Текст книги "Мечта дилетантов"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава четвертая

В комнате адвокатов они сидели на стульях в ожидании Ахмеда Абасова. Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина чуть выше среднего роста. Крупные черты лица, большие темные глаза. Начинающие седеть усы, жесткие темные волосы. Широкие плечи, мощный торс. Такой мужчина мог понравиться женщинам. Конвоир вышел в коридор, Абасов кивнул обоим адвокатам, усаживаясь на привинченный к полу стул.

– Господин Абасов, хочу сообщить, что ваши родственники наняли вам еще одного адвоката. Вашего земляка, – сообщил Боташев, – господин… он просит, чтобы его называли господином Дронго.

– Зачем? – спросил Абасов. Это было его первое слово.

– Так решили ваши родственники, – ответил Боташев, – в данном случае вы можете отказаться.

Абасов посмотрел на нового адвоката.

– Вы из Баку? – спросил он.

– Нет. Меня нашли в Москве, – почти честно ответил Дронго.

– Кто вас нашел?

– Ваш старший брат и ваша племянница. Они попросили меня защищать ваши интересы.

– Напрасно. Я им передал, что мне ничего не нужно. Все уже и так решено.

– Пока ничего не решено, – возразил Дронго, – но если вы будете сидеть с таким безучастным видом и твердить, что все решено, возможно, решение суда тоже станет предопределено.

– Оно и так предопределено, – возразил Абасов, – хотя делайте, что считаете нужным. Мне все равно.

– Понятно. Могу я поговорить с вами наедине?

Абасов посмотрел на него какими-то мутными глазами. Дронго даже испугался. В них не было самого главного. Интереса к жизни.

– У меня будет только одна просьба, – сказал Ахмед Абасов, – я хочу написать свое завещание, если это возможно. И нотариально его заверить.

– Вы не ответили на мой вопрос. Могу я поговорить с вами наедине?

– Зачем?

– У меня есть к вам несколько личных вопросов.

– Это ни к чему.

– И тем не менее я настаиваю.

– Вас прислала моя племянница? Сабина все никак не может успокоиться.

– Вы разрешите мне поговорить с вами наедине? – В очередной раз терпеливо попросил Дронго.

– Ладно, – кивнул Абасов, – делайте, что хотите.

Дронго обратился к Боташеву.

– Жагафар Сабитович, можно, мы поговорим с нашим другом наедине? Если это вас не обидит, конечно.

– Я все понял еще тогда, когда вы появились в нашей юридической консультации, – усмехнулся адвокат, – говорите, конечно. Вы могли говорить и в моем присутствии. Я не понимаю азербайджанского. Но учтите, что вас могут прослушивать, хотя это и запрещено законом, – он поднялся и вышел из комнаты, позвонив конвоиру, чтобы открыть дверь.

Они остались вдвоем.

– Что вам нужно? – тихо спросил Абасов? – Почему вы не оставите меня в покое? Я ведь уже признал свою вину. Что вам еще от меня нужно? Это я убил Лешу Паушкина. И двое свидетелей видели, как я его бил ножом. Что вам еще нужно?

– Давайте говорить по-азербайджански, – предложил Дронго, – так будет удобнее. Во-первых, я не адвокат…

– Интересное признание, – пробормотал Абасов, – неужели вы ангел, который прилетел сюда, чтобы меня спасти?

– И не ангел. Я частный детектив, эксперт-аналитик. Меня попросили помочь вам, расследуя ваше уголовное дело…

– Мне помочь невозможно. Я сам во всем виноват.

– Хватит, – резко прервал его Дронго, – в конце концов вы не мальчик. Ведите себя как взрослый мужчина. И ответственный человек. Ваши родственники сходят с ума, ваши дети не знают, что с их отцом, ваша племянница бегает по всем лучшим авдокатам Москвы, а вы валяете дурака. Корчите из себя мученика. Может, хватит издеваться над своими родными и близкими. Пожалейте хотя бы их.

– Я конченый человек. Очевидно, у меня такая судьба. Есть люди, у которых все предопределено. Сначала Замира, потом мой срыв. Все было предопределено, – равнодушно сказал Абасов.

– Ваша первая супруга умерла в результате тяжелой болезни, – вспомнил Дронго, – иногда подобное случается. Но насколько я знаю, вы не сломались, не опустили руки. Наоборот, через год после ее смерти вы перешли в банк «Универсал», где работали до сих пор. И работали, очевидно, очень хорошо, если сначала вас сделали заместителем заведующего, потом первым заместителем, потом заведующим отделом, потом начальником управления и, наконец, вице-президентом. Насколько я знаю вас даже хотели выдвинуть первым вице-президентом банка. И человек с такими способностями вдруг превращается в опустившегося типа, в ничтожество. Никогда не поверю.

– Не нужно меня оскорблять, – поднял голову Абасов.

– Нужно, – крикнул Дронго, – иначе я не смогу прошибить ваше стоическое равнодушие. Ты решил остаться в этой тюрьме до конца жизни? Или не понимаешь, что твое признание делает из тебя пожизненного заключенного? Хочешь умереть героем в тюрьме? А о своих детях ты подумал? Они всю жизнь будут ходить с клеймом детей убийцы. Ты этого хочешь? Тебе так больше нравится?

Он видел, как били эти слова по несчастному человеку, сидевшему напротив него. Видел, как тот вздрагивает. Но иного выхода он не представлял. Ему было важно вывести из состояния равнодушия Абасова, заставить его начать говорить, выбить из него эту напускную маску равнодушия. Он продолжал кричать, и вдруг Абасов заплакал. Это было так неожиданно и страшно. Он обхватил руками лицо и начал громко плакать. Все его тело сотрясалось от рыданий. Дронго достал носовой платок, протянул своему собеседнику.

– Хватит, – попросил он.

– Уйдите, – простонал Абасов, – я сегодня себя убью. Не нужно мне жить. Я не должен жить…

– И очень глупо поступите. У ваших девочек и так нет матери. Как они будут без отца? Можете себе представить, что скажут в Баку? Дети человека, которого убили в тюрьме. Никто не поверит, что вы сами себя убили…

Он нарочно говорил эти безжалостные слова, чтобы образумить Абасова и через боль вывести его на возможные откровения.

– Что мне делать? – спросил наконец Абасов убирая руки. Он вытер лицо, было заметно, как он волнуется.

– Сначала успокоиться, – посоветовал Дронго, – выбросить из головы глупую мысль о самоубийстве. Затем осознать, что ничего не потеряно. И наконец, помочь мне найти возможные мотивы убийства, чтобы как-то облегчить вашу участь. Это вы убили Паушкина?

– Да, конечно, я. На глазах у свидетелей.

– Про свидетелей мы еще успеем поговорить. Первый вопрос. Где вы взяли нож?

– Не знаю. Следователь написал, что это я принес с собой охотничий нож. И я подписал свое признание. Но это был не мой нож.

– Уже интересно. Тогда чей?

– Не знаю.

– Как это, не знаете. Вы вошли в номер и нож был там?

– Да, лежал на столе. Я сразу обратил на него внимание.

– Тогда получается, что нож принес Паушкин?

– Возможно, это был его нож. Но я подписал признание, что это был мой нож.

– Понятно. Теперь второй вопрос. Как вы узнали, в каком номере находится Паушкин?

– Мне сообщили.

– Кто сообщил?

– Я не хочу об этом говорить.

– Вы пришли в гостиницу, вошли в номер, который снимал Паушкин, увидели нож на столе и сразу стали бить свою жертву?

– Нет. Сначала мы поговорили. Но я был в таком состоянии, что просто сходил с ума. Что было потом, я не очень помню…

– Почему?

– Об этом я не буду говорить.

– Интересная беседа у нас получается. Зачем вы тогда разгромили кабинет Паушкина?

– Я этого не делал.

– А кто это сделал?

– Не знаю. Я вообще не входил в его кабинет. Следователь сказал, что там нашли мои отпечатки, и я подписал, что входил в комнату и устраивал там беспорядки.

– И вы точно помните, что не входили?

– Точно помню, что меня там не было. Они сидят на другом этаже, я туда даже не спускался.

– Ясно. Теперь скажите, зачем. У меня только последний вопрос. Зачем вы его убили?

– Этого я вам не скажу.

– Тогда я не смогу вам помочь.

– Значит, у меня такая судьба. Не можете, не нужно. Но я вам ничего больше не скажу.

– Это не выход. Я хочу понять ваши мотивы. Почему вы его так ненавидели?

– Это мое личное дело.

– Что-то личное?

– Я не стану отвечать на ваши вопросы.

– Черт возьми! Мне опять нужно напомнить вам, что я пришел сюда помогать? Помогать вытащить вас из той тупиковой ситуации, в которую вы попали. Или вы опять должны поплакать и подумать о самоубийстве, чтобы начать отвечать на другие вопросы?

– Не нужно меня мучить, – попросил Абасов, – у меня болит голова и я хочу в камеру. Вы же не следователь…

– Я хуже. Ему нужно всего лишь отчитаться перед своим начальством и сдать дело в указанное время в суд. А мне важна истина. Любой ценой важна истина, и поэтому я буду вас мучить до тех пор, пока вы не скажете мне правду.

Абасов опустил голову.

– Почему вы не хотите мне поверить? – спросил Дронго, – я ведь не ваш враг, а ваш друг. И вы достаточно разумный человек, чтобы понимать всю сложность ситуации. Мне важно знать ваши мотивы. Зачем вы его убили? Что толкнуло вас к этому нелепому поступку?

– Я не хочу говорить на эту тему.

– Черт возьми! Вам придется говорить. Я не уйду отсюда, пока не услышу от вас мотивы вашего преступления. Что мне еще сделать, чтобы заставить вас говорить? Может, мне нужно еще раз сказать все, что я про вас думаю?

– Не нужно. Я сам все знаю, но мне тяжело…

– Обещаю вам, что никто, кроме меня, никогда не узнает о нашем разговоре. В этом вы можете не сомневаться.

Абасов снова молчал.

– Говорите, – попросил Дронго, – у меня не так много времени. Почему вы его убили?

– Я… он… я… – было заметно, как волнуется Абасов.

– Что-то личное? – снова подсказал ему Дронго.

– Да, – выдохнул Абасов, – дело в том, что он… что они… что он… Он учился вместе с моей супругой в школе…

– С вашей второй супругой, – ошеломленно уточнил Дронго. Какой кретин этот следователь, подумал он. Не выявить такого факта. Кажется Сабина сказала, что Паушкину было тридцать три. Почти столько же, сколько было и второй супруге Абасова. Значит, они учились вместе в школе.

– У меня супруга выросла в Подмосковье, а затем переехала в Литву, – продолжал Абасов, – до девяносто первого года они жили в Подольске, потом переехали в Литву. Она вернулась в Москву только в девяносто девятом, через восемь лет.

– Значит, ваша нынешняя супруга Алдона и Паушкин были знакомы?

– Они вместе учились, – подтвердил Абасов, – и он… он… я не могу больше говорить, – он с такой силой сжал свои кулаки, что они захрустели.

– Я вас слушаю, – Дронго подумал, что версия начинает вырисовываться.

– Ей было шестнадцать, – выдохнул Абасов, – и он был… он был ее первым мужчиной…

– В шестнадцать лет. Они были еще совсем детьми.

– Но вы понимаете, как я должен был на это реагировать. Они увиделись потом в нашем центральном офисе, когда Паушкин приезжал сюда из нашего подмосковного филиала. И сразу узнали друг друга. Она мне о нем рассказала.

– Она говорила, что он был ее первым мужчиной?

– Конечно, говорила. Еще до того, как мы с ней стали встречаться. Она ведь провела восемь лет в Литве. Там совсем другие нравы. Она не скрывала, что у нее были мужчины до встречи со мной.

– Вы должны были понимать, что у тридцатилетней женщины наверняка были мужчины до вас.

– Я это понимал. Она даже встречалась одно время с известным актером. Мы оба были уже не подростками. Ей было около тридцати, а мне больше сорока. Но первый мужчина… Говорят, что женщина всегда помнит своего первого мужчину. Запоминает на всю жизнь. Есть даже такая теория, что все зависит от первого мужчины. Каким он будет в постели. Нежным или грубым, ласковым или нетерпеливым. Женщина запоминает это на всю жизнь. И когда Паушкина перевели к нам в центральный офис, я буквально потерял голову. Хотя Алдона у нас уже не работала. Но они словно нарочно иногда случайно встречались на разных приемах или корпоративных вечеринках.

– Вы считаете, что она вам изменяла?

– Не знаю. У меня не было доказательств. Понимаете, мне было очень трудно. Хотя я больше четверти века живу в Москве. Но у меня очевидно сохранился менталитет южанина. Для меня жена – это нечто святое. Для Замиры я был единственным мужчиной. Первым и единственным.

– Хотя она не была для вас единственной женщиной, – заметил Дронго, – это наше типичное южное лицемерие. Мужчине позволено все, женщине – ничего.

– Да, – кивнул Абасов, – как у нас обычно говорят. Один мужчина для женщины – это очень много, а двое – это уже мало. Я не знаю, какие у них были отношения. Но неожиданно я начал получать сигналы об их возможных встречах. Мне звонили на мобильный и сообщали, что они встречаются. Тайно встречаются. Я стал нервным, начал срываться. Ездил за город проверять эти сообщения. Два раза заставал жену одну за городом и устраивал безобразные сцены. Алдона плакала. Я даже думал нанять частных агентов, чтобы следили за ними. И наконец решился обратиться в одну контору. Они выследили Паушкина, который снял номер в «Марриоте» и позвонили мне, сообщив, где именно он находится. Вот тогда я уже не выдержал. Поехал туда и ворвался в номер, чтобы найти Алдону. Ее там не было. На столе лежал нож. Сначала мы просто спорили, и он все отрицал. Я пришел в бешенство, к этому времени у меня уже были некоторые доказательства их связи. Когда он стал отрицать, я схватил нож, лежавший на столе, и начал его бить… Что было потом, вы знаете…

– Типичное убийство в состояние аффекта, – пробормотал Дронго, – почему вы не рассказали об этом следователю?

– Неужели вы ничего не поняли? – поморщился Абасов. – Лучше быть убийцей, чем рогоносцем. Лучше пусть меня считают неуравновешенным психопатом, чем обманутым мужем. Такого позора я просто не переживу.

– Кто вам обычно звонил на мобильный? Мужчина или женщина?

– Это был женский голос.

– И неизвестная женщина сообщала вам, что они встречаются?

– Да. Причем они звонили каждый раз, когда она действительно уезжала за город или куда-нибудь в другое место. Один раз она улетела в Санкт-Петербург со своей подругой на два дня. И мне сразу позвонили, сообщив, что Паушкин тоже улетел. Я взял билет и полетел в Санкт-Петербург. Ворвался к ней в номер. Она была со своей подругой. Потом мне сказали, что Паушкин отпрашивался на два дня, но я его там не застал, хотя подозрения усилились. В общем, я начал сходить с ума.

– Не легче было развестись, если вы не доверяли своей новой супруге?

– Я ее любил, – вздохнул Абасов, – может, поэтому и сходил с ума.

– Теперь все понятно. А в какое агентство вы обратились?

– У меня был их номер телефона. Кажется, «Осирис». Частное охранное агентство. Они и выследили Паушкина, когда он снял номер в отеле. Самое страшное, что сразу следом за ними позвонила Алдона, которая сообщила мне, что задержится сегодня вечером у своей подруги. Сразу после этого мне позвонил другой наблюдатель, который следил за Алдоной. И сообщил о том, что она тоже приехала в отель «Марриот Аврора». Меня словно током ударило. И тогда я сорвался. Поехал в отель. Но Алдоны там уже не было.

Он даже не замечал, что повторяется, что рассказывает об этом уже во второй раз. Очевидно, он много раз прокручивал эти сцены в своей голове. И много раз рассказывал их самому себе. Дронго нахмурился. Даже сейчас Абасов был не совсем адекватен. Было заметно, как его волнует эта тема, хотя с тех пор прошло много дней.

– Она знает, что вы поехали туда из-за нее? Я имею в виду в отель.

– Думаю, что догадывается. Но я не виделся с ней с тех пор, как попал сюда.

– С какого телефона вам звонили?

– Не знаю. Телефон звонившего не высвечивался. Но она меня крепко доставала. У меня было такое ощущение, что эта звонившая женщина находится всегда рядом со мной. Где-то очень близко.

– А в кабинет к Паушкину в тот день вы точно не входили?

– Нет, не входил. Это абсолютно точно. Зачем? Что я там мог найти?

– Кто-то устроил там беспорядок…

– Это не я.

– Нашли ваши отпечатки пальцев. Может, вы были в таком невменяемом состоянии, что сами не понимали, как именно себя ведете?

– Нет. Я бы запомнил. И до того, как мне позвонили из «Осириса», я уже был на взводе. Дело в том, что я нашел в другом месте… Впрочем, это неважно. Я был уже в плохом состоянии…

– Договаривайте, – потребовал Дронго.

– Нет, – упрямо и как-то зло покачал головой Абасов, – есть вещи, о которых невозможно говорить. Даже своему адвокату, даже на исповеди. Неужели вы ничего не понимаете? Я не стану вам рассказывать такие подробности, которые могли бы скомпрометировать Алдону и опозорить меня. Скажу только, что я был в тот вечер в ужасном состоянии. Но в кабинет Паушкина я не входил. Слишком много чести для него. И тем более никакого беспорядка я не устраивал. А сорвался только после того, как мне позвонила Алдона. Ведь оба наблюдателя подтвердили, что они встречаются в отеле.

– Это она рассказала вам, что Паушкин был ее первым мужчиной?

– Конечно. Иначе откуда бы я узнал?

– Зачем она это сделала?

– Мы тогда только познакомились. И она достаточно честно рассказала мне о своей жизни. Как жила в Подольске, как переехала в Вильнюс, как получила там звание вице-королевы красоты. Как вернулась в Москву. Как встречалась с Паушкиным, потом с одним литовским бизнесменом, за которого даже хотела выйти замуж. Затем с нашим известным актером. Мы ничего не скрывали друг от друга. Я тогда даже не мог представить себе, что в наш центральный офис переведут этого Паушкина. Иногда бывают такие роковые совпадения. Очевидно, на мое несчастье.

– Перестаньте себя винить. Вас просто грамотно развели и подставили. Есть такой московский термин.

– Я думал, что это относится только к деньгам.

– Возможно, и к деньгам. Вас готовили на должность первого вице-президента банка. И об этом все знали. Вполне вероятно, что Ребрину, которого вы должны были заменить, все это не очень нравилось.

– Совсем не нравилось. Но он понимал, что должен уходить на пенсию. У нас с ним разница более чем в двадцать лет.

– Представляю, как ему не хотелось уходить. У вас уже составлено завещание?

– Нет. Но я хотел оставить завещание, чтобы все передать своим детям.

– Не получится. У вас супруга не работает, значит половина имущества автоматически переходит к ней. Вот ведь как интересно получается.

– Кто это придумал?

– Наследственное право, – пояснил Дронго, – современное российское законодательство.

Абасов тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки.

– Может, действительно все это было подстроено? – неожиданно сказал он, – но в любом случае во всем виноват только один человек. И этот человек сидит в комнате, перед вами. Я убил Паушкина и я должен за это отвечать.

– Сначала мы все проверим, – сказал Дронго, – назовите номер вашего мобильного. И остальных ваших телефонов, я постараюсь все проверить. И никому не рассказывайте, о чем мы здесь с вами говорили. Иначе я не смогу ничего проверить. Никому не говорите. Ни следователю, ни вашему адвокату. Я постараюсь проверить факты, о которых вы мне сказали.

Абасов согласно кивнул.

– И еще, – добавил Дронго, – постарайтесь держать себя в руках. Легче всего уйти из этой жизни, сложнее принимать удары судьбы и не сгибаться под этими ударами. Вы меня понимаете?

– Да, – кивнул Абасов.

– А теперь позовем нашего старого адвоката. Иначе он просто обидится. Я бы на его месте так и поступил, – улыбнулся Дронго.

Глава пятая

Банк «Универсал» занимал сразу пять этажей в новом выстроенном здании, которое появилось в центре города в конце девяностых. Именно после августовского дефолта девяносто восьмого года началось разорение одних банков и становление других. «Универсал» стал одним из тех банков, для которых девальвация послужила толчком к экономическому росту. И конечно, в основе успеха банка была продуманная стратегия развития, осуществляемая его бессменным президентом – Иосифом Яковлевичем Гольдфельдом.

Дронго еще вчера записался на прием к президенту банка, пояснив, что он новый адвокат арестованного Ахмеда Абасова. К его большому удовлетворению Гольдфельд сразу назначил время, решив принять его ровно в полдень. Дронго вошел в небольшой кабинет президента банка, когда часы показывали точно двенадцать. С первого взгляда было ясно, что в этом кабинете работали. Книжные шкафы, большой стол, приставной, стол для заседаний. Стулья, кресла. Телевизор, кондиционеры. Мягкая мебель в углу, вокруг небольшого столика. Гольдфельд справедливо считал, что слишком дорогой и изысканно обставленный кабинет руководителя банка может вызвать недоверие к его владельцу, так нерачительно тратившему банковские капиталы. Сам Иосиф Яковлевич был человеком рациональным и разумным, он не любил ненужные траты и не принимал подобных расходов. При этом он готов был выделять большие суммы на благотворительность и на различные премии для актеров и художников.

Гольдфельд был подтянутым, сухощавым мужчиной пятидесяти лет. У него было несколько вытянутое лицо, светлые глаза, вьющиеся каштановые волосы, которые он немного подкрашивал, но никому в этом никогда не признавался. Он любил элегантные костюмы и смокинги, которые с удовольствием надевал на различные светские мероприятия. Пожав руку гостю, он пригласил его на уголовой диван, где обычно проводились частные беседы. Секретарь уточнив, что именно будет пить гость, внесла две чашки зеленого чая и наборы с сухарями, шоколадом и печеньем.

– Мне сказали, что вы новый адвокат нашего Ахмеда Абасова, – сразу начал беседу Гольдфельд.

– Нет. Я второй адвокат. Первый так и остался защитником Абасова.

– Мы хотели предложить свои услуги, но Ахмед отказался, – сообщил Иосиф Яковлевич, – я считал, что мы должны сделать все возможное для оказания помощи нашему вице-президенту.

Дронго отметил, что он не сказал «бывшему». Это был хороший сигнал для продолжения беседы.

– Зачем вы хотели со мной встретиться? – спросил Гольдфельд.

– Мне важно было узнать ваше мнение о случившемся, – ответил Дронго, – вы работали с ним больше восьми лет, взяли его своим заместителем. Неужели вы так ошибались и не смогли разглядеть в нем потенциального убийцу?

– Я об этом не думал. Он пришел к нам работать больше восьми лет назад, и я сразу обратил на него внимание. Умный, толковый, очень знающий, умеющий мыслить, принимающий нестандартные решения. Когда мы сделали его начальником отдела, его отдел стал лучшим в нашем банке. Я думал выдвинуть его первым вице-президентом.

– Такие характеристики обычно не выдают убийце.

– Я убежден, что это было убийство в состоянии аффекта, – сообщил Иосиф Яковлевич, – Абасов достаточно разумный человек, чтобы совершать подобные дикие поступки. Тем более что он нанес столько ударов. Либо это ошибка, либо он был просто в невменяемом состоянии. Он не мог совершить такого преступления в своем обычном состоянии, в этом я убежден. Мы дважды посылали наши характеристики следователю, но адвокат Боташев говорил, что они не были приобщены к делу. Это нас очень обижает, ведь Абасов столько лет был нашим сотрудником.

– У меня к вам будет один очень необычный вопрос, – улыбнулся Дронго, пробуя чай. Он был вкусным, зеленый и с жасмином. – Насчет ваших отношений.

– Догадываюсь, какой, – усмехнулся Гольдфельд, – вам интересно, как вообще мы уживались. Еврей во главе банка и азербайджанец в качестве одного из его заместителей.

– И не просто азербайджанец, – заметил Дронго, – он мусульманин и шиит. Он из Баку, а там живут в основном шииты. Насколько я помню, это самые непримиримые враги Израиля в Иране и Ливане.

– Верно, – кивнул Гольдфельд, – именно поэтому мне очень важно было присутствие Ахмеда Абасова в нашем банке. Мы ведь работаем со странами СНГ и Прибалтики. Поэтому в нашем банке работают представители практически всех народов нашей страны. Среди моих трех заместителей – русский, азербайджанец, латыш. Среди начальников отделов у нас есть белорусы, украинцы, даже киргиз. Я считаю, что это наиболее верная политика в таком банке, как наш. Конечно, мы ориентируемся прежде всего на деловые качества наших сотрудников, но их национальное многообразие – это бесценный капитал нашего банка. Что касается мусульман-шиитов, то вы правы. Они настроены по отношению к Израилю наиболее агрессивно. Но я был в Баку и не видел этой агрессивности. Более того, насколько я знаю, там открыты регулярные рейсы между Баку и Тель-Авивом.

– Они даже летают под совместное пение на двух языках, – улыбнулся Дронго, – это было самое важное, что я должен был узнать. Мне важно было уточнить ваше отношение к Абасову.

– Я считал его своим другом, – поднял голову Гольдфельд, – и буду так считать, независимо от того, какой приговор ему вынесут в суде. Не знаю, почему он это сделал, но уверен, что мы еще узнаем. Однако в любом случае он показал себя как очень компетентный и добросовестный специалист. И я не могу сказать о нем ни одного плохого слова.

– Постарайтесь не говорить этого журналистам, – посоветовал Дронго, – иначе они обратят ваши слова против вас. Вы действительно хотели сделать его первым вице-президентом банка?

– Да. Я не скрывал своих планов. Он был очень деятельный человек, на которого я мог вполне положиться.

– Ребрин должен был уйти?

– Он уже давно болеет. В прошлом году ему сделали шунтирование сердца. Есть какой-то предел для столь сложной работы, которой мы занимаемся. Нам нужно подумать и о здоровье человека. Поэтому Дмитрий Григорьевич знал, что работает здесь до конца года. Мы не делали из этого особых секретов.

– И его такая перспектива устраивала?

– Она устраивала его жену, детей и внуков. У него три дочери и шестеро внуков. Все мальчики, как по заказу. Старшему уже семнадцать. По-моему, они хотят видеть живого дедушку. Хотя он сам, конечно, недоволен. Не говорил нам об этом, но постоянно подчеркивал, как хорошо себя чувствует после шунтирования. Все время говорил, что врачи дали ему еще пятнадцать лет. Любит шутить, что его чинили по методу Дебейки. Вы, наверно, слышали – этот американский врач не дожил двух месяцев до ста лет. Можете себе представить, какая живая реклама? Сто лет жизни. Вы знаете, я верю, что его сохранял сам Бог. Говорят, что он лично спас жизни более пятидесяти тысячам людей. Лично. Своими руками…

– Шестьдесят, – поправил своего собеседника Дронго.

– Значит, шестьдесят, – согласился Гольдфельд, – а по его методу спасали миллионы людей во всем мире. Но даже авторитет великого американского врача уже не мог бы помочь Ребрину. Он явно устает на работе, часто задыхается, испытывает болезненные ощущения. Мы стараемся его беречь, но так долго продолжаться не могло.

– А другой вице-президент не мог его заменить?

– Он только недавно у нас появился. Ральф Рейнхольдович Лочмеис. Перевелся к нам из Киева, где у нас был основной филиал. Он там очень здорово работал. Вот я и решил рекомендовать его совету директоров в качестве вице-президента. Но заменить Ребрина должен был именно Абасов.

– Это правда, что он устроил разгром в кабинете Паушкина?

– Так говорят. Но никто не видел, как он туда входил. Хотя следователь и его люди нашли там отпечатки пальцев Ахмеда. Это тоже для меня темный лес. Зачем разбрасывать бумаги в кабинете нашего сотрудника и ломать его ручки? Абсолютно нецелесообразно, тем более, что вся обстановка в кабинете, ручки и карандаши принадлежат банку, который обеспечивает ими наших сотрудников. И Ахмед Нуриевич об этом хорошо знал.

– Значит, вы не замечали, что в последнее время он стал вести себя как-то необычно. Стал более агрессивным, резким?

– Нет, я этого не замечал. Во всяком случае в отношениях со мной.

– Я могу попросить у вас копию вашей характеристики, которую вы послали следователю?

– Конечно. Она есть у моего секретаря.

– Спасибо за чай, – поднялся Дронго, – и за ваши откровенные ответы. Извините, что отнял у вас время. Я хотел бы попросить вашего разрешения поговорить с некоторыми сотрудниками банка.

– С кем угодно, – разрешил Гольдфельд, – если это поможет Ахмеду, вы можете говорить с кем угодно.

– Спасибо, – Дронго протянул ему руку, – а насчет Баку вы действительно правы. В этом городе весь двадцатый век жили десятки тысяч евреев. Ученые, врачи, адвокаты, шахматисты. И город гордился своими гражданами. До свидания.

Он вышел из кабинета, чтобы пройти в другой кабинет, находившийся рядом на этаже. Попросив приготовить для него копию характеристики, он прошел дальше, туда, где находился кабинет первого вице-президента банка Дмитрия Григорьевича Ребрина. Узнав о том, что приехал адвокат Абасова, Ребрин заявил, что сейчас занят и не может принять у себя гостя. Заодно он попросил узнать, каким образом гость вошел в здание банка. Уже выходя из приемной, Дронго услышал, как секретарь Ребрина звонила в охрану, даже не подумав немного подождать, пока гость отойдет от ее приемной. Очевидно, секретаря тоже не устраивала смена хозяина кабинета первого вице-президента.

Дронго решил попытать счастья у другого вице-президента. Он вошел в приемную и едва не столкнулся с выходившим из кабинета мужчиной. Ему было лет сорок. Выше среднего роста, с красиво уложенными волосами, голубыми глазами, он было похож скорее на актера, чем на финансиста. Впечатление дополняла щеточка щегольских усов над верхней губой. Он был одет в темно-синий костюм. Увидев входившего Дронго, он остановился.

– Вам кого? – спросил неизвестный.

– Мне нужен господин Лочмеис, – пояснил Дронго.

– По какому делу? – уточнил незнакомец, поворачиваясь к секретарю, – вам, кажется, не назначали на сегодня время.

– Не назначали, – подтвердила секретарь.

– Я новый адвокат господина Абасова и был только сейчас на приеме у господина Гольдфельда, президента вашего банка…

– Мне известно, кто такой Гольдфельд, – усмехнулся неизвестный, – учитывая, что я вице-президент банка.

– Извините. Вы Ральф Рейнхольдович Лочмеис?

– Да, – кивнул вице-президент, – идемте ко мне.

Они вошли в просторный кабинет Лочмеиса. Здесь все было чуточку иначе, чем в кабинете Гольдфельда. Повсюду были развешаны фотографии хозяина кабинета с известными политиками, актерами, бизнесменами, журналистами.

– Садитесь, – пригласил гостя к приставному столику Лочмеис, сам усаживаясь в кресло хозяина кабинета.

– Значит, старого адвоката поменяли? – уточнил Ральф Рейнхольдович.

– Нет, не поменяли. Просто взяли еще одного. Меня попросили об этом родственники Абасова.

– Разве бывают два адвоката? – удивился Лочмеис. – Я об этом не знал.

– По закону их число не ограничено. Могут быть даже пятеро или шестеро.

– А прокурор только один? – уточнил Лочмеис. – Это даже нечестно.

– Прокурор представляет сторону государства, а адвокаты интересы конкретного лица.

– Поэтому у нас государство всегда в проигрыше, – рассмеялся Лочмеис, – но я доволен, что нашему Ахмеду будут помогать сразу двое адвокатов. Чем я могу вам помочь?

– Вы его хорошо знали?

– Конечно, хорошо. Мы уже столько лет работаем вместе. Хотя я раньше работал на Украине. Нет, в Украине, сейчас так говорят. И только в прошлом году меня перевели сюда, в Москву.