Текст книги "Исторические записки. Том 1"
Автор книги: Цянь Сыма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
СЫМА ЦЯНЬ
“ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ (ШИ ЦЗИ)”
ПРЕДИСЛОВИЕ
СЫМА ЦЯНЬ И ЕГО “ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ”
Свое современное название “Исторические записки” (Ши цзи) труд Сыма Цяня получил уже после смерти автора; сам Сыма Цянь называл свое сочинение “Книгой Придворного историографа” (Тайшигун шу). Название это символично. Оно явилось своеобразной данью уважения “отца китайской историографии” к древним, уходящим в глубь веков традициям, созданным и ревниво сохранявшимся придворными историками-летописцами. О той исключительно важной роли, которую сыграли эти предшественники Сыма Цяня в истории формирования исторических представлений древних китайцев, говорит уже тот факт, что в древнекитайском языке само понятие “история” является производным от знака ши, в своей первоначальной форме изображавшего руку, державшую табличку для письма; отсюда его первоначальное значение – “человек, ведающий записями”. Древнейшие образцы таких записей – иньские надписи на костях и черепашьих щитках – по своему назначению не являются летописью в узком смысле этого слова, но их составление входило в компетенцию историографа, что наложило на них определенный отпечаток. Это проявляется прежде всего в исключительном внимании, уделявшемся категориям места и времени – непременное условие летописных записей. Кроме этого, отнюдь не все иньские надписи связаны с ритуалом гадания (хотя они и вошли в науку под названием “гадательных надписей”). Среди них есть записи событий, происшедших при дворе (присылка дани, совершение жертвоприношений и т. д.), а также записи речей вана, обращенных к знати или к войску. Таким образом, уже в иньских надписях мы находим истоки двух типов [13] исторических записей, характерных для “летописного” периода древнекитайской историографии: записи речей и записи событий.
Один из древнейших исторических памятников Китая, Шан шу, представляет собой образец записей “речей правителя”. Сопоставление текста Шан шу с надписями на бронзовых сосудах чжоуской эпохи позволило не только установить аутентичность той его части, которая имеет отношение к эпохе Чжоу, но и показать, что составление Шан шу было непосредственно связано с деятельностью придворных анналистов.
Надписи на бронзе свидетельствуют, что историограф при дворе чжоуского вана не только выполнял функции скриба, но и оглашал приказы правителя во время торжественной церемонии инвеституры, сопровождал его в военных походах, занимался вопросами астрологии и предсказаниями судьбы. Оценка событий и лиц под кистью анналиста была мерилом добра и зла – это в первую очередь и определяло высокое общественное положение историографа и его непререкаемый авторитет.
В то же время в такой оценке роли историографии нельзя не видеть истоки принципа “поощрения и порицания”, связанного с другим памятником древнекитайской историографии – Чунь-цю. Ортодоксальная традиция приписывает авторство Чунь-цю Конфуцию, однако в основе летописи, несомненно, должна была лежать хроника, составленная в царстве Лу. О существовании подобных хроник в целом ряде других царств говорят многочисленные свидетельства. Мэн-цзы упоминает названия некоторых из них: Чэн в царстве Цзинь, Тао-у в царстве Чу, Чунь-цю в царстве Лу. Характеризуя Чунь-цю как образец древнекитайской летописи, Лян Ци-чао указывал на следующие ее особенности:
1. Исключительная лапидарность. Каждая запись содержит не более 40 иероглифов, а есть такие, которые состоят всего лишь из одного иероглифа.
2. Каждая запись посвящена одному событию, и между записями нет органической связи. Несколько записей, [14] относящихся к одному году, составляют самостоятельные части летописи.
3. В летописи отражены только события, происходившие при дворах правителей – чжухоу.
4. С исключительной подробностью рассказано о стихийных бедствиях, землетрясениях, солнечных и лунных затмениях [1]1
Лян Ци-чао, Методы изучения…, стр. 17.
[Закрыть].
Характерная черта этих ранних летописей состояла в том, что анналист видел свой долг в фиксировании событий, но не пытался анализировать и обобщать их. Не случайно ни в одном из исторических сочинений доханьской эпохи, по существу, не ставился вопрос об исторической закономерности, о причинной зависимости в развитии истории и т. д. Такая задача могла быть решена лишь после длительного периода первоначального накопления исторических знаний.
Впервые такая задача была поставлена в двух исторических сочинениях древности: “Истории” Полибия и “Исторических записках” Сыма Цяня [2]2
Н. И. Конрад, Полибий и Сыма Цянь, – в кн.: «Запад и Восток», стр. 54–88.
[Закрыть]. Многие черты сближают эти труды (их авторы были почти современниками), и в первую очередь представление о цели и назначении истории. Полибий справедливо считал, что частные истории его предшественников оказались бессильными “обнять и узреть духовным взором прекраснейшее зрелище прошлых событий”, и сам называл свою историю “всеобщей” [3]3
В. Бузескул, Введение…, стр. 184.
[Закрыть]. Сыма Цянь видел цель своего труда в “проникновении в суть изменений древности и нынешнего времени” [4]4
ХШБЧ, т. 6, стр. 4270.
[Закрыть].
И все же труды Полибия и Сыма Цяня во многом отличаются друг от друга.
“История” Полибия всеобща в том смысле, что она включает историю нескольких стран (хронологически же она ограничивается периодом в 50 с небольшим лет); “Исторические записки” Сыма Цяня всеобщи в том смысле, что, во-первых, [15] будучи написаны в конце II в. до н. э., они излагают историю Китая начиная с мифических времен и кончая периодом жизни автора, т. е. охватывают эпоху по меньшей мере в две тысячи лет; во-вторых, включают историю не только ханьцев, но и других народов, связанных с Китаем исторически и территориально.
“Исторические записки” состоят из 130 глав, содержащих более 500 тысяч иероглифов. Такого колоссального труда не знала не только историография, но и вообще наука того времени.
“Исторические записки” ознаменовали начало нового этапа в развитии китайской историографии. Об этом наглядно свидетельствует тот факт, что даже в эпоху Сыма Цяня такие сочинения, как Го юй, Цзо чжуань, Чжаньго цэ и, другие, рассматривались в первую очередь как классические произведения типа конфуциевой Чунь-цю, а не как исторические памятники. Не случайно, составляя на грани нашей эры каталог книг императорской библиотеки, Лю Сян и Лю Синь отнесли все эти сочинения к разделу Чунь-цю. Появление “Исторических записок” в значительной мере стимулировало интерес к изучению истории. Если до Сыма Цяня в Китае было написано всего 190 цзюаней исторических сочинений, то за одно столетие после появления Ши цзи их число достигло 235 цзюаней [5]5
ХШБЧ, т. 5, стр. 3109–3114.
[Закрыть]; к VII в. общий объем произведений исторического характера исчислялся уже 16 585 цзюанями, т. е. за несколько столетий увеличился более чем в сорок раз [6]6
СШ, стр. 39–70.
[Закрыть]. Исторические сочинения, включаемые в каталоги книг, выделялись уже в особый раздел. Тем самым за историей было окончательно признано право на существование в качестве самостоятельной отрасли науки. [16]
ЖИЗНЬ ИСТОРИКА
ТРАДИЦИИ РОДА
Из “Автобиографии” Сыма Цяня известно, что в период правления чжоуского Сюань-вана (827–782 гг. до н. э.) один из далеких предков Сыма Цяня занимал должность историографа при дворе Чжоу. После его смерти эта должность передавалась по наследству на протяжении нескольких поколений, и весьма вероятно, что среди историков по фамилии Сыма, упоминаемых в надписях на бронзовых сосудах VIII–VII вв. до н. э., были и предки Сыма Цяня. В VII в. до н. э. предки Сыма Цяня покинули пределы Чжоу и переселились в царство Цзинь; пять столетий спустя прерванная традиция была возрождена Сыма Танем, отцом Сыма Цяня. Тань был широко образованным человеком. Он изучал астрологию и философию у известных ученых того времени, а его сочинение “Сущность шести философских школ” свидетельствует о том, что он не только превосходно знал классическую философию, но смог подняться до критического изложения основных ее направлений [7]7
Ф. С. Быков, Зарождение…, стр. 74–76.
[Закрыть]. В 140 г. до н. э. Сыма Тань был назначен на должность главного придворного историографа при дворе только что взошедшего на престол императора У-ди.
Одна из наиболее колоритных фигур в галерее правителей ханьской династии, император У-ди пришел к власти спустя 80 лет после первого объединения Китая и создания Цинь Ши-хуаном единой централизованной империи. Просуществовав всего лишь 15 лет, империя Цинь пала под ударами народного восстания. Длительная междоусобная война претендентов на власть пагубно сказалась на состоянии экономики страны. Первый император новой, ханьской, династии был вынужден пойти на ослабление налогового гнета и принять ряд других мер, направленных на восстановление хозяйства. Он сделал серьезные уступки и старой аристократии из бывших княжеств, уничтоженных Цинь Ши-хуаном. В результате восстановления системы наследственных владений усилились [17] центробежные устремления знати, что привело в конечном счете к ее открытому выступлению против центральной власти. Мятеж был подавлен, но проблема централизации не была еще решена окончательно. Только к середине II в. до н. э. общий подъем хозяйства и укрепление экономических связей между отдельными районами страны постепенно создали базу для целой серии мероприятий, ознаменовавших начало правления императора У-ди. Ликвидация наследственных владений, укрепление центрального государственного, аппарата, успешная внешняя политика и значительное расширение территории государства – все это, вместе взятое, характеризовало “золотой век” У-ди. Ханьский Китай наряду с Римом и Парфией входит в число крупнейших держав мира. Введение должности придворного историографа было одним из многочисленных свидетельств специализации высших чиновников в государстве и детализации их функций. Сама по себе должность историографа располагалась невысоко на служебной лестнице: его содержание составляло лишь 600 даней зерна, в то время как чэнсян (первый советник) получал 2 тысячи даней; согласно придворному церемониалу чэнсян носил серебряную печать на синем шнурке, а главный историограф имел право лишь на бронзовую печать с черным шнурком и т. д. Но именно к историографу попадали теперь прежде всего документы, поступавшие с периферии в столицу. Помимо систематизации и хранения документов главный историограф выполнял целый ряд функций, связанных с астрологией и составлением календаря. В его обязанности входил также выбор дней для совершения религиозных церемоний и жертвоприношений.
ДАТА РОЖДЕНИЯ СЫМА ЦЯНЯ
“Придворный историограф, – пишет Сыма Цянь о своем отце, – служил в период цзянь-юань – юань-фэн (т. е. с140 по 110 г. до н. э.)… [у него] родился сын, которого назвали Цянь. Цянь родился в Лунмэне” [8]8
ШЦ, т. 6, стр. 3293.
[Закрыть]. Таким образом, точной [18] даты своего рождения Сыма Цянь не указывает. Современные ученые проделали большую работу, чтобы решить этот вопрос, однако полного единства во мнениях на этот счет до сих пор не достигнуто.
Косвенные данные, на основании которых могут быть установлены даты жизни Сыма Цяня, сами по себе противоречивы. Комментатор Сыма Чжэн, поясняя сообщение Сыма Цяня в автобиографии о занятии им после смерти отца должности придворного историографа, цитирует следующее место из сочинения Бо-у чжи: “Придворный историограф, [который приписан к] уезду Маолин, селению Сяньули, дафу Сыма [Цянь], 28 лет от роду, на должность с жалованием 600 даней на третьем году в шестом месяце в день и-мао” [9]
[Закрыть], Согласно этому свидетельству в 107 г. до н. э. Сыма Цяню было 28 лет, т. е. он родился в 135 г. до н. э. Однако другой ранний комментатор “Исторических записок”, Чжан Шоу-цзе, после фразы: “…через пять лет после того, как Цянь стал Придворным историографом, в первый год тай-чу”,– отмечает: “Цяню 42 года” [10]10
Там же.
[Закрыть]. Таким образом, по версии Чжан Шоу-цзе, в 103 г. до н. э. Сыма Цяню было 42 года, т. е. он родился в 145 г. до н. э. Дискуссия ведется в основном между сторонниками этих двух версий, хотя китайскими и японскими учеными выдвигались и иные датировки рождения Сыма Цяня (129 г., 150 г., 163 г. до н. э. и др.).
Доказательства, выдвигаемые в защиту даты 135 г. до н. э., представляются нам более убедительными. Действительно, цитированные Сыма Чжэном данные Бо-у чжи полностью совпадают с канцелярской формой аттестации государственных чиновников ханьского времени, которая достаточно хорошо изучена после обнаружения в Цзюйяне подлинных ханьских документов на деревянных табличках. Правда, Ван Го-вэй, являвшийся сторонником версии 145 г., также признавал достоверность цитаты из Бо-у чжи, но считал, что при переписке в ней допущена ошибка: вместо “28 лет лет от роду” [19] должна стоять цифра 38 [11]11
Ван Го-вэй, Гуаньтан цзи-линь, т. 2, стр. 493.
[Закрыть]. Другие ученые, однако, показали, что с таким же успехом результатом ошибки переписчика могла быть и цифра 42 в комментарии Чжан Шоу-цзе. Поэтому решающее значение имеет сопоставление некоторых других свидетельств первоисточников. В письме к Жэнь Шао-цину, написанном, как полагают, в 93 или 91 г. до н. э., Сыма Цянь упоминает, что он служил при дворе “более двадцати лет” [12]12
ХШБЧ, т. 6, стр. 4261.
[Закрыть]. Если бы он родился в 145 г., то в момент написания письма ему было бы уже 52–54 года, между тем известно, что службу при дворе Сыма Цянь начал в 20 с чем-то лет. Если же он родился в 135 г., то письмо к Жэнь Шао-цину написано им в возрасте 42–44 лет, т. е. действительно спустя 20 лет после начала службы при дворе.
По мнению Чэн Цзинь-цзао, дата 135 г. противоречит собственным словам историка: “Цянь родился в Лунмэне. Пахал и пас скот на южных склонах гор” [13]13
ШЦ, т. 6, стр. 3293.
[Закрыть], так как в 140 г. отец его, Сыма Тань, переселился в столицу [14]14
Чэн Цзинь-цзао, Четыре исследования о датах рождения и смерти Сыма Цяня, – в кн.: «Сыма Цянь и Ши цзи», стр. 151.
[Закрыть]. Но если вслед за Чэном предположить, что Сыма Цянь родился в 145 г. и вместе с отцом уехал из Лунмэна, то окажется, что он “пахал и пас скот” в возрасте 4–5 лет! Более логичным будет предположить, что хотя придворный историограф и занимал должность в столице, но сын его родился и провел детство на родине [15]15
Ли Чан-чжи, Сыма Цянь как человек…, стр. 79.
[Закрыть]. Там же Сыма Цянь, видимо, начал учиться, быстро овладев древней классикой [16]16
ШЦ, т. 6, стр. 3293.
[Закрыть].
К сожалению, скупые строки автобиографии не дают нам никаких сведений о том, когда Сыма Цянь переселился в Чанъань. Мы видим его уже 25-летним юношей, отправляющимся в путешествие по стране – первое свое путешествие. Маршрут этого путешествия Сыма Цяня, то, чем он интересовался в пути, дает возможность сделать определенные выводы о цели его поездки. [20]
ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Путь Сыма Цяня в его первой поездке по Китаю представляется в следующей последовательности. Начав свое путешествие в Чанъани, он доехал до Лояна, затем повернул на юг, в современную провинцию Хунань, где в верховьях реки Сянцзян находится гора Цзюишань. Там, по преданию, умер легендарный император Шунь. Оттуда Сыма Цянь спустился вниз по течению реки Сянцзян и прибыл в Чанша. Здесь в водах реки Мило некогда погиб великий поэт Цюй Юань. “Читая ”Скорбь отлученного”, ”Вопросы к небу”, ”Призывание души”, я скорбел вместе с ним. Приехав в Чанша и побывав у реки Мило, где покончил с собой Цюй Юань, я не мог сдержать слез: мне казалось, что я увидел самого поэта”,– писал Сыма Цянь [17]17
ШЦ, т. 5, стр. 2503.
[Закрыть].
Из Чанша Сыма Цянь направился на восток и побывал на горе Гуйцзи (современная провинция Чжэцзян, уезд Шаосин), с которой связано множество исторических легенд. Именно здесь легендарный Юй собрал будто бы совет своих военачальников; в горе сохранилась пещера, названная его именем.
Из Чжэцзяна Сыма Цянь едет на север, в бывшие княжества Ци и Лу – места, связанные с жизнью Конфуция. В Лу Сыма Цянь “осматривал родовой храм Конфуция, повозку, в которой он ездил, одежду, которую он носил, обрядовые атрибуты, которые он употреблял при жертвоприношениях” [18]18
ШЦ, т. 4, стр. 1947.
[Закрыть]. Обратный путь в Чанъань лежал через Пэнчэн (современный Сюйчжоу), где были еще живы предания о деятельности основоположника ханьской династии Лю Бана и его сподвижников. “Я был в Фэн и Пэй, расспрашивал стариков о прошлом, видел могилы Сяо Хэ, Цао Шэня, Фань Куая, Тэн-гуна… Поистине странные вещи услышал я!” – пишет историк [19]19
ШЦ, т. 5, стр. 2673.
[Закрыть]. Сыма Цянь узнал, например, что Фань Куай, видный сановник начала ханьской династии, был в молодости [21] живодером; знаменитые генералы Сяо Хэ и Цао Шэнь начали свою карьеру тюремщиками; Чжоу Бо некогда зарабатывал на жизнь, ударяя в барабан на похоронах! Все это впоследствии было использовано Сыма Цянем при написании биографий приближенных Лю Бана. Своей яркостью и обилием фактического материала эти главы “Исторических записок” в значительной мере обязаны сведениям, полученным Сыма Цянем во время этого путешествия. Сыма Цянь проехал не менее 3–4 тыс. км, его поездка могла продолжаться, как полагают, 3–4 года.
Вскоре после возвращения Сыма Цяня в столицу перед, ним открываются широкие возможности новых путешествий: он поступает на государственную службу в чине ланчжуна, что вводило его в число приближенных императора [20]20
ШЦ, т. 6, стр. 3293.
[Закрыть]. Должность при дворе не накладывала на ланчжуна каких-либо постоянных обязанностей. Он должен был сопровождать императора как в столице, так и во всех его поездках, а также, в случае необходимости, ездить по поручению императора в дальние области страны, выполняя функции его доверенного лица. Так, в первом году под девизом юань-фэн (110 г. до н. э.) Сыма Цянь был послан во вновь присоединенные районы Ба и Шу (современная провинция Сычуань), населенные некитайскими народностями. Побывав в этих краях, Сыма Цянь смог лично ознакомиться с жизнью племен юго-западных и; впечатления этой поездки дали ему материал для гл. 116 “Исторических записок”.
СМЕРТЬ СЫМА ТАНЯ
120-110-е годы до н. э. были отмечены крупными успехами внешней политики У-ди. В 115 г. У-ди посылает Чжан Цяня к правителю юэчжи для заключения союза против сюнну, намереваясь окончательно покончить с ними. В 110 г. до н. э. 18-тысячная ханьская армия вышла за Великую китайскую стену и в районе Гуйсуя нанесла сюнну тяжелый удар. Затем она повернула обратно и направилась в Шаньдун, где на [22] священной горе Тайшань император решил совершить жертвоприношения небу и земле. Подготовку к церемонии возглавлял Сыма Тань. Однако когда армия, прибыла в Лоян, Придворный историограф внезапно заболел и не мог сопровождать У-ди дальше. В это время Сыма Цянь возвращался из поездки в Сычуань и собирался доложить о ее результатах императору. Прибыв в Лоян, Сыма Цянь нашел отца уже при смерти.
В своей автобиографии он рисует трагическую сцену прощания с умирающим отцом. “…Придворный историограф взял Цяня за руку и со слезами на глазах сказал: ”Мои предки были историографами царства Чжоу. Старшие поколения моего рода прославились при Шуне и Ся… Но затем род наш захирел. Я– последний его представитель! Если ты займешь мою должность – ты продолжишь дело моих предков. Ныне император, возродив традиции тысячелетий, приносит жертвы на горе Тайшань, а я не мог последовать за ним… Это – судьба! Это – судьба! Когда я умру, ты непременно будешь Придворным историографом… Не забывай того, что я хотел написать…” Цянь плакал, уронив голову на грудь” [21]21
ШЦ, т. 6, стр. 3295.
[Закрыть].
Сыма Тань завещал сыну продолжить дело, начатое им, – завершить труд по истории Китая. Сыма Цянь обещал отцу выполнить его волю.
По истечении трехлетнего траура он наследовал дело отца, заняв должность Главного историографа императорского двора. Должность обеспечивала Сыма Цяню исключительно благоприятные условия для работы: ему был разрешен доступ в императорские библиотеки, к сокровищам древней литературы. Он получил в свое распоряжение ценнейшие исторические материалы из секретных хранилищ.
Занимая должность историографа, Сыма Цянь, как и его отец, должен был ведать вопросами, связанными с хранением и систематизацией архивных материалов. Таким образом, он располагал источниками, совершенно недоступными для других. Большая часть времени историографа уходила на [23] “приведение в порядок исторических записей и книг императорских библиотек и хранилищ”. Однако помимо этого по характеру своей должности он должен был систематически заниматься астрономией и календарем. Несомненно, что гл. 27 “Исторических записок” могла быть написана Сыма Цянем лишь на основе личного опыта и широких, в рамках развития науки того времени, теоретических познаний в астрономии. В этой главе дается описание звездного неба, которое специалисты считают крупной вехой в истории древнекитайской астрономии. Сыма Цянь включил в нее 98 созвездий с общим числом звезд – 360 [22]22
Цянь Вэй-чан, Научные открытия…, стр. 33–34.
[Закрыть]. Систематические занятия астрономией были связаны с другим грандиозным трудом, участие в котором принимал Сыма Цянь и который был закончен через несколько лет после его вступления в должность. Речь идет о создании “Календаря Великого Начинания” (по названию периода правления, когда он был введен, – 104–101 гг. до н. э.), послужившего основой современного китайского лунного календаря. В этой работе принимало участие несколько десятков ученых, среди которых был известный астроном Тан Ду – учитель Сыма Таня. Роль придворного историографа в этой работе была весьма значительна.
Как и раньше, Сыма Цянь использует каждую возможность для поисков новых материалов. Продолжением первых путешествий Сыма Цяня по стране была поездка в составе императорской свиты на гору Тайшань и к морю (в год смерти Сыма Таня). Так Сыма Цянь во второй раз побывал в Шаньдуне. На обратном пути он проезжал мимо Великой китайской стены. Величайшее сооружение, поглотившее огромную массу человеческого труда и десятки тысяч жизней, произвело на историка неизгладимое впечатление. “Я… возвращался в столицу по прямому тракту и видел пограничные башни Великой стены, построенной циньским генералом Мэн Тянем. Срывали горы, засыпали ложбины – прокладывали прямой тракт. Как дешево ценили труд простого [24] народа!” – восклицает Сыма Цянь [23]23
ШЦ, т. 5, стр. 2570.
[Закрыть]. И после этого Сыма Цянь неоднократно покидал столицу. Он принимал участие в ирригационных работах на Хуанхэ; побывал на территории современных провинций Ганьсу, Шаньси, Хубэй. Позднее Сыма Цянь писал: “На западе я доезжал до Кунтуна, на севере переходил через Чжолу, на востоке доходил до моря, на юге плавал по Янцзы и Хуайхэ” [24]24
ШЦ, т. I, стр. 46.
[Закрыть].
В 104 г. до н. э. Сыма Цянь завершает работу по систематизации материала и приступает к написанию “Исторических записок”.
“ДЕЛО ЛИ ЛИНА”
Тем временем разыгрывались события, изменившие всю последующую жизнь историка. “Дело Ли Лина”, та роль, которую сыграл в нем Сыма Цянь, и его дальнейшая участь не были, конечно, лишь трагическим стечением обстоятельств. Письмо Сыма Цяня к Жэнь Шао-цину [25]25
ХШБЧ, т. 6, стр. 4262.
[Закрыть] позволяет восстановить картину борьбы при дворе У-ди, достигшей своего апогея в 99 г. “О, что еще сказать? О, что еще сказать? Да кроме этого всего, о самом деле рассказать с начала все и до конца, ах, нелегко все выяснить как есть!” – пишет Сыма Цянь. “…Я смолоду уже все проморгал свои неудержимые таланты. Когда же вырос я, то также я не знал похвальных отзывов моих односельчан. Владыка-царь, по счастью для меня и ради моего покойного отца, дал мне возможность исполнять мои нехитрые дела, входить всегда и выходить в дворцовых кулуарах. Вот я и рассудил тогда, что тому, кто держит таз на голове, зачем смотреть на небо вверх? И вслед за этим прекратил свои знакомства и прием гостей, дела по дому запустил. Стал днем и ночью думать лишь о том, чтоб исчерпать усилия своих совсем никчемных дарований, сосредоточив мысль свою на том единственно одном лишь побужденьи, чтобы снискать себе фавор у государя нашего [25] царя” [26]26
Сыма Цянь, Ответ Жэнь Шао-цину, – цит. по: «Китайская классическая проза…», стр. 84 – 85.
[Закрыть]. Но сама жизнь порождала противоречия, разрешить которые Сыма Цянь был не в силах. Постепенно он убеждался, что и “Сын неба” обладает недостатками смертных; он видел ничтожность сильных мира сего, пробравшихся к кормилу власти “подобно мухам на хвосте лошади”.
“Отец мой заслуг не имел, отмечаемых грамотой царской… История звездных фигур и звездных расчетов для календаря так близка ведь к разным гаданьям, заклятьям и прочему! Понятно, что с людьми такими лишь забавляется владыка-государь, содержит их он как актеров и веселых дев; они в презреньи даже у самых пошлых” [27]27
Там же, стр. 89.
[Закрыть]. “Самые пошлые” – это окружение императора, его приближение, в среду которых попал историк. Но придворная атмосфера всегда оставалась чуждой ему. Недаром так часто говорит Сыма Цянь о “посредственностях, которым недоступно понимание высоких человеческих чувств”. Этот антагонизм и явился в конечном счете первопричиной трагедии.
В 99 г. один из китайских генералов, Ли Лин, был послан с небольшим отрядом против сюнну. Имея в своем распоряжении всего лишь 5 тысяч пеших воинов, Ли Лин все же сумел достичь ставки вождя сюнну – шаньюя. Ему удалось потеснить сюнну, но обещанное подкрепление не подходило, а тем временем вызванная шаньюем конница начала окружение отряда. Стрелы и провиант были на исходе; воины устали от непрерывных 10-дневных боев; число убитых и раненых непрерывно росло. Подкрепление так и не подошло. Несмотря на героическое сопротивление, отряд был частично уничтожен, частично пленен. В плен к сюнну попал и генерал Ли Лин.
Сначала Ли Лин посылал в столицу победные реляции, и высокие сановники ханьского двора наперебой поднимали чаши, поздравляя императора с успехом. Но вот через несколько дней пришло известие о поражении Ли Лина. [26] Император, услыхав об этом, потерял аппетит и не выходил из своих покоев. Перепуганные сановники не знали, что предпринять. Сыма Цянь хорошо знал Ли Лина и не мог поэтому остаться в стороне от развертывающихся событий. “Начну с того, что я с Ли Лином в одном и том же учрежденье пребывал. Мы никогда с ним не могли жить так, как полагается друзьям; у нас с ним были разные пути: что брал один, то отвергал другой. Мы никогда с ним вместе не держали у губ своих за чаркой чарку и никогда мы не сближались в той неизбывной радости друзей, что создается искренне и прямо. Но тем не менее его я наблюдал, и видел я, что этот человек – муж удивительный на редкость из тех, кто соблюдать себя умеют хорошо. Он родителям служил благоговейно; он был честен с теми, с кем служил; прикасался к деньгам, он был умерен; брал, давал всегда по совести своей. При разнице лет, положений он был донельзя уступчив. Он с низшими сдержанным был и вежливым очень. Он только о том и мечтал, чтобы ринуться в бой беззаветно и жизнь всю отдать за дело большое отчизны… И что же? Чины при дворе, за целость особы своей стоящие крепко и жизнь обеспечить жене и детям норовя, сейчас же его недостатки, как на дрожжах, раздули…” [28]28
Там же, стр. 85–86.
[Закрыть].
Действительно, приближенные императора, напуганные тем, что гнев Сына неба может обратиться против них, поспешили очернить Ли Лина, обвиняя его в предательстве. Лишь Сыма Цянь нашел в себе силы, чтобы поступить так, как диктовала ему его совесть.
“И вот так однажды случилось, что был во дворец я вызван к допросу, и я в этом смысле построил всю речь о заслугах Ли Лина. Хотел я всем этим расширить как мог кругозор царя-государя, конец положить речам тех белками сверкающих злобно людей. Но выяснить все до конца мне так и не удалось” [29]29
Там же, стр. 88.
[Закрыть]. Сыма Цянь был обвинен в намерении ввести императора в заблуждение и приговорен к позорному наказанию – кастрации. [27]
С содроганием вспоминает историк время, проведенное в тюрьме.
“И вот я, представьте, сижу со связанными руками, ногами, с колодкой, веревкой на шее и с голою кожей, ничем не прикрытый, палками бьют меня, прутьями хлещут; я заперт средь стен, что повсюду вокруг” [30]30
Там же, стр. 91.
[Закрыть]. В тюрьме завершился перелом, назревавший в сознании историка. Завещанные отцом “Исторические записки” отныне представлялись ему единственной возможностью высказать все, что накопилось у него на душе. Не случайно Сыма Цянь заметил, что все выдающиеся творения прошлого были написаны мудрецами “в пылу гнева”. Он сравнивал себя с Цюй Юанем, написавшим в изгнании “Скорбь Отлученного”, с Цзо Цю-мином, создавшим Го юй после того, как он был ослеплен, с Сунь-цзы, изложившим основы военного искусства после того, как он был искалечен. “Все эти люди в душе имели скопленье чувств и грустных дум о том, что им не удавалось свой путь продвинуть пред людьми. Поэтому они нам говорят о днях былых и думают о тех, что будут впредь еще” [31]31
Там же, стр. 106.
[Закрыть].
О последних годах жизни Сыма Цяня почти ничего не известно. Бань Гу сообщает, что после освобождения из тюрьмы [32]32
Это произошло, по всей вероятности, в 96 г., когда У-ди объявил всеобщую амнистию.
[Закрыть] Сыма Цянь был назначен на должность хранителя императорской печати [33]33
ХШБЧ, т. 6, стр. 4258.
[Закрыть]; но эта “почетная должность” была для Сыма Цяня лишь постоянным напоминанием о перенесенном им унижении (по обычаю хранителем печати императора мог быть только евнух). “Когда сижу я у себя, я в забытьи каком-то отдаленном, как будто что-то потерял. Когда ж за двери выхожу, то сам, куда иду, не знаю. Когда я вспоминаю о позоре, пот на спине сейчас же выступает, одежда вся моя сыреет… Поэтому я временно иду вслед за толпой, с которой вместе я всплываю иль ныряю, и вместе с миром всем [28] то вверх иду, то вниз, чтобы заблужденья мира разделять” [34]34
«Китайская классическая проза», стр. 96–97.
[Закрыть], – пишет Сыма Цянь.
Некоторые ученые считают, что Сыма Цянь умер вскоре после того, как им было написано это письмо. Точную дату смерти историка установить не удалось.
ПОДЛИННОСТЬ СОВРЕМЕННОГО ТЕКСТА ШИ ЦЗИ
Удалось ли Сыма Цяню завершить работу над “Историческими записками”? Многие средневековые ученые, отвечавшие на этот вопрос отрицательно, основывались на свидетельстве Бань Гу о том, что в его время (I в. до н. э.) в “Исторических записках” недоставало десяти глав. Комментатор Чжан Янь высказал предположение, что эти десять глав были утеряны после смерти Сыма Цяня, но убедительных доказательств этого не привел. Многие современные ученые решительно выступают в защиту того мнения, что “Исторические записки” были завершены Сыма Цянем. Чжэн Хао-шэн, например, ссылается на заключительные строки “Автобиографии” Сыма Цяня: “Я изложил историю, начиная от Хуан-ди и кончая периодом тай-чу, в ста тридцати главах”. “Автобиография” представляет собой, таким образом, послесловие к “Историческим запискам”, а древние авторы писали послесловие, как правило, уже после того, как весь труд в целом был закончен [35]35
Чжэн Хао-шэн, Исследование «Ши цзи» и «Хань шу», стр. 29.
[Закрыть]. Указывают также на то, что количество иероглифов в сочинении Сыма Цяня было им самим подсчитано и зафиксировано в “Автобиографии” [36]36
Ли Чан-чжи, Сыма Цянь как человек…, стр. 151.
[Закрыть].
Согласно комментарию Чжан Яня, к числу утерянных глав относятся следующие: 1. “Основные записи [о деяниях] Цзин-ди” (гл. 11); 2. “Основные записи [о деяниях] У-ди” (гл. 12); 3. Хронологическая таблица военачальников, министров и заслуженных чиновников с начала правления ханьской династии” (гл. 22); 4. “Трактат о ритуалах” (гл. 23); 5. “Трактат о музыке” (гл. 24); 6. “Трактат о военном искусстве” (гл. 25); 7. “История наследственных домов трех [29] ванов” (гл. 60); 8. “Жизнеописание Фу Куаня” (гл. 98); 9. “Жизнеописания гадателей” (гл. 127); 10. “Жизнеописания предсказателей судьбы” (гл. 128).
