Текст книги "Монах и кошка"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Бэнкей обвел глазами местность – и обнаружил, что лежит на дне водоема. Накануне зимы воду отсюда спустили, и та, что лилась из бамбуковых труб, тоже утекала неизвестно куда. Судя по всему, Бэнкей в последней схватке с Рокуро-Куби отступал до тех пор, пока не свалился в водоем, крепко ударившись спиной и затылком о выложенное камнем дно.

Как это случилось – Бэнкей не помнил.

Он сосредоточился на своих ощущениях – и, пока Фудзивара Нарихира клятвенно обещал Минамото Юкинари провести день в седле без жалоб, стал понемногу возвращать себе свое тело.

Прежде всего, выяснилось, что монах связан. Затем – на груди у него лежало что-то тяжелое и неприятное. И, наконец, многочисленные царапины и укус на руке дали-таки о себе знать.

– Да и никакой он на самом деле не монах! – рассуждал между тем старик. У него и разрешения проповедовать-то нет! Обычный самозванец, каких в горах великое множество. Ходят, народ морочат. А свои хрустальные четки он украл у такого же несчастного, как бедный гадальщик.

– Я тоже подумал было, что это – сюгэндзя, – сказал Юкинари. – Свалился с горы, да еще...

Юноша замолчал – сообразил, что незачем посторонним знать, монах решал недоразумение с оборотнем, принявшим облик госпожи кошки. Этот приятный старый господин Отомо Мунэюки с внуком и внучкой приехали сюда из Хэйана провести дни удаления, потому что трудно найти для очистительного затворничества более подходящее место. И ничуть не огорчился, когда в последний день уединения целая компания попросилась на ночлег. История с оборотнем ему вряд ли понравилась бы. Да и неизвестно, кому он мог бы по секрету рассказать ее в Хэйане.

Юкинари уже успел обменяться с внучкой господина Отомо стихами – и стихи внушали надежду на более близкое знакомство.

– Вполне может статься, что этот монах – сюгендзя, господин, – поняв, почему замолчал Юкинари, вставил Кэнске. – Полюбуйтесь, как он расхаживает – с голыми руками! Не иначе, горные отшельники научили его стоять под ледяным водопадом! Встречал я таких...

– Скажи лучше – охотился ты за такими, – усмехнулся господин Отомо. – Ты ведь старый воин – и вполне может оказаться, что ты был в тех отрядах, которые охотились за ямабуси. Ведь и они, и их разлюбезные ученики сюгэндзя – вне закона, было бы вам это известно, молодые люди. Время от времени государственный совет вспоминает об этом. Но вам лучше знать, как сейчас настроены во дворце по отношению к горным отшельникам, господин Фудзивара, поскольку вы – придворный...

– Я ничего плохого не скажу о Спящих-в-горах, – отвечал Нарихира, – хотя бы потому, что мой предок, Фудзивара Накаморо, вынужден был скрываться со своими людьми как раз в скитах горных отшельников... И было бы непристойно с моей стороны проявлять неблагодарность.

– Примите мои извинения, господин Фудзивара, – сухо сказал господин Отомо. Действительно – нехорошо было напоминать о высокородном мятежнике.

Бэнкей тем временем мысленно взывал к отцу-настоятелю.

Очевидно, старенький настоятель, которого посещали странные озарения, в эту минуту мирно дремал – что случалось с ним среди бела дня все чаще и чаще. И не мог подтвердить Бэнкею, что это странное приключение действительно один из шагов на том самом Пути, который он пообещал монаху.

Старший кэрай неодобрительно взглянул на господина Отомо. Молодой приятель Минамото Юкинари старшему кэраю нравился, а этот старик – нет.

– И давно прошли те времена, когда можно было послать вооруженный отряд и выловить всех сюгэндзя в окрестностях, господин, – обратился он к Отомо Мунэюки, не вставая с корточек. – Они живут общинами, а командуют ими старые и опытные ямабуси. Спящие-в-горах знают и умеют такое, что нам и не снилось. И еще старики говорят, что их учат своим хитрым штучкам тэнгу.

– Перестань, Кэнске, – одернул его Юкинари, довольный, впрочем, что кэрай возразил господину Отомо. Тот был всего-навсего дедом хорошенькой внучки, а Нарихира – давним приятелем, обещавшем к тому же позаботиться о карьере Юкинари. – Послушать деревенских стариков – так все ямабуси на самом деле люди-вороны.

– Простите, господин, мою глупую болтовню, – отвечал Кэнске. – А все-таки тэнгу с горными отшельниками заодно.

Молодой человек, внук господина Отомо, лишь молча смотрел на Бэнкея. Меча при нем не было, да и сомневался монах, что изнеженный горожанин сможет нанести хороший удар.

– Плесни ему в лицо водой, Кэнске, – приказал Фудзивара Нарихира. – Мы так все утро простоим, охраняя этого негодного монаха.

– Фальшивого монаха! – поправил господин Отомо. – Не понимаю, зачем эти нежности с гнусным убийцей!

– По-моему, он уже пришел в себя, господа! – воскликнул Кэнске. – Его ресницы и веки вздрагивают!

– Так помоги ему подняться на ноги, – велел Нарихира. – Пусть сам идет к повозке!

Кэнске махнул рукой одному из кэраев, что почтительно стояли в стороне, и вдвоем они подняли Бэнкея.

Едва оказавшись на ногах, он чуть было не полетел носом вперед. Тогда Бэнкей наконец посмотрел, что за тяжесть болтается у него на груди.

И монаху чуть не сделалось дурно.

На него смотрели злобные глаза желтобрового гадальщика.

Прошло страшное мгновение, прежде чем Бэнкей сообразил, в чем дело.

Голова Рокуро-Куби вцепилась зубами в монашеское оплечье – кэса. То ли гадальщик целил в горло, да промахнулся, то ли это случилось как-то иначе – Бэнкей вспомнить не мог. Страшная голова, чьи челюсти сомкнулись намертво, повисла на холщовом кэса, как тяжелый камень, прихватив сквозь холст еще и рясу.

Как ни странно, эта встряска многое прояснила.

Бэнкей понял: его обвинили в убийстве гадальщика – с точки зрения молодых господ, вполне безобидного старого бродячего гадальшика, благодаря которому они провели ночь в такой приятной усадьбе.

Кто-то из кэраев мог, обнаружив утром, что снег поблизости от усадьбы истоптан и окровавлен, обойти окрестности дозором – и обнаружить обезглавленный труп в яме. А потом нашли лежащего без чувств и памяти монаха, на кэса у которого повисла мертвая голова. Что еще могли предположить эти люди? Да только то, что монах с гадальщиком чего-то не поделили, и монах, как более сильный и ловкий, исхитрился снести гадальщику голову с плеч. Или же гадальщик знал про монаха что-то скверное и пообещал рассказать это молодым господам...

Конечно, разумный человек сразу же задаст вопрос: а где тот клинок, которым монах отсек голову гадальщику? И ему ответят – трудно ли забросить клинок в сугробы? Не раскапывать же теперь весь снег в окрестностях!

Вопрос же о том, как отрубленная голова оказалась висящей на кэса, никто и задавать бы не стал. Всем известно – если человек, погибая, всю свою вылетающую из тела душу вложит в одно-единственное желание, то оно и сбудется. Если гадальщик перед смертью яростно возжелал мести, а монах, совершив убийство, скажем, нагнулся над трупом, то голова могла последним предсмертным усилием подпрыгнуть и сомкнуть зубы на кэса. Такие случаи бывали, и ничего чудесного в этом никто не видел.

– Кто ты такой, монах? Откуда ты взялся? – властно спросил Фудзивара Нарихира.

Бэнкей ничего не ответил.

Он мог бы сослаться на отца-настоятеля – и Нарихира с полным основанием назвал бы его лжецом. Пробыв какое-то время в горном монастыре, он ни разу не встретился там с Бэнкеем. И как объяснить молодому человеку, что накануне наступления Нового года монах вдруг покидает свой монастырь, тайно идет по следу путешественников, ночью подкрадывается к расположенной в стороне от дороги усадьбе?

Умнее всего было сейчас просто молчать.

Бэнкею приходилось убегать из плена. Он знал, как нужно напрягать мышцы, чтобы они стали больше в тот миг, когда на них затягивают веревки. Он знал, как увеличивать подвижность рук и ног в суставах. Старший кэрай был прав – ямабуси многому его научили. И он действительно стоял под ледяным водопадом.

Он не сомневался, что при необходимости найдет способ удрать.

Но сделать этого он никак не мог.

Бэнкей не знал, что произошло с того мгновения, как в нем внезапно проснулась спасительная сила Пламенного меча Фудо-ме, до другого мгновения – когда его, уже при свете наступившего дня, обнаружили в пустом водоеме. Он не понимал, почему кровожадные Рокуро-Кубо, очевидно, столкнувшие его в водоем, не кинулись туда за ним и не загрызли его. Конечно, это было бы с их стороны невероятной глупостью, но разъяренные чудовища теряли способность рассуждать разумно, это он видел своими глазами.

Первое, что пришло в голову Бэнкею, – Рокуро-Кубо кто-то спугнул. Но, в таком случае, жизнь этого человека под угрозой. Людоедам не удалось сразу, как только головы воссоединились с телами, расправиться с Бэнкеем – за него вступились Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари. Но насчет Бэнкея людоеды спокойны: во-первых, еще сутки-другие в дороге – и они сдадут его властям в Хэйане, а во-вторых, даже если он попытается сейчас рассказать про ночное побоище с Рокуро-Кубо, кто ему поверит? Скажут, что он пытается уйти от грозящего наказания за убийство гадальщика, и только.

Все эти печальные вещи монах обдумывал, как бы не слыша вопросов Фудзивара Нарихира. Он молчал – и только. Наконец молодому придворному надоел этот нелепый допрос, и он велел кэраям запихнуть связанного монаха в повозку.

Краем глаза Бэнкей увидел, как садится в маленькие носилки Норико, прижимая к груди трехцветную кошку. На голову она, как полагается в пути, накинула подол верхнего платья, совершенно скрыв лицо.

Господин Отамо и его сердитый внучек покосились на девушку с кошкой и как-то странно переглянулись.

Кошка!

Вот кто мог что-то знать про ночные события.

Бэнкею не приходилось иметь дела с оборотнями – ни добрыми и ни злыми. Он не понимал, кому и зачем потребовалось перекидываться редким и дорогостоящим зверьком. Но кошка навела его на след Рокуро-Куби.

Уж не она ли захотела подвести монаха под серьезные неприятности?

Но зачем кошке-оборотню губить монаха, которого она увидела впервые в жизни?... Впервые ли?..

* * *

Бэнкей ехал в повозке, как придворный аристократ, с той только разницей, что его связали по рукам и ногам. Кэнске, забинтовавший ему рассеченную при падении голову, покормил его с рук. И даже осведомился, не доставить ли монаха в кусты для удовлетворения нужды. Так что путешествие было по-своему комфортабельным. Если бы только не тяжелая мертвая голова, которую не смогли отцепить от кэса и уложили Бэнкею на грудь. Голова-то и была главным доказательством его преступления.

На ночь путешественники остановились на постоялом дворе, а Бэнкея оставили в повозке, укрыв его потеплее. До Хэйана было уже недалеко. Прекрасная столица была выстроена в окруженной горами долине – и там уже начиналась весна. Так что здоровью Бэнкея ничего не угрожало.

Он лежал в темноте и читал про себя священные сутры, когда услышал странный шум на крыше повозки.

Монах прикинул – час Крысы, пожалуй, уже кончился и наступает час Быка, прескверный час, весьма подходящий для всякой нечисти.

Нечего было долго гадать, что это такое – Рокуро-Куби, дождавшись, пока все заснут, прислали сюда свои кусачие головы. У них хватило бы злобной глупости загрызть связанного человека, лежащего без движения в повозке. А о том, как объяснить это жуткое происшествие утром, никто из них, скорее всего, и не задумается.

На крыше повозки шла какая-то странная возня. Возможно, четыре летающие головы проводили последнее совещание. А может, кто-то пробегал поблизости, мог их ненароком заметить, и они затаились.

Бэнкей вспомнил, как тот из Рокуро-Куби, что был погонщиком быков, уговаривал свиту Фудзивара Нарихира поставить обе повозки вместе и подальше от жилого дома. Уголок он, видите ли, усмотрел там вполне безопасный – ворам, если они задумают поживиться богатыми циновками, будет не добраться до повозок, чем-то таким тяжелым загороженных. Чем монах – не видел и не понял.

Слушая шорох, он усмехнулся – проникнуть в повозку, не имея рук, им было трудновато, вот разве что боднуть с разлета тяжелые циновки, которыми настоящий, служивший Фудзивара Нарихира погонщик быков тщательно занавесил вход.

Монах поерзал, устраиваясь удобнее, и подтянул колени к животу. Он мог сейчас встретить первую пробившуюся в повозку летучую голову резким ударом обеих ног. И заорать во всю глотку.

Если Рокуро-Куби, будучи хозяевами уединенной усадьбы, исхитрились попотчевать сонным зельем своих гостей, то на постоялом дворе доступа к горшкам и мискам никто из них не имел. Возможно, они, готовясь к ночному вылету, добавили чего-то этакого в пищу своим сотрапезникам – Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари. Но усыпить всех прочих постояльцев они не могли – разве что знали какие-то особенно сильные заклинания. Так что на вопль монаха вполне мог сбежаться народ. И найти сбитую голову кого-то из Рокуро-Куби! В дополнение к отвратительной желтобровой роже фальшивого гадальщика...

Разумеется, голова быстро очухается от удара, но если разбить ее злобное лицо в кровь, если нанести еще один удар – возможно, она утратит зрение и, подскочив, начнет метаться по тесной повозке, тычась в стены. Это было бы неплохо – лишь бы не ткнулась сослепу в живое тело. Хотя Кэнске старательно, со знанием дела забинтовал монаху укушенную руку, на зубах Рокуро-Куби, очевидно, был какой-то особый яд – рука подозрительно горела.

Циновка с одного края приподнялась. Монах удивился – не зубами же вцепились в край три головы, чтобы пропустить вовнутрь четвертую. И перекатился на бок – потому, что, лежа на спине, мог нанести удар в середину циновки, а никак не в нижний угол.

Он не столько увидел, сколько почувствовал проникшую в повозку голову. Казалось бы, он услышал лишь шорох, ощутил лишь прохладный воздух – и все же он знал, что находится в повозке не один.

Голова молчала, не дыша. Молчал и Бэнкей, ожидая.

И тут циновка опять зашуршала.

Вся компания Рокуро-Куби была тут сейчас Бэнкею ни к чему. Помог бы Дзидзо-сама справиться связанному монаху не оберегаемому девятиполосной решеткой, хоть с одной головой!

Не дожидаясь, пока к нему пожалуют другие летучие гости, Бэнкей резко распрямился – и с такой силой, что подпрыгнул на дне повозки и пролетел чуть ли не целый сяку ногами вперед.

– Ты что же это брыкаешься, старый разбойник? – услышал он знакомый, исполненный веселой обиды голос. – Этак и без носа остаться недолго! Кто же меня без носа в стаю пустит?

Бэнкей усмехнулся.

– Развяжи-ка меня, – попросил он. – И никакой я тебе не разбойник.

– Твое благочестие вне сомнений, – сказал тэнгу, окончательно забравшись в повозку. – Только вот как сражался ты с красавицей Рокуро-Куби? Ты же вынужден был смотреть ей в лицо! Не дергайся, а то порежу... Ого, вот это украшение! На память, что ли, подарили?

Щелкнув по носу мертвую голову, откуда-то из перьев он достал нож и осторожно перепилил мохнатый узел между запястьями монаха.

– Где кошка? – первым делом спросил Бэнкей.

– Из-за кошки-то я и задержался, – буркнул Остронос. – Отец-настоятель был так занят всякими церемониями, что я просто не мог до него добраться. Пришлось мне ее кормить-поить, пока не выдался случай застать его одного в келье. Тогда я и поскребся в окошко.

– Что велел передать мне отец-настоятель? – сразу же оставив всякое беспокойство о кошке, поинтересовался монах.

– Отец-настоятель-то и сказал мне, что ты схлестнулся с Рокуро-Куби... и тут тэнгу призадумался. – Передать он тебе велел три слова, но сказал их так, что поди разбери!

– А повторить ты их можешь? – растирая запястья, спросил наполовину освобожденный монах.

– Я попробую сказать их так, как сказал он сам, – тэнгу помолчал и действительно произнес три слова, отделяя одно от другого выразительными паузами: – Отступить – нельзя – преследовать.

– Это очень любопытно... – пробормотал монах. – А ну-ка, вспомни, может, отец настоятель высказался чуточку иначе?

И монах изменил паузы между словами, так что получилось: "Отступить нельзя – преследовать".

– Нет, – твердо возразил тэнгу, возясь с веревкой на ногах Бэнкея. Этого смысла он в слова не вкладывал.

– Может быть, "Отступить – нельзя преследовать"? – монах попытался в темноте поймать взгляд тэнгу, но круглые черные глаза в золотистых птичьих ободках как бы растворились во мраке.

Тогда Бэнкей задумался.

Он попросился в монастырь к старенькому настоятелю потому, что тот, как говорили, мог каждого человека направить по его Пути. Он дал обет повиновения. Но, позвольте, чему же тут повиноваться?

– Ну что, Бэнкей, собираешься ты вылезать из повозки, или тебе тут жить полюбилось? – осведомился тэнгу. – Я весь день крался за тобой следом и проклинал этих быков! Медленнее только улитка ползает.

Бэнкей ощупал свои ноги.

– Похоже, что меня усердно обдирали чьи-то острые когти, – удивленно сказал он. – Что бы это такое могло быть?

– Я побывал там, где ты воевал с Рокуро-Куби. Это просто колючки, успокоил его Остронос. – Ты ослаб?

В голосе насмешника-тэнгу было неожиданное сочувствие.

– Нет, – мрачно возразил Бэнкей. – Погоди. Сейчас я соберусь с духом. Где там у нас восток?

– Вот, – и тэнгу безошибочно указал крылом направление.

Бэнкей сел лицом к востоку и соединил перед собой руки – большие пальцы вместе, мизинцы вместе, а остальные – в сложном переплетении.

Остронос помолчал, ожидая, пока пальцы напрягутся и расслабятся нужное количество раз.

– Одного меня тебе, как видно, мало, – заметил он, когда Бэнкей опустил руки на колени. – Ты хочешь создать еще одного крошечного тэнгу. Разве ты не знал? Они возникают у ямабуси и сюгендзя между сложенными пальцами!

И Остронос негромко рассмеялся.

Иногда Бэнкею сразу не удавалось понять, говорит тэнгу что-то дельное, или пересказывает забавные глупости, которых набрался в темном народе.

– На сей раз не возник, – отшутился Бэнкей. – Ну-ка, посторонись, а то мне тут не выбраться.

Монах был крупного сложения, на привередливый взгляд городских щеголей даже полноват. Но это был не жир, которым действительно легко обрасти за годы безмятежной монастырской жизни, а мощные и гладкие мышцы, объемные от рождения, а не от хорошей пищи.

Бэнкей и Остронос выбрались из разукрашенной повозки Фудзивара Нарихира. Монах прихватил с собой и обрывки веревок – чтобы ввергнуть путешественников в пущее недоумение.

Оказалось, что повозка стоит в самом углу двора, и чтобы вытащить ее, придется просить хозяев других повозок, чтобы они велели оттащить свои экипажи в сторонку. На постоялом дворе оказалось и несколько столичных жителей, путешествовавших не менее роскошно, чем Фудзивара Нарихира.

– Не хочешь ли ты избавиться от этого сокровища? – поинтересовался Остронос. – Если ты думаешь, что окрестные жители придут в восторг, увидев монаха с такой штукой на кэса, то ошибаешься. Первым делом на тебя донесут властям.

– От него можно избавиться только вместе с кэса, – буркнул Бэнкей. Давай-ка сперва отсюда выберемся.

– Перенести тебя через изгородь? – спросил тэнгу. Далеко унести Бэнкея он не мог, да это и не требовалось.

– Тихо! – шепнул Бэнкей. – Сюда кто-то спешит. Ну-ка...

Они затаились, присев на корточки, за повозкой.

– Почтенный наставник! – послышался взволнованный шепот. – Отзовитесь, благочестивый наставник! Я не знаю, в каком вы экипаже!

– Девичий голос, и весьма, весьма благозвучный, – ехидно заметил тэнгу. Что же ответит глубокоуважаемый и праведный наставник?

– По-моему, это Норико... – Бэнкей осторожно выглянул, но не увидел решительно никого. – Надо убедиться...

– Я должна сказать вам нечто важное, отзовитесь!.. – требовал девичий шепот.

– Отзовись, раз уж тебя так просят, – подтолкнул его тэнгу.

– А если это – Рокуро-Куби?

Все трое помолчали, вслушиваясь в ночную тишину.

– Благочестивый наставник, вы спите? – растерянно спросила девушка. – Что же делать-то?

– Я не чувствую близости нечисти, – сообщил Остронос, – а ты, монах?

– Я тоже. Но, может быть, она еще слишком далеко, чтобы я ощутил?

– Да нет же, совсем близко. И это наверняка Норико.

Бэнкей выпрямился, собираясь выйти к девушке из-за повозки. Но тут раздался еще один голос.

– Норико! Куда это ты направилась? – сердито спросил старший кэрай. Если тебе по твоей надобности, то ты заблудилась! И ступай-ка сюда, я что-то важное тебе скажу.

Тут только Бэнкей и тэнгу увидели девушку. Закутанная в тяжелое зимнее одеяние, она нерешительно шла навстречу Кэнске.

– Не сердитесь на меня, дядюшка, госпожа кошка поела и спит, – торопливо сказала она, оказавшись прямо перед старшим кэраем.

– Зачем мне сердиться на тебя, дурочка? Присядем-ка мы на оглоблю, и я тебе кое-что расскажу, от чего твое сердечко обрадуется, – Кэнске добродушно приобнял девушку, усаживая ее, и устроился рядом сам. – Слушай внимательно. Перед тем, как ложиться спать, господин Фудзивара-но Нарихира изволил подозвать меня. И говорит – ты, старший кэрай, кажется, родственник этой девушки, которая смотрит за госпожой кошкой? Я, конечно, отвечаю – не то, чтобы родственник, но с малых годков знаю. Это, говорит господин Фудзивара, одно и то же. И, говорит, вот у меня для девушки сверток дорогого шелка. Она будет служить при дворе, так пусть сошьет себе красивое платье.Тут два куска шелка, пусть она сошьет себе платье цвета вишни.

– Цвет вишни – это белое на розовом исподе? – обрадовалась девушка. – Как кстати, это же весенний цвет!

– Не перебивай пожилого человека, – одернул ее Кэнске. – Это еще не все. Господин Фудзивара сказал еще – ему понравилось, как ты заботишься о госпоже кошке. И еще – он уверен, что ты будешь хорошо прислуживать госпоже Йоко. И еще – он заметил, какие у тебя длинные и блестящие волосы, когда ты с госпожой кошкой выходила из носилок.

– Уж не хочешь лы ты сказать, дядюшка, что я полюбилась господину Фудзивара? – удивилась Норико.

– И это было бы для тебя большой удачей. Ты послушай, – и Кэнске устроился на оглобле поудобнее. – Во-первых, он знатный вельможа, и он сделает тебе дорогие подарки. У тебя будет много платьев всех цветов. Во-вторых, когда ему не захочется больше оказывать тебе любовное внимание, ты будешь носить его послания госпоже Йоко и обратно, будешь устраивать им свидания...

– С чего ты так уверен, дядюшка, что господин Фудзивара будет объясняться в любви моей будущей госпоже?

– Ну, это и малому ребенку понятно! Если у нее будет такая замечательная кошка, то государь станет часто появляться во дворце Кокидэн, он же без ума от этих вонючих... ох, нет, от этих благовонных зверьков. И он, может статься, приблизит к себе госпожу Йоко! А это значит, что она замолвит словечко за господина Фудзивара! Видишь, как все просто! А тебе останется только получать от всех дорогие подарки. А потом понравится тебе достойный молодой человек – ты только шепнешь своей госпоже, и он станет твоим мужем.

– Господин Фудзивара Нарихира сам – очень красивый и достойный молодой человек... – вздохнула девушка.

– Если он тебе нравится – то тем лучше! – обрадовался Кэнске. – Значит, я побегу и сообщу господину, что ты готова его принять!

– Как? Сейчас? – испугалась девушка. – Я не могу, дядюшка, никак не могу...

– Стыд и срам! – отвечал на это Кэнске. – Ты уже взрослая девица! Господин тебе честь оказывает, а ты перепугалась, как маленькая. Пойдем, пойдем, Норико, приведешь себя в порядок, волосы расчешешь как следует... Ты же знаешь, эти знатные господа прежде всего хотят убедиться, что у девушки волосы мягкие, тяжелые, черные, без всяких там порыжевших накладных и не вьются!

– У меня даже платья подходящего нет, чтобы постелить! – строптиво заявила Норико. – Ты думаешь, дядюшка, молодому господину приятно будет ложиться на мою заношенную ветошь?

– Вот тут ты, пожалуй, права, – согласился старший кэрай. – Что же я скажу господину Фудзивара? Может быть, пусть он сразу же подарит тебе нарядное платье?

– Нет, так тоже не годится, – разумно рассудила Норико. – А скажи ты ему, дядюшка, вот что. Что за подарок я низко кланяюсь, но принять господина никак не могу. Скажи, что сама очень об этом сожалею, но господину ко мне сегодня приближаться не стоит. А когда мы приедем в Хэйан и я поступлю на службу к госпоже, то там пускай ко мне приходит. Это же – всего два дня потерпеть, дядюшка.

– Хитришь ты, Норико, – сердито сказал Кэнске. – Совсем еще девчонка, откуда только в тебе эта бабья хитрость? Смотри только, не подведи меня. Прими в Хэйане молодого господина, как подобает, чтобы остался доволен. А теперь идем. Негоже тебе тут в темноте слоняться.

– Ты иди, дядюшка, я догоню, – пообещала Норико, но старший кэрай сурово ухватил ее за руку.

– Я сказал – идем! Я теперь за тебя перед господином Фудзивара отвечаю. Неровен час, налетит тут на тебя дурной человек – чем господина порадуешь? Ну, не упирайся, пошли...

Когда Кэнске уволок недовольную Норико, Бэнкей и Остронос вышли из-за повозки.

– Что же она хотела мне сказать? – растерянно спросил монах. – Я уверен, что очень важную вещь. Может быть, она знает, каким образом я попал на дно водоема?

– Ты полагаешь, она видела твое сражение с Рокуро-Куби? – в свою очередь, спросил тэнгу. – Тогда она в большой опасности. Твоих оправданий никто слушать не станет – потому что все считают, будто ты убил гадальщика. И сколько ты ни толкуй городской страже и судьям, что почтенные господин Отомо и все его семейство – гнусные Рокуро-Куби, никто тебе не поверит. А если юная девушка скажет это – возможно, к ней и прислушаются.

– Что же она сразу не сказала? И вспомнить бы мне, чем закончилась эта драка... – с тоской пробормотал монах. – И понять бы мне, какую роль играет во всем этом оборотень!

– Что ты предпримешь? – поинтересовался тэнгу. – Отец-настоятель передал тебе приказ. Как ты решил прочитать этот приказ?

Монах присел на ту самую оглоблю от повозки, где только что сидели Кэнске и Норико.

Тэнгу ждал ответа долго, но так и не дождался.

– А если тебе не хочется в Хэйан – шел бы к нам, вольным тэнгу, предложил он. – У нас не соскучишься. Мы тебя многому научим. Заодно всей стаей и голову отцепим! Я не знаю, чего ты ищешь и какое состояние души называешь "Путь", но, возможно, твой путь пролегает через наши тайные гнезда...

– Я родился человеком, – возразил монах, – и не сбивай ты меня с толку. Уж не хочешь ли ты сказать, что на вот этой голове вырастут перья?

Он похлопал широкой ладонью по своей бритой макушке.

– А что же! – развеселился тэнгу. – Воображаю, до чего ты станешь хорош! Но знаешь ли, старый разбойник, с перьями тоже не все так просто...

Остронос, все еще улыбаясь, провел серым веером из перьев, что держал в руке, по лицу сверху вниз.

И лицо на мгновение стало совсем иным – только улыбка осталась прежней.

Веером словно смело и красноту, и длинный острый нос. Монах увидел очень даже приятную физиономию в надвинутой по самые брови черной облегающей шапочке-шлеме, с боков закрывающей щеки, а снизу – и весь подбородок. Серый же веер, замерший у самого лица, оказался не из перьев, а из тонких и острых металлических пластин. Это был боевой сигнальный веер, какие монаху доводилось уже видеть в Китае.

Тэнгу взмахнул веером снизу вверх – и опять перед глазами монаха явились красный длинный нос-клюв, а также перья чуть ли не от самых глаз.

– Когда ты наконец перестанешь меня морочить? – с досадой спросил Бэнкей.

– Когда ты наконец поймешь, что ищешь то, чего на свете не существует? и Остронос сердито отвернулся.

Оба приятеля, монах и тэнгу, помолчали некоторое время, сидя на оглобле.

– Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу, а со мною – девять тэнгу! – неожиданно пропел монах. – Если дождик не пойдет, будем до утра плясать!

– Тэнгу, тэнгу, девять тэнгу, а со мною – десять тэнгу! – с готовностью подхватил Остронос. – Если тигр не придет, будем до утра плясать!

И хлопнул монаха веером по плечу.

– Ну так как же? – и Остронос, подражая старенькому настоятелю, покашлял и скрипуче произнес три загадочных слова.

– – Отступить нельзя, – твердо сказал Бэнкей. – Возможно, девочка в опасности. Да и за укус я хотел бы рассчитаться, хотя месть – недостойное монаха чувство. Опять же – оборотень... С ним бы беды не случилось... Так что, раз отец настоятель приказал, то и буду преследовать!

Часть вторая

Норико притаилась за плетеной ширмой. Ее молодая госпожа Йоко, которую здесь звали совсем иначе – Гэн-но-тюро, вместе с другой придворной дамой, носившей имя Акико, но имевшей еще и прозвище, которого Норико не могла выговорить, укладывались спать, но укладывались как-то странно. Похоже, они собирались принять ночного гостя.

Ничего удивительного в этом не было – Норико в самом начале своей придворной карьеры уже шарахнулась как-то утром от висевших в женских покоях на церемониальном занавесе пурпурных мужских штанов. Служанки ее втихомолку подняли на смех, а госпожа потом объяснила, что главное утонченные отношения между мужчиной и женщиной.

Ведь когда придворная дама обменивается с кем-то стихами – это только отрадно и для нее, и для ее подруг. Полученные стихи дружно обсуждаются, идет поиск скрытого в них смысла, потом пишется ответ, переписывается на дорогой бумаге, бумага сворачивается особым образом и, обратившись в толстую длинную полоску, завязывается узлом или скручивается по краям. Затем послание прикрепляется к ветви дерева или стеблю цветка, а ожидающий снаружи слуга получает награду и уносит письмо своему господину. Все это – очаровательно и вызывает волнение в сердце, и если дама в конце концов позволяет избраннику какие-то вольности – кому какое дело? Вот уж это касается только мужчины и женщины, и никого больше!

Норико сперва удивилась – если бы у нее дома кто-то в усадьбе позволил себе такие изысканные утонченности, старый господин живо бы навел порядок. А через день или два после сделанного госпожой Гэн-но-тюро внушения ее отыскал посланец Фудзивара Нарихира с очередным свертком шелка, очень красивого, чтобы сшить платье цвета глицинии, бледно-лилового с зеленым исподом.

Норико честно расхвалила господина Фудзивара Нарихира перед своей госпожой, хотя пришлось и приврать – вовсе он не заботился в дороге о госпоже кошке.

Все сложилось великолепно – отдохнувший после дороги зверек был представлен госпоже Кокидэн, вызвал огромный восторг, и теперь ждал лишь той минуты, когда на него упадет благосклонный взор самого государя. Но у юной госпожи Кокидэн как раз начались Дни удаления от скверны, она прикрепила к прическе листок алой бумаги с китайскими иероглифами и не покидала внутренних покоев.

Девушке не нравилось лишь одно – Кэнске сказал ей ночью, что господин Фудзивара желал бы навестить ее, но уже который день она проживает во дворце Кокидэн, а от него только исправно передаются свертки шелка!