Текст книги "Взгляд на жизнь с другой стороны"

Автор книги: Дан Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Да, любовь, любовь…

А что вообще такое любовь? Из-за чего мы так мучаемся, особенно в юности?

Именно любви посвящены почти все стихи и романы. Тосты за любовь пьются стоя и до дна. Я уже говорил, что последнее время перестал уважать науку, но нельзя её не упомянуть, потому что тысячи и тысячи научных томов посвящены этому вопросу и все «за». Особенно доктор Фрейд. Философы, начиная с Платона, посвятили этому массу своего драгоценного времени. Христианство вообще проповедует любовь, как высшее благо, говорит, что сам Христос это любовь. Поэтому я прекрасно понимаю, что мне придется писать против ветра, но смолчать не могу.

Кто спорит – любовь действительно дарит нам, может быть, счастливейшие моменты в жизни, но ведь и самые горькие испытания тоже. Самые безумные поступки вплоть до гнусных убийств и самоубийств совершаются под воздействием именно этого яда. Там где любовь, обязательно рядом с ней ревность, страх потери, корысть и многое другое.

Главный недостаток всех исследований и разговоров о любви состоит в том, что никто обычно даже не пытается дать этой самой любви определения, дескать, все и так знают. Всем возрастам это знакомо и что в этом лишний раз колупаться, определяться в предмете. А здесь, как раз, собака-то и зарыта. Давайте попробуем определиться.

Во-первых: все называют любовь чувством,а это не совсем точно. Чувство голода, холода, чувство опасности, чувство сытости, наконец, эти все явления быстро проходящи. Согрелся – появилось чувство тепла, поел – чувство голода сменилось чувством сытости. Даже чувство глубокого удовлетворения, как выяснилось, не продолжительно. А любовь, однажды появившись, просто так не проходит. Она, безусловно, не вечна, но и избавиться от неё по собственному желанию невозможно. Её невозможно удовлетворить.

Предвижу в этом месте скабрезную усмешку некоторых, но, на мой взгляд, люди, которые считают, что любовь и оргазм одно и то же, достойны всяческого сожаления. Исходя из вышесказанного, любовь нельзя назвать чувством, я бы назвал её более общим словом – состояние. Состояние, понятие более продолжительное по времени, хотя и такое же неопределенное как по объему, так и по срокам. Пробуя приблизиться к определению любви, можем сказать, что это состояние приязни к некоему другому лицу . Правильно? Я не говорю, мужчины к женщине и наоборот, потому что любовь еще бывает гомосексуальная, материнская и наоборот сыновняя, братская, религиозная, да и мало ли еще разновидностей.

Во-вторых: есть ли какая-нибудь видимая причина возникновения любви? Я игнорирую причины физиологические, потому что не считаю любовь явлением физиологическим, тут нужно брать выше. Например, вы кого-то очень любите, боготворите просто и что? ваш предмет любви – это действительно самый лучший человек в мире? Нет же, это сама любовь делает его самым лучшим, гипертрофируя его достоинства и скрывая недостатки.

Хорошо еще если предмет любви действительно красив, добр, умен… э сеттера. Но бывает совсем не так, ой как бывает! И при этом, все окружающие с недоумением смотрят на то, как некто носится со своим предметом любви, как курица с яйцом, а предмет-то… «обыкновеннейший крокодил». Я думаю, никто не будет возражать, если я скажу, что причины возникновения любви или нет совсем, или она настолько завуалирована, что найти её совершенно не представляется возможным и нам следует считать любовь беспричинной .

В-третьих: одновременно с любовью всегда возникает нечто, чего никак нельзя считать её противоположностью – это ревность.

Противоположность любви – ненависть, она возникает, когда любовь заканчивается, как прозрение, вернее как месть за прозрение. А ревность живет вместе с любовью, как продолжение и дополнение её и не может быть не включена в определение самой любви.

Итак, попробуем сформулировать:

Любовь – это состояние человека, характеризующееся беспричинным чувством приязни к другому лицу, стремления к нему и всепрощения ему всех недостатков. Одновременно, это состояние агрессивности ко всем лицам и обстоятельствам, посягающим на предмет любви.

Вроде бы ничего не забыли?

Но, согласитесь, это больше походит на определение психической болезни. Тем не менее, разве не правда? Я старался быть как можно более объективным. Я не претендую на исчерпывающую формулировку, это просто рассуждения на тему о… Однако, так я рассуждаю сейчас, а тогда я искренне любил, сходил с ума и проч. А как могло быть иначе? Кто я тогда был? Прыщавый мальчишка, школьник с одними желаниями без особых возможностей.

Чего я, собственно ждал от неё, от неожиданно образовавшегося моего идеала? Что хотел получить? Самое интересное, что – ничего!

Чего мы все ждем от любви? Почему большинство людей никогда не удовлетворяется достигнутым? Приходит, предположим, некто с условным именем Ромео к своему вожделенному идеалу и говорит:

– Джульетта, я люблю тебя!!!

Какого продолжения он ждет?

– Ромео, я тебя тоже люблю!!!!!

И всё? Нет не всё. Дальше она должна броситься на шею любимому. Теперь всё? Нет, конечно – потом они идут в спальню, раздеваются и получают неземное удовольствие безумной страсти. Ну, вот теперь всё? Нет опять не всё – потом еще раз и еще и еще… Согласитесь, это вполне обычная мечта влюбленного мужчины или юноши. Он еще может себе представить, как они будут жить вместе, он ей будет дарить цветы, а она его будет ждать дома, стирать носки и готовить обед. Но, что же в этих мечтах неземного? Это обыкновеннейший прагматизм. Для стирки и готовки можно нанять домработницу. Всё остальное тоже продается и покупается.

Ну, хорошо пойдем с другой стороны, со стороны девушки. О чем мечтает она? Она видит себя в белом платье в окружении подруг с завистливыми минами, и при этом, она уходит от них вдаль, в розовый туман под ручку с красавцем… Потом, вдруг монтаж и она уже над колыбелькой бэби, потом еще одного, и еще. Но это такой же прагматизм. Ничуть не лучше.

Почему же, получив всё это, люди не удовлетворяются? А продолжают мечтать о чем-то еще несбыточном и неясном? Повторяют попытку еще и еще раз и опять впустую?

А потому что за этими прагматическими ожиданиями, на самом деле, стоит нечто еще, нечто другое и поистине неземное. Мне лично повезло и не повезло одновременно. Я не хотел от Скво ничего, ни поцелуев в постели, ни свежепостиранных носков. Я видел и чувствовал это самое нечто стоящее за прагматизмом, вернее выше его. И кроме этого нечто мне ничего было не нужно.

Что есть такое это нечто почти невозможно объяснить простыми человеческими словами. Это материнская нежность к еще не родившемуся ребенку. Это ожидание счастья. Это тепло Земли и музыка утренней зари в горах. Это сон. Это потерянный рай. Это возвращение домой из путешествия, длинною в жизнь!

Я, конечно, мог купить цветов, прийти к ней, встать на одно колено и объясниться в любви, но что было бы дальше? Собственно, два варианта:

«Пастух, я не люблю тебя».

Приди в мои объятья!

Но оба варианта разрушили бы мечту. Мне нельзя было говорить о любви. Мне оставалось только ждать и надеяться, что нечто произойдет само собой, что у неё вдруг откроются глаза, и она сама поймет, что в жизни существует Нечто и оно находится где-то рядом со мной.

Впрочем, к теме любви мы еще вернемся.

Тем более что я сейчас заведомо лукавлю в своей формулировке любвипо поводу того, что любовь беспричинна, причина есть и я её знаю, но об этом позже.

9. Внетелесные путешествия

В конце каждой части этого правдивейшего повествования я решил еще раз вспоминать о необычных и непонятных происшествиях, изложенных мной.

Итак:

1. ВТП в детстве матери не подлежит никакому сомнению (напоминаю, что ВТП – это внетелесное переживание или путешествие). Это событие неоднократно упоминалось в нашей семье. Более того, пока мать была жива, это можно было вспоминать при первом же взгляде на неё – на щеке её всю жизнь оставалась метка, красное пятно на том месте, где её погрызли свиньи, пока она лежала мертвой.

2. Сон с облаками в изоляторе на даче детского сада. Он мне долго помнился и не давал покоя, лишь недавно я понял его смысл. И уж совсем на днях я прочитал в интернете, что это явление было не только у меня. Примерно в этом же возрасте – около пяти лет – это случается со многими, может быть, в несколько иной форме.

3. Мягкое падение на рельсы трамвая. В суете погони за своей сумкой я почти не обратил внимания на этот феномен, я осознал его несколько позже. Лет пять назад аналогичным образом я ушел от серьезной опасности на мотоцикле. Об этом я расскажу в соответствующей главе.

4. Карточный фокус в Туле. Это явление менее загадочное, по крайней мере, более привычное. Это сродни гипнозу и прочей телепатии.

5. ВТП с приятелем на песке. С тех пор я ни разу его не повторял, но явление это известно многим. Даже заложено основой сюжета нескольких фильмов.

6. Чудесный удар в пионерском лагере. Это явление сродни п. 3 и случалось со мной не менее пяти раз. Я об этом буду говорить дальше. А сейчас давайте поговорим о самом интересном явлении, что можно пережить на своем веку – о внетелесных путешествиях.

После ухода из жизни родителей я очень переживал и много думал о жизни и смерти. Тогда мне попалась американская книжка о воспоминаниях людей после клинической смерти. Автор описывает в ней рассказы своих пациентов в состоянии между жизнью и смертью и находит в них много общего между собой, особенно запоминается темный туннель с просветом впереди. Я никогда не видал этого туннеля, но всё остальное при ВТП похоже на описанное в книге.

Собственно, рассказ моей матери о том, как она умерла после удара о железяку в детстве, как её грызли свиньи, как её несли к дому собравшиеся люди, а она летела сверху над ними и смотрела на них, это как раз из цикла предсмертных переживаний. Но эти переживания мало чем отличаются от тех, что происходят во сне, в результате медитаций и других способов, не предполагающих приближения к смерти. Эти опыты поэтому называют не предсмертными переживаниями, а просто внетелесными, сокращенно – ВТП.

Первый раз я сам испытал ВТП в третьем классе, когда мы с приятелем баловались в детской песочнице, перекрывая по очереди друг другу дыхание руками сзади. Честно говоря, я так и не вспомнил, что я видел «там», хотя очень хорошо помню сам процесс.

Зато видения при обмороке от потери крови в памяти сохранились полностью. У меня было несколько таких случаев. Один из них произошел на донорском пункте районной поликлиники. Я о нем расскажу в своё время. Но, конечно, главные опыты мои по ВТП были уже осознанными осенью 2008 года и позже.

Как это происходит?

Нужно сесть в удобное кресло или лечь на кровать, полностью расслабиться и прекратить внутренний диалог. Большинству людей этого очень трудно достигнуть. Если не получается, то можно заменить внутреннюю болтовню повторением каких-либо необязательных и мало что значащих слов, например, можно повторять мантры: Оум манэ падмэ хум… оумманэ падмэ хум… и т. д.

Полностью расслабленное физическое тело вдруг становится очень твердым и даже, как бы хрупким, вроде камня или чугуна. Тут же появляется ощущение, что к телу подведен переменный ток с частотой в 20—30 герц от громко гудящего прямо в уши трансформатора. Даже больше звук походит на жужжание электросварки. Это сопровождается зрительным ощущением хаотического движения искр вокруг вас или чего-то похожего пламя.

После выхода все неприятные ощущения пропадают. Некоторые люди просто выходят вверх или в сторону и видят своё тело рядом с собой, но я почему-то сразу попадаю совсем в другие места.

Все люди каждый день проходят через это во сне и, благодаря отключению чувств, никаких неприятностей не испытывают. Поэтому просыпаться во сне гораздо проще и приятней. Единственное условие: нужно осознать себя спящим и абсолютно сознательно взять на себя контроль за происходящими событиями. Но это не так просто, у подавляющего большинства людей это не получается.

Самый простой способ выхода – медитация. При закрытых глазах нужно визуализировать экран телевизора или компьютера (кому что ближе), после того как на экране появится нужное вам изображение, нужно просто войти в экран.

Рассказывать о своих путешествиях «там», на мой взгляд, совершенно не интересно, хотя у Кастанеды и Роберта Монро получалось вроде неплохо. Некоторые другие тоже пробуют. Что касается меня, то единственное, что я хочу, могу и должен сделать, это поделиться с другими своими знаниями и выводами из этих знаний:

Я не открываю Америки, многие из разных источников слышали об этом. Уверяю Вас, что таким людям как Кастанеда, Монро, Л. Рампа, Вебстер, Рерих, Блаватская и даже Иоанн (автор Апокалипсиса) вполне можно верить. Все они наверняка видели то, о чем говорят.

Главное, в чем нужно отдавать себе отчет, когда читаешь такие рассказы, это то, что увиденное там, никогда нельзя считать абсолютом. Почему-то возникают искажения, связанные с личностным взглядом на вещи, один и тот же объект может выглядеть для одного растением, для другого – человеком, для третьего – монстром каким-нибудь. В изначальном же виде это лишь вихревые потоки энергии. Однако есть вещи для всех одинаковые и неоспоримые.

Что мы видим там? Где это всё находится? Это самые сложные вопросы.

У меня есть все основания полагать, что физический мир, в котором мы живем, вовсе не уникален, есть еще и другие, многие из которых похожи на наш, но есть и совсем иные. Например, один из миров, которые я видел, имеет постоянно красное небо без солнца и, не смотря на это, густо заселен и людьми, и животными, и растениями.

Местонахождение этих миров определить невозможно, такое впечатление, что все они здесь и сейчас.

Есть очень большие основания полагать, что наш физический мир искусственен. Во всяком случае, понятия массы, пространства и временииллюзорны и действуют только в физическом мире.

У меня сложилось такое впечатление, что не только каждый выбирает место посещений, но и видит само это место через дополнительную призму индивидуального восприятия, как бы со своей колокольни. Один и тот же объект может выглядеть по-разному, в зависимости от того кто его наблюдает. Это зависит, на мой взгляд, прежде всего, от эгрегоров: от национальности, религиозности, партийности и т. п. К тому же, это всё вообще, очень странно и трудно поддается описанию в цифровом формате.

Чаще всего я попадаю в места похожие на Москву пятидесятых годов. Я уже сказал здесь про Покровские ворота. Однажды я встретился со своими покойными родителями на Ленинградском проспекте, рядом с Аэропортом. Место легко узнаваемое, но ни одного нового строения там не было, а вся широкая проезжая часть заросла травой, сейчас эта трава пропала, а раньше, хотя бы в шестидесятых годах она доминировала во всех деревнях – мелкая, густая и очень пахучая ромашка. По протоптанным в траве тропинкам бродили куры и гуси. Родители выглядели лет на 30—35.

Еще раз повторюсь, что это видимо, мое личное восприятие, в реальности это вряд ли выглядит именно так, и вообще, имеет какое-либо значение. Прежде всего потому, что мой личный антураж, я могу менять там по желанию мгновенно. Можно раздеться или переодеться во что-нибудь особенное, например, в военную форму, а можно и вообще убрать тело. По желанию можно создать что угодно – дом, стол, накрыть этот стол скатертью, поставить на него любые угощения; есть, пить курить и проч. Ощущения те же, даже выше, уровень реальности выше.

Как-то я решил привлечь к своим знаниям жену. Я встретился с ней на её родине – в Барнауле (во всяком случае, город был очень похож на него, на улицу рядом с городским парком). Кстати, в тот раз я впервые раздвоился, я учил её плавать и был с ней под водой, но одновременно наблюдал за происходящим с берега. Фантастическое ощущение.

Я спрашивал несколько раз у жены, понимает ли она, что это не сон и осознает ли происходящее. Там она всё понимала, но утром так ничего и не смогла вспомнить.

Никто из ученых так до сих пор и не ответил на вопрос о том, что же такое сон? и зачем он нужен не только людям, но и животным, собственно, всему живому. Почему мы легче можем прожить без еды, чем без сна?

Они представляют нам человека как некую химическую машину, поглощающую разные химические вещества из пищи, из воздуха, а потом выбрасывающую отходы производства. В эту картину сон никак не вписывается. Это не отдых для тела. Согласитесь, мы иногда просыпаемся более усталыми, чем ложились. Бывает такое.

Есть мнение, что некоторая часть человека во время сна, оставляя тело в постели, уходит куда-то по своим делам, а телу ставит посмотреть фильм под названием «сон». Однако иногда происходят сбои. Кроме сна удается подглядеть и еще кое-что.

Цитирую сам себя:

Некоторые люди говорят, что никогда не видят снов, это неправда, они просто забывают свои сны мгновенно. Для большинства же людей это происходит с небольшим запаздыванием. Просыпаясь, они не хотят просыпаться – они только что видели что-то очень хорошее и очень важное, но с каждым мгновением «бодрствования» воспоминания об этом хорошем и важном улетучиваются, рассеиваются как дым. И через минуту всё, что было, уже кажется бессмысленным и забывается. Остается только легкая ностальгия. Разве не так?

Часть вторая

1. Прогулка по Волге

Поездка по Волге – безусловно самое яркое мое воспоминание того периода времени. Поэтому извините, но изложу её подробно.

Это была не просто увеселительная поездка для школьников, таких тогда было мало, нужно было, чтобы любое мероприятие имело идеологическую и воспитательную окраску. Наше мероприятие имело эту окраску по высшему баллу и называлась «По ленинским местам Поволжья». Это всё равно, что для христианина побывать у гроба господня или мусульманину совершить хадж в Мекку. В программу входило посещение родины вождя мирового пролетариата города Ульяновска (быв. Симбирск) и Казани, где он учился в университете.

Чем наследил Ильич в Куйбышеве (быв. и ныне Самара) я не знаю, но конечным пунктом на Волге был этот город.

Я не помню, сколько по времени заняла эта поездка, но она перевернула мой взгляд на родную страну с головы на ноги или, может, наоборот. Живя постоянно в Москве, что в то время, что сейчас, трудно понять, как и чем живет вся остальная огромная страна. Россия. Мне еще повезло – я периодически живал в Туле, это хоть как-то прибавляло кругозора.

Эту страну мало понимать, её надо чувствовать душой, растворяться в ней, как растворяешься иногда в Природе, ею надо дышать, её нужно пить по маленькому глоточку, как густой, благородный коньяк или ледяную родниковую воду в жаркий день; а Москва это что? мудрствование одно, да фанаберия. Никчемушная гордыня, одним словом. Кроме того, не надо забывать специфику времени. Тогда официальная историческая правда была еще более ограничена, чем сейчас. Сейчас нас уверяют, что мы слезли с деревьев под руководством Рюрика и кое-каких церковных деятелей, тогда просиявших, но это все-таки, худо-бедно, тысяча лет с лишком. А в советские времена счет шел всего лишь на десятки. Еще живы были свидетели того момента, когда пришел Ильич, повесил везде свои лампочки и выпустил нас из клеток.

Группа собралась не очень большая, человек двадцать. Руководили этим безобразием два учителя: Тимофей Иванович (небольшого росточка трудовик и завхоз, мордвин, суетливый, с постоянно красной физиономией) и физкультурница Галина Ивановна, скромная, добрая женщина. Из ребят помню только четверых: Скво со своей вечной подругой Галей себя, конечно и своего младшего друга Мартышку, хоккеиста из детской школы Динамо. (Я тогда был влюблен, и видел ты одну только Скво, хорошо еще несколько человек запечатлелись. Рискую предположить, что была еще Уля. и значит вместе с ней и Теря).

Как мы выезжали из Москвы и что делали в поезде, в памяти не отложилось, но вот привокзальная площадь города Казани стоит перед глазами, как будто это было вчера. Пока Тимофей Иванович названивал из автомата по каким-то инстанциям насчет нашего размещения, мы бродили по небольшой привокзальной площади, медленно погружаясь в другой мир. Это действительно был другой мир.

Несмотря на детскую нетребовательность к удобствам, я не мог не заметить, приезжая каждое лето в Тулу, что всё вокруг как-то попроще, победнее, даже может не беднее, а неказистей что ли. Отделка домов, выбор товаров в магазинах, да и вообще, вся обстановка.

Здесь в Казани этого было просто невозможно не заметить. Сначала бросился в глаза трамвай тридцатых, если не раньше, годов выпуска, с неавтоматическими, открытыми настежь и не закрывающимися даже на ходу дверями. Он подъехал, покачиваясь на неровных рельсах, издавая скрип и скрежет. Какие-то люди вышли (некоторые, даже не дожидаясь остановки) другие вошли, нисколько ничему не удивляясь, и трамвай уехал.

Я тогда еще не знал, что в СССР существуют разные категории обеспечения городов, что существуют города первого, второго и ниже сортов, но признаки такого деления я стал замечать еще в Туле. Тем не менее, в Туле ходили новенькие чешские трамваи, какие в Москве-то еще не везде попадались.

Удивление, которое я испытал от вида древнего трамвая заставило меня повнимательней оглядеться по сторонам. Первое, что стало очевидным, это какая-то невероятная грязь везде и запущенность. По сравнению с этим Казанский вокзал, самый грязный в Москве, казался бы идеалом чистоты и порядка. Рядом с нами обнаружился Ильич, на низеньком постаменте, непривычно маленький, с типично татарскими чертами лица, свеже выкрашенный золотистой краской прямо по облупившейся старой, он печально указывал на убогое здание вокзала. Узнать его можно было только по этому характерному жесту и традиционной кепке.

Собственно образ Казани у меня остался в памяти несколько урывчатый и очень неуютный, неприглядный даже. Видимо Судьба решила показать мне изнанку жизни. Помню, что на следующем старинном трамвае мы уехали на место своего временного жительства. Этим местом оказалась школа, расположенная в очень старом кирпичном здании. Школа была не просто пустая, что по летнему времени вполне понятно, но настолько пустая, что в тех классах, которые были нам доступны, почему-то не было ни одной парты. Спали мы на полу, на каких-то матрасах, все в одной комнате.

По вечерам играли в темноте в разные словесные игры типа «Я садовником родился…» или «На золотом крыльце». Когда Тимофей Иванович заставлял уже нас спать, начинались молчаливые игры, ну, например, всезадирали коленки и клали ногу на ногу, потом по хлопку синхронно ноги меняли местами. Вполне безобидно, но бедного Тимофея Ивановича это так выводило из себя, что один раз он запустил в нас свою папку с бумагами и деньгами, с которой он везде ходил и даже, отходя ко сну, держал рядом с собой.

В каждом городе, как выяснилось, мы должны были посещать промышленные предприятия. В Казани даже это выбрали самое жуткое: льнокомбинат и валяльно-войлочную фабрику, самым ужасным и тем запомнившимся там был валяльный цех. Если бы не грохот крайне несовременного вида машин, само помещение похоже было бы на большую турецкую баню. Из густого пара, почти по колено в воде, выныривали потные люди со всклоченными волосами, из одежды на них были: резиновые сапоги, синие семейные трусы и резиновые фартуки. Они хватали какие-то свертки шерсти и уносили их куда-то обратно в клубы пара. Это очень напоминало картинку из учебника истории об ужасах жизни рабочих при проклятом царизме.

Когда хочется пустить людям пыль в глаза, даже маленьким людям, школьникам, желательно продумывать все мелочи, иначе эффект окажется совершенно обратным. Так видимо и получилось в этой поездке. Собственно ленинских мест в Казани, то ли на фоне остального убожества, то ли ввиду незначительности самих этих «мест», я почти совсем не запомнил. Слабенько проявляется в памяти только вид аудитории в университете, где выделена была скамья, на которой юный Ульянов якобы слушал лекции. И собственно, всё.

* * *

Проспект рядом с Казанским кремлем. Через дорогу переходят прилично выпившие мужчина и женщина. На середине пути с мужчины падают брюки, и он остается в грязных кальсонах, женщина пытается поднять брюки на место, но её попытки тщетны, неуступчивая деталь туалета опять падает вокруг ног джентльмена. Вышеозначенный джентльмен начинает ругать леди за неумелость в таком, вроде бы, простом деле, та отвечает ему тем же. Однако, продолжается это недолго, осознав патовость ситуации, они нежно берутся под руку и завершают переход главной улицы города мелкими шажками, волоча брюки по мостовой.

Мы с Мартышкой в парке казанского Динамо (ныне Акбарс). Подходит татарка в возрасте. За руку ведет девочку.

– Возьмите девочку.

– ???

– Денег немного дайте и берите, – она расстегивает девочке кофту, – смотрите у неё уже сисечки есть. Ну, возьмите!

Удивительно мне, что я не помню, кто во что был одет, за исключением скажем, грязных кальсон того мужика, зеленых халатов с тюбетейками на татарских аксакалах и пр. из ряда вон выходящего. Не помню, в чем мы таскали свои вещи, скорей всего в рюкзаках. Не помню что мы ели три раза в день. Значит, все было в каких-то средних рамках. Вряд ли Тимофей Иванович тратил лишнего на еду, а не запомнилось – видимо ели нормально.

Уехали мы из Казани водным путем. У меня всегда хранилась память о первой моей теплоходной прогулке, случившейся лет за шесть до этого. Ковры на крутых лестницах, медные поручни и ручки, чистота на палубах и запах пластика в коридорах, смешанный со сладковатым привкусом теплоходной гари.

Кстати, если уж я это вспомнил, мне с детства нравился запах бензинового и дизельного перегара. Кисловатый бензиновый и сладковатый солярочный. Потом это, правда, прошло. То ли двигатели стали другие, то ли сам я… Наверное, и то и другое. Во всяком случае, при одном и том же топливе запах из выхлопной трубы очевидно разный. Могу привести два крайних случая. У венгерского автобуса «Икарус» лежачий двигатель и из его выхлопной трубы всегда, даже когда я был еще вполне юным, запах казался мне тошнотворным, а вот из огромной трубы теплохода, из большущих цилиндров судовой машины запах просто сладкий, манящий и волнующий, Даже сейчас, когда я стал эколого– и метеозависимым мне он продолжает нравиться.

Так вот, я заранее предвкушал радость поездки на теплоходе, но экономный Тимофей Иванович, эту радость немного обломал. Он купил самые дешевые билеты, и наш лайнер оказался, скорей всего, самым старым в пароходстве. Никакого запаха пластика не было и в помине, стены в помещениях было грубо окрашены, где темно-зеленой, где грязно-коричневой краской. Ковров в такой обстановке не полагается. Но это еще не самое интересное, самым интересным оказалось то, что наши посадочные места были в трюме, ниже ватерлинии.

Трюм представлял собой довольно просторное помещение, разделенное перегородками с жесткими спальными полками. Это выглядело так, как если бы несколько общих железнодорожных вагонов поставить рядом и убрать стенки. Точно такие же жесткие деревянные полки, но с достаточно широкими проходами. Не знаю, как чувствовали себя наши руководители в такой более чем спартанской обстановке, но нам испортить настроение это обстоятельство не могло. Всю дневную часть продолжающегося путешествия мы провели на палубе. Белые буруны, расходящиеся в стороны от носа корабля, чайки за кормой и Река, изумительная по красоте Волга. Крутой высокий берег справа и пологий уходящий в азиатскую даль левый берег.

Наш пароходик плыл долго. Он приставал ко всем пристаням, насколько я помню, все они или, во всяком случае, большинство, располагались на правом берегу. Возле каждой пристанина пароходе начиналась неспешная суета. Капитан со своего мостика, беззлобно ругался на матросов, которые, изображая бурную деятельность и, в свою очередь, ругаясь на пассажиров, слишком рано приготовившихся сходить и мешавших им, не торопясь, бросали-ловили канаты, подтягивали, наматывали и, наконец, опускали трап. Через некоторое время всё повторялось в обратном порядке. Мимо нас, гремя музыкой, проходили нарядные туристические теплоходы, с которых веселая публика махала нам руками. Вряд ли эти веселые и пьяные люди нам завидовали, а зря – они не увидели и десятой доли, того, что могли. Именно те короткие остановки заставили меня не то чтобы разувериться, но всё же несколько изменить свое отношение к нашему социалистическому государству и его пропагандистской машине.

Что такое пристань на Волге? Я уже давно там не был, но раньше это были либо плавучие дебаркадеры, одновременно служащие и пристанью и вокзалом с кассой, либо стационарные деревянные мостки с вокзал-сараемна суше, несколько в стороне. Рядом с пристанью обычно имелась немощёная площадка, от которой вверх вилась тропинка или деревянная лесенка к деревне, расположившейся на самом верху. Практически на всех пристанях толпился народ, не только провожающие-встречающие, но и просто зеваки, пришедшие посмотреть на пароходы. В основном это были женщины, часто с детьми. Вид вот этих женщин, стоящих в сторонке, переговаривающихся между собой и грызущих семечки у меня до сих пор перед глазами. Женщины, как женщины, обычные во всем, кроме одежды. Если бы я их видел на одной остановке, я бы решил, что в этой деревне проходят съемки какого-нибудь исторического фильма, но они были почти везде, у каждой пристани и, чем ближе к вечеру, тем многочисленней. Одеты они были в цветастые сарафаны и белые домотканые рубахи, на головах были не кокошники, а цветные платки, хотя повязанные вроде кокошника, но главное – обувь. Большинство этих женщин были обуты в лапти. В лапти!!!

Я долго стоял на палубе и, когда уже почти стемнело, не сразу понял необычность пейзажа. Необычность была в облике деревень – они не были освещены, лишь кое-где в окнах виднелся слабый свет. До меня очень не сразу дошла мысль о том, что лампочка Ильича за пятьдесят два года советской власти не дошла еще до этих деревень его родной Ульяновской губернии. У меня, жителя Москвы, убежденного в мощи советского строя и родной нам всем коммунистической партии, не укладывалось в голове, что где бы то ни было в нашей стране, люди могли еще сидеть по вечерам при лучине и ходить в лаптях.

Впрочем, я моментально обо всем забыл, спустившись в трюм, где меня ждало ничуть не меньшее, а учитывая возраст, гораздо большее переживание. Я не помню, почему так вышло, в трюме вовсе не было тесно, кроме нас там располагалась небольшая группа цыган, человек пятнадцать-двадцать с детьми и какая-то еще публика. Цыганки, против обыкновения, не приставали ни к кому со своим гаданием, то ли им было не до этого, то ли вид публики, включая нас, не производил впечатления кредитоспособности. Во всяком случае, память мне показывает тихий и полупустой трюм. Но почему-то мы улеглись по двое на полку? Из озорства? Не мог же Тимофей Иванович, при всех его способностях экономиста, взять нам по одному билету на двоих. Не знаю. Но улеглись мы по двое на полку и, причем обязательно, чтоб мальчик с девочкой! Вот ведь в чем дело! И я, не смотря на свою задержку на палубе, не опоздал, успел вовремя и улегся с тем, верней с той с кем хотел.