Текст книги "Дом на берегу"

Автор книги: Дафна дю Морье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава восьмая

Я оделся, сел в машину и, обогнув Тайуордрет, взял курс в Тризмилл. Я намеренно не стал останавливаться на знакомой стоянке у обочины, а съехал вниз с горы прямо в долину. Парень, живший в доме под названием «Нижняя часовня», мыл свой фургон. Увидев меня, он помахал рукой. То же самое произошло и когда я притормозил за мостом около фермы Тризмилл. Фермер, которого я встретил вчера утром, гнал своих коров через дорогу и остановился перекинуться словечком. Я поблагодарил Бога за то, что ни тот, ни другой не видели меня вчера вечером на стоянке.

– Ну как, нашли усадьбу? – спросил он.

– Да нет, – ответил я, – думаю, нужно еще раз осмотреть все вокруг. Тут недалеко, на полпути вверх по холму, есть довольно странное место – все заросло утесником. Случайно не знаете, как оно называется?

Из-за моста мне плохо были видны окрестности, поэтому я наобум махнул рукой примерно в направлении карьера: там вчера, оказавшись совсем в другом веке, следуя за Роджером, я попал в дом, где умирал сэр Генри Шампернун.

– Вы имеете в виду Граттен? – спросил он. – Сомневаюсь, чтобы там было что-нибудь интересное для вас – кроме битого шифера да камней, ничего нет. Когда-то было полно сланца. А сейчас один мусор. Говорят, при строительстве дома в Тайуордрете в прошлом веке камень и сланец в основном брали оттуда. Похоже на то.

– А почему такое название – Граттен? – спросил я.

– Точно не знаю. Так называется тот участок, где сейчас распаханное поле. Оно принадлежит ферме Маунт-Беннет. Мне кажется, это старое слово, обозначавшее что-то горящее. Напротив поворота на Стоунибридж есть тропинка, она выведет вас прямо к месту. Но только ничего интересного вы там не найдете.

– Скорее всего, вы правы, – ответил я, – но хотя бы полюбуюсь видом.

– Оттуда разве только поезда увидишь, – засмеялся он, – да и они теперь редко ходят.

Оставив машину на полпути к вершине горы, напротив проселочной дороги, как он и советовал, я направился через поле к Граттену. Подо мною лежала долина и проходила железная дорога, направо местность резко шла под уклон к железнодорожной насыпи, а за насыпью склон становился более отлогим и внизу переходил в болотистые заросли. Вчера в том, другом, мире на этом самом месте между нынешней насыпью и болотом, в самом центре лесистой долины, где кустарник и деревья теперь особенно густы, находилась пристань. Посередине узкого залива Отто Бодруган поставил на якорь свое судно, развернув нос корабля навстречу приливу.

Я прошел мимо того места, где накануне сидел и курил. Затем прошел в сломанные ворота и остановился среди знакомых ям и бугров. Но сегодня, когда я не страдал ни от головокружения, ни от тошноты, я отчетливо увидел, что все кочки были не природного происхождения – вероятнее всего, здесь когда-то стояли стены дома, которые давно разрушились, ушли в землю и заросли, а углубления, которые я принял за ямы, возникли на месте бывших комнат.

Люди, бравшие отсюда камни и сланец для строительства своих домов, знали, что делали. Сняв лопатой пласт земли, покрывавший, должно быть, фундамент здания, они находили в большом количестве весь необходимый материал, и карьер позади возник в результате таких же раскопок. Теперь местные жители утратили к этому месту всякий практический интерес. Карьер стал использоваться как свалка для разного хлама и старых консервных банок, проржавевших от времени и зимних дождей.

Что ж, кто-то утратил интерес к этому месту, а я только начал его ощущать, хотя фермер там, внизу, в Тризмилле, и заверял меня, что ничего достойного внимания я здесь не найду. Пока что мне было известно только одно: вчера, в другом времени, я стоял в сводчатом зале, занимавшем основную часть давно разрушенного дома, затем по наружной лестнице поднялся в верхнюю комнату и видел, как умирал его хозяин. Теперь здесь нет ни двора, ни стен, ни зала, ни конюшен за домом – ничего, кроме поросших травой холмиков и вьющейся между ними узкой грязной тропинки.

Один участок был совершенно ровный, с гладкой зеленой травой – возможно, когда-то именно здесь находился двор. Я сел и стал смотреть вниз на долину – туда же смотрел Бодруган, когда он подошел к окошку в зале. Тайуордрай, дом на берегу… Я думал о том, какой голубой была вода в извивающемся морском рукаве в те далекие времена и как отливали золотом на солнце песчаные отмели по обоим его берегам во время отлива. Если воды в заливе тогда было достаточно, Бодруган мог поднять якорь в ту же ночь и отплыть в море, если же нет, он все равно мог вернуться на борт и переночевать там со своей командой, а на рассвете, быть может, вышел на палубу, потянулся после сна и, подняв голову, долго смотрел на погруженный в траур дом.

Документы, которые я получил сегодня утром по почте, лежали у меня в кармане, и теперь я вынул их и перечитал еще раз.

Послание епископа Грандиссона, отправленное приору, было датировано августом 1329 года. Сэр Генри Шампернун умер в конце апреля – начале мая. Несомненно, попытку извлечь его прах из монастырской могилы предприняла чета Феррерсов, и конечно же, главным вдохновителем этой авантюры была миссис Феррерс. Интересно, кто же все-таки донес епископу, сыграв, с одной стороны, на амбициях церковного служителя, а с другой – полностью застраховав себя от угрозы возможного разоблачения. Скорее всего, это дело рук сэра Джона Карминоу – не без участия Джоанны, с которой он, будьте уверены, к тому времени уже не раз переспал.

Я вновь взглянул на список из Переписной книги, мысленно отмечая тех, чьи имена совпадали с местными названиями на моей дорожной карте, которую я прихватил с собой из машины. Рик Тривинор, Рик Тривайриан, Рик Тринателон, Джулиан Полпи, Джон Полорман, Джеффри Лампетоу… все эти имена с небольшими изменениями в написании сохранились в названиях ферм, отмеченных на моей карте. Люди, которые здесь когда-то жили, умерли более шестисот лет тому назад, но свои имена передали памяти потомков, тогда как Генри Шампернун, владелец этих земель, оставил после себя лишь огромное количество бугров и ям, чтобы я, нарушитель временных границ, спотыкался и ломал себе ноги. Все они спят вечным сном уже почти семь веков, Роджер Килмерт и Изольда Карминоу в их числе. О чем они мечтали, думали, что им удалось свершить – теперь это ни для кого не имеет никакого значения. Все давно забыто.

Я встал и попытался определить среди всех этих колдобин, где же находился зал, в котором вчера сидела Изольда, обвиняя Роджера в попустительстве преступлению. Но у меня ничего не вышло. Природа поработала на совесть – и здесь, на склоне холма, и внизу, в долине, где когда-то сверкали воды морского залива. Море отступило и обнажило землю, стены поросли травой, мужчины и женщины, которые ступали по этой земле, глядя вниз на голубые воды, давно обратились в прах.

Я пошел прочь тем же путем, через поле. Настроение было унылое, рассудок говорил, что приключение подошло к концу. Но чувства не желали мириться с разумом, они не позволяли душе обрести покой и, к счастью или к несчастью, но я понимал, что меня здорово затянуло. Я не мог забыть, что стоит мне только повернуть ключ в дверях лаборатории, как все свершится снова. Вот оно, извечное искушение рода человеческого – вновь и вновь стоять перед выбором: вкусить ли запретный плод с древа познания. Я сел в машину и отправился в Килмарт.

Несколько часов я составлял Магнусу подробный отчет о том, что случилось со мной вчера, а заодно упомянул о приезде Виты в Лондон. Затем я поехал в Фауи, чтобы отправить письмо и договориться насчет проката парусной лодки на следующую неделю, когда Вита с мальчиками уже будут здесь. Конечно, это не залив у Лонг-Айленда, всегда спокойный и гладкий, как зеркало, и яхта не такая роскошная, как та, что нанял ее братец Джо, но она все же должна оценить мои усилия, да и мальчики, я думаю, будут довольны.

В этот вечер я никому не звонил, и мне тоже никто не звонил, и вот результат: спал я отвратительно, все время просыпался и вслушивался в тишину. Роджер Килмерт не выходил у меня из головы – я так живо представлял его в спальне над кухней в старом доме, и, кроме того, мне было интересно, удалось ли его брату шестьсот сорок лет назад надежно припрятать посуду. Наверное, удалось, если они хотели, чтобы Генри Шампернун лежал спокойно в своей могиле в монастырской часовне, пока сама часовня тоже не обратится в прах.

На следующее утро у меня не было никакого настроения завтракать в постели – я слишком нервничал. Я пил кофе, сидя на террасе у входа в библиотеку, когда позвонил телефон. Это был Магнус.

– Как себя чувствуешь? – первым делом спросил он.

– Отвратительно. Я плохо спал.

– Это ничего, еще успеешь выспаться. Можешь прилечь днем на свежем воздухе в патио. В кладовке есть надувные матрасы, так что я просто тебе завидую. Мы тут в Лондоне все умираем от жары.

– А мы в Корнуолле нет, – ответил я. – К тому же в этом твоем патио я страдаю от клаустрофобии. Ты получил мое письмо?

– Да, – сказал он. – Поэтому и звоню. Поздравляю с третьим «путешествием». Что касается твоего самочувствия, так ничего страшного в этом нет. В конце концов сам виноват.

– Да, возможно, если говорить о тошноте и головокружении, – ответил я, – но как ты объяснишь путаницу во времени?

– Ты прав, – согласился он. – Для меня самого это неожиданность. И разрыв во времени тоже. Шесть месяцев или даже больше между вторым и третьим «путешествием». Знаешь что? У меня есть идея: я постараюсь через недельку освободиться и приехать к тебе, и мы отправимся вместе.

Сначала я пришел от этой идеи просто в восторг. Но очень быстро вернулся на землю.

– Исключено. К этому времени здесь уже будет Вита с мальчиками.

– Мы как-нибудь избавимся от них. Отправим куда-нибудь на Лендс-Энд или на острова Силли[5]5
  Группа островов к западу от мыса Лендс-Энд (букв. край земли) на юго-западной оконечности п-ва Корнуолл


[Закрыть] на весь день, пусть лопают там бананы. За это время мы все успеем.

– Боюсь, ничего не получится, – сказал я, – уж поверь мне. (Он просто плохо знает Виту. Представляю ее реакцию.)

– Ну, это пока не горит, – сказал он, – хотя было бы забавно. Ко всему прочему мне хотелось бы взглянуть на Изольду Карминоу.

Его шутливый тон несколько успокоил мои издерганные нервы. Я даже улыбнулся.

– Она девушка Бодругана, так что нам с тобой ничего не светит.

– Кто знает? – возразил он. – В те времена часто меняли любовников. Правда, я до сих пор не совсем понимаю, кто она и как она связана с остальными.

– Она и Уильям Феррерс вроде бы приходятся кузенами Шампернунам, – пояснил я.

– А муж Изольды, Оливер Карминоу, которого не было вчера у смертного одра, – брат Матильды и сэра Джона?

– Видимо.

– Я должен это записать и попросить своего ассистента все как следует проверить. Ну что? Я оказался прав: это Джоанна – порядочная сучка, – сказал он и затем уже совсем другим тоном добавил: – Итак, ты теперь убедился, что все это – действие препарата и никакого отношения к галлюцинациям не имеет.

– Ну, почти, – ответил я осторожно.

– Почти? Тебя что – и документы не убеждают?

– Документы, конечно, помогают мне в это поверить, – признал я, – но не забывай, что ты познакомился с ними раньше, чем я. Поэтому все равно остается вероятность того, что ты мог оказать на меня какое-то телепатическое воздействие. А кстати, как поживает обезьяна?

– Обезьяна-то? – он немного помолчал. – Обезьяна умерла.

– Спасибо тебе большое, – сказал я.

– Да ты не беспокойся, препарат тут ни при чем. Я специально усыпил ее. Мне нужно сделать анализ ее мозговых клеток. Это потребует некоторого времени, потерпи чуть-чуть.

– Я и так терплю, – ответил я, – только, знаешь, мне как-то не по себе – по-моему, ты решил рискнуть моими собственными мозгами, а?

– Твой мозг совсем другое дело, – сказал он. – Он может выдержать и не такую нагрузку. И потом, сам подумай, как же ты без Изольды? Такое замечательное противоядие против Виты. Как знать, может ты еще…

Я оборвал его, прекрасно понимая, что он собирается сказать:

– Оставь мою личную жизнь в покое. Тебя она не касается.

– Я только хотел заметить, что путешествия между мирами очень стимулируют. Это, по сути, то же самое, что происходит сплошь и рядом и без всякого препарата – за углом любовница, дома жена… Кстати, твоя главная находка – это карьер над Тризмиллской долиной. Когда мы с тобой завершим наш эксперимент, я попрошу своих друзей археологов покопать там.

Слушая его, я подумал, как по-разному мы подходим к эксперименту. Его отношение было чисто научным, лишенным какой-либо эмоциональной окраски: ему было все равно, что произойдет с теми, кто участвует в его опыте, главное – успешно завершить эксперимент и доказать правильность своей гипотезы, в то время как меня полностью захватила история; люди, к которым он относился, как к старым куклам, для меня были живыми. Я представил вдруг, что этот давно разрушенный дом реконструирован из цементных, блоков, входная плата – два шиллинга, в Нижней часовне стоянка автомашин…

– Значит, Роджер никогда тебя туда не водил? – спросил я.

– В Тризмиллскую долину? Никогда, – ответил он, – я выходил из Килмарта всего один раз – в монастырь, я тебе уже об этом рассказывал. Я предпочитаю оставаться на своей территории. Когда приеду, расскажу обо всем подробно. На конец недели уезжаю в Кембридж, а ты не забудь, что суббота и воскресенье в твоем полном распоряжении и не упусти случая доставить себе удовольствие. Можешь чуть-чуть увеличить дозу – ничего страшного.

Он повесил трубку, и я, конечно, не успел спросить у него номера телефона, если вдруг мне понадобится дополнительно связаться с ним. И в ту же минуту телефон зазвонил снова. На сей раз это была Вита.

– У тебя все время занято, – сказала она. – С профессором беседовал, угадала?

– Да, а что? – ответил я.

– Еще работы подкинул? Смотри, милый, не надорвись.

Да, она явно была сегодня не в духе. Небось выместит все на мальчишках, и ничем не поможешь.

– Какие планы на сегодня? – спросил я, оставляя без внимания ее колкость.

– Мальчики собираются в бассейн к Биллу в клуб. Что еще делать? В Лондоне страшная жара. А как там у тебя?

– Все небо в тучах, – ответил я, даже не взглянув в окно. – Циклон движется через Атлантику и ночью достигнет Корнуолла.

– Звучит заманчиво. Надеюсь, твоя миссис Коллинз уже заканчивает проветривать постели.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – заверил я ее. – Она очень обязательный человек. Я договорился насчет парусной лодки на следующую неделю – целая яхта, и ее хозяин сам нас повезет. Надеюсь, мальчики будут довольны.

– А их мамочка?

– И мамочка тоже, если только запасется таблетками от морской болезни. И потом тут недалеко за утесами хороший пляж – всего-то пройти два поля и спуститься вниз. Не бойся, быков нет.

– Дорогой, – язвительный тон сменился на милостивый или, во всяком случае, стал гораздо мягче. – Надеюсь, ты все-таки хочешь, чтобы мы приехали.

– Конечно, – сказал я. – Что ты такое говоришь? – Я никогда не знаю, чего ожидать, после того как ты пообщаешься со своим профессором. Когда он рядом, это как проклятье… А вот и мальчики, – продолжала она совсем другим голосом. – Они хотят поздороваться с тобой.

Голоса моих пасынков, как и их лица, невозможно было различить, хотя Тедди было двенадцать, а Микки десять. Все говорили, что они похожи на отца, погибшего в авиакатастрофе за два года до нашего с Витой знакомства. Судя по фотографии, которую они повсюду таскали с собой, это действительно так. У него – и у них – был классический тевтонский череп под коротко стрижеными волосами, как у многих молодых американцев.

Голубые простодушные глаза, широкое лицо. Симпатичные ребята. Но я спокойно мог бы прожить и без них.

– Хай, Дик, – сказали они по очереди.

– Хай, – повторил я это их американское приветствие, настолько же чуждое моему уху, как если бы они говорили на каком-нибудь африканском диалекте.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – ответил один.

Наступила долгая пауза. Они никак не могли придумать, что бы еще сказать. Я тоже.

– Я вас жду. На следующей неделе увидимся, – сказал я.

Я слышал, как они долго перешептывались на другом конце провода, затем трубку снова взяла Вита.

– Им не терпится искупаться. Нужно идти. Береги себя, дорогой, и, пожалуйста, не очень переутомляйся.

Я пошел в летнюю беседку, которую построила еще мать Магнуса, и стал смотреть на залив. Здесь было просто замечательно: тихо, спокойно – беседка была защищена от всех ветров, кроме юго-западного. Я подумал, что с удовольствием провел бы здесь все лето, если бы только удалось отвертеться от игры в крикет с мальчиками. Они обязательно притащат с собой все необходимое для игры: стойки, биты и мяч, который бесконечно будет улетать через стену в поле. «Теперь твоя очередь бежать за ним!» «Нет, твоя, нет, твоя!»

Затем из-за кустов гортензии раздастся голос Виты: «Тише, тише! Будете ссориться, не разрешу больше играть в крикет. Так и знайте». И в конце – обязательно призыв ко мне: «Дорогой, ну сделай же что-нибудь. Ты ведь у нас единственный мужчина».

Ладно, по крайней мере, сегодня, сидя в беседке и глядя на залив, над которым висел солнечный диск, я радовался покою, царившему в Килмарте, в Килмерте… Я мысленно и абсолютно бессознательно произнес это слово так, как оно звучало тогда. Неужели путаница со временем входит уже в привычку? Но я чувствовал себя слишком усталым, чтобы думать сейчас об этом. Я снова встал и принялся бесцельно бродить по участку, подравнивая кусты живой изгороди старым секатором, который нашел в котельной. Магнус не соврал насчет матрасов. Их было целых три. Надувались они «лягушкой». Пожалуй, если будут силы, займусь ими в течение дня.

– У вас нет аппетита? – спросила миссис Коллинз, когда я с трудом справился с обедом и попросил кофе.

– Извините, – сказал я. – Все было очень вкусно. Просто я сегодня что-то не в себе.

– Я и то подумала – какой-то у вас усталый вид. Это все из-за погоды. Такие скачки.

Погода была ни при чем. Просто я не мог взять себя в руки: меня охватило непонятное беспокойство, хотелось бежать, куда глаза глядят. Я отправился через поле к морю. И зря: оно выглядело точно так же, как из беседки – спокойное, серое, неподвижное. Затем пришлось тащиться обратно, в гору. День тянулся невыносимо медленно. Я настрочил письмо матери, во всех подробностях описав дом, – просто для того, чтобы хоть чем-то заполнить страницы. Оно напомнило мне те письма, которые я обязан был писать домой из школы: «В этом семестре меня перевели в другую комнату. В ней пятнадцать мальчиков». Окончательно измученный и физически и душевно, я в половине восьмого пошел наверх, не раздеваясь, повалился в постель и мгновенно уснул.

Меня разбудил дождь. Не очень даже сильный – он тихо стучал в открытое окно, занавески развевались. Было темно. Я зажег свет. Половина пятого. Я проспал целых девять часов. Усталость прошла, но я был очень голоден, поскольку вечером лег без ужина.

Вот оно, преимущество одинокой жизни: можно есть и спать когда вздумается. Я спустился вниз в кухню, приготовил сосиски и яичницу с беконом, заварил чай. Я чувствовал, что готов начать новый день, но что делать в такую рань, да еще когда на улице так серо и безрадостно? Конечно, только одно. Тем более что впереди – суббота и воскресенье. Как раз достаточно, чтобы прийти в себя, если потребуется…

Насвистывая, я спустился по черной лестнице в полуподвал и включил все лампочки. При свете здесь было гораздо приятнее – не так мрачно, даже лаборатория не напоминала больше обитель алхимика. Я отмерил нужное количество капель в мензурку (это было для меня теперь так просто – как зубы почистить).

– Ну же, Роджер, – сказал я, – выходи. Давай-ка встретимся с глазу на глаз.

Я сел на край умывальника и стал ждать. Прошло довольно много времени. Но ничего не происходило. Я все сидел и смотрел на эмбрионов в банках, а между тем за решетчатым окном уже начало светать. Прошло, должно быть, около получаса. Какое ужасное надувательство! Затем я вспомнил, что Магнус предложил увеличить дозу. Я взял пузырек и очень осторожно накапал прямо себе на язык еще две или три капли и проглотил их. Мне показалось, а может быть не только показалось, что на этот раз появился какой-то не то горьковатый, не то кисловатый привкус.

Я вышел из лаборатории и направился по коридору в старую кухню. Там я выключил свет, поскольку бледный рассвет уже осветил внутренний дворик, и было не так темно. Затем я услышал, как скрипнула дверь – она всегда скрипела, задевая за каменную плиту в полу, – и вдруг широко распахнулась от сквозняка. Послышались шаги и чей-то голос.

– О Боже, – подумал я, – миссис Коллинз уже пришла! Она ведь действительно что-то говорила: вроде ее муж сегодня собирается с утра подстригать траву на лужайке.

В дверь ввалился мужчина, таща за собой мальчика, и это был вовсе не муж миссис Коллинз, а Роджер Килмерт. За ним следом вошли еще пятеро с факелами в руках – за окном вместо рассвета стояла темная ночь.