Текст книги "Предок"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Далия Трускиновская
Предок

Отродясь не задумывались домовые, от кого они ведут свой род. Спокон веку живут при людях, порядок блюдут, понемногу плодятся и размножаются, а для долгих размышлений у них просто времени не остается.

Но иногда задуматься все же приходится – и не от хорошей жизни!

Вдовую деревенскую домовиху Таисью Федотовну всем миром решили пристроить в хорошую семью. И семью долго искать не пришлось – это была та самая, которую бросил и бежал в неизвестном направлении домовой дедушка Тимофей Игнатьевич. Хозяйство у него было крепкое, налаженное, и бабе, да еще обремененной маленьким, на первых порах управиться было бы несложно. А хозяевам ведь все равно, кто за порядком следит, домовой или домовиха.

Таисья Федотовна вселилась в трехкомнатную квартиру.

На первых порах у нее дневали и ночевали кумушки, Матрена Даниловна и Степанида Прокопьевна, все облазили, все тайнички беглого Тимофея Игнатьича сыскали. А их, тайников, было столько, что домовихи просто диву дались. Туалетная дырка – раз, в самом низу, у пола, откуда тянуло холодом. Там домовой держал веревочки, гвоздики, полиэтилен. Склад за кухонным гарнитуром – два. На складе были мешочки и фунтики с крупами – гречкой, перловкой, пшенкой, манкой, а также отдельно – сухарики из хлебных корок. Еще за газовой плитой – но оттуда пришлось выскочить, зажимая носы. Неизвестно для чего Тимофей Игнатьич приберегал в маленьких баночках зловредный крысиный яд. Казалось бы, его, яд, не хранить, как сокровище, а в крысиную дырку заложить надобно! Была такая дырка в квартире, ее заделывай не заделывай – все равно зубастые твари прогрызут. Так нет же! Именно в крысиной дырке Тимофей Игнатьевич тоже завел тайник – там у него моток проволоки обнаружился. И в прихожей, за полкой с обувью, он какие-то мелкие железки держал, а какие – бабам не понять. И в гостиной, под диваном, а точнее сказать – внутри дивана, хранил неизвестно где добытый сухой собачий корм – на черный день, не иначе!

Матрена Даниловна только ругалась – всю душу вложил беглец в устройство тайников, а она, душа, и для чего иного пригодилась бы. Степанида же Прокопьевна только вздыхала – она имела трех дочек на выданье, и из-за старшенькой-то, девицы Маремьяны, и подался в бега нашкодивший Тимофей Игнатьевич. Не пожелал приводить Маремьянку законной женой в хозяйство с восемнадцатью, кабы не более, тайниками!

Хозяева же, не зная, что обихаживать их будет совсем неумелая деревенская домовиха, взяли да и увеличили семейство. Они имели в далеком городе дочку и внуков – так вот, старшего внука к ним и прислали на лето – а, может, и не только на лето.

Внук Димка, двенадцатилетний парень ростом чуть пониже взрослого мужика, приехал с клеткой, клетку поставил на стол в отведенной ему комнате, и вскоре по дому пронеслась весть: в Таисьином хозяйстве завелось диво!

– Что это там у нее? – спросил домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич супругу Матрену Даниловну, когда она, запустив собственное хозяйство, вся взмокшая вернулась из Таисьиного. – Сказывали, вроде белки?

– И вовсе на белку непохоже, – отвечала домовиха. – А ростом тебя чуть пониже, мохнатое, косматое, нечесанное, пегое, без хвоста, с лапами, с мордой, глазки круглые, черные…

– Постой, не трещи! Как это – пегое?

– Рыжее с черным, по рыжему – черные пятна вкривь и вкось, – объяснила Матрена Даниловна. – И прожорливое – страсть! Намается с ним Таисья Федотовна! И жадное, все в рот прибирает, а что не в рот – то прячет.

– Хозяйственное, стало быть, – одобрил Лукьян Пафнутьевич. И потом, встретившись в межэтажных перекрытиях с супругом Степаниды Прокопьевны, Ферапонтом Киприановичем, сам первый заговорил про диковинное существо, причем, в пику своей Матрене Даниловне, – с одобрением. И разве мог домовой молвить гнилое слово про существо со столь явно выраженной хозяйственностью?

Тут же случился домовой дедушка Лукулл Аристархович.

Этот любил блеснуть диковинным словом, а от хозяев нахватался блажных идей. Непременно ему чьи-то права нужно было защищать. Как-то даже за крыс вступился. Как уцелел – до сих пор понять не может.

Лукулл Аристархович, вопреки обыкновению, слушал неспешный разговор двух домовых дедушек молча. Что-то у него этакое в голове зрело. А потом на ночь глядя и отправился навестить Таисью Федотовну.

Как домовихи умеют визжать – знает всякий. Домовые визжат от возмущения или же настраиваясь на драку, а домовихи – по разным поводам. И чем не повод – молодая годами домовиха, спозаранку, по-деревенски, улегшись спать, вдруг обнаруживает рядом с собой совершенно с ней не повенчанного мужика?!

Население квартиры подскочило, как ошпаренное. Сам хозяин, Николай Ильич Платов, и супруга, Вера Борисовна, и их незамужняя дочка Инесса, и внук Илья – все проснулись и стали друг дружку спрашивать, что стряслось. Погрешили на крыс, хотя такой голосистой крысы природа еще не создавала.

А вот домовые-соседи, прибежавшие на шум, как раз и застукали Лукулла Аристарховича. Таисья Федотовна как с перепугу в него вцепилась, так и не отпускала, да еще ее маленький суеты добавил.

– Ты что же это, охальник, делаешь?! – напустилась на бедолагу Степанида Прокопьевна. – Ты, коли глаз на бабу положил, сваху засылай! А не тихомолком под бочок подваливайся!

– Нехорошо, нехорошо! – добавил Ферапонт Киприанович. – Не по правилам! Ты что, совсем порядок забыл? Ну так я тебе напомню!

– Какая баба, какая сваха?! – заголосил прихваченный Ферапонтом Киприановичем за ухо Лукулл Аристархович. – На что мне баба?! Я по другому делу шел!

– Да к бабе попал? – продолжила умная Степанида Прокопьевна. – Уж не позорился бы, говорил, как есть! Дело у него!

– Врет, врет! – выкрикнула Таисья Федотовна.

– Еще бы он не врал! Знаю я ваше дело! Мне ли не знать – сама трех девок родила!

И она была права – в семьях у домовых редко бывает такой приплод. Одно дитя, ну, два, но чтобы три, и все – девки, это раз в сто лет случается, не чаще.

Ферапонт Киприанович меж тем волок непрошенного гостя прочь, к выходу, а выход из квартиры был в ванной.

– Да постой ты! – взмолился Лукулл Аристархович. – Я же не просто так! Ну, сам посуди – в тех ли я годах, чтобы свататься?

– Вон поганец Тимофей Игнатьевич тоже вроде не в тех годах был, – огрызнулся Ферапонт Киприанович, – а чего учудил? Стыд и срам! Иди уж, иди!

– Постой, тебе говорят! Вот те святая истина – не к бабе шел!

– А к кому?

– К тому, кто в клетке сидит!

– В клетке? А к Таисье Федотовне как попал?

– Заблудился!

Тут в квартире появилось еще одно лицо – норовистый домовой Евсей Карпович.

Он был ведомый полуночник – когда хозяин Дениска проводил ночь на дежурстве, Евсей Карпович, прстрастившийся к Интернету, лазил по сайтам и узнавал много любопытного. К тому же, и жил он через стенку от Платовых.

– Что за шум, а драки нет? – осведомился Евсей Карпович.

– Хоть ты выслушай! – взмолился Лукулл Аристархович. – Я только и хотел, что на того, который в клетке, посмотреть!

Евсей Карпович задумался.

– А что, Ферапонт Киприаныч! Давай доведем его до клетки – и пусть смотрит! И нам объяснит, что он там чаял увидеть.

Степанида Прокопьевна осталась утешать Таисью Федотовну, вообразившую, что ее доброй славе пришел конец, а мужики пробрались в комнату, где жил Илья, дождались, пока мальчик заснул, и забрались на стол.

Там стояла довольно большая клетка, а в ней спал меховой комок.

– Ну, гляди! – приказал Евсей Карпович.

– Ничего не понять… Его бы растолкать, что ли?

Нашли фломастер, сунули концом в клетку. Комок, не разворачиваясь, ухватил фломастер передними лапами и стал заталкивать в пасть.

– Ишь ты, умный! – восхитился Ферапонт Киприанович.

– И во сне соображает, – подтвердил Евсей Карпович.

– А неспроста он такой… – и Лукулл Аристархович опять тяжко задумался. – И мастью нашего Аникея Фролыча напоминает…

– Как это оно тебе Аникея Фролыча напоминает?! – вызверились домовые. – Скотина тебе домового дедушку напоминает?!

– Так ведь он тоже уже пятнами пошел, от старости…

– Да? – тут и Ферапонт Киприанович задумался, а потом еще пошевелил фломастером и вдруг воскликнул: – Гляньте, а ведь у него пальцы!

– Евсей Карпович, ты когда-нибудь такого зверя видывал? – спросил Лукулл Аристархович.

– Не доводилось, – буркнул домовой.

– А скажи еще, Евсей Карпович… Вот ты целыми ночами в этой, как ее… в Паутине сидишь, – блеснул словечком Лукулл Аристархович. – Много чего про людей знаешь. А верно ли, что они от обезьяны произошли?

Тут надо сказать, что ни один домовой отродясь не видывал живой обезьяны. И ее величины себе, естественно, не представляет. Кто-то судит об этом животном по детским мультикам, которые иногда удается подсмотреть. Кто-то – по людским разговорам. И идея происхождения человека от обезьяны была Лукуллом Аристарховичем подслушана у хозяев – те как-то чуть не поссорились из-за теории Дарвина. Тогда он, помнится, даже возмущался – у хозяйки белье не стирано, мусор не вынесен, хозяин неделю как ванну не принимал, и когти на ногах забыл уже, когда и стриг, а сидят и про обезьян спорят! Но сейчас он вдруг начал все припоминать.

– Точно не скажу, однако такая версия есть, – туманно выразился Евсей Карпович. Ему и в голову не приходило добираться, откуда хозяева происходят.

– Труд сделал из обезьяны человека! – вдруг выпалил Лукулл Аристархович.

– Ну и что?

– А то! Мы-то все время в трудах! Стало быть, и нас труд из кого-то сделал?!

– Не ори, опять всех перебудим, – одернул его Ферапонт Киприанович. – Надо же, тварь мохнатая, а с пальцами…

– У крысы вон тоже пальцы… – задумчиво произнес Евсей Карпович.

– Не такие! – и Ферапонт Киприянович надолго уставился на свои собственные мохнатые лапы.

Лапы были для домового вполне обычные – и все же, все же…

* * *

Дальнейшие изыскания дали вот какой результат.

Во-первых, узнали имя. Илья звал своего любимца Васькой. Стало быть, зверь был мужского пола. А снаружи и не догадаться – уж больно лохмат.

Во-вторых, Васька питался тем же, что и домовые. У него был пакет с магазинным кормом, и из пакета было выкрадено достаточно, чтобы получить представление о рационе загадочного животного. Пробовали давать ему собачий и кошачий сухой корм – подбирал и прятал. Пробовали подбрасывать любимое лакомство, картофельные чипсы, – и от них не отказывался. Матрена Даниловна собственноручно скормила обжоре два кружка полукопченой колбасы. Степанида Прокопьевна добежала до универсама, где ее племянник магазинным служил, и притащила всего понемногу. Отказался Васька только от удивительно прочных карамелек, хотя оберточную бумажку исправно сгрыз.

– Вот! А я что говорил! – воскликнул, узнав о этих подвигах животного, Лукулл Аристархович.

Он тоже времени не терял – на пару с Евсеем Карповичем лазил в Интернет. Для такого случая Евсей Карпович временно простил соседу его завиральные идеи. Подтвердилось: люди произошли от обезьян, но при этом почему-то телом облысели, оставив шерсть на голове и еще кое-где. И более того – ученые проводят опыты с человекообразными обезьянами в надежде, что те заговорят, хоть бы и знаками, и примутся трудиться.

– Ну вот, стало быть, одновременно могут жить и люди, и их предки. А мы чем хуже? Их предки вон в лесах живут, в джунглях, по деревьям лазят, а мы чем хуже? И наши предки тоже где-то сохранились. Их, бедненьких, там ловят и за деньги продают, чтобы по клеткам сидели, – так складно изложил суть дела Лукулл Аристархович.

Евсей Карпович только в затылке поскреб.

По многим приметам Васька действительно был предком, но предком весьма странным.

Домовые изначально обладают многими умениями. Они, хотя все сплошь кругленькие и упитанные, проскальзывают в любую щелку. Расстояние между прутьями клетки для них – ерунда, хотя, скажем, крупный Лукьян Пафнутьевич, скорее всего, застрял бы. Затем, домовые умеют отводить глаза – то есть, при нужде показаться в ином облике, кошачьем, к примеру, или слиться цветом с мебелью, но ненадолго. Васька этих способностей никак не проявлял. Ел да спал, спал да ел, и еще гадил…

– А чем обезьяны лучше? – вопрошал Лукулл Аристархович. – Вон и у человека предок совсем безмозглый!

Разумеется, во всем доме только и было разговору о Ваське: одни домовые признавали мохнатого за свежеобретенного предка, другие – нет.

– За что же люди своих предков в таком разе уважали? – полюбопытствовал однажды Евсей Карпович в беседе с Матреной Даниловной. Беседа велась наедине, и вопрос вышел риторический. Матрена Даниловна до того полюбила своенравного соседа, что лишнее словечко при нем брякнуть боялась.

– Вот я в Паутине вычитал – спокон веку люди приносили жертвы предкам, чтобы предки о них заботились, охраняли, хороший урожай посылали, – продолжал рассуждать Евсей Карпович. – А обезьяну проси не проси – урожая не прибавится. Вот и наш тоже…

– А пробовали? – осторожненько спросила Матрена Даниловна.

– А чего пробовать? И так же видно.

Матрена Даниловна возражать не стала. Не первый год баба замужем была…

Домовые относятся к своим женам и дочкам свысока. Бабий ум им доверия не внушает. Они в свое время нахватались от людей поговорок о том, что у бабы-де волос долог, а ум короток, а еще – бабьи умы разоряют домы. И плевать, что у иного матерого домового шерстка по полу мела! Из поговорок они составили то, что Лукулл Аристархович назвал однажды мудрым словом «концепция». И держались ее неукоснительно.

А домовихи, соответственно, не придают большого значения таким концепциям и при нужде умеют заставить мужей поступить по-своему. Или же действуют, вовсе их не спросясь.

Так что вскоре Лукьян Пафнутьевич застукал супругу за нехорошим делом – она утаскивала из дому узелок с печеньем и кусочком дорогого сыра.

– Куда поволокла?! – осведомился он.

– А нужно!

– На что?

– В гости иду, без гостинца нехорошо!

– К кому это в гости ты наладилась?!

Не то чтобы Лукьян Пафнутьевич был шибко бдителен, но ведь мог же пронюхать про хождения к Евсею Карповичу. И Матрена Даниловна, засуетившись, стала путать след.

– А к соседке, к Таисье Федотовне! Давно обещалась! Я только к ней и хожу, да еще к куме, к Степаниде…

– Не великоват ли гостинец? – Лукьян Пафнутьевич бесцеремонно отнял узелок и вскрыл. – Ого! Вот же бесстыжая баба! Сыр-то ты еще совсем свежий уволокла! Не поплохеет ли твоей Таисье Федотовне от такого сыра?

– Так иного ж не берет! – выпалила домовиха.

– Как это – не берет?

– Ой…

– За что это она у тебя сыр и печенье берет?!

– А она, она… Деревенским делам учит, заговорам, наговорам, шепоткам…

– Тьфу! – только и сказал на это Лукьян Пафнутьевич. А сам в тот же день полюбопытствовал у Ферапонта Киприановича, не случилось ли у того в хозяйстве пропаж.

– А ты откуда знаешь? – удивился сосед. – Хозяева блюдечко со сливками нам с женой выставили – половины блюдечка как не бывало. Я уж девок своих тряс – не признаются!

– Сдается мне, эта деревенская Таисья Федотовна воду мутит…

Пошли разбираться.

Деревенская домовиха, как обжилась в городской квартире, стала зубки показывать.

– Скажите спасибо, что еще деньгами не беру!

Тут Ферапонт Киприанович с Лукьяном Пафнутьевичем и вовсе обалдели.

– За что?!. – только и спросили в ужасе.

– А это уж наши бабьи дела, – туманно отвечала Таисья Федотовна. С тем незваных гостей и выпроводила.

Тогда пошли к Евсею Карповичу.

– Может, она их лечит? – предположил было Лукьян Пафнутьевич. – Но от какой такой хвори? Моя дура отродясь даже соплей не утирала, на ней пахать можно!

– И моя дура точно такова.

– Разберусь, – пообещал Евсей Карпович. – Посмотрю в Паутине.

На Интернет он ссылался всякий раз, когда хотел уйти от ненужного разговора, так что соседям в конце концов стало казаться, что именно там можно найти ответы на все вопросы.

Разумеется, шариться в Паутине Евсей Карпович не стал, а учредил некоторый надзор за Матреной Даниловной. Оказалось, что ходят они с кумой Степанидой к Таисье Федотовне поочередно и в трудные минуты жизни. Остальное уже было делом техники.

Евсей Карпович прокрался вслед за Степанидой Прокопьевной и сам видел, как она передала Таисье Федотовне немалый узелок.

– Тут и орешки для твоего младенчика, как ты просила.

– Орешки, это хорошо.

– И для предка тоже…

– Ну, тогда, – ознакомившись с содержимым узелка, сказала Таисья Федотовна, – пошли, но ненадолго. Тут у тебя гостинцев на пять минут.

– Да мне хватит!

Далее домовихи выпали из поля зрения Евсея Карповича, потому что скрылись в Илюшиной комнате. Он подкрался к дверям, заглянул в щелку и увидел такую картину.

– Милый ты наш предок! Солнышко наше ясное! – нараспев заговорила Степанида Прокопьевна, стоя на коленках перед клеткой. – Помоги ты нам сыскать беглого охальника Тимофея Игнатьича, чтобы он на дочке Маремьянке женился! И чтобы ей в богатом хозяйстве домовой бабушкой быть! А еще, предок миленький, сделай так, чтобы сантехник Валерка из запоя вышел! Мой-то старик в этих новомодных унитазных бачках все никак не разберется!

Евсей Карпович так и разинул рот.

Он полагал провести серию экспериментов, чтобы доказать происхождение домовых и Васьки от одного-единого предка, а тут вон что вышло!

Поразмыслив, он решил, что на бабьи глупости обращать внимания не стоит, и постарался выкинуть их из головы.

Но, когда домовые дедушки собрались, как это стало входить в привычку, потолковать о предках, Лукьян Пафнутьевич огорошил честное собрание новостью: Матрена Даниловна раздобыла где-то картинку, на картинке – мохнатая рожа вроде Васькиной, и повесила в укромном уголке их апартаментов на антресолях. Теперь вот, как возникнет в жизни сложность, на эту рожу поглядывает – ответа ждет, не иначе.

– Знать бы, как предки в таком случае с бабами управлялись… – пожелал Ферапонт Киприанович.

– Вот, помню, при государе императоре вольностей не было, – встрял домовой дедушка Аникей Фролыч, про которого думали, что он приходит в мужскую компанию подремать. – Смолоду и детишек, и баб к порядку приучали. Упустил ты время, Лукьян Пафнутьевич.

– А вот если бы предка Ваську смолоду к труду и порядку приучать – был бы прок? – вдруг спросил Евсей Карпович, но как спросил!

– Может, и речи бы удалось обучить! Мы же вот научились! – Лукьян Пафнутьевич подхватил мысль на лету.

– Так нас – сколько поколений было? – начал было критику мысли Ферапонт Киприанович, но тут вылез Лукулл Аристархович. Давно не вылезал – а тут свой шанс учуял.

Он неожиданно быстро сообразил, как ответить на вопрос Евсея Карповича.

– Предок имеет право на личную жизнь! – воскликнул Лукулл Аристархович. – Теперь это, правда, называется «секс», но разницы никакой! И предок имеет право на потомство!

– Ишь, до чего договорился! – возмутился Ферапонт Киприанович. – Кто же ему то потомство рожать будет? Я своей бабе не позволю!

Лукулл Аристархович задумался, и тут ему на помощь неожиданно пришел Евсей Карпович.

– А что? Все верно! Родится детеныш, а мы его сразу начнем к труду приучать. Вот и будет разумный…

– Точно! – Лукулл Аристархович взвизгнул и высоко подпрыгнул. – Надо искать ему бабу!

– ГДЕ?!? – не столь спросил, сколь прорычал Ферапонт Киприанович.

– Ну… Водятся же они где-то…

Ещше несколько дней домовые так и сяк поворачивали этот важный вопрос. С бабами его не обсуждали – зачем?

Но бабы не дремали.

* * *

Собственно, связь с окружающим миром идет у домовых исключительно через баб. Домовой дедушка свою работу выполнит – и вздремнуть приляжет, или же идет потолковать с соседом. В плохую погоду заберутся соседи в теплое местечко и сидят себе, грызут сухарики и обсуждают, почему люди в телевизоре иной раз с домового, а иной – совсем крошечные. В хорошую – выходят на свежий воздух, устраиваются под кустом, а то еще можно вылезть на крышу.

Домовихи же не видят разницы между плохой погодой и хорошей – подхватится баба и несется к куме за три или даже за четыре дома. Поэтому домовой знает меньше мелочей, но мыслит основательнее, а домовиха как нахватается всего – так для добротной мысли уже и места в головенке не останется.

Опять же, свахи. Эти вообще весь город знают. Как забежит сваха в дом, исправляя свое ремесло, так тут же бабы ее ловят. Вроде и дела у свахи было на пять минут, вручить родителям жениха роспись приданого да и откланяться, а на два дня застрянет.

Вот так-то заглянула к Степаниде Прокопьевне ведомая сваха Неонила Игнатьевна. Вроде бы на пару слов – но и той паре слов Ферапонт Киприанович мешать не стал, уплелся смотреть телевизор. Когда три дочки на выданье – лучше со свахой не ссориться.

А дня четыре спустя он вернулся домой от соседа Аникея Фролыча, таща взятую напрокат точилку для ножей, и увидел, что дома пусто – ни жены, ни дочек. Очень этим недовольный домовой дедушка пошел на поиски – время, опять же, позднее, мало ли что.

Обходя вокруг дома, он столкнулся с Якушкой и Акимкой. Их Лукьян Пафнутьевич послал искать хозяйку, Матрену Даниловну. Вообще-то подручные подозревали, где она прячется, но решили не выдавать. Евсей Карпович обоим очень нравился. Вот они и слонялись просто так.

Но тут же обнаружился и еще один сосед – сильно обеспокоенный молодой домовой дедушка Ефим Патрикеевич из шестнадцатой квартиры. Он недавно женился и супругу Василису Назаровну от себя ни на минутку не отпускал. Так надо же – и эта как-то улизнула и сгинула!

– Так они же у Таисьи! – вдруг воскликнул Ферапонт Киприанович. – Наши дуры давно уж туда повадились!

– Такого не бывало, чтобы все разом, – вставил Акимка, который иногда сопровождал к предку Ваське Матрену Даниловну.

Пошли к Таисье Федотовне.

И уже на подступах к ее жилищу услышали громкую возню. Опознали даже голоса всех пропавших домових.

– Что это они там затеяли? Аким Варлаамович, ты моложе всех, добеги, взгляни! – велел Ферапонт Киприанович.

Акимка слетал и тут же вернулся, выпучив от изумления глаза.

– Там предок!

– Какой еще предок? Васька, что ли?

– Предок в дырке застрял, они его пихают!

– Так я и знал, что он когда-нибудь из клетки удерет, – сообщил Ферапонт Киприанович. – Дура Таисья упустила, а ловить всем миром приходится!

Но когда мужики, ругаясь, двинулись на помощь женам, обнаружили они на входе в квартиру, где обитала Таисья Федотовна, кое-кого совершенно неожиданного. Во-первых, там был Лукулл Аристархович – а ему, как старому холостяку, с бабами общаться было даже неприятно. Во-вторых, совершенно незнакомый домовой, с красивой коричневой шерсткой и довольно крупного сложения. Шерстка была такова, что даже в области шеи образовала длинные и вьющиеся бакенбарды, а сзади – гривку на манер львиной. Очень позавидовали Якушка с Акимкой этой ухоженной шерстке!

Увидев сердитых соседей, Лукулл Аристархович спрятался за угол, а гость и не шелохнулся.

– А ты кто таков? – сурово спросил Ферапонт Киприанович. – Вроде новоселов в доме нет. Зачем пожаловал?

– Зовусь я Ириней Севастьянович, – отвечал гость. – Прибыл по своему дельцу. И мне за то уплачено.

– Кем это уплачено? – чуть ли не хором спросили местные домовые.

– Домовыми бабушками… – и тут Ириней Севастьяновисч перечислил все женское население дома.

– А коли так – за что уплачено? – не унимался Ферапонт Киприанович.

– За доставку и, ой… как ее…

– За амортизацию, – подсказал Лукулл Аристархович. – Пользование то есть.

– Чего пользование?

И тут Лукулл Аристархович вышел вперед.

– За доставку и амортизацию невестушки нашей драгоценной! – сладким голоском произнес он и даже глазки кверху воздел.

– Какой невесты? Это ты, старый сморчок, жениться вздумал?! – загремел Ферапонт Киприянович. – Акимка, живо за Лукьяном! И до Евсея добеги! Он там со своей Паутиной живмя живет и ведать не ведает, что тут творится!

– Почему вдруг я? Мы для предка невесту сговорили!

– Для Васьки, что ли?

– Не Васька он, а предок, и имеет право на брак!

– Тьфу! – сказал на это Ферапонт Киприанович. – Эй, Степанида Прокопьевна! Вылезай да растолкуй, что тут у вас за свадьба!

– Не могу! – отозвалась супруга. – Невеста застряла! Погоди, пропихнем – выйду!

– Да что за невеста такая? – спросил, заранее радуясь веселью, Ефим Патрикеевич. – Объясни, сделай милость!

Это относилось к гостю, и гость усмехнулся.

– Коли добром просишь, то объясню. Живем мы на Мичуринском проспекте, дом третий, и у нас в двенадцатой квартире в клетке той же породы зверь живет, только самочка, и пришла к нам сваха Неонила Игнатьевна, и мы сговорились на двадцати рублях, мешке гречки и…

– Ахти мне! У баб деньги завелись! – воскликнул Ферапонт Киприанович. – Ахти мне, они хозяев обокрали!

Тут за углом раздались радостные крики.

– Пропихнули, поди, – заметил Ириней Севастьянович. – Сейчас к жениху в клетку заводить будут. Мы ее на ночь только уступили, а то хозяева утром хватятся.

Из-за угла вышла Степанида Прокопьевна.

– Ну, старый, доброе дело мы сделали! Предку угодили!

– Как додумались? – грозно спросил супруг.

– Ох, и не говори! Таисье Федотовне сонное виденье было! Явился ей предок – на задних лапах стоял, и весь в сиянии! И говорит: я, говорит, хочу потомство произвести, и то потомство по семьям раздать, чтобы в каждой семье своего предка имели и содержали! И желаю я невесту! Вот как!

Ферапонт Киприанович был далеко не дурак, и восторженность супруги его не сбила с толку. Он решительно повернулся к Лукуллу Аристарховичу и такой взгляд метнул, что правозащитник съежился.

– Видение?! Знаю я это видение! Ща я его!

– Да уймись ты! – Степанида Прокопьевна повисла на муже.

– Ты меня не держи! Это он про право на секс толковал! Это он вас, дурных баб, воровками сделал!

– Да нет же, Таисья это! Она утром примчалась, как оглашенная, шерстка дыбом! И стоял, говорит, весь в сиянии, каждая волосинка – с искоркой! А тут и Неонила Игнатьевна стучится! Ясно же, что неспроста! Это ее предок в наш дом позвал, чтобы она ему невесту сыскала!

– Опять же тьфу, – проворчал Ферапонт Киприанович. – Лапу на отсечение, что без этого мудрилы не обошлось! Куда же Лукьян запропал? Ведь и Матрена Даниловна, поди, там, у клетки?

Однако вместо Лукьяна Пафнутьевича явился Евсей Карпович, но сразу не подошел, а встал в сторонке, наблюдая.

– Где ж ей еще быть? И еще в видении предок сказал: детей своих хочу по семьям раздать, а одно дитя непременно супруге оставлю, чтобы меня вспоминала. И пусть, говорит, в каждом доме предков чтят и лелеют!

– Мы вообще-то не настаиваем, – сказал Ириней Севастьянович. – Можем и весь приплод вам отдать, если в цене сладимся.

Очевидно, на Мичуринском проспекте еще не успели уверовать в предка.

– Ну, что Таисье брачные дела мерещатся – так оно неудивительно, бабе без мужика еще и не то на ум взбредет, – проворчал Ферапонт Киприанович. – А ты хорош! С кем в союз вступил?! С бабами! Дорассуждался!

Лукулл Аристархович попятился на него и налетел на Евсея Карповича.

– Потише ты, – и Евсей Карпович отодвинул его в сторонку.

– Ага! Вылез-таки из Паутины! – приветствовал Ферапонт Киприанович соседа. – Тут все вверх дном, а он в Паутине дурью мается! Новость знаешь?

– А в Паутине, между прочим, много полезного, – миролюбиво сообщил Евсей Карпович. – Я вот выяснил наконец, как наш Васька называется и какого он роду-племени.

– И как же?

– А зовется он… – Евсей Карпович выдержал паузу. – А зовется он – хомяк!

* * *

Домовые вообще большое значение придают звучанию слова. Поэтому они, кстати, и старинные имена предпочитают. Они полагают, что у имени «Терентий» или «Анфиса» не только благозвучие достойное, но и аромат имеется. Нюх у них острый – так что им виднее.

Слово «хомяк» Ферапонту Киприановичу страх как не понравилось. Было в нечто уничижительно-презрительное, да и со словом «дурак» созвучно.

– Стало быть, мой предок – хомяк? – уточнил он. – Ну, такой предок мне сто лет не нужен! Я уж как-нибудь вовсе без предка!..

Ириней Севастьянович фыркнул.

– Смеешься?! – вызверился на него Ферапонт Киприанович.

– Угомонись, сосед, – и Евсей Карпович этак незаметненько встал между ними. – Выбирать не приходится, должно быть, мы и впрямь от хомяков род ведем. Люди – от обезьяны, а чем она лучше? Ее вот труд человеком сделал, и нас, видно, тоже.

Но уверенности в голосе не было.

– А ты ничего не напутал Евсей Карпович? Не может наш предок хомяком быть! – воскликнула Степанида Прокопьевна. – Мы ему дары носим, он наши просьбы исполняет! Вон Матрена Даниловна просила, чтобы у мужа сон наладился, а то с боку на бок ворочался и невнятицу бормотал. Предок и позаботился! Да еще Таисья Федотовна ей наговор дала – спит теперь без задних лап!

Евсей Карпович только хмыкнул. Он сам не далее как позавчера вручил своей приятельнице снотворную таблетку, которую выменял у Лукулла Аристарховича на карманный календарик с английскими словами. Но признаваться в этом никак не мог.

– Пойду-ка взгляну, как там у них, – сказал Лукулл Аристарзович. – А то бабы-дуры непременно чьи-нибудь права нарушат.

И скрылся за углом, где была дырка, ведущая в ванную. Степанида Прокопьевна молча поспешила следом.

– И нам, что ли, сходить поглядеть? – спросил Ефим Патрикеевич.

– Была охота на хомяка таращиться!

Ферапонт Киприанович так решительно разжаловал Ваську из предков в банальные хомяки, что молодой домовой фыркнул.

– А, может, все не так плохо? – спросил Евсей Карпович. – Я в английском словаре посмотрю, может, по-английски оно благозвучнее будет? Чтобы и впрямь на предка похоже?

– Ты тоже детеныша возьмешь? – полюбопытствовал Ферапонт Киприанович. – Уж ты-то из него истинного домового вырастишь, у тебя-то он заговорит! Ты же грамотный!

– А тебе кто мешает?

– Долго они там что-то, – вдруг сказал Ириней Севастьянович. – Хозяева как-то говорили, что у хомяков это дело быстро делается. А мне же хомячиху еще на Мичуринский проспект вести. А она – балованная, без подкормки не пойдет.

– Насчет двадцати рублей ты с кем сговаривался, с Таисьей? – спросил Ферапонт Киприанович.

– Редкая сквалыга! – пожаловался гость. – Ей же бабы по рублику, по два на хомячиху собрали, а она еще себе что-то выгадать норовит. И помяните мое слово – хомячат она не просто так по семьям раздаст, а покупать заставит.

– Видение, стало быть?! – Ферапонт Киприанович стал наливаться злобой.

– Вот те и деревенская дурочка, – молвил Евсей Карпович. – На предке бизнес делает!

– Лопнуло мое терпение, – сообщил Ферапонт Киприанович. – Пойду разбираться!

И неожиданно быстро исчез.

– Доигралась Таисья, – без избыточного сочувствия сказал Евсей Карпович. – Ты-то хоть свое получить успел?

– Ахти мне! – опомнился гость.

– Пошли скорее, пока сосед там всех не переколотил!

И они черед полторы секунды уже были в ванной комнате Платовых, а оттуда проскользнули в Илюшину комнату.