Текст книги "Бабайка"

Автор книги: Цогто Жигмытов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

2. Красная черепаха

I

– Роскошно выглядишь!

Чей-то голос из-за спины в незнакомом и даже, скажем прямо, мрачном месте – это хороший повод блеснуть реакцией, и я его не упустил. Резко развернулся, ткнул при этом большим пальцем левой ноги какой-то булыжник цвета бордо, от боли втянул сквозь зубы воздух и уставился на того, кто сделал мне этот комплимент. Было ясно, что субъект этот не опасен. Конечно, внешность бывает обманчива, но ожидать угрозы от черепахи, пусть она даже и красная и довольно крупная, но все равно это ведь черепаха!

Которая сделала мне комплимент.

И тут я не выдержал.

Не утешайте меня, нет мне оправдания. Да, я шёл по следу, по этим пескам уже часов шесть и сильно хотел пить, и ничего, кроме халата и плавок, на мне не было, и припекало порядочно, но всё равно…

Ковбой не теряет сознания при виде черепахи.

II

– Роскошно падаешь!

Я открыл глаза. Лежать на теплом песке было даже приятно. Во рту было влажно, и чувствовался привкус вишневого сока. Черепаха печальными глазами смотрела на меня, рядом с ней на плоском багровом камне стояла красная полулитровая кружка.

Вокруг всё те же пески, барханы, булыжники.

– Выпей ещё, – дружелюбно предложила черепаха.

Это было дельное предложение, и я его принял. Сел, взял кружку и сделал глоток.

– Почему вишнёвый?

– Потому что красный.

Вот так.

Задаёшь идиотский вопрос, получаешь идиотский ответ.

– Откуда ты взялся?

Теперь, видимо, её очередь задавать вопросы. Интересно, а как она поила меня из кружки?

– Ниоткуда. Я здешний.

Против желания интонация вышла ворчливая, почти сердитая. Дескать, незачем разным черепахообразным субъектам знать, кто я и откуда.

– Ты нездешний, – черепаха говорила почти равнодушно, сообщая мне факт, сомнению не подлежащий.

– С чего ты взяла? – в моей семье не только Никита бывает упрям.

– На тебе белый халат.

– А что, здесь не носят халаты?

– Носят.

– Так в чём же дело?

– Здешние обитатели понятия не имеют о том, как выглядит белый цвет. Зато они прекрасно разбираются во всех оттенках красного.

Я огляделся ещё раз. Красное солнце, красный мир.

Стоп. Как такое возможно? Если солнце красное, то почему халат на мне белый?

III

Ладно, подумал я, пусть это красный мир. Черепаха так сказала. Еще она сказала мне, что это мир, с которого все начинается. И ещё я понял, что она здесь фигура масштаба значительного. Правда, она не объяснила мне, почему мой халат даже в красном свете остаётся белым. Но что мне до этого? Это знание (и незнание) нисколько не приближает меня к сыну.

– Спасибо, это всё интересно… Я, пожалуй, пойду, – сказал я.

– Я с тобой.

Здрасьте.

– Не стоит, – сказал я. – У тебя, наверное, срочные дела.

– Знаешь, – сказала черепаха медленно, – черепахи живут долго, а я живу довольно долго даже для черепахи.

– Долго, это сколько? – спросил я, не понимая, куда она клонит.

– У вас, у людей есть подходящее слово – «вечность». Так вот, когда ты живешь целую вечность, то у тебя не бывает срочных дел. Ну или почти не бывает. И потом… я знаю, куда идти.

Ага… а я с ней на ты…

– Куда идти – я и сам знаю… – буркнул я.

– Правда? – сказала черепаха. – Как хорошо, – и отвернулась.

Впрочем, отвернулась – это неточно. Но у меня нет подходящего слова для того, чтобы описать, что она сделала. Черепаха всунула голову внутрь своего панциря, и спустя миг высунула её с противоположной стороны.

Я молчал. Отчасти от некоего ступора, а отчасти оттого, что сказать было нечего. Что тут скажешь?

Так мы стояли секунд пять. Я глазел на черепаху, черепаха смотрела скучающе куда-то вдаль, и по-прежнему уходила в барханы двойная цепочка следов.

И тут я почувствовал, как прохладный воздух коснулся моей щеки. Через секунду ветер стал теплым, и волосы на моей голове зашевелились. Затрепались полы моего халата. Ударили в лицо первые колючие песчинки.

– Какая досада… – сочувствующе сказала черепаха. Следы, заметаемые крепнущим ветром, теряли свои очертания прямо на глазах. И тут ветер ударил по-настоящему. Я лег на песок, свернулся в клубок и прикрыл голову руками. Интересно, сколько таких, как я, подумалось мне.

Занесенных песком в неизвестно каких вселенных.

…

– Ладно, вставай.

Я встал и медленно обвел взглядом окрестности, пытаясь уложить в голове произошедшие изменения.

Вокруг по-прежнему было все красное. Но барханы исчезли. Равнина была ровная как стол.

Я отряхнул песок с халата, помотал головой, прочистил мизинцем уши.

И пошёл.

Бешенство стучало в моих висках красной волной. Да будь она хоть сам господь бог здешних мест, так издеваться надо мной я не позволю.

– Куда ты? Я могу проводить тебя, уж я-то знаю дорогу.

Я молчал с минуту. Ненавижу такое. Компромисс – даже на слух звучит гадко. А уж когда приходится на него идти…

А тут вообще никакого выбора нет. Там ведь Никита.

И не надо думать об Ольге. От этих мыслей ты слабеешь.

– Ладно. Куда идти?

Черепаха показала лапой вперед, мол, туда. Я вздохнул и пошёл, косясь на зловредную рептилию. Она, конечно, большая, но как-то слабо верится, что она способна ползти хотя бы со скоростью человеческого шага.

Так и есть. Через десять шагов она отставала на семь. Словно издеваясь, она неторопливо перебирала лапами – раз, два, три четыре. Суповой набор ходячий. Я перестал на неё смотреть, не мог я на такое смотреть, стиснул зубы и в полный шаг двинулся в указанном направлении. Через минуту, когда злость перестала застить глаза, я остановился, чтобы дождаться свою тихоходную попутчицу. Обернулся и увидел черепаху, всё также неторопливо перебирающую лапами в семи шагах от меня.

– Чего встал? – сказала черепаха, подползая ко мне. – Это мне спешить некуда, а ты-то должен поторапливаться.

Вот так вот, значит.

– И на твоём месте, я бы надела плавки на голову.

– ?!

– А то голову напечёт.

IV

Солнце, песок, черепаха. Песок, черепаха, солнце. Черепаха, солнце, песок.

Час.

Два.

Полдня.

Иногда вишневый сок.

И снова

Солнце, песок, черепаха. Песок, черепаха, солнце. Черепаха, солнце, песок.

Правда, можно поговорить.

V

– …да этого никто и не заметит. Подумаешь, кусок пустыни поменял рельеф. Караваны здесь не ходят. Никто не кочует.

– А здесь вообще кто-нибудь живёт?

– Это пустыня. Кому она нужна?

– Нет, пустыня – это понятно. А не в пустыне?

– Прости, я тебя не поняла. Здесь, конечно же, есть не только пустыни. Есть места и поблагодатнее. Там есть люди. Но что тебе с того? Мы-то к ним не пойдем.

– Почему?

– То, что тебе нужно, находится не в людном месте.

– Но ведь…

– Отдохнул? Идём дальше.

И мы пошли дальше, и светло-красные тушканчики тянули свои головы вслед за нами, любопытствуя на столь странную пару, и солнце, словно прибитое к небосклону, всё также светило красным светом.

Мир вечного дня.

VI

Постепенно пейзаж изменился. Вместо плоской песчаной равнины – большие песчаные дюны. И мы шли, то ныряя в ложбины, то медленно поднимаясь вверх по склону.

Странное дело – голода я не чувствовал

А вот пить хотелось. Выручала кружка с вишневым соком.

Сколько времени мы шли, я сказать не могу. Но два раза я поспал.

И всё время вертелось в голове: «Во первых строках своего письма спешу сообщить, разлюбезная Ольга Владимировна, что…».

VII

– Пришли, – сказала черепаха.

Я стоял и молча смотрел. Хотя с другой стороны – чего я ожидал?

– Ладно, чего стоять зазря, – сказала черепаха, и заскользила вниз по склону дюны, перебирая лапами. Я постоял еще немного и двинулся следом.

Догнал свою попутчицу я только в самом конце склона. Если быть точным, то я у самой подошвы дюны оскользнулся и упал. Упал так, что черепашья морда оказалась напротив моего лица.

– Скажи, пожалуйста, – сказал я, глядя прямо в темно-красные, круглые, блестящие глаза. – Ты знала?

– Знала что? – спросила черепаха.

– Что это будет стол.

– Стол? Стол. Точно, стол, – она словно пробовала это слово на вкус.

Ладно, не важно. Если я попал в этот мир через стол, то логично, если я его покину также через стол.

Через обычный канцелярский стол красного дерева, здорово похожий на мой. К которому шла возникающая из ниоткуда цепочка следов, набирающая чёткость очертаний по мере приближения к этому самому столу

– Ну, я пошел, – сказал я.

– Давай, – скучающе сказала черепаха.

Я посмотрел на неё.

Никого, кроме неё, я не видел в этом мире. Тушканчики не в счёт. И, похоже, успел к ней привыкнуть.

Да чёрт с ней! Мне, право слово, есть чем заняться!

Я открыл дверцу стола, решительно полез в стол и почти тотчас услышал голоса.

– Хватай её! Переворачивай! А-а, тва-арь! Осторожно, счас вывернется! Крюк давай, крюк! – орали голоса, и действовали при этом, судя по всему, весьма энергично.

Это не мой мир и не моё дело, сказал я себе, работая локтями, вперёд, в стол, кроме тебя никто сыну не поможет, где-то там в столе плачет твой сын, потому что рядом нет никого, кроме злой бабайки, вот ведь хрень какая, почему ты такой неубедительный?

Никита,

ты же можешь быть таким убедительным, так почему же сейчас, когда ты всё так правильно понимаешь и некому тебя упрекнуть, вот ведь хрень, ну как же так, никто не узнает, думал я, прижавшись щекой к полированному дереву,

сын,

это ерунда, закидоны и гниль интеллигентская, и кто она тебе? Как она издевалась над тобой,

Никита,

никогда себе не прощу, тут ведь даже думать не надо, что выбрать, так вот я думал, и правильно думал, а сам уже лез, словно какой-нибудь басенный рак, задом вперёд – и проклинал себя и родителей своих отчасти за то, что воспитали вот такого вот придурка.

Черепаха лежала брюхом вверх метрах в десяти от стола. Голова и все её конечности были втянуты в панцирь, а два краснокожих человека суетились вокруг неё и тыкали копьями в отверстия в панцире. Были они будто вылепленные из пластилина – одноцветные, в туниках, на ногах у них были сандалии, и, наверное, нелишне будет отметить, что помимо копий они были вооружены короткими мечами. Черепаха неритмично раскачивалась, и краснокожим попасть в цель было не просто.

Я схватил небольшой булыжник (оружие пролетариата, вспомнилось совершенно не к месту) и запустил его в ближайшего краснокожего копьеносца.

Навыки старого вэпээмщика*** не подвели – я попал чуть повыше затылка. (***ВПМ – военно-прикладное многоборье). Медно-красные ноги подогнулись, незадачливый черепахоненавистник выронил копьё, упал – сначала на колени, потом обхватил голову руками и уткнулся в песок. Какой-то уголок моего сознания фиксировал, как течёт тёмно-красная кровь меж медно-красных пальцев на красный песок, а сам я уже нёсся судорожными прыжками к лежащему на песке копью. Второй копьеносец повернул голову в мою сторону – всё, что он успел сделать, и я увидел, как расширились его глаза, как плеснулось в его глазах смятение и, бездумно наплевав на валяющееся копьё, с полного бега, как заправский регбист, я врезался в его корпус. Мы упали, я тут же вскочил и бросился назад. Схватил древко двумя руками и развернулся, выставив широкое лезвие вперед. Краснокожий воин тоже успел вскочить и теперь стоял, напружинившись, и смотрел на мой халат.

Пат, подумал я.

Он не нападёт первым, потому что не понимает, с кем имеет дело. Мне же нападать первым попросту глупо. В эти первые три секунды мне везло, но если дело дойдет до схватки, он быстро поймет, что на копьях я полный ноль.

Так мы стояли, выставив копья наизготовку, и между нами лежал, обхватив голову, человек. И тогда мой враг (враг? как легко мы делим людей – наши, не наши) взял копье в левую руку и опустил его почти до самой земли, но не положил его на песок, а так, словно припав к земле, медленными шагами двинулся к раненому товарищу. Я так же медленно сделал несколько шагов назад.

Не отводя взгляда, он помог своему товарищу встать. Закинул его руку себе за голову.

– Неаккуратно, – сказал он. – Очень неаккуратно.

И они пошли прочь.

Черепаха крутанулась волчком, завращалась на ребре – это походило на какой-то кошмарный нижний брейк – и плюхнулась на живот. Тут же высунула голову – не с той стороны, с которой я ждал, посмотрела на меня и проворчала:

– А время идёт, между прочим. И по-прежнему опаздываешь ты, а не я.

Я посмотрел на уходящих краснокожих. Они находились уже на середине склона.

– Они не вернутся, – сказала черепаха.

И я полез в стол.

На этот раз гроб оказался намного короче. Уже через минуту впереди забрезжило круглое отверстие, через которое я вывалился в новый мир.

3. Оранжевый бег

I

По глазам ударило ослепительно оранжевым.

– Кто-то пришёл из чрева черепахи!

– Да отойдите вы! Расступитесь!

– Пусть он покажется!

Я вскочил на ноги.

Да, похоже, в этом мире мне будет с кем общаться.

Мир был оранжев, неистово ярок и довольно многолюден. Оранжевое море, оранжевое небо, оранжевая мама, оранжевый верблюд. Без всякого удивления, машинально, я отметил, что халат на мне – по-прежнему белый.

Точнее, грязно-белый.

Несколько человек, надо полагать, они и орали, стояли, глядючи на меня. А все остальные куда-то бежали. В полный мах. Трусцой. Торопливым шагом. Каждый в свою сторону.

Поглядев за спину, я понял, почему туземцы назвали меня пришедшим из чрева черепахи. Для них всё выглядело именно так – я действительно выпал из пасти каменной черепахи. Большой, тёмно-оранжевой, почти багровой черепахи.

– Эй, – сказал я. – Я хочу пить!

Наверное, это будет апельсиновый сок.

Ага, счас.

Я будто из пистолета стартового выстрелил. Все они сразу зашевелились и пошли по своим делам. Точнее, побежали.

Остался один туземец.

Всего один.

Но зато не самый плохой на вид. Ладный, подвижный, с точными движениями, рослый, на полголовы выше, чем я, он с бесцеремонным любопытством рассматривал меня.

Подошёл поближе.

– Это что? – туземец ухватился цепкими пальцами за ворот халата.

– Халат, – ответил я.

– Халат. М-м-м… халат.

– Одежда.

– Одежда. Конечно, одежда. Хорошо, идём.

– Куда?

– Ты мне не веришь?

– Да я тебя даже не знаю!

– Ну да. Ты же меня не знаешь! С чего тебе мне не доверять? Но … как хочешь.

И он припустил куда-то.

М-да, подумалось мне. В этом есть своя логика, не правда ли?

И я припустил за ним.

– Куда мы так несёмся?

– Сначала зайдем ко мне, а там видно будет. – Мой новый знакомый передвигался очень быстро, почти бежал.

– Что видно? – в груди моей уже начало колоть: я с трудом выдерживал предложенный темп.

– Что будет. Никогда ведь не знаешь, что будет, – тело его выражало досаду, что вот так небыстро приходится двигаться, но сам он, похоже, этого не осознавал. – Пришли. Вот мой дом.

И он показал на… наверное, хижину. Это было правильно, потому что признать в этом сооружении дом с первого взгляда было сложно. Очень самобытное было сооружение. Бревна, камни, обрезки досок, какие-то непонятные предметы – ощущение было такое, что, сооружая этот объект, строители брали то, что попадалось под руку. Это потом я убедился, что к подобной архитектурной школе здесь относятся многие …

В дверях он остановился и приглашающе махнул рукой:

– Заходи.

II

Господи, насколько всё в этом мире легче, подумал я. Сердце моё забилось чаще, и даже глаз завлажнел – и было от чего. У дальней стены хижины стояла оранжевая копия моего стола.

– Спасибо, – сказал я с чувством. – Спасибо, что привёл меня. Ты, получается, знаком с черепахой?

– С черепахой? – даже дома он всё время двигался: с грохотом выдвинул на середину сундук с плоской крышкой, подвинул к нему пару чурок, достал тарелки, ложки, вынул из болтавшихся у него на ремне ножен нож, воткнул его в крышку сундука, собрал посуду с крышки сундука, поставил всю её – не очень аккуратно – на пол, открыл сундук, достал оттуда различную снедь, закрыл сундук, ловко поддев крышку ногой, при этом сбил нож, кинул всю добытую снедь на сундук, поставил туда же тарелки, ложки, поднял с земляного пола нож и начал крупными кусками нарезать еду.

– Да ладно, неважно, – сказал я, с лёгкой оторопью наблюдая за всеми его перемещениями.

А вообще правильно всё, конечно. Само собой, сундук, не может же он кушать на таком столе.

– Ешь, – сказал он. – Потом отдохнем чуток и побежим.

– Спасибо, – сказал я. – Я… я пойду.

– Как хочешь, – сказал он.

Я подошел к столу, открыл дверцу, заглянул туда – пусто, и полез внутрь.

И сразу же стукнулся головой о заднюю стенку стола.

Не веря себе, я попробовал снова. С тем же результатом.

Вылез назад.

Оранжевокожий туземец с недонесённым до рта куском на кончике ножа смотрел на меня.

– Это что, – поинтересовался он наконец, – гуляешь в стол для аппетиту?

И снова задвигал челюстями.

– Лучше поешь, потом вздремнём немного, – сказал он, отрезая себе кусок. – Тебе тяжковато здесь придется, пока не привыкнешь, так что отдохнем сперва. Я знаю, о чём говорю, я сам нездешний.

Никогда не упускай возможности выспаться и подзаправиться, говаривал прапорщик Лягай. Это я к тому, что вдруг впервые за долгое время мне захотелось есть. К тому же уставшим я был, как чёрт знает кто.

И я присоединился к хозяину.

III

– Вставай, нам пора!

Что такое? Чёрт, опять это… Я, протирая глаза кулаком, сел на кровати. Впрочем, это не кровать была вовсе, а сундук. Я спал на сундуке, том самом, на котором мы ели.

Туземец стоял голый по пояс, пританцовывая от нетерпения, и смотрел на меня требовательно.

– Сколько можно спать, побежали!

С обнаженным торсом он выглядел ещё внушительней, с такой античной мускулатурой и безобразным шрамом справа – там, где кончаются рёбра. Выглядел шрам так, словно в этом месте была когда-то нешуточная рана, и в этой ране банда неумелых хирургов ковырялась всяк на свой лад.

– Погоди, – сказал я. – Я не хочу бежать куда попало. У меня дело есть.

– Дело? – тут же откликнулся он. – Рассказывай.

– У меня сын пропал.

– И ты из-за этого переживаешь? – он глядел на меня с любопытством.

– Да, – сказал я. – Я из-за этого переживаю.

– Интересно, интересно, – он даже пританцовывать перестал. – Расскажи.

– Его увёл бабайка. Ну, такое создание…, – начал объяснять я, увидев недоумение на лице собеседника. – Похоже на плюшевого медвежонка.

– Плюшевого?

– Ёкалэмэнэ… Это… – я пощелкал пальцами, – такая искусственная ткань…

– Искусственная?

– Стоп, погоди, – я почувствовал, что надо бы взять паузу. И потом, подумалось вдруг мне, плюш-то не обязательно искусственный. Но вслух я об этом говорить не стал. Так я и сам запутаюсь, и его запутаю.

– В общем, так. У меня пропал сын. Я хочу его вернуть. Для этого мне надо найти существо, похожее на игрушечного… на маленького медвежонка в очках. Оно умеет говорить, и с ним должен быть мой сын.

– Очень может быть… может то, что надо, – пробормотал он. Видимо удивление явственно проступило на моём лице, потому что он неожиданно пустился в объяснения.

– Понимаешь… это сложновато объяснить в двух словах. Я… я думаю, что был за что-то наказан. И меня забросили сюда. Без памяти, – тут он неожиданно улыбнулся. – Ничего не помню… только знаю, что должен делать какие-то поступки. Не знаю какие, – он растерянно развёл руками и улыбнулся.

И я увидел, что у него голубые глаза.

Но он тут же моргнул, и глаза стали тёмно-оранжевыми.

– Ладно, пошли, – сказал он.

– Куда?!

Наверное, показалось.

– Попробую тебе помочь. Спросим у кое-кого, глядишь, и получим ответы.

А собственно, на что мне было рассчитывать?

Под лежачий камень вода не течёт, так ведь? Но сначала надо хотя бы…

– Извини, пожалуйста, всё как-то случая не было… Григорий, – и я протянул ему руку.

Он посмотрел на протянутую руку, хмыкнул и вышел из хижины.

По-моему, он меня не понял.

IV

Бардак какой-то. То есть более подходящего слова в моём лексиконе попросту нету.

Беспорядочно стоящие дома.

Беспорядочно разграфленная полями равнина.

Беспорядочно передвигающиеся люди.

И мы бежали от дома к дому, и задавали этим людям один и тот же вопрос: вы не видели маленького говорящего медвежонка?

Хотите знать, как это выглядело? Давайте тогда, к примеру, возьмём пекаря.

V

– Эй, пекарь! Ты мальчика не видел? С говорящей игрушкой?

Обалдеть, подумал я, вот простота, нас же засмеют.

– С какой игрушкой? – пекарь, похоже, нисколько не удивился, знай мял большой деревянной лопаткой тесто в кадушке. Хорошо мял, мускулы так и ходили. И сам всё время шевелил ногами, словно пританцовывая на месте.

– Медвежонок в очках, – сказал я.

– Он плохо видит?

– Кто? – удивился я.

– Медвежонок, – сказал пекарь.

– Это игрушка, – пояснил мой компаньон.

– А зачем тогда ей очки? – подумав, спросил пекарь.

– Может, он читает много? – спросил мой компаньон у меня.

– Почему читает? – находчиво ответил я вопросом на вопрос и вытер пот – у пекаря было жарко.

– Ну, – пожал плечами мой компаньон. – Он же разговаривает.

– Игрушка? – спросил пекарь.

Началось, подумал я.

– Ага, – сказал компаньон.

– Ну и что, – сказал пекарь. – Подумаешь, разговаривает.

– Но ведь он в очках, – упорствовал мой компаньон.

– Вообще-то не знаю, – сказал я. – Может и читает.

– Ха, – сказал пекарь. – Любознательная игрушка. У кобры тоже очки, так может она тоже читает?

– Да, кстати, – сказал мой компаньон. – А где у него очки? На глазах?

– Да, – сказал я.

Д’Артаньян почувствовал, что тупеет, вспомнилось вдруг.

– А у мальчика? – спросил пекарь.

– Что у мальчика? – переспросил мой компаньон.

– У мальчика есть очки? – терпеливо спросил пекарь.

– У мальчика есть очки? – тут же обратился ко мне мой компаньон.

– Ему четыре года всего, – сказал я.

Эти двое переглянулись.

– Туповат, – сказал пекарь.

– Он нездешний, – сказал мой компаньон.

– Слушай, перестань, а? – сказал пекарь, и встал покрасивше. – Что за неприязнь такая к неместным? Они что, тупее всех? Надо быть терпимее. Только снисходительность к недостаткам других позволяет нам становится лучше…

– Ты не ответил на вопрос, – снова обратился ко мне мой компаньон, не обращая внимания на спич пекаря.

– Какой вопрос?

– У мальчика есть очки? – спросил мой компаньон. С ласковыми такими интонациями. Так говорят с тяжелобольными. Попейте бульончику, давайте пописаем, вы что, с ума сошли – никакого пива, вы узнаёте этого человека? и так далее…

– Нет, – сказал я.

– Тогда не видел, – сказал пекарь. – Обратитесь к лекарю. Он везде бывает.

– Спасибо, – сказал я. Повернулся к выходу и увидел, как шустро выбегает из хижины пекаря мой компаньон.