Текст книги "Аутсайдеры"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Решив, что дело, видимо, в подружке, а холодильник – вранье, Павел Юрьевич неторопливо пошел в свой кабинет.

Адька-Адлер покосился ему вслед. Дал программе задание и, пока компьютерное нутро переваривало его приказ, набрал телефонный номер.

– Борис Андреевич Вишняков? Добрый вечер. Вас беспокоит Наум Адлер. Если помните, сын вашего одноклассника. Нельзя ли завтра с вами увидеться в удобное для вас время?

– Ближе к вечеру, – сразу ответил Вишняков. – Днем я отъезжаю за город. Турне по провинции. Раньше семи не вернусь.

– Хорошо, тогда в половине восьмого? – предложил Адька-Адлер.

– Думаю, что к половине я из этой самой Мухотраховки… тьфу, Матрюховки вернусь. Еще неизвестно, какие там дороги.

– Вам будет удобно подъехать к «Золотому Дракону»?

– Это китайский ресторан, что ли?

– Да, на Московском проспекте, двадцать семь. Там охраняемая стоянка.

– Да, вполне… – задумчиво произнес Вишняков.

– Благодарю. До встречи.

Отключившись, Адька-Адлер уставился на монитор. Матрюховка? Это слово было ему знакомо. Матрюховка…

И он услышал голос. Старческий голос.

– Есть рейс Долгое-Матрюховка-Игнашково, это в шесть тридцать, а есть еще дополнительный, по средам, пятницам и субботам…

– Деда, ты уезжаешь?

– На два дня только, это совсем немного. Двадцать четыре часа умножить на два?

– Сорок восемь!

– Ну вот! Из них ты двадцать часов все равно проспишь…

Кто спрашивал, кто отвечал? Кто они – старик и ребенок?

В ребенке Адька-Адлер признал себя. Старик-деда имел имя и отчество. Очень скоро он стал настаивать именно на таком обращении.

Нет, деда сказал чуть иначе – «сюда приходит в шесть тридцать».

Может ли быть, что несколько лет раннего детства прошли в Матрюховке? И что такое – год? Чем измеряется время в детстве? Сутками? А пока не умеешь считать сутки? Тем, что тебе говорят о времени взрослые?

Надо съездить в эту самую Матрюховку, решил Адька-Адлер. Надо поискать следы тех, кого все нормальные люди называют «папа» и «мама». Если уж для женщин так важно, показывали тебе мама с папой цветочки или не показывали. Главное – не волноваться. Главное – взять себя в руки.

Иначе всю жизнь будет так, как было вчера.

Всю жизнь придется убегать от женщин, задающих вопросы.

Адька-Адлер посмотрел на монитор – машина еще не выполнила задание. Тогда он прошелся по пустому помещению и остановился у входа, возле зеркала.

Что сказала та толстуха за кассовым аппаратом?

– Извините, – сказала она. – С вас двести пять рублей. Вы случайно не Немы Адлера сын?

– Нет, – почему-то отрубил Адька-Адлер.

– Еще раз извините. Девяносто пять сдачи. Просто удивительное сходство.

Почему он соврал? Не так уж часто встречается эта фамилия – Адлер. Да еще имя! Деда – тот звал Наумкой, но ведь можно было и Немкой. А по документам – Наум Наумович!

А как же звала мать, мама?

– Мне нельзя волноваться, – вслух сказал Адька-Адлер. – Мне нельзя волноваться…

И сделал несколько дыхательных упражнений. Почему он забыл о них вчера, у Марины? Ведь он знал это средство давно, очень давно, сколько помнил себя – столько и знал!..

* * *

Вишняков ехал с удобствами – музыка, кондиционер, хорошие сигареты. Вот только дорога… Эту бетонку, пожалуй, в последний раз еще до войны ремонтировали.

Поворот на Матрюховку, впрочем, оказался совсем не там, где на карте. Карты из автомобильного атласа были весьма приблизительны – по мнению Вишнякова, как раз тридцатым годам и соответствовали.

Матрюховка началась сразу – рядами крошечных домиков по обе стороны дороги, причем домики кособочились на пригорках, а Вишняков теперь ехал по настоящему ущелью. Потом уж пошли двухэтажные строения, совсем городские. И, наконец, сама, без расспросов и поисков, возникла «Почта».

– Добрый день, девочки, – бодро сказал Вишняков двум дурно накрашенным теткам. – Я человечка одного ищу, он пять лет как сюда перебрался. Вы должны знать – он, наверно, больше всех газет и журналов выписывает. А фамилия ему – Колопенко.

Насчет подписки Вишняков не совсем соврал. Клоп постоянно что-то читал – если только не сидел в глубокой и тупой задумчивости. И не рисовал карты несуществующих стран с фантастическим населением, или планы сражений, или корабли с надутыми парусами.

– Знакомая фамилия, – сказали ему.

– Я же знал, куда обращаться! – обрадовался Вишняков. И достал из кармана большую толстую шоколадку.

Колопенко жил на окраине Матрюховки, в доме, который приятно удивил Вишнякова. Не землянка и не шалаш из набросанного на стожары сена, не кривая черная хибара с резными облупленными наличниками вокруг мрачных и пыльных окон, даже не аккуратная избушка, а двухэтажный деревянный дом, выкрашенный красновато-коричневой краской, стоящий посреди довольно большого двора.

У калитки висела табличка: «Осторожно, злая собака».

Вишняков постучал и понял, что злости у этой собаки хватит на всю Матрюховку.

Хозяев, похоже, не было дома.

Вишняков задумался – где бы мог быть Клоп? Если он живет здесь – то ведь и работает поблизости, нет? А где он может работать в этой зачуханной Матрюховке? И вообще – способен ли Клоп на работу как таковую?

Тогда, когда они каждый день входили в одну и ту же классную комнату, была другая система ценностей. Умение работать подростки вообще не брали в расчет – это была унылая принадлежность взрослой жизни, о которой они были самого критического мнения. Умение учиться? Так вопрос не стоял. Оценки? Но Вишняков, скажем, был любимчиком химички, зато англичанка его на дух не переносила, и оценки получались соответственные. Ценилось – что?

Ценилась стометровка с хорошим результатом, но с каким? Подтянуться больше восьми раз… Нет, не то. Джинсы-вранглеры? Как получилось, что Вишняков попал в компанию, а Юрка Змиев – нет? Джинсы-то как раз у Юрки были круче всех.

Юрка в итоге оказался способен только водить машину и стал таксистом. Троечник Шаинский, которого то принимали в компанию, то отвергали, теперь имеет две гостиницы и на днях открывает третью. Но это можно было как-то предвидеть – Юркина недалекость и сообразительность Шаинского, которая выявлялась во всем, кроме учебы, намекали на будущее. Кем, кроме вахтера на заводе «Красная галоша», мог стать Клоп?!?

Клоп, рыжая Алка и Немка – вот три идеальных вахтера для «Красной галоши», подумал Вишняков. И не потому, что дураки. Может, даже не совсем дураки. А потому, что не вписываются. Как теперь говорят – неадекватны.

Он решил подождать. Вряд ли Клоп ездит на работу в Долгое или в Игнашково. Скорее всего, он где-то поблизости. И не ездит, а ходит. Тут ведь нет общественного транспорта, а только пролетают рейсовые автобусы, останавливаясь на две минуты у базара.

Если серьезно – вся деловая жизнь Матрюховки сосредоточена вокруг базарной площади. Только тут и видно на улицах людей, почему-то главным образом женщин, а мужчины и дети где-то отсиживаются. Тут у них сельсовет… или что теперь вместо сельсовета? Тут школа, если она еще не закрылась, а скорее – немногих детей возят учиться в какое-нибудь Долгое. Тут магазины и даже кафешка. Тут теоретически должно быть кино! А выжило ли кино, когда у всех дома телевизоры, это уже другой вопрос. Если да – то Клоп непременно должен работать билетером!

Вишняков вернулся в машину, достал журнал, достал припасенные самодельные бутерброды такой толщины, что и не всякий рот под них разинется. Он делал себе такие, с сантиметровыми ломтями копченого окорока, на завтрак и на ужин, когда супруги не было дома, и блаженствовал от безнаказанности.

Подумав, открыл в машине окно.

Воздух был хорош.

И разве не заслужил деловой человек, который кормит полторы сотни народу, этого скромного блага – расслабиться в мягком кресле и, дыша свежайшим деревенским воздухом, закусывая его вкуснейшим бутербродом, полистать глупейший журнал с очень качественными картинками?

Блаженство, подумал Вишняков, главное – не привыкать. Главное – насладиться этими минутками до отвала. Хорошо бы еще и мозги отключить. Они ведь тоже в отдыхе нуждаются…

Но мозги просто не умели бездельничать.

Они выцепили в непривычном шумовом фоне звуки, близкие сердцу, а может, и не звуки, а некую ауру, окружающую все, за что плачены большие деньги. Аура эта приближалась, но не равномерно, а рывками. Вишняков поднял глаза от журнала и увидел, как из-за поворота возникает тускло-серебряная морда джипа.

Джип-«чероки» притормозил, постоял, со скоростью пешехода двинулся дальше. Водитель, незримый за тонированными стеклами, что-то искал. Наконец машина добралась до лужи.

Эту царственную лужу Вишняков обнаружил на подступах к Клопиной фазенде и порадовался, что не придется ее штурмовать. А джип, что появился с другой стороны, оказался перед водной преградой, преодолевать которую надежнее всего было бы на понтоне.

Хозяин, видно, тот еще чистюля, подумал Вишняков иронически. Боится выпачкать свое сокровище. Джипу как образцу технического совершенства лужи не страшны.

Хозяин вышел из дорогой машины, и Вишняков присвистнул – это оказался Адлер-младшенький.

Юноша был уже не в костюме, а в курточке и черных штанах. Он обошел лужу по высокой обочине и остановился, пытаясь разглядеть через забор соседский двор. А потом направился к территории Клопа.

Пес, честно охранявший территорию, кинулся на чужого с лаем. И замолк. Брехнул еще пару раз, но как-то неуверенно.

Вишнякову показалось, будто юноша что-то сказал псу, но поручиться он бы не мог. Впрочем, когда Адлер-младшенький взялся за ручку калитки, пес опять яростно его облаял.

Вишняков вышел из машины и направился к юноше.

– Добрый день, вот где встретились.

Тот обернулся.

– Добрый день, Борис Андреевич. Не подходите, он действительно кусается. Но, если я не ошибаюсь, туда можно проникнуть иначе.

– Вы тоже ищете Колопенко?

– Кого?

Вишняков открыл рот – и заткнулся. Он помнил: Клопа назвали Клопом по фамилии, но имя, имя? Только вчера всплывало! Рыжая Алка – ее имя, наоборот, не погасло, зато длинная и неудобоваримая фамилия выветрилась напрочь. Чертовы аутсайдеры! Теория, по которой только нейтральное имя имело шансы на успех, торжествовала.

– Деятеля одного по фамилии Колопенко. Вот я, скажем, сюда ради него приехал, это его дом.

– Нет, я такого не знаю, – ответил Адька-Адлер. – Я просто жил тут когда-то, и мне интересно – что теперь в этом доме. Собака вон та же самая.

– И давно жили?

– Трудно сказать. Я был еще маленький.

Вишняков подумал, что для восемнадцатилетних орлов такие сентиментальные путешествия не свойственны. Хотя проверить юношу он все равно не смог. Хорошо, пусть будут воспоминания.

– Похоже, там никого нет, – сказал Вишняков. – Зря бензин жгли.

– А по-моему, кто-то в доме есть. Надо зайти с другой стороны, огородами.

– Собака нас все равно не пустит.

– Собака привязана по-умному. Вдоль забора трос наискосок, по тросу ходит кольцо, от кольца – другой тросик, к поводку… Собака контролирует площадь в тридцать четыре с половиной квадратных метра…

– Откуда такая цифра?

– Я считал. Тогда это была трудная задача, мне только-только объяснили про площадь круга и я путал радиус с диаметром, то есть, слова путал – радиус и диаметр.

Он пошел вдоль забора, Вишняков – следом. Дом, где сейчас отсутствовал Клоп, был угловым. Вернее, участок, занимаемый домом, и от улицы отходил очень узкий, еле протиснуться старому «запорожцу», переулок длиной метров в двадцать, утыкавшийся в лужайку. На лужайке подбирала последнюю живую траву черная коза.

– Вон там должна быть калитка, – сказал юноша. – Вы ведь знали папу?

– Да, знал, десять лет вместе проучились.

– В какой школе?

– В восьмой, в Хлюстинском переулке.

– Почему они отправили меня сюда? – вдруг спросил Адлер-младший. – Ведь совсем маленьким отправили, я даже не могу их вспомнить. Я что, настолько им мешал?

Теперь Вишняков понял – этот хладнокровный мальчик просто хотел расспросить о Немке. И такой ли уж хладнокровный?

– Знаешь, сынок, я тебе без соплей скажу. Отец у тебя был со странностями. Понять, почему он так поступил, невозможно. Наверно, псих на него напал.

Да, именно так тогда и говорили: на Немку псих напал.

– То есть?

– Ну, представь ребенка, который чуть что – орет, ревет, ногами топает. У него уже усы, а он…

Точно, у Немки у первого усы выросли, к некоторой постыдной зависти мужской половины класса.

– То есть, неуравновешенный?

– Можно и так. С пол-оборота заводился. Потом, правда, стал поспокойнее. Но все равно – не от мира сего. Даже удивительно, что невесту себе нашел. Знаешь что? Очень может быть, что он тебя просто испугался. Он сам – как ребенок, и вдруг – свой спиногрыз. Ну и отправили к бабушке с дедушкой.

– Да, если он был неуравновешенный – это похоже на правду…

– Ты что – никогда его не видел? – догадался Вишняков.

– Нет. Я поэтому хотел с вами встретиться. Я ведь даже не знаю, где его искать.

– Не ищи, – искренне посоветовал Вишняков. – У него, наверно, окончательно крыша съехала. Увидишь – не обрадуешься. Считай родителями тех, кто тебя вырастил, и точка. Так оно будет справедливо.

– Остается мама, – возразил юноша.

– Может, для тебя и лучше, что ты их не помнишь.

Вишнякову стало не на шутку жаль парня. Восемнадцать лет – и один. То-то к Маринке пристал – бессознательно ищет женщину постарше, ищет мамку. Но его воспитатели подвиг совершили! Немка же, как есть Немка, но с безупречной выдержкой, лаконичный, отточенный, строгий. Как из младенца с такой дурной наследственностью, да еще уродившегося в психованного папочку, воспитать нормального парня – Вишняков даже не представлял.

– Может, и лучше.

– Слушай, а как тебя звать-то? Не по фамилии же все время…

– По документам я тоже Наум, но мне это имя не нравится. Ребята зовут Адиком, Адькой, даже Адольфом пробовали. Меня и Адольф устраивает.

Вишняков усмехнулся.

– Поменять имя теперь – не такое уж дорогое удовольствие. Адик – это хорошо, но ты возьми чего попроще. Жить легче будет.

– Да, я заметил, – согласился юноша. И они улыбнулись друг другу.

* * *

Ребенок, убежавший из-под присмотра, попадает в мир, имеющий свойство застревать в памяти навеки. Знакомые комнаты и знакомый двор через десятилетие то ли узнаешь, то ли нет, или же они окажутся неузнаваемо крошечными, нелепыми, не такими. Мир случайный и запретный ярок, его линии остры, звуки внезапны.

Адька-Адлер нашел калитку, через которую улизнул однажды, но далеко не убежал – на лужайке паслась черная коза. Он пошел козе навстречу, она смотрела внимательно и дружелюбно. Мальчик обнял ее за шею и остался стоять, пока кто-то из взрослых его не обнаружил. Коза развернулась к взрослому рогами и долго не подпускала к мальчику – пока не пришла хозяйка, не отругала ее и, отвязав от колышка, не увела. И тут же мир померк.

Как там говорила Марина? Пастушья сумка, лютик, пижма? Цветущая малина? Все это было справа и слева, под ногами и над головой, все это раскрывалось навстречу. Но увели, но объяснили нелепость такого бегства, но дали новую книжку с картинками.

И вот сейчас он шел, узнавая лужайку, заборчик, калитку – калитку заколотили, но Адька-Адлер решил однажды разобраться с этим туманным пятном в биографии и, несколько раз хорошенько тряханув, внезапно снял ее с петель.

Вишняков любовался им, сильным и ловким, уверенным в себе, идущим напролом. У малахольного Немки просто не могло быть такого сына. Немка сел бы под калиткой и сидел до голодной смерти.

Самому Вишнякову на родительском поприще повезло меньше – родилась дочь, как-то незаметно и непонятно росла, а потом жена потихоньку рассказала, что дело близится к свадьбе. Жена тоже, кажется, плохо понимала, что у них такое выросло. Девочка совершенно безболезненно оторвалась от родного дома и от батьки с мамкой ради своего мужчины и своего дома в Калифорнии.

О втором ребенке у них с женой и речи не было.

А теперь вот Вишняков понял, что надо же в его годы кем-то гордиться. Не чем-то, а кем-то. И снова подивился Немке – идиот, должно быть, не осознает себя отцом сына, которым можно гордиться. Иначе бы хоть как-то возник на горизонте.

И еще Вишняков подумал, что, конечно же, переманить Адьку из Росинвестбанка будет трудновато, но вдруг получится? Он уже страстно мечтал заполучить парня в команду.

Адька-Адлер, понятное дело, не думал о том, чем занята голова его взрослого спутника. Он сосредоточился на дворе, на кустах, которые пришлось сломать, чтобы выбраться на открытое место, и на неожиданных здесь предметах – песочнице и врытых в землю автомобильных шинах, по которым можно лазать и прыгать.

– Песочницы точно не было, – сказал он Вишнякову. – И шин.

– Гляди.

– Это что?

Вишняков подобрал с полумертвой травы красную пластмассовую тарелку. Она явно не была предназначена для пищи. Адька-Адлер взял ее, покрутил, пожал плечами.

Игрушка? А как в нее играть? Пластмассовый грузовик можно возить, разбирать, собирать. Это?..

– Тьфу! Это же летающая тарелка! – Вишняков выхватил ее и во всю дурь запустил по ветру. – В нее на пляже играют.

Адька-Адлер знал, что такое пляж. Из глянцевых журналов. Длинная желтая песчаная полоса вдоль синей воды, усеянная крошечными фигурками, тысячами фигурок. Вдруг он понял, что холодильник может подождать. Денег хватит, чтобы полететь в какую-нибудь Анталью или Мармарис, выйти к морю, раздеться и пройти по влажному песку босиком, по песку – босиком… Как это, что чувствуют ноги, когда по песку – босиком? Холодок, влагу, шершавость?

– Вот черный ход, – сказал он Вишнякову.

– Который?

Впритык к стене стоял сарай. Обе двери оказались рядом. Обе – в облупившейся краске, и даже на вид – кривые. Клопиный дом только со стороны улицы был похож на человеческое жилище.

Эту совсем никакую дверь даже с петель снимать не пришлось – Адька-Адлер нажал плечом покрепче и вдавил ее, только крякнуло, выскакивая из трухлявой древесины, простенькое запирательное устройство – железная петля с крючком.

Они вошли.

Они оказались в темном коридоре.

– Трущоба, – сказал Вишняков. Но пока все было правильно – где еще мог обитать Клоп?

Адька-Адлер посмотрел на Вишнякова предупреждающе – не надо так говорить о доме, в котором, кажется, жил и даже был счастлив твой собеседник. Но тот не понял быстрого взгляда.

Коридор привел к лестнице. Рядом была дверь. Заглянули – кухня. Впрочем, неожиданно чистая и приличная кухня.

Сверху донеслись голоса.

– Я же говорил – тут кто-то есть, – обрадовался Адька-Адлер.

Все-таки его сдержанность не могла скрыть азарта. Ребенок, мальчишка, подумал Вишняков, умный и деловитый мальчишка, которому в детстве не дали поиграть в войнушку. Хоть бы ему это во взрослой жизни не помешало!

Они поднялись по узкой и крутой лестнице, Адька-Адлер постучал в дверь.

Там, за дверью, затаились.

– Входи, – сказал Вишняков. – Надо один раз с этим домиком разобраться.

Адька-Адлер толкнул дверь.

Они увидели детей – мальчика и девочку. Мальчику было на вид около семи, девочке, наверно, восемь-девять.

Дети уставились на незнакомых дядек, даже не пытаясь поздороваться.

А Вишняков уставился на детей – на рыжую девочку и черноволосого худенького мальчика с огромными жалобными глазами.

Он стоял за спиной у Адька-Адлера, поэтому юноша не видел его лица. А если бы видел – очень бы удивился. Чем ребятишки могли так смутить взрослого, уверенного в себе мужчину?

– Ну, привет, – сказал Адька-Адлер детям и подошел поближе. – Вы дома одни, что ли?

– Мама на базар пошла, – ответила девочка. – Вы как сюда попали?

– Джерька нас пропустил. Мама – на базаре, а папа где?

– Кто? – не поняла девочка.

– Ну, другие взрослые, – Адька-Адлер подошел поближе и опустился на корточки. – Вы что, только с мамой живете?

– Еще деда Семен Ильич.

– Он чей папа? Мамин или папин? – быстро спросил Адька-Адлер.

– Ничей папа, он с нами живет, – настороженно ответила девчонка. – А вы кто? Вы к кому? Почему вас Джерька пропустил?!

Ее беспокойство передалось мальчику, и тот, сперва не слишком испугавшись визитеров, ощутил тревогу, шагнул вперед, готовясь защищать подружку.

Подружка схватила его за руку.

– Это ничего, это ерунда, они сейчас уйдут, – ее голосок стал звонким-звонким. – Все хорошо, все в порядке, тебе нельзя волноваться!

– Мне нельзя волноваться… – повторил мальчик, – мне нельзя волноваться…

Адька-Адлер схватил мальчика за плечи.

– Ты кто? Как тебя зовут?

И тут его самого цапнул за плечо Вишняков.

– Вставай, пошли! Не трогай его!

Адька-Адлер вскочил, развернулся, стряхивая руку.

– Я должен понять! Это же, это же!..

– Ты хочешь сказать, что это твой брат?

– Ну да!

– Пошли! – приказал Вишняков и буквально выпихнул его за дверь.

Адька-Адлер прислонился к стене.

– Не понимаю! – воскликнул он. – Они что, наконец созрели для ребенка? Этого они родили сознательно и воспитывают сами?

– Погоди, погоди, – повторял Вишняков. – Сейчас мы во всем разберемся, сейчас разберемся, вот придет с базара эта траханная мама, и мы во всем разберемся…

* * *

Вишнякову был страшновато. До сих пор он имел дело с вещами понятными, такими, которые можно просчитать. Мистика в его жизни присутствовала постольку, поскольку он сам считал нужным впускать ее – с экрана, а книг почти не читал.

Сперва – восемнадцатилетний Немка, потом – семилетний Немка, не многовато ли? И если восемнадцатилетний хотя бы поведением отличался, то маленький был именно тем Немкой, погруженным в себя, пребывающим в очень шатком равновесии.

И если Адька-Адлер еще бормотал что-то про сумасшедшую семью, то Вишняков понимал – нет, не семья, что-то иное, только не семья! Ему даже пришло в голову сбежать. Но посмотрел на Адьку-Адлера и понял – нужно остаться и помочь парню, вот просто нужно, иначе парень спятит.

Адька-Адлер уже стал ему очень симпатичен, и, к тому же, старшему как-то непристойно бросать младшего. И вдвоем больше шансов раскрутить историю всю, полностью, до последней детальки. И еще – может статься, эта помощь окупится сторицей…

Поэтому они спустились вниз и ждали «маму». Вишняков полагал, что ушла она ненадолго, базар в десяти минутах ходьбы, а дети оставлены одни. И оказался прав. Очень скоро залаял пес, бухнула входная дверь.

Они встретили женщину прямо на кухне, встав весьма разумно – чтобы ей уже не выскочить.

Она метнулась назад, налетела на Вишнякова, попыталась прорваться, но только потеряла очки. Тогда она, пятясь, отступила к столу и табуреткам.

На вид этой женщине было уже немало лет – хотя все на свете, припорошенное пылью и затянутое паутиной, выглядит старым и ненужным. А женщина как раз и казалась пыльной, выгоревшей, блеклой, непонятно для чего зажившейся на земле.

Адька-Адлер смотрел на нее, хмуря брови. Она же смотрела на Вишнякова, сообразив, что он тут будет карать и миловать.

– Вы кто? – именно Вишнякова спросила она, поставив кошелку на табурет и пытаясь открыть ее боковой карман.

– Руки! – рявкнул Вишняков. – Руки прочь! Отойдите к окну! Адик, посмотри, что там у нее?

В кошелке был баллончик со слезоточивым газом.

– Вот дура, – сочувственно заметил Вишняков. – Это не для помещения. Сама же обревелась бы. И заметь, Адик, она не орет. Она понимает, что мы не воры.

Адька-Адлер подошел к женщине.

– Тетя Аля? – неуверенно спросил он. – Вы меня совсем не помните? Тетя Аля!

И не получил ответа.

Поняв, он шагнул к дверям, поднял очки, протянул ей.

– Ну? Теперь узнали?

– Узнала! – крикнул, тыча пальцем в онемевшую женщину, Вишняков. – У вас тут телефоны вообще есть? Она сейчас пойдет и вызвонит хозяина этой фазенды! И говорить мы будем не с ней, а с ним!

– Это тетя Аля, она была моей няней, она меня читать и считать учила, – сказал Адька-Адлер. – А потом я жил с Семеном Ильичом. Тетя Аля, теперь-то вы можете сказать, кто мои родители? И где они сейчас? Они что, живут в этом доме?

– Погоди с родителями, – перебил его Вишняков. – Сперва пусть она найдет нам Клопа!

И тут женщина заговорила.

– Борька? – спросила она. – Борька? Вишняков?

– Так я и знал! Это мистика, но я знал, что вы трое должны оказаться вместе! Позволь тебе представить, папы твоего одноклассница – Алла… Алла…

Жуткая, непроизносимая фамилия вылетела из головы.

– Замолчи, замолчи, замолчи сейчас же!

Женщина кинулась на Вишнякова, решив, очевидно, ладонью залепить ему рот, была отброшена и разревелась.

– Истерика, – костатировал Вишняков. – Адик, мы тут с тобой, кажется, осиное гнездо разворошили. Баллончик – это еще цветочки.

– А у меня с собой ствол, – совершенно спокойно заявил Адька-Адлер. И действительно, достал из-за пазухи «вальтер».

– Ты что, сдурел – такое с собой таскать? – удивился Вишняков.

– Еду на хорошей машине черт знает куда, мало ли что.

– Да-а… – Вишнякову парень нравился все больше. Пожалуй, его даже можно было уважать. И умеет, и не боится постоять за себя. Повезло Росинвестбанку. Надо же – малахольный Немка сподобился такого отпрыска…

Женщина рыдала, сидя на табуретке, лицом – в потертую клеенку кухонного стола.

Адька-Адлер насторожился. Он услышал скрип, уже чуточку знакомый скрип. И, выдернув пистолет, побежал на звук. Вишняков без размышлений – за ним.

Это оказалась дверь черного хода. Они выскочили – и увидели, как торопятся к калитке мальчик, девочка и уводящий их низкорослый мужчина.

– Стой, Клоп, стрелять буду! – заорал безоружный Вишняков.

Одноклассник обернулся.

– Не смей детей пугать!

– Я тебе сейчас не детей – я всю вашу Мухотраховку на уши поставлю! Разворачивайся! Живо в дом!

– Альберт Владимирович! – это уже вмешался Адька-Адлер. – Опять кашу заварили? Опять покупаете на грош пятаков?

Точно, вспомнил Вишняков, Клоп и был Аликом! Нельзя называть детей Альбертами – вырастут Клопы, если не чего-нибудь похуже.

– Не кричите, им нельзя волноваться! – Клоп попытался прижать к себе детей, спрятаться за ними, но девочка не далась и успела отпихнуть мальчика.

– Сам не кричи!

Адька-Адлер спрятал пистолет, подошел и преспокойно взял Клопа за шиворот.

– Куда его? – спросил Вишнякова.

– Я сам! – Клоп вывернулся. – Только детей не трожьте!

– Детям ничего не угрожает. Ну, ты идешь?

– Иду… – проворчал Клоп. И пошел к черному ходу, а мальчик и девочка, в нелепо ярких куртках и шапках, остались стоять, взявшись за руки.

– Вы пока поиграйте во дворе, – сказал им Адька-Адлер. – Ладно?

Девочка кивнула, мальчик помотал головой.

– Ты только не бойся, слышишь? – обратился к нему Адька-Адлер. – Я тебя не обижу. Понимаешь?

– Понимаю…

Мальчик вдруг неуверенно улыбнулся. И Адька-Адлер улыбнулся в ответ.

Надо же, подумал он, искал родителей – нашел младшенького. Забрать его отсюда – и точка.

Но прежде всего нужно было разобраться с Альбертом Владимировичем Колопенко.

– Борис Андреевич, с ним нужно говорить жестко! – крикнул Адька-Адлер. – Я знаю! Я сейчас!

– При нем я ни слова не скажу, – тут же вызверился Клоп.

Вишняков соображал быстро.

– Хорошо, поговорим без него. Адик, присмотри, чтобы Алка никуда не сбежала, и за детьми. А с этим – я тоже знаю, как разговаривать!

* * *

Одноклассники не стали подниматься наверх, а сели за кухонный стол, благо Алка спряталась где-то в доме.

– Это сколько же мы не виделись? – спросил Вишняков.

Вопрос повис в воздухе.

– Ну, хорошо, Альберт Владимирович. Будем по существу. Куда девался Немка Адлер?

– А чего – девался? Живет где-то. С матерью, – буркнул Клоп.

– В телефонной книге его нет.

– Так у него и телефона нет.

– Как это?

– А на что ему?

– Ну!.. Ну, сыну раз в месяц позвонить, блин!

– Слушай, Боря, не лезь ты в это дело, – проникновенно попросил Клоп. – Есть у Немки сын, нет у Немки сына – ты-то тут при чем? Своих забот мало?

– Мало, – твердо сказал Вишняков. – У вас тут что, шведская семья? Немка детей плодит, Алка растит, ты министр финансов? Что же вы их потом на произвол судьбы бросаете?

– Ни фига себе на произвол! – возмутился Клоп. – Человека в Росинвестбанк устроили! Он там знаешь сколько получает!

– Кто бы мог подумать, что ты займешься благотворительностью? – ехидно спросил Вишняков. – Устроил мальчика на хорошее место и отрезал от дурных родителей, чтобы ему не приходилось их стесняться! Ну, благодетель, блин, эпический! Но, надо отдать тебе должное, парень вышколен превосходно.

Клоп возмущенно фыркнул. Вишняков это фырканье как-то сразу перевел на человеческий язык: уж слишком превосходно! И в самом деле – не каждый воспитанник на воспитателя с «вальтером» пойдет…

– И младшего в банк готовишь? А девчонку? Ее что – в топ-модели? – тут Вимшнякову пришло в голову вовсе несообразное. – Ты что же, Немку с Алкой поженил? И все мальчики в него рождаются, девочки – в нее?! Слушай, ты чем тут вообще занимаешься?! Создаешь акционерное общество аутсайдеров по производству жизнеспособного потомства?!

Маленький, действительно по-тараканьи усатый и порядком облысевший Клоп вскочил.

– Ага! Аутсайдеры! Быдло! Дерьмо собачье! Ноги о них вытирать!..

– Кто же о дерьмо ноги вытирает? – попытался урезонить крикуна Вишняков. Но у Клопа всегда были проблемы с чувством юмора.

Не обращая внимания на его гнев, упреки, обвинения и угрозы, Вишняков достал сотовый. Там сохранился номер звонившего вчера Адьки-Адлера.

– Это Вишняков. Как вы там?

– Тетя Аля с детьми, я за дверью.

– Хорошо. Слушай, сынок, найди-ка ты мне логово господина Колопенко и произведи там грамотный обыск. Добычу тащи сюда.

– Вы не смеете! – заорал Клоп.

– А вот я вызову сейчас сюда свою охрану, – ласково пообещал Вишняков. – Охрана у меня хорошая, я бригаду, которая Шитиковский рынок держала, чуть ли не полностью к себе взял. Правда, придется два часа обождать. Но порядок они тут наведут, так-перетак, раз и навсегда!

– Потом отвечать придется!

– Потом и будем думать. А сейчас мне очень не нравится здешняя атмосфера, – совершенно серьезно сказал Вишняков. – Знаешь, Клоп, я всегда имел хороший нюх. Кроме всего прочего, я за версту чую покойника. Свеженького – не всегда, а лежалый труп четко чую. И сейчас мне мой нос говорит, что тут неладно.

– Нет тут покойников, чем хочешь клянусь!

– Ну, в самом доме, конечно, нет…

Клоп отвернулся, посопел, принял решение.

– Слушай, Борька, не надо меня обыскивать, – попросил он. – Давай договоримся по-хорошему. Я позвоню, привезут деньги. Много не обещаю, но кое-что наскребем.

– Взятка – это полезно, – одобрил Вишняков. – Но ведь я человек серьезный, мне мало брать западло.

– Тысяча? – осторожно спросил Клоп.

– Чего – тысяча?

– Зеленых.

– Мало.

Вишняков понятия не имел, что именно покупает сейчас Клоп, но решил набивать цену до упора – авось одноклассник проболтается. К его удивлению, Клоп проглотил и отказ от трех, и отказ от пяти, и отказ от десяти, только на двенадцати сказал, что должен посоветоваться.

Тут на кухню вошел Адька-Адлер.