Текст книги "Авось, прорвемся!"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава десятая
Кто бьет, тому не больно

– Доигрались, – сказал Кондратий.

Я пришла в восторг. Любой из моих знакомцев-мужчин сказал бы «Доигралась!» и потом минут десять рассуждал о женском интеллекте. Он же поделил ответственность поровну.

Должно быть, именно в этот миг я и поверила в отчаянный замысел Авося окончательно. Мужчин, которые не боятся ответственности, нужно искать в любом слое и пласте культуры и воплощать, воплощать, воплощать! Уж больно их мало осталось…

– Я пойду потолкую с ними, – буркнул Кондратий, – а ты тут сиди тихо, как мышь.

Он вышел и через цветник направился к калитке.

Надо сказать, что двор был обнесен довольно высоким забором. В заборе были автоматические ворота для машин и еще калитка – для тех редких случаев, когда приходили пешие гости. Имелись еще два выхода сзади – оба на озерный берег, но один – спуск с террасы для солнечных ванн на огороженный кусок пляжа, а другой – полусекретный, через который можно было попасть на тропинку возле яблоневого сада. Кондратий им обычно и пользовался, когда ходил ночью поплавать.

И расстояние, и забор мешали увидеть невооруженным взглядом, что делается на улице. Когда Кондратий скрылся из виду, я приникла к экрану.

Это немое кино выглядело так: Кондратий мрачно отвернулся от Прокопа, показывая, что этого чудака знать не знает. Потом к Кондратию подошел какой-то высокопоставленный хрен. А потом вдруг началось то, что блины с хренами называют «мочилово». Ни с того, ни с сего!

Кондратий – мужик здоровенный и с определенными способностями. Тот, кого он хватит, в лучшем случае довольно долно проваляется без употребления рук и ног. Поэтому мне показалось странным, что блины с хренами, отведав Кондратьева кулака, не падают бездыханные, а вскакивают и опять лезут в драку.

Зная, что меня с улицы не видно, я выскочила во двор и побежала к забору. Но не просто так – хозяин особняка снабдил моего жениха пистолетом, которому Кондратий большого значения не придавал и хранил при пульте управления сигнализацией, там я это табельное оружие и прихватила. По дороге убедилось, что обойма с патронами присутствует.

Дверца, через которую Кондратий меня привел с озерного берега, была совершенно неразличима снаружи, но хорошо видна изнутри, тем более, что запиралась на почтенный засов. Я выбралась и подкралась к углу. Теперь можно было спокойно перестрелять всю эту команду – если бы они хоть полминутки постояли спокойно.

До сих пор никто по оккупантам не палил из огнестрельного оружия. Я выцелила единственную подходящую фигуру – высокопоставленного хрена, который в драке не участвовал, а стоял за джипом – как ему казалось, в безопасном месте.

Совершив насилие над собственным гуманизмом (какой, блин, гуманизм по отношению к корнеплоду и какого хрена гуманничать по отношению к кулинарии?..), я выстрелила. Наверно, это было подло – стрелять оккупанту в спину. Но бить следовало наверняка, а в спину я не промахнулась бы.

Хрен даже не покачнулся, только повернулся на шум, и следующую пулю он получил в грудь. Чтоб я сдох – он ее даже не почувствовал! Выходит, и по блинам палить бесполезно?!.

Чтобы поудобнее осмыслить это открытие, я кинулась назад и захлопнула за собой дверцу. С той стороны она практически не видна – так утверждал Кондратий. Значит, хрен может хоть до завтра ломать свою хреновую голову, что это за два выстрела. А мне нужно выручать Кондратия! Ведь и он потому же не может расправиться с противниками, почему я не смогла пристрелить их командира!

Но если их нельзя хватить, если их нельзя пристрелить, так что же – они бессмертны?

Нет, сказала я себе, нет и еще раз нет! Главное – убраться отсюда подальше вместе с Кондратием, а потом сесть основательно и придумать настоящее средство! И ведь джипы-то не бессмертны…

Честное слово, я уже думала, как поджечь джип! И тут в забор принялись колотить. Надо полагать, хрен кликнул помощников, чтобы они разобрались, что это за два выстрела ниоткуда.

Я побежала к пульту и увидела, что Кондратия повалили и сидят на нем верхом три здоровенных жирных блина. Мне это совершенно не понравилось. И тут наконец-то пришла нужная мысль!

На хозяйской кухне оборудования хватило бы на два приличных ресторана. Кроме всего прочего, были там и большие сковородки. Схватив парочку, я вернулась к пульту и нажала кнопку, управляющую воротами в том случае, когда их не открывал со своего пульта подъезжающий на «мэрсе» хозяин особняка. Огромное, из железных полос состыкованное полотнище поехало вверх.

Блины, оседлавшие Кондратия, разинули рты. Что-то нужно было делать! Ведь их привели сюда, чтобы брать штурмом особняк, в котором кто-то воплотил придурка Прокопа! Но, с другой стороны, они собственными задами держат пленного и встать никак не могут!

Пока они недоумевали, а их коллеги в переулке – лупили по забору, я вышла с пистолетом за ремнем джинсов и с обеими сковородками.

– Это я, ваша мамочка! Щас вам братиков и сестричек напеку! Щас будут еще румяненькие, с пылу, с жару, пшеничные, гречишные, карто-офель-ны-е!!!

Вопя, как допотопный зазывала, я подбежала к ошарашенным блинам и первого как следует огрела сковородкой по лбу.

Он не сразу повалился, но меня подпустили на расстояние, нужное для нового заклинания, и я этим воспользовалась.

– Берега – железные, вода – не вода, рыба – без костей! – и я треснула его второй сковородкой. Это, собственно, была загадка, но загадка с работающей формулой, и блин обмяк, повалился на бок и оказался на асфальте. Тут же Кондратий, почувствовав облегчение, вскочил.

– В белый! – крикнула я ему, замахиваясь вдругорядь и делая выпад, потому что мой второй противник стоял справа на четвереньках. – Берега – железные, вода – не вода, рыба – без костей!

Бум-м по башке!

– Блин-н-н! – ответил он и рухнул.

– Отгадал!

Кондратий уже сидел в джипе. Я кинула сковородки и чуть ли не на ходу прыгнула туда.

– Колеса! – приказал Кондратий. Я выстрелами пробила передние шины зеленого джипа, и теперь мы могли преспокойно удрать.

– А я?! А меня?! – завопил Прокоп.

– А ты иди укроп вари! – огрызнулся Кондратий и дал газу.

Белый джип вылетел на шоссе и понесся с умопомрачительной скоростью.

– Какого лешего воплощать дураков? – спросил Кондратий. – Ведь он так и не понял, что нас заложил! И половина тех, кого хочет вернуть Авось, поступит точно так же! Мозгов-то у них не густо! Ерошка – так тот и последние пропил!

– Который Ерошка?

– Наш Ерошка не пьет понемножку. Если Авося послушать – так его первым делом воплощать нужно!

Кондратий был зол безмерно, и я не сразу допыталась, почему произошла драка у калитки. Все оказалось просто – высокопоставленный хрен учуял, что Кондратий Прокопу – родня… А поскольку блиново-хреновая диктатура хочет извести под корень все прежнее, да и вообще все более сложное, чем их ненавязчивая простота, то и решил хрен сдуру, будто с Кондратием так легко сладить…

Я рассказала, что оккупантов пули не берут, и Кондратий призадумался.

– Хватить их мне не удалось, не так они устроены, пристрелить их нельзя. Но ведь что-то же должно их извести?!

– Время, Кондраша, – пессимистически отвечала я. – Отживут свое, как бедняга Прокоп, и сами сковырнутся.

– Время?..

Тут у нас у обоих зародилась мысль, как потом выяснилось, – почти одна и та же, но мы оба промолчали, потому что оба хотели додумать ее до конца.

– Как это ты их? Берега – какие? – вписываясь в поворот, спросил Кондратий.

– Железные, ну, сковородка! Вода – не вода, потому что растительное масло. Рыба – без костей. Вот только еще блинов с костями недоставало… Погоди! Ты же с ними дрался! Ну и как?..

– Я их не щупал! Но… Но?..

Я поняла, что он имел в виду. Именно финал загадки, на манер «замка» у заговора, тут работал. Стало быть – делал на некоторое время блинов бескостными. А вдруг – навсегда?

И тут же мне стало безумно любопытно: есть ли пословица или загадка с работающими словами про время?.. Или – срок?.. Или даже – отчетный период?..

Чтобы узнать это, нужно было попасть домой, если только блины не устроили обыска и не добрались до словаря Даля.

– Кондраша, а куда мы, собственно, едем? – осторожно спросила я, потому что мы не столько приближались к городу, сколько удалядись от него. – Кондраша, ведь гора уже близко, а вокруг нее – блинные патрули. Как раз напоремся!

– Да? – он резко остановил машину.

До города было чесать и чесать, но я охотнее прошла бы это расстояние пешком, чем проехала на хреновом джипе. Ведь тот высокопоставленный хрен уже наверняка поднял тревогу. И не удивлюсь, если искать нас будут с вертолетами.

Кондратию дважды объяснять не пришлось. Он проехал еще немного и нашел для белого джипа самое подходящее употребление…

– Вылезай!

– Ты куда?

– Вылезай и жди меня вон там, – он показал на стога сена вдали, на дальнем краю примыкавшего к шоссейке луга.

– Ты что придумал?

– Потом скажу. Ну?!

С него бы сталось и хватить… Поэтому я, вовремя вспомнив, что в правильной семье – жена да убоится мужа своего, выскочила и побрела довольно топким лугом к тем стогам.

Места у нас такие, что сырость все, что угодно, загубит, потому стога мечут не наобум Лазаря, а используют стожары. Зная, по какому принципу воздвигается стог, залезаешь в него без проблем, потому что внутри пространства – как в одноместной палатке. Удобно и для просушки сена, и для вынужденного ночлега.

Я развлекалась декламацией сперва Пушкина, потом почему-то Багрицкого, потом запела таблицу умножения, и уже собралась идти искать жениха, когда он наконец изволил явиться. Балахонохламида была в свежей грязи.

– Теперь могу ответить на твой вопрос, – проворчал он. – Костей у блинов действительно нет. Расползаются, как сырое тесто. Если куски раскидать – не срастаются. Ну и на том спасибо…

– ???..

Он всего-навсего разогнал джип перед самым блинным постом. Блины выскочили на шоссе, а Кондратий выскочил из джипа. Потом он подошел и внимательно осмотрел место происшествия.

– Да ты же шею бы себе свернул! – вовремя возмутилась я.

– У меня оберег надежный.

В хозяйстве Кондратия было много всякого добра, даже древние зажимы для галстука, и я совершенно не обратила внимания на эту штуку. Когда же Кондратий показал оберег, ахнула. Точно такой же сорвал с шеи и выбросил в придорожные кусты Авось.

Глава одиннадцатая
То было время, а ныне – пора

То, что Авось, будучи в растрепанных чувствах, мог сам себе пакость устроить, я как-то сразу знала. Но избавиться от вещицы, которая, надо думать, все это время одна лишь его и выручала?

– А он что – от смерти спасает? – спросила я Кондратия, трогая пальцем оберег.

– Насчет смерти не уверен, а жизнь продлевает. Ты же знаешь – у меня конкурент есть… из этих, из матерных…

– Ага, из шести букв.

– Думаешь, почему он меня никак не вытеснит? Вот кто помогает! – Кондратий похлопал по оберегу.

– Кондраша, а как он действует?

– Как действует?..

И опять мы подумали, как выяснилось, об одном и том же.

Когда двое залезают в стог, пусть даже погода и не располагает к шалостям, эти шалости начинаются сами собой. Нам было начхать на оккупантов. Пока не совершили всего задуманного – не угомонились.

Потом мы стали думать – куда же теперь податься?

Будь со мной Авось – было бы куда проще! Я бы приняла решение и потащила это горе за собой, мало вслушиваясь в его лепет. А если бы Авось, взревев, выдернул руку и смылся – недолго бы тосковала, потому что сам бы и приполз обратно. С Кондратием это было невозможно. Он решил, что мы вернемся в город и заляжем у меня дома, – значит, так и будет.

С одной стороны, я тоже хотела домой. Это только в сказках очень приятно неделями болтаться в прериях и пампасах. С другой стороны, Кондратий мог защитить и себя, и меня. Пистолет, правда, нам бы мало помог, но если блины поддаются размазыванию по стенке – то грех этим не воспользоваться.

Весь день мы потратили на дорогу, которую даже велосипед одолел бы часа за полтора. Надо отдать нам должное – Кондратий сделал все, чтобы я этого дня не забыла, и я тоже. Мы перемещались короткими перебежками: от стогов через лес – к сенному сараю, от сарая через поле – к заброшенному хлеву на полтысячи крупных рогатых голов, оттуда краем луга и опушкой – к следующим стогам. И всюду, где мы находили крышу над головой, Кондратий внушал мне уверенность в своих силах и глубоких чувствах.

Когда мы в третьем часу ночи прибыли в город, я спала на ходу. Слишком много счастья – это, оказывается, тоже нехорошо, думала я, некстати, не к месту… не вовремя…

Хорошо, что я по дороге рассказала ему, где прячу запрещенную литературу. Когда я проснулась, он уже выписал все, на его взгляд, необходимое и смотрел в листок с умным видом. Он был похож на маменькиного сынка, которому предстоит впервые в жизни самостоятельно сварить борщ по древнему, сложному и многокомпонентному рецепту.

Тут-то и выяснилось, что мы оба думали о конечности срока, который отведен блинам с хренами. И планировали уплотнить их время таким образом, чтобы поскорее их сбыть с рук навеки.

Я забрала у Кондратия бумажку и сразу отметила те формулы, которые непременно должны работать. Но когда я стала пробовать разные сочетания, то почувствовала себя плоховато. Может быть, я просто перетянула к себе ближайший поток времени и ускорила его, а ускорение обменных процессов в организме – штука непредсказуемая. Во всяком случае, перестановка тех кирпичиков, которые нашел Кондратий, вроде «Придет время – будет и пора» или «Час придет и пору приведет» не дала того ощущения, которое возникает, когда формула работает.

А потом позвонило мое начальство.

– Приколись! – потребовало оно и продиктовало очередное задание. Задание оказалось из тех, что способствуют поднятию боевого духа. А именно – визит в первый и пока единственный в нашем городе пентхаус. Хозяин которого, естественно, был лицом, приближенным к блинам, и в тесной дружбе с хренами. То есть, иной лексики у него просто не было и быть не могло.

С пентхаусом я проковырялась довольно долго. И честно собиралась поскорее ворочаться домой, сдав разудалый репортаж о пользе такого рода сооружений. Но начальство придумало мне еще геморрой – какую-то охранную фирму, которая оплатила кучу рекламного места. Я была так счастлива после знакомства с хозяином пентхауса, что все вопросы охранной структуре задавала с учетом особенностей своего последнего поля действий.

Когда я на следующий день села отписываться, то, к радости своей, обнаружила, что пишу инструкцию для грабителей, которым непременно нужно взять штурмом пентхаус. Я детально расписала, где там расположены телекамеры и тепловые датчики, не забыла упомянуть марку замка «Assa» и прочие подробности, которые еще проверил и кое-где уточнил Кондратий. Вся эта ерунда заняла у меня три дня.

На четвертый день – который, кстати, и днем уже не был, а перетек в глухую ночь, – я немного отдохнула после репортерских дел и с новыми силами взялась мастерить заклинание. Кондратий, выходивший исключительно в темное время суток, был командирован с мусорным ведром и пропал.

Когда человек, не уберегший загородный особняк, оставивший там все ворота нараспашку и смывшийся непонятно куда, исчезает, это наводит на размышления. Что же касается конкретно Кондратия, к которому оккупационные власти имели особое и ярко выраженное отношение, размышления были однозначно жуткие.

Прихватив пистолет, я пошла разбираться.

На мусорке моего жениха, понятно, не было. Поскольку двор – сквозной и прекрасно простреливается, я пошла по периметру, стараясь слиться со стеной. А всякий периметр хорош тем, что выводит из любого лабиринта. Сделав нужное количество поворотов, я оказалась чуть ли не на улице. Но не на той, с которой обычно захожу, а на другой, поперечной.

Там околачивалась возле телефонной будки классическая долговязая, коротко стриженая и безумно выкрашенная типа. Одно это должно было навести на мысль о хренах по соседству. И навело, но я, сунув пистолет за ремень джинсов и запахнув куртку, вышла из подворотни и перешла на другую сторону улицы. Врага, конечно, нужно знать в лицо, но лучше поглядеть на это лицо издали…

Типа кого-то высматривала. Это был пока что лишь крупный и плечистый силуэт на форе слабо освещенных окон ночного ларька. В руках ее объект имел… ну да, ведро, мусорное…

Совершенно перестав понимать, что тут происходит, я по другой стороне улицы поспешила к ларьку и остановилась как раз напротив него. Типа тоже пошагала в том же направлении. У таких девиц на редкость тупая походка – они словно пытаются врыться носком туфли в асфальт, да поглубже. Происходит это от полной неспособности распрямлять ноги до конца.

Допустив на минутку, что типа выполняет какое-то хреновое задание, я поспешила перейти улицу и оказалась у киоска чуть позже этого сокровища. Она уже успела что-то сказать Кондратию, и я услышала хмурый ответ:

– Ща как хвачу!

– Типа трахнешь? – безмятежно осведомилась она.

– Типа трахну! – сказала я, подходя. – Без базара, типа! Ща!

И загородила собой Кондратия.

– Типа ну… – услышала я в ответ.

– Типа чеши отсюда!

Поняв, что тут не обломится, она побрела прочь.

– А ты тут типа чего торчишь? – повернулась я к жениху.

– Нас обложили, – сказал он. – Двор полон какой-то сволочи.

Этого еще недоставало!

– Как ты догадался?

– Когда на мусорку шел – кто-то за бак шарахнулся и дал деру. Я решил не сразу в наш подъезд, а запутать след – так он за мной шел. Я сюда вылетел, он во дворе остался. Я не хотел его на нашу квартиру наводить.

– Ну, это, конечно, правильно…

Сегодня я была умная. Я знала, какая техника позволяет в наше время следить ночью и за квартирой, и за отдельно взятым жильцом. Для этого нет больше нужды прятаться за мусорными баками. И все же…

Мы обошли квартал с разных сторон, причем ведро несла я, а пистолет был у Кондратия. Мы встретились в моем закутке двора. Мы забрались в соседний подъезд, вывернули лампочку на лестничной клетке и сверху изучили двор. Вроде бы никого не обнаружили. Тггда мы решили – будь что будет, вернемся домой!

И решили очень вовремя – еще снизу услышали подозрительный скрежет.

– Это в моем замке ковыряются… – шепнула я.

– Ща!

Оставалась надежда, что мы имеем дело с обыкновенными ворами, польстившимися на цветной телевизор. С одной стороны, спасибо скажу тому, кто меня от него избавит. С другой – но не таким же способом! И, если это просто воры, Кондратий их так хватит – мало не покажется!

Жених вознесся ввысь, как архангел, только полы хламиды взметнулись. Ему по долгу службы положено при захвате, или прихвате, или как там по-научному акт хватания называется, перемещаться очень быстро. Я же взбежала попросту, ногами, и увидела, что Кондратий держит за шиворот и за ремень штанов одного-единственного человека, явно собираясь запустить его в полет над лестницей. Человек был прихвачен в момент, когда стоял раком у замочной скважины.

– Стой! – заорала я. – Это же Авось!

Глава двенадцатая
Явились – не запылились!

– Опять на авось пытался в дом попасть?

Он молчал, повесив голову.

– Открой дверь, Кондраша, – попросила я. – Ну, государь-надежа, заходи! Располагайся!

Он понуро вошел, Кондратий – следом.

– Тебе лечиться надо, а тебя вон принесла нелегкая…

– Тс-с! Накличешь!

Мы с Кондратием переглянулись.

– Ну-ка, майку задери! – потребовала я.

Полосы от океев были уже не малиновые, а розовенькие. Должно бить, почти не чесались. Хотелось бы мне знать, каким зельем его пользовали Нелегкая с Кривой.

– А их – где оставил? – спросил Кондратий, которому я в подробностях рассказывала о шумном воплощении.

– На улице, – Авось огляделся по сторонам и завершил шепотом: – Еле от них ушел…

– Что так?

И он не выговорил, он выплюнул тошнотворное для него, но единственно возможное в этой ситуации слово:

– Достали!

Я вспомнила, с каким трепетом произнесла Нелегкая «надежа-государь», и все поняла. Одновременно в душу мне вкралось дикое подозрение: не может же быть, чтобы Кривая с Нелегкой в своей любви к государю-надеже докатились до сексуальных поползновений?! Или – может? Я вгляделась в Авосево лицо – осунулся… Ну и кем же надо быть, чтобы грехопасть с Нелегкой?!!?

– А где твой оберег? – спросил Кондратий. – Что-то ты с личика спал, краше в гроб кладут.

– Потерял, – честно глядя ему в глаза своими голубыми, неотразимыми, заявил Авось. – Я с патрулем сцепился, еле вывернулся, наверно, тогда и потерял.

– Та-ак! – я безумно обрадовалась, что могу устроить сцену без намека на ревность. – Потерял?! А кто его своими руками в крапиву выбросил?

– В какую крапиву? – удивился Кондратий.

– Ну, в лопухи! Он думает, нам тут всякая чепуха сойдет! Опять на авось выкрутиться хочет! Прямо при мне завопил и выбросил!

– А вопил зачем?

– А я эту штуку хреновиной назвала! Нет, ты мне в глаза посмотри!

Авось имел самый что ни на есть прискорбный вид.

Наверно, он стал бы оправдываться, взывать, каяться и произносить речи против блинов с хренами, но тут за окном раздались крики.

– Кого-то гоняют, – заметил Кондратий. – Вроде бабы вопили…

– Это они! – воскликнул Авось. – Это – их! Это они меня ищут!

Я, конечно, испытывала чувство благодарности к Нелегкой и Кривой, но не такое уж грандиозное, чтобы безмозгло кинуться им на выручку. Опять же, они могли за себя постоять – если только Кривой удастся прорваться к какой-нибудь автостоянке и угнать транспорт, который не проломится под Нелегкой…

– Плохо дело, – сказал на это Кондратий. – Я когда с блинами схватился – помнишь, там такой надутый хрен был?

– Как не помнить!

– Так он говорил, что переполоху вы тогда, когда Нелегкую с Кривой воплотили, наделали жуткого, и хрены запросили подкрепления. Того гляди – сам заявится с инспекцией.

– Синоним?!?

Он кивнул. И стало ясно, что Нелегкую с Кривой нужно выручать, выводить из-под огня и где-то прятать.

– Кондраша, а как? – зная, что он понял ход моих мыслей, спросила я. – Нас-то всего двое!

На Авося даже не посмотрела. Тоже мне боец!

– Придется еще кого-то воплощать, покрепче и посильнее. Федору?..

– Ага – воплотим, а она тоже в надежу-государя когтями вцепится!

– Не вцепится, у нее не то на уме, – пообещал Кондратий. – Ну, как вы там вопросы задавали?

И мы, совершенно не обращая внимания на Авося, приступили к ритуалу.

– На велик день я родилась, железным тыном оградилась… – завела я речь издалека, рисуя картину, в которую следует временно переселиться. – В великой реке искупалась, железным полотенцем утиралась! Велика река – да песчаны берега!

И посмотрела на Кондратия – продолжай мол, сочиняй, и не забудь в каждое слово вложить душу!

– Велика корпорация! – торжественно начал Кондратий, чуть призадумался и завершил так: – Да сплошная проституция!

Ну а какой еще поэзии ждать от апоплексического удара?

Но он был прав – и окружающая нас действительность вполне для заклинания годится.

– Велик «кадиллак» – да в ворота никак! Велик «мерседес», да в гараж не пролез! Велика Федора… – я сделала паузу и заорала во всю глотку: —… да дура!!!

Раздался треск и дверца кладовки, где я хранила запрещенную литературу, слетела с петель. Перед нами предстала Федора в длинной рубахе, один рукав которой был оборван. Такие бицепсы мне до сих пор попадались только на обложках журналов по культуризму. Ростом же наше новое приобретение было с Кондратия. Он и принял в охапку споткнувшуюся о порог Федору.

– С прибытием, голубушка!

Великая дура посмотрела налево, направо – и узнала Авося. Но, в отличие от Нелегкой и Кривой, в восторг не пришла.

– Вот теперь и потолкуем, надежа-государь, – сказала она нехорошим голосом. – Хорошо, что встретились! Значит, коли велика – так уж и дура? А кто ж тебе, государь-надежа, виноват, что бабу уговорить не умеешь? А?.. Ты, чем пословицы выдумывать, на себя бы поглядел, умник!

Государь-надежа уставился в пол. А я – на Федору. И с восторгом!

– Кондраша! – не в силах справиться с разъехавшейся по лицу улыбкой, сказала я. – Федорушке, голубушке, ласточке, заиньке, приодеться бы! Мои вещи ей малы, придумай что-нибудь!

– Успеется, – сказал Кондратий. – Нам еще парочку орлов вызволить надо.

– Федорушка, солнышко! Ты в спальню ко мне ступай, там на шкафу чемоданы! Поищи индийскую юбку, она из марлевки, длинная, широкая, может, натянешь? – ласково предложила я. Не может же быть, чтобы юбка шириной в два с половиной метра и длиной – мне до пят, оказалась ей мала…

– Кто ко мне с добром, к тому и я с добром, – ответила Федора и удалилась в спальню.

С орлами тоже чуть ерунды не вышло. Заклинание следовало начать с воды – и я, окончательно рехнувшись, начала-таки с древнего студенческого рифмованного анекдота:

– Всяко тело, вперто в воду, выпирает на свободу!.. Ой!..

– С силой выпертой воды телом, впернутым туды! – бодро завершил Кондратий, и правильно сделал: когда вводишь себя в легкий транс, необходимый для успеха заклинания, можно и даже нужно нести любую ахинею, лишь бы не сбиваться.

– А булыжник, впертый в воду, не попрется на свободу, – принялась я исправлять положение. – Булыжник – в воду, кирпич – ко дну, один под корягу, другой – в глубину. Ерема в воду, Фома ко дну, оба упрямы – со дна не бывали! Оба упрямы – сюда приплывали!

Водопроводный кран в ванной принялся чихать и плеваться. И еще хорошо, что кран, а не сантехника в туалете…

Кондратий кинулся на выручку Фоме и Ереме. Из ванной они вышли втроем: Кондратий – сухой, а эти два орла, понятное дело, мокрые. Были они невысокие, крепенькие, и по рожам видно – с норовом. Их телосложение меня вполне устраивало – уж две-то пары штанов с тех времен, когда я нажила несколько лишних килограммов, у меня сохранилось. А свитер всякий натянуть можно, на то он и трикотажный.

– Челом, надежа-государь, – Ерема с Фомой поклонились разом. – Ну, как? Дело пытаешь или от дела лытаешь?

Гляди ты, подумала я, и эти не питают к Авосю избыточного уважения!

– Поди-ка ты Федоре помоги, – велел Кондратий. Я поняла, что здесь сейчас состоится мужской разговор, и радостно умелась. До сих пор мужские разговоры в этом помещении начинала и завершала я лично.

Федора отыскала индийскую юбку и стояла в ней перед зеркалом, нагибаясь, чтобы лучше себя разглядеть. Юбка была ей как раз по колено. Она улыбнулась мне, и я поняла, что с такой улыбкой вполне можно давать от ворот поворот хоть надеже-государю, хоть президенту швейцарского банка.

На тахте лежал старый, погрызенный молью плед, от которого давно пора было избавляться. Я достала ножницы и сделала из него модное этой осенью пончо. Федора нагнулась еще ниже, я помогла ей протолкнуть голову в дырку, она выпрямилась – и я поняла, что ни один хрен не устоит перед самоходной египетской пирамидой.

Кондратий заглянул без стука.

– Готовы? Пошли!

Через четверть часа мы вышли в таком порядке: первой шла я, чтобы при необходимости увести всю команду проходными дворами, за мной – Фома и Ерема (шли, пофыркивая и беспричинно посмеиваясь, словно настраиваясь на славную заварушку), затем – гордая Федора, далее плелся совсем угасший Авось, и замыкал шествие Кондратий с пистолетом.