой.

– Да куда там! Если на дуэли или в бою – это и в вину не ставят. Если при самозащите – так тем более. Орден, видишь ли, семьей считается, не зря они друг друга братьями и сестрами зовут. А семейные дела иной раз и крови требуют. Ты вот часто слышал, чтоб один маг на другого в королевский суд подал? И не услышишь, поверь. Сами между собой разберутся и виноватого потом похоронят. Опять же – тихо, чинно, по-семейному. Если безвинному досталось – убийцу накажут. Но из Ордена не выгонят. Для орденского мага одна лишь вина есть непростительная.

– Ну? – нетерпеливо спросил Эйнар и услышал тихое, словно испуганное, слово, шелестящее змеиной чешуей в прохладе комнаты:

– Предательство… Бросить своего в беде, подставить под удар, самому ударить в спину, если в верности клялся. Маги никому не доверяют, кроме своих, потому и боятся предательства больше всего. Только за него Орден изгоняет, капитан. И это хуже смерти, потому что лишенному перстня больше нельзя его носить: ни орденский, ни собственный. И потому что любой маг имеет право убить изгнанного. Или не убить, а так, покуражиться. Искалечить, унизить прилюдно, чары наложить… А если его убьет не-маг, Орден не покарает убийцу. Изгнаннику запрещено помогать. Хоть деньгами, хоть услугами. Лечить вот можно, правда, мы ведь обет даем не отказывать в помощи никому, но… без магии. Обычными средствами. И хоть кажется, что такое куда мягче смертной казни, но на деле… изгнанники долго не живут, капитан. К ним обычно столько счетов у своих же накапливается! Но ты о таком даже не думай, слышишь? Лишение кольца – за что? Она же у тебя не простая магичка, а героиня! Про нее баллады уже складывают, Эйнар. Как женщина устояла там, где пали мужчины, и закончила войну. «Пусть воды Рудена текут вместо крови, пусть волны поют, где звенели мечи…» Не думай, капитан, слышишь? И ей не ляпни сдуру. На такое даже намекнуть – страшная обида!

– Понял я, понял, – хмуро отозвался Эйнар, чувствуя, что хмель, ударивший было в голову мягкой горячей волной, почти выветрился, оставив только гадкий привкус во рту. – Перстень, значит, в столице?

– Да вроде больше негде ему быть. Послушай доброго совета, спроси ты ее саму. Недомолвки между мужем и женой хуже гадюки в постели. А вам теперь всю жизнь на двоих все делить. И честь, и славу, и мир в доме.

– Отчего же всю жизнь? – усмехнулся Эйнар. – Три года всего-то. А потом леди уедет обратно и забудет меня, как страшный сон. А уж я ее… Хотя нет, такое не забудешь. Ладно, старина, благодарю. И за рассказ, и за выпивку. Что, у тебя пока работы особой нет? Никто животом не мается, на зубы не жалуется?

– Да пока тихо, – вздохнул Лестер. – Девочка, что в лихорадке лежала, отошла, бегает уже. Чистый котенок, разве что не мурчит! Резвая такая, болтливая… А мальчишка молчит. Я уж с ним и так, и этак, все испробовал, что умею, – молчит. И ведь не ранен, так… поцарапался, пока сестру по лесу тащил. А душа у него спряталась, будто зверек в нору, глубоко внутрь ушла. Не помогу я ему, Эйнар. Его бы в столицу, к магам-разумникам. Только кто ж сироту повезет?

– Подумаем, – бросил Эйнар, поднимаясь. – Родных, похоже, все равно не найти, если сами не объявятся. Только там ни документов, ни писем не осталось. Можно по меткам на одежде попробовать имя узнать, да как эту одежду детям показывать? Она же в крови вся, рваная. Поздно мы до них добрались, тварей!

– Не о том думаешь, капитан. Добрались как смогли, вы же нарочно не медлили и бока на постелях не пролеживали. А подумай, сколько бы они еще народу извели, не останови ты их. Все ты верно сделал, Эйнар. По чести и по уму.

И, как обычно, Лестеру удалось найти те единственно верные слова, от которых злая тугая тетива внутри Эйнара еще больше ослабела, позволила вздохнуть, повести каменно напряженными плечами. Раньше она и не тянула так мучительно. Когда-то даже после самого тяжелого дня хватало улыбки Мари, тепла ее заботливых рук, простого присутствия рядом. Она сидела рядом с пяльцами в руках или вязала что-то, и от размеренного мелькания спиц мир наполнялся уютом и правильностью бытия. Как говорят на Севере: «Женщина без мужчины – заброшенный родник, мужчина без женщины – дикий зверь». Вот таким загнанным волком Эйнар и чувствовал себя весь последний год. Он-то думал, со временем станет легче. Все, кто его утешал, обещали, что боль присмиреет, утихнет, словно от зажившей раны. А она не стихала. Потому что была густо замешана с виной, и хлеб, испеченный из этой смеси временем и памятью, оказался невыносимо горек.

– Знаю, – криво усмехнулся Эйнар от самой двери. – Я все делаю верно. Только слишком поздно. Всегда.

Он вышел из лазарета и пошел по крепостному двору, залитому янтарно-розовыми лучами клонящегося к закату солнца. Даже серая кладка стен казалась в этом сиянии нарядной, будто румяная сладкая корка только вынутого из печи пирога. Мари еще и яйцом его смазывала поверху. Ох, да хватит же! Хватит…

Навстречу попалась пара новобранцев, несущих на кухню воду. Кожаные ведра мерно покачивались в руках, парни пыхтели от натуги. Но, завидев капитана, ведра поставили и отдали честь, как положено, склонив голову и приложив ладонь к сердцу. Учатся. Эйнар махнул рукой в ответном салюте, кивнул, проводил их взглядом. Да, с заваленным колодцем надо что-то решать. А что тут решишь, если приглашенный маг заломил такую цену, что из содержания крепости никак не выкроить? Эйнар написал запрос, как положено, а толку? Что, воды совсем нет? Ах, в роднике у подножья горы имеется! Так чего же вы еще хотите, капитан? Или у вас солдаты безрукие-безногие? Пусть таскают, им полезно. Уроды чиновничьи, сами бы попробовали по этой тропе зимой воду поносить. Когда снега наметает выше головы так часто, что разгребать его не успеваешь. Или в дождь, когда мокрая глина под ногами пластом ползет…

Мысли никак не хотели сворачивать к только что услышанному, норовя зацепиться за знакомое, привычное. Вода вот, к примеру. Или еще дрова проверить надо – зиму в этом году старики обещают суровую. Или… Эйнар поморщился. Врал морок или не врал? Почему леди Ревенгар не носит перстень? Героиня баллад, чтоб их. Знал Эйнар, как врут те баллады. Об осаде Драконьего Зуба тоже сложил какой-то ублюдок, чтоб ему всю жизнь чирьями на языке маяться. По его песне вышло, что коменданта крепости жена собой прикрыла от верной смерти… Эйнар эту дрянь услышал в городском кабаке – в глазах потемнело. Менестреля у него не то чтобы отбили – Эйнар до него добраться не успел. Тот как увидел его лицо – шмыгнул под стол, а потом в окно выскочил. Жалко… И стыдно потом было до омерзения. Вранье, конечно, подлое вранье, и каждый в городке об этом знает, но…

Так почему магичка перстень не носит?

Спросить у нее самой – правильный совет. Мудрый. Но чуялось Эйнару, что после разговора по душам о рубашках леди его пошлет со всей учтивостью далеко и надолго. Искать ответы у йотунов под хвостом.

А морок наверняка врал. Или нет? Он ведь как раз говорил про предательство… Эйнар едва не взвыл от бессильной злости – его ли дело разбираться в магических склоках? Ему бы новую жизнь как-то наладить! Чтоб Тильда с мачехой не передрались, как две кошки в одном мешке. Чтоб крепостные бабы языки придержали и научились прислуживать леди, как ей угодно. Да чтоб зиму пережить без потерь, а по весне, если парнишка из обоза не заговорит, отправить его в столицу. Хоть бы и на капитанское жалованье! Не обеднеет Эйнар, милорд Ревенгар, йотуны его побери. Вот, кстати, не спросить ли об этом леди? Ей, конечно, до немого сироты дела нет, но куда его там на лечение можно пристроить, она знать должна. И, может, к этой весне память Эйнара все-таки притихнет, зарастет коркой шрамов. Как старый вяз, который затянул ожоги буграми новой коры и живет оставшейся половиной веток.

* * *

Разбор сундуков с приданым Ло отложила на потом. Только попросила у мэтра Тюбуи подробную опись, которую тот с готовностью предоставил. Он, кажется, вообще цеплялся за любую возможность пробыть в крепости еще хоть один день. Ло даже задумалась, не связан ли интерес мэтра к Драконьему Зубу с ее столичным поклонником, приславшим черные розы, но все оказалось гораздо забавнее. Мэтр увлекался собиранием насекомых. Здесь, в горах, они уже почти попрятались на зиму, но особенно стойкие еще встречались. Упрямые, как местный комендант! Ло сама видела огромного черного жучару, влетевшего в окно спальни. Угрожающе треща крыльями, тот попытался проломить шкаф, упал на пол, взлетел и снова ринулся в бой с дубовой дверцей. Точно на коменданта похож, супруга драгоценного, толстолобого…

Жука, длиной в указательный палец и с роскошными усами, уцелевшими при таране шкафа, изловила Нэнси и преподнесла Тюбуи, пришедшему в неописуемый восторг. После этого душа мэтра разорвалась надвое: одна половина добропорядочно стремилась к месту службы в столицу, вторая страдала по сокровищам Драконьего хребта. Летучим, ползучим, жужжащим и наверняка кусачим. У-ни-каль-ным! И так же наверняка здесь еще имеется немало экземпляров, неведомых ученым! Не хочет ли миледи поспособствовать торжеству науки, а заодно оказать огромную услугу лично мэтру? Он даже готов назвать в ее честь какую-нибудь… Нет, что вы! Зачем же сколопендру? Бабочку, конечно! Вот жук получит гордое прозвание «Тюбуи драконий». А для миледи, прекрасной и великодушной, только бабочка!

Ло благосклонно приняла попытку неумелой лести и пообещала мэтру ловить все, что не способно само поймать и съесть человека, а то от местных пауков можно этого ожидать, если жуки такие. И да, «Тюбуи драконий» звучит очень внушительно. Про себя же подумала, что лишний должник в столице ей пригодится, а за несколько монет солдаты наловят столько местных уникумов, что к Тюбуи их придется отправлять в ящике. На том и порешили. Успокоенный мэтр дал точнейшие инструкции, как следует ловить и морить летучие драгоценности, чтоб не повредить им крылышки, усики и жвала, а потом все-таки отбыл собираться в дорогу.

А Ло осталась изучать опись приданого, с каждой строчкой все сильнее приходя в недоумение. Оно, приданое, было гораздо внушительнее, чем предполагал комендант, оценивший его примерно в ту же сумму, которую получил деньгами. Да, пятьсот флоринов – куш немалый, больше комендантского жалованья за год. Но Рольфсон явно не разбирался в ценах на серебряную посуду и фраганские гобелены. Каковых, гобеленов то есть, обнаружилось аж восемьдесят луардов! Хватит на несколько залов… И столовый прибор на шесть дюжин персон. Пресветлый Воин, зачем ей в крепости такая роскошь? Солдат кормить на серебре тонкой чеканки? И занавеси – цветной арлезийский шелк. Не тускнеющий на солнце, не желтеющий от стирки, при правильном уходе почти вечный и не выходящий из моды никогда. Потому что тем, кто может себе позволить шелк из Арлезы, на моду плевать, это она старается им угодить. А еще тонкое полотняное белье и отрезы: шелковые, шерстяные, бархатные и батистовые. Серебряная и золотая канитель для отделки мебельных чехлов. Несколько разобранных витражей – Ло вспомнила изуродованные слепые окна в главном зале особняка Ревенгаров и даже зажмурилась от удовольствия. Не отдаст! Никому не отдаст ни витражи, ни занавеси, ни гобелены… Но позвольте! Это ведь, не считая витражей, приданое «нитки и ложки», как говорится в «Дорвенантской правде»! Все, что сделано на ткацком станке или может быть поставлено на стол, принадлежит жене! Даже после развода. И получается…

Ло растерянно смотрела на листы, исписанные убористым четким почерком писаря и скрепленные печатью. Королевской! То есть его величество, унизивший ее и одной рукой швырнувший пенсию в три десятка монет, другой рукой отсыпал опальной Лавинии Ревенгар приданого на… какое там пятьсот флоринов, с этим можно принцессу замуж выдать. Ну, положим, не дорвенантскую, но все-таки. Еще одна загадка. Ладно, хватит с нее на сегодня денежных забот.

Убрав перечень в шкатулку к брачному договору и еще кое-каким ценным мелочам, Ло вышла из спальни и спустилась вниз. Вечер был дивный. Теплый, словно и не поздней осенью, а где-то на исходе лета, ясный и золотистый. Золото заходящего солнца облило шпили башен и зубцы стен, решетки и провалы бойниц, арки и мощные контрфорсы. Ло залюбовалась строгой красотой взмывающей вверх крепости, каждым камнем утверждающей величие и силу Дорвенанта. Кто бы ни строил Драконий Зуб, он свое дело знал. Присев на парапет галереи второго этажа, она осмотрела сверху двор, ловя минуту затишья, как перед боем. Исчезнет ли у нее когда-нибудь эта привычка? Сейчас бы, кстати, шамьета… Офицерская роскошь на любом привале, а то и необходимость. Шамьет греет продрогших под дождем или снегом, восстанавливает силы голодным, навевает воспоминания о доме и мирной жизни упавшим духом…

Ло втянула носом знакомый запах и не сразу поняла, что он ей не чудится. Рядом стоял сержант, любимчик ее супруга. Тибальд… И нежил в широких ладонях исходящую душистым паром чашку… Ло невольно сглотнула слюну и снова посмотрела на двор, как кошка, старательно не замечающая оставленное без присмотра мясо.

– Не сочтите за дерзость, миледи? Я-то ваш шамьет пробовал, может, и вы моего отведаете? – послышалось сбоку.

Ло изумленно глянула на нахала, подняв бровь. Наглец-сержант ответил лукавым прищуром и улыбкой, перед которой наверняка не устояла бы ни одна местная девица, что двуногая, что хвостатая-усатая. Прямо котище в человеческом облике, да и только! И вот что с ним делать? Облить холодной вежливостью, положенной Ло по этикету с подчиненными супруга? Сержант ждал, откровенно ухмыляясь, а кружку держал так, словно отдавать не собирался. Хорошую такую кружку, на полбутылки. С толстыми стенками и веселеньким узорчиком из красно-синих цветов по коричневой глазури…

– А давайте, – невозмутимо согласилась Ло. – Не откажусь.

Брови сержанта Тибальда взлетели в непритворном удивлении, но кружку он тут же протянул, еще и поклонился галантно. Ну, для сержанта – галантно. Сдержав фырканье, Ло взяла тяжеленный сосуд, способный послужить решающим доводом в кабацкой драке, пригубила. Распробовала, покатав на языке, сладкую пряную жидкость и приникла к теплому краю кружки уже всерьез. А оторвавшись, все-таки фыркнула и облизала губы.

– Нравится, миледи? – с ухмылочкой спросил Мерри.

Ло отпила еще, заглянула в кружку, где плескалась уже половина от налитого. С сожалением протянула шамьет сержанту.

– Нравится, – сказала от души. – Хорошо сварен. Пейте, Тибальд, вы раньше меня встали и позже ляжете. И спасибо вам.

– Эм… – все-таки запнулся Тибальд, глядя на нее с непонятным выражением, в котором смешались осторожное нахальство и почти детский восторг. – На здоровье, миледи. Чем еще могу служить?

– А, пожалуй, можете, – задумчиво сказала Ло, опираясь рукой на парапет и глядя во двор.

Вечер после порции шамьета, потому что в кружке сержанта Мерри таковых было не меньше двух, стал окончательно прекрасным. Уютным таким, спокойным… «Как могилка на старом кладбище», – говорил Маркус. И был прав, потому что, стоит расслабиться, – непременно случается какая-то дрянь, это Ло знала точно. И стены крепости Драконий Зуб только выглядят позолоченными, словно дорогая игрушка.

– Скажите, сержант, что случилось с этим деревом? – кивнула она в сторону растущего посреди двора вяза. – Чем ему так досталось?

– А это… хм… ну да…

Сержант, смешавшийся от невинного вопроса, являл собой зрелище столь же забавное, сколь и подозрительное. Ло терпеливо ждала, окончательно уверившись по вильнувшему взгляду Тибальда Мерри, что наугад попала в интересную цель.

– Ваша светлость, – осторожно поинтересовался, наконец, сержант. – А вы, случаем, капитана не просили этот вяз спилить?

– Пока нет, – спокойно ответила Ло, подчеркнув многозначительное «пока». – А что?

– Не просите, – душевно посоветовал сержант, опираясь на парапет в излишне вольной позе. – Тут такое дело… Вы про осаду-то слыхали? Когда капитан Драконий Зуб у людоедов отбил? Правда, он тогда лейтенантом был еще…

– Слышала, – уронила Ло. – Тибальд, как они вообще эту крепость взять надеялись? Это же не просто фронтирное укрепление, здесь можно год отбиваться, если припасов хватит. Или не хватало?

– Да хватило бы. И припасов, и воды. Год не год, а до подмоги мы бы продержались.

Сержант заговорил без прежней нагловатой ленцы, всерьез.

– Прежний капитан, у которого мы с Эйнаром под началом ходили, был дурак не дурак, но и умным не назовешь. Про урту-томгар мы заранее знали, да не думали, что они сюда повернут. Что им наша крепость? Только зубы обломать. А рядом целый город, хоть и маленький, зато и гарнизона в нем крупного нет. И что к нему, что к нам одна дорога ведет – ну вы ее видели. У нас тогда еще маг служил, из ваших. Боевой, значит. Умел не так чтоб очень много, но все-таки кое-что мог, особенно если ему подготовиться дать. Эйнар и предложил дорогу эту, единственную, рвануть. Людоеды не горцы, они бы долго в обход шли, а то и вовсе повернуть могли. Мы бы разом и город, и себя прикрыли. Капитан вроде согласился… А потом велел магу строить портал в столицу. Мол, женщин и детей отправить. У него семья была здесь, и у Эйнара, и прислуга опять же… Ну вот… С одной стороны, верно. С другой… не успевал тот маг. Он, видать, слабый совсем был. Чтоб разом и портал сделать, и обвал на дороге – не успел.

– Так… – сплела перед собой пальцы Ло. – И что оказалось в приоритете? Ну, что первым он сделал? – поправилась она в ответ на непонимающий взгляд.

– Портал, – уронил сержант, отводя взгляд, словно она, Ло, тоже была виновна в дурости неизвестного мальчишки, носившего перстень того же цвета. – Капитан, который старый, пригрозил парню чем-то, улестил… И за два дня до нападения отправил все-таки семью подальше. А госпожа Мари, Эйнара жена, в крик. На сносях она была, и срок уже немалый. Мальчишку ждали… А порталы – они, говорят…

– Верно говорят, – уронила Ло. – Приводят к уродству плода. И на беременную действуют крайне неблагоприятно.

– Вот да… Отказалась она, значит. Ну и Тильду одну отправлять не стали. Эйнар места себе не находил, а тут еще дорогу мажонок рванул, да неудачно. Обвал слишком маленький вышел. Развилку на город надежно засыпало, потом долгонько они дорогу откапывали. А мы как на ладони оказались. Ну, не совсем как на ладони, стены-то никуда не делись, но вся волна урту-томгар мимо города к нам рванула. Опять же, хорошо. Мы хоть знаем, за что умирать соглашались, за жалованье да солдатскую честь, а в городе ж народу полно…

– Так… – прикрыв глаза, снова согласилась Ло. – Волна пошла сюда. Осадных орудий у них, конечно, не было…

– Не было, – кивнул Тибальд. – Зато были шаманы. Мы же не знали тогда, что они могут. А они… они просто выли. На каких-то своих дудках. От этого воя у людей уши зудели так, что разодрать хотелось, а потом кровь носом и ушами шла. Сны снились такие, что мы несколько своих едва успели из петли вытащить. А кое-кого и не успели. Двое, помню, с ума сошли. Один себе вены перегрыз, а другой – товарищу горло. Капитан все-таки не совсем дурак был, понимал, чем дело пахнет. Удастся нам крепость отстоять или нет, а ему трибунал всерьез грозил. В общем, как раз он и вздернулся. И записку написал: желаю, мол, искупить позор…

Ло скривила губы в гримасе. Искупить – самоубийством? Трус. Дурак, подлец и трус. Лучше бы пару кувшинов с барготовым зельем на пояс привязал да со стены на головы людоедам кинулся. Все какая-то польза была бы. А он просто сдох, бросив крепость и людей. Искупление? Двойное преступление, чтоб его все барготовы демоны калеными зубами на части рвали!

– Ясно, – бросила она. – Мой… супруг принял командование?

– Ага, принял. Выругался по-черному, снял у капитана печатку с пальца… Резать пришлось, тот уже закоченеть успел, да без печатки мы не могли к оружейным подвалам добраться, – и принял. Выгреб все барготово зелье, кувшинов сорок там было, велел тряпками стрелы обматывать да в него макать. Эту ж дрянь водой не потушить… Ну да кому я рассказываю. Спасло нас то, что Драконий Зуб к скале над самым обрывом прилепился. И подняться там даже у горцев не вышло бы, не то что у степняков. У них один подход был, а на этой стене мы намертво встали – все же понимали, что так и так один конец. Еще и похуже, если у них в лапах. В общем, когда подмога подоспела, нас тут осталось человек десять. Людоедов смели просто – огненным ветром каким-то… Кто в пропасть кинулся, кто так… на склоне. Оказывается, это только одно крыло у них было, вроде полка по-нашему, остальная орда стороной прошла, и их уже на равнине положили. А мы отбились… Мари Эйнар в подвале спрятал, там дудок не слышно было. Другие бабы, то есть женщины, на стенах дрались вместе с солдатами, а она уже с таким животом была, что куда ей драться – еле ходила. Вот ее с Тильдой Эйнар и прикрыл. Выпустил, когда все закончилось…

Сержант говорил все тише, и Ло будто воочию видела такой же тихий золотой вечер, пропитанный гарью и запахом паленого мяса. Боевые маги работают грязно, а уж с людоедами-варварами и вовсе никто не церемонился. Огненный ветер… Знала она его. И даже использовала несколько раз. Очень удобно атаку останавливать. Кошмары потом, правда…

– Вот тогда он и вылез, – тяжело продолжил Тибальд. – Где только прятался? Он ведь, миледи, в крепость как-то пробрался, понимаете? Потому и в живых остался. Наверное, готовился изнутри что-то учинить. Мальчишка совсем. Шаманенок. У них у всех, у шаманов, косы такие длинные… с человеческими косточками вместо бусин. А этому лет двенадцать было на вид, но уже тоже с костями. Мелкий, тощий, грязью покрытый… Последний. Щерился, как крысеныш. Да сначала на Эйнара. Во-он там… У стены, где сейчас бочка стоит. А потом увидел Мари. Она как раз вышла вместе с Тильдой, возле вяза они стояли. И Эйнар… Я вам душой клянусь, леди, сам Пресветлый Воин не успел бы! И Эйнар не успел. Кинулся наперерез, только та огненная волна чуть раньше прошла. Вот на миг, но раньше. Мари только и успела, что Тильду отшвырнуть за вяз. Будто котенка за шкирку, и далеко так… А сама сухой соломинкой вспыхнула. На месте.

Сержант еще помолчал, подбирая слова, с трудом дающиеся даже такому балагуру и шутнику. Потом продолжил с пугающей обыденностью:

– Мальчишку, конечно, мы живым не взяли. Эйнар его просто забил. Да там пары ударов хватило, а капитан его голыми руками на куски чуть не порвал. Толку… Тильду вяз прикрыл, так его наполовину сожгло. Год стоял мертвым, а этой весной ожил, однако. Вы уж, миледи, не просите капитана его спилить. Не стоит…

Ло молча кивнула. Тибальд тихонько поднялся и ушел, унося сладкий запах шамьета и полынную горечь слов. Ло смотрела на двор. Бочка для воды, давно отмытые дождями камни, старый полумертвый вяз. И правда, магические повреждения, как она сразу подумала. Беременная женщина… Ах, вот почему отдельная спальня! Беременные спят неспокойно. Камни и дерево помнят, как эта женщина откинула подальше дочь, а сама, толстая, неуклюжая, не успела спрятаться. И вспыхнула – последняя жертва осады Драконьего Зуба. Так же, как племя урту-томгар горело в «огненном ветре» боевых дорвенантских магов. Тот мальчишка-шаманенок знал толк в мести, однако. Успел понять, кто здесь главный. И выбрал целью не его, а его беременную женщину. И правда, убить – это же сразу отмучается. Шаманенок убил капитана, оставив его живым. И камни крепости помнят, и вяз… И Эйнар Рольфсон, можно не сомневаться, помнит не хуже них, что обязан жизнью погибшей вместо него жене.