Текст книги "Эсхатон"

Автор книги: Чарльз Шеффилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Дрейку вдруг захотелось увидеть ее лицо. Но вместо этого он лишь глядел на далекую звезду, которую выбрал пунктом назначения. Даже с расстояния в сто световых лет Канопус выглядел небольшим, но ярким диском – оптическая система корабля творила свое маленькое чудо.

Он откинулся на спинку кресла и изо всех сил постарался расслабиться. Чтобы переключиться на что-нибудь другое, Дрейк стал думать о своем звездолете. Устройства жизнеобеспечения способны были, похоже, работать вечно. Скорости и маневренности Дрейк не уставал удивляться. Но вся эта техника поражала его куда меньше, чем цивилизация, ее создавшая. Иметь такие возможности – и не пользоваться ими… Вот что было самым непостижимым.

Может, это временное недоразумение, вызванное психологической неспособностью людей переживать растяжение времени – улетать, а по возвращении обнаруживать, что твои близкие лежат в «криоматках» или давно умерли?

Дрейк заметил, что индикатор внешней массы корабля показывает больше 140 тысяч тонн, при том, что его масса покоя равнялась всего 130 тоннам. Для стороннего наблюдателя сам пилот выглядел бы существом меньше двух миллиметров роста, зато весом почти в девяносто тонн. Прямой передний обзор заслоняли защитные экраны, а картинка, выводившаяся на монитор, подвергалась сначала специальному преобразованию. Без этого эффект Доплера превратил бы фоновую радиацию в видимый глазом свет. За кормой бледнели красными звездами источники жесткого рентгеновского излучения.

И все же до пределов мощности корабля было еще далеко. Дрейк чувствовал, что может лететь куда угодно, если захочет, – хоть до края Вселенной. Он закрыл глаза и стал слушать спокойную мелодию, звучавшую у него в голове, песню звезд. Позволил музыке заполнить свой разум…

В межзвездной тишине ничто тебя не отвлекает. Дрейк снова взялся писать – не халтуру, не перепевки, настоящую музыку. Полетом управляла автоматика. Ана была в безопасности, ее криорезервуар мирно лежал в уютном грузовом отсеке. Новое произведение Дрейка разрасталось. Он полагал, что предстоявших ему двух месяцев субъективного времени вполне хватит. За двести лет ученые на Земле, конечно же, изобретут надежное лекарство. А если нет – всегда можно опять взлететь и вернуться попозже.

А что, если однажды Земля их предаст?

Пускай предает. Тогда они смогут отправиться куда угодно, искать ответ среди звезд. Корабль вполне самодостаточен и имеет запас энергии на много субъективных столетий полета.

Но Дрейк надеялся, что больше одного круга – туда и обратно – совершать не придется. Среди его замыслов был и такой: когда вернется, найти криотруп своего друга Пар Леона и отплатить добром за добро.

Он был странно, необычайно счастлив.

* * *

Изначально Дрейк планировал пойти по пертурбационной траектории – совершить маневр, при котором корабль прошел бы по касательной к гравитационному полю Канопуса, а потом, развернувшись, возвратился бы тем же путем к Земле.

Но то ли творческое одиночество ему слишком понравилось, то ли любопытно было посмотреть, что за планеты обращаются вокруг незнакомой звезды – во всяком случае, в последние две недели Дрейк решил сбросить скорость и встать на замкнутую орбиту на расстоянии порядка четырехсот миллионов километров от Канопуса.

Планеты у Канопуса и в самом деле оказались – четыре газовых гиганта размером примерно с Юпитер. Поближе к центру системы обнаружилась еще дюжина «шариков» поменьше. Но главным зрелищем были не они, а адская мощь самой звезды, о которой Дрейк почему-то не подумал. При взгляде на пламенеющий диск в тысячу раз ярче Солнца, извергающий зеленые протуберанцы длиной в миллионы километров, захватывало дух. От внутренних планет, опаленных жаром этой топки, остались лишь черные угли без атмосферы и воды. Внешние – газовые – ничего, кроме атмосферы да крохотного твердого ядра, где давление составляло много тысяч тонн на квадратный дюйм, не имели. Шансов на то, чтобы там могла существовать жизнь, Дрейк не видел.

Но все же он задержался. Два дня его восхищенный взгляд вновь и вновь возвращался к огненному безумию звезды. Дрейк задавался вопросом: прилетали ли люди сюда, когда корабли еще только появились и не успели им надоесть? Или не люди – инопланетяне? А может, он стал первым разумным существом, видящим сплетение темных полос – солнечных пятен или, вернее, солнечных шрамов, бороздящих кипящую поверхность Канопуса?

Наконец он больше не смог. Развернулся и полетел прочь, как пропащая душа, бегущая от врат ада. Ему нужна была бескрайняя тишь космоса, а после – уют Солнечной системы, его родной гавани. Если ради Аны придется предпринять еще один полет, целью, решил Дрейк, будет какая-нибудь звезда поменьше и поспокойнее.

Вновь он вошел в привычную колею ежедневной работы. Но теперь из его мелодий была изгнана любая гармония – и умственная, и музыкальная. Вновь и вновь перед глазами вставали образы ада. Бесконечно сужалась орбита вокруг Канопуса. В голове плясал ведьмовской шабаш протуберанцев – зеленых, белых и голубых молний. Дрейк не мог ни есть, ни пить, ни спать. Все сильнее хотелось увидеть Ану, обрести покой ее лица.

И вот искушение стало слишком сильно. Он вошел в кормовой отсек и поднял запечатанный люк.

Ана недвижно лежала в резервуаре, бледная и тихая, словно снежная богиня, с жемчужными глазами и кожей, подобной молочному хрусталю. Дрейк тут же захлопнул крышку, опасаясь, как бы не нарушить функционирование сложной системы охлаждения. Одного мига, одного короткого взгляда хватило. Он опять стал способен контролировать себя, думать о чем-то другом…

Размышлять о том, как ему повезло. Давным-давно, строя свои планы, он и не мечтал о кораблях со световой скоростью и о растяжении времени. В лучшем случае предполагал, что будет раз за разом оживать и замораживаться обратно до тех пор, пока Ану не смогут вылечить, каждый раз рискуя больше не проснуться, потерять ее или вообще обнаружить однажды, что ее «криоматки» больше нет.

А вышло, что Ана с ним, и он может сам охранять ее и защищать от всех опасностей.

Пожалуй, путь домой был еще безмятежнее, чем полет до Канопуса. Дрейк гадал, что ждет его в Солнечной системе, но все каналы – и электромагнитные, и нейтринные – молчали. Два столетия это долго, достаточно, чтобы принципиально новая технология коммуникаций успела не только возникнуть, но и вытеснить все старые средства связи. И достаточно – пугающая перспектива! – чтобы человечество успело каким-нибудь способом уничтожить себя.

Долгое путешествие подходило к концу. Пролетая мимо Драй-Тортугас, сквозь облако Оорта и через Пояс Куйпера, звездолет постепенно сбрасывал скорость. Признаков человеческого присутствия по-прежнему не было видно, даже исследовательские станции не вели разведку за пределами Солнечной системы, как прежде. Вблизи бесплодной скалы Плутона корабль уже полз едва на одной десятитысячной от своей предельной мощности, а Дрейк забеспокоился.

Он направился к внутренним планетам. Не зная, что за изменения произошли на Земле и во всей остальной Солнечной системе за двести лет, гадать о том, какой ему окажут прием, было невозможно. Что лучше – двигаться медленно и осторожно или, наоборот, быстро и уверенно?

Ответ на вопрос был получен, когда корабль, удалившись от плоскости эклиптики, обходил пояс астероидов. Здесь его захватил навигационный луч и, отключив внутреннюю систему управления, повел к Луне.

Космопорт был новый. Массивные серебристые колонны стояли ровными треугольниками. В центре каждого высился темным безоконным тетраэдром корабль – если это были корабли. Во всяком случае, космическая техника за два века изменилась.

У трапа звездолета Дрейка встретил маленький робот на колесиках. Тело его напоминало шар около фута величиной, а сверху торчал еще столбик, снабженный метелкой гибких металлических щупальцев. Метелка, игравшая заодно роль головы, вежливо кивнула Дрейку, после чего машина повела его к овальному проему в подножие одной из колонн. Дрейк, готовый ко всему, шагнул внутрь. Хотя никакого шлюза он не заметил, монитор скафандра вдруг сообщил, что вокруг воздух, которым можно дышать, и комфортабельная температура. По предложению робота Дрейк снял скафандр и по недлинному коридору перешел в соседнее помещение.

Там ждал человек – высокий, горделивый, с отстраненным взглядом пророка. Дрейк почему-то ждал большего: или торжественной встречи, или, может быть, бряцанья оружием. Но мужчина лишь кивнул ему и сказал на универсальном:

– Добро пожаловать обратно в земное пространство, Дрейк Мерлин.

Вот уж к этому Дрейк не был готов – чтобы его узнали, да еще и назвали по имени.

Впрочем, понял он, удивляться не следовало. Корабль, наверное, опознали еще в районе астероидного пояса, как только он попал в навигационный луч. В базах данных нашлась его история и записи о том, как он покинул Солнечную систему. Интересно, что еще говорили файлы о его бегстве с Плутона?

– Раз вы знаете мое имя, – сказал Дрейк, – вам, вероятно, известна и моя биография. Если так, вы понимаете, что я нуждаюсь в вашей помощи.

Странно, что незнакомец обратился к Дрейку на понятном тому языке. Пар Леону, чтобы общаться с ним, пришлось долго готовиться.

Стал ли язык землян за последние несколько столетий статичным, абсолютно неизменным? Или этот человек выучил на универсальном всего одно предложение – официальное приветствие?

Однако он кивнул и продолжил говорить:

– Мое имя Трисмон Сорель. Я немного знаком с вашей историей, дошедшей до нас из давних времен, хотя ранние записи весьма неполны. Согласно одной из версий, несколько столетий назад вы потеряли управление кораблем и вас против воли занесло в глубины космоса. Другая утверждает, что изъятие вами криотрупа из древних «маток» на Плутоне и последовавший немедленно за этим старт корабля связаны между собой, то есть ваш отлет на околосветовой скорости был, как это ни дико, намеренным. Я жду ваших объяснений. Однако сначала нам следует пройти в другое помещение, где беседовать будет проще.

В его речи имелись небольшие паузы, он медлил там, где строй предложения не предполагал остановки. Дрейк решил, что универсальный – не родной язык для Трисмона Сореля, как староангланский не был родным для Пар Леона. Но выучить его так быстро, всего за пару дней, прошедших с тех пор, как звездолет вернулся к внутренним планетам, – это ли не подвиг! Выглядел Сорель нормально, но его владение универсальным предполагало, что в умственных способностях человека сделан огромный прорыв.

Спиральная металлическая лестница привела их с Дрейком в комнату, где стоял письменный стол и несколько удобных кресел. Сорель занял одно из них, махнул рукой роботу-слуге (тот немедленно подкатил, чтобы предложить прохладительные напитки) и посмотрел на Дрейка неподвижным, осведомленным взглядом.

– Говорите, Дрейк Мерлин. Расскажите мне свою историю.

– Мой отлет из Солнечной системы был намеренным. – Чтобы четче говорить, Дреку пришлось сглотнуть. – Намеренным и обусловленным веской причиной. Но начать я должен задолго до него, более восьмисот лет назад. В то время криотруп, находящийся сейчас на корабле, был моей женой. Мы узнали, что она неизлечимо больна…

Дрейк заставил себя заново пережить то, что веками старался забыть. Если Ане можно помочь, Трисмон Сорель должен знать все: симптомы, обстоятельства смерти, подробности заморозки…

Сорель внимательно слушал. Но когда Дрейк заговорил о страшных часах, проведенных в лаборатории «Второго шанса», он поднял руку:

– Один момент. По вашим словам, первичные медицинские записи хранятся в настоящее время вместе с криотрупом?

– Все там. В резервуаре.

– Тогда прежде, чем вы продолжите, позвольте мне вызвать необходимых специалистов по медицине и древним языкам. Я могу сразу сказать, что мы способны излечивать любые известные болезни как настоящего, так и прошлого. Однако потребуется исследовать записи и сам криотруп.

Три или четыре секунды он просидел молча, глядя куда-то вдаль.

По сердцу Дрейка прокатились две волны эмоций. Сначала дикая радость: Ану наконец смогут исцелить. Потом – почти суеверный трепет. Похоже, расширенные умственные способности Трисмона Сореля включали в себя телепатию.

– Вы обращаетесь к ним напрямую? Передаете свои мысли? Сорель сперва не понял, а после короткой паузы улыбнулся:

– Не так, как вы, вероятно, думаете. Я могу не больше, чем вы сами научитесь за несколько дней. Вы тоже будете делиться своими мыслями с другими людьми, получите постоянный доступ ко всей информации, хранящейся в базах данных, будете считать быстрее и точнее, чем компьютер корабля, на котором вы прилетели. Вот, смотрите.

Он повернул голову и откинул волосы с виска. Под ними оказался тонкий бледный шрам.

– Здесь находится имплантат. Их обычно устанавливают в раннем детстве. Размером и толщиной он меньше ногтя и служит нескольким целям: это монитор функций организма, подчиненный серверу компьютер, а также приемник и передатчик, благодаря которому можно обмениваться командами, запросами, информацией и программами с банками данных или другими людьми. Просьбу прислать медиков к вам на корабль я передал по сети Коперника. Сейчас я могу разговаривать с вами в режиме реального времени, хотя не знаю вашего языка, благодаря тому, что пользуюсь автопереводчиками сети Тихо.

Кое-какая информация передавалась все же более старомодным путем. Прочтя на лице Дрейка опасливое выражение, Сорель поспешил его успокоить:

– Не волнуйтесь. Во-первых, в вашем случае, как и для всех размороженных лиц, имплантация – дело сугубо добровольное. Прежде чем принимать решение, вы получите возможность понаблюдать за тем, как она отразилась на жизни других. Но уверяю вас, что если вы согласитесь, через несколько месяцев вам трудно будет представить себе, как вы могли работать без такого устройства. Вы обретете нестираемую память, счетные способности выше, чем у мощнейших компьютеров ваших времен, доступ к любой базе данных в пределах Солнечной системы – хотя, конечно, эфирное время связи с другими планетами приходится оплачивать. У вас есть вопросы?

– Всего один. Хочу знать, существует ли лекарство для Аны.

– Я задам его медикам. Они уже поднялись на борт вашего корабля и готовят заключение. Погодите, пока я свяжусь с ними.

Серые глаза расширились, их взгляд снова стал безучастным. Ожидание затянулось – сперва на минуту, потом еще на одну. Беспокойство острой иглой проникало все глубже в сердце. Но что могло случиться? Дрейк повторял про себя заверения Трисмона Сореля: люди научились излечивать все известные болезни как настоящего, так и прошлого.

Наконец он не выдержал:

– Что они отвечают?

Сорель снова посмотрел на него:

– Я связался с экспертами. Ситуация… сложная. Подождите еще немного, пожалуйста.

Его глаза изменились: теперь они будто сделались мягче. Трисмон Сорель склонил голову, словно выбирая с большой осторожностью следующие слова:

– Они просят вас ответить на ряд вопросов. Согласно вашим записям, тело женщины, Анастасии, постоянно хранилось в «криоматке» на Плутоне. Это так?

Дрейк кивнул.

– Когда вы ее нашли, она лежала в резервуаре. Вы не вынимали ее, а перенесли на корабль весь резервуар.

– Верно. – У Дрейка появилось дурное предчувствие. – Я взял резервуар на борт в том виде, в каком его обнаружил, причем с большой осторожностью. Гравитация на Плутоне низкая, так что это было несложно.

Трисмон Сорель нахмурился.

– Далее… После своего отлета с Плутона открывали ли вы резервуар по какой-либо причине?

– Всего один раз, на обратном пути с Канопуса. На несколько мгновений. – Дрейк вспомнил спокойное лицо Аны, ее жемчужные глаза и молочную кожу. – Одну-две секунды посмотрел на нее, после чего немедленно загерметизировал крышку.

Бесполезно было объяснять, зачем он это сделал, говорить, что без этого он не мог. Трисмон Сорель с печалью смотрел с того края пропасти в восемьсот лет шириной. У него было лицо Тома Ламберта и взгляд Пар Леона. И глаза говорили то же.

– Дрейк Мерлин, конструкция криорезервуара не предполагает вскрытия и повторной герметизации. Когда поднимается крышка, происходит включение особого оборудования и начинаются специальные процедуры. Нарушение герметичности предполагает немедленное начало оживления содержащегося внутри человека. Вы понимаете, о чем я говорю? В открывавшемся резервуаре невозможно поддержание соответствующих условий.

– Значит, Ана…

– Еще минуту. Я должен проконсультироваться с банком данных.

Его глаза вновь перестали мигать. А когда он опять взглянул на Дрейка, на лице не осталось сомнения.

– Я сверился со всеми доступными источниками. То же сделали медики. Перед ними встала проблема, в корне отличная от излечения болезни. Ущерб, причиняемый телу, и в частности – головному мозгу, в случае, если резервуар открывается, но разморозки не происходит… Он необратим. Оживление невозможно. Ни сейчас, ни когда-либо еще, – негромко сказал Трисмон Сорель. – Мне очень жаль, Дрейк Мерлин. Анастасия мертва. Навсегда.

Мертва навсегда. Ана мертва. Слова Трисмона Сореля звучали эхом тех, что произнес когда-то Том Ламберт, давным-давно. Но на сей раз они были скованы полной уверенностью.

Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал…[2][2]
  Строка из стихотворения О. Уайльда «Баллада Реддингской тюрьмы». Перевод Н. Воронель. – Примеч. ред.


[Закрыть] Дрейк знал, что не рак, а он сам погубил Ану. Как Орфей, он шел за своей Эвридикой сквозь ледяной ад криосмерти и огненный ад Канопуса. Как Орфей, он взглянул на нее и тем ее лишился.

И с этой мыслью рухнули все препоны, стоявшие в сознании. Лишь сейчас Дрейк заметил, что в воздухе пряно пахнет, почувствовал на коже тихий сухой ветерок и услышал, как где-то в коридоре звенит на ноте «ля» вибрирующий металл. Словно все чувства его пробудились после долгих столетий зимней спячки.

Тимсон Сорель говорил:

– Остается лишь один шанс. Ту Анастасию, которую вы знали, оживить невозможно. Однако в ее организме сохранилось много неповрежденных клеток. Ее нетрудно клонировать, после чего заново вырастить и воспитать. Но это будет новая Анастасия. Переписать память из старого мозга в новый нельзя. Ваши прежние отношения будут известны вам, но совершенно незнакомы ей. Вы желаете так поступить?

Невыносимое искушение: вновь увидеть стоящую перед собой Анастасию, ту же яркую, трепещущую…

У нее есть право на новую здоровую жизнь в этом новом мире, восемьсот лет спустя. Он не способен ей отказать.

– Да, желаю.

Ее ждет жизнь. Но не станет той Аны, что знал и любил Дрейк. Это будет новая личность.

Трисмон Сорель убедил его, что прежняя Ана погибла, исчезла навеки. В его словах звучал авторитет восьми веков научного и технического прогресса.

Но…

В глубине души Дрейка зародилось зернышко сомнения. Что скажут медики еще через двести лет? Через тысячу? Через десять тысяч? Наука зашла так далеко, что ни один человек – тем более ученый – не поверит, будто дальше ей идти некуда.

Трисмон Сорель пытался удержать внимание Дрейка. Тот заставил себя слушать.

– Ану нельзя оживить и вылечить. Но мы можем помочь вам самому.

– Мне?

– Конечно. Мы можем улучшить ваше здоровье. Существуют свидетельства, что более двухсот лет назад такая попытка предпринималась, но она, несомненно, не увенчалась успехом. Современная технология позволит избавить вас от навязчивой идеи. С вашего согласия, разумеется.

– Есть ли у меня выбор?

– Сколько угодно. Право на самоопределение вплоть до самоуничтожения принадлежит каждому человеку. – Трисмон Сорель подался вперед. – Но скажу от себя лично. Я надеюсь, что вы согласитесь на лечение и станете наслаждаться новой жизнью. Я очень сочувствую вам. В ходе нашей беседы я просмотрел весь банк данных. Ваши страдания уникальны. Подвига, подобного вашему, никто не совершал.

– Я не страдал. – Дрейк принял решение. – И знаю, чего хочу.

– Говорите.

– Создайте клон Аны, как и предлагали.

– Это будет сделано. А чего вы желаете для самого себя?

– Остаться здесь до тех пор, пока не смогу убедиться, что клонирование идет нормально. После этого я уйду.

– Уйдете? – не понял Сорель. – Но куда? Мы можем предложить вам все, что только пожелает ваше сердце.

– Нет. Вы не можете вернуть мне ту Анастасию, которую я люблю. А больше мне ничего не нужно. Верните меня в «криоматку» и положите рядом тело Аны.

– Но я же сказал вам, что настоящая Ана, которую вы знали, мертва. Разрушено слишком много мозговых клеток. Аны нет.

– Ее нет. Но где она?

– Этот вопрос лишен смысла. Куда девается ветер, когда он больше не дует, или аромат засохшего цветка?

– Так кажется сегодня. Но когда-нибудь ответ может быть найден. Вы сказали, что я могу сделать любой выбор. Мое решение просто, и я его повторяю: хочу, чтобы меня поместили в «криоматку» на Плутоне. Есть у меня такое право?

– Есть. – Трисмон Сорель не скрывал неловкости и разочарования. – Отрицать его я не могу. Но прошу вас переменить решение. Вы можете вернуться в криосон на любой срок, но когда вы пробудитесь? Через сто лет? Через пятьсот?

– Не знаю. Перед заморозкой я хочу оставить следующие инструкции: меня следует оживить, когда в базы данных поступит информация, позволяющая восстановить изначальную личность Анастасии. Не раньше.

– Должен быть с вами честен: я полагаю, что ваш сон будет вечным.

– Придется рискнуть. Мне случалось идти и на больший риск. Можем ли мы начать?

– Если вы настаиваете. – Трисмон Сорель поднял руку. Дрейк тут же встал из кресла. – Но есть еще кое-что. Пока мы с вами беседовали, имело место мысленное собрание, в котором участвовали все люди, находящиеся в пределах уверенной достижимости сигнала. Они пришли к следующему выводу. Ваша просьба будет удовлетворена, но при одном условии: в будущее вас будет сопровождать спутник, точно так же, как своего спутника имеет каждый из нас.

– Мне не нужна ни одна женщина, кроме моей Аны. И ни один мужчина.

– Мы не обрекли бы на подобное живого человека – ни мужчину, ни женщину. Ваш спутник не ляжет в криохранилище. Это будет служитель, запрограммированный на выполнение ваших приказов, точно такой же, как мой. – Трисмон Сорель указал на маленький шарик на колесах с головой-метелкой, неподвижно замерший возле него. – Пока его услуги вам не понадобятся, он будет отключен и появится, как только вам станет нужен помощник. Сорель встал.

– Теперь идемте со мной. Подготовка к клонированию Аны уже начата. Пока длятся нужные процедуры, я познакомлю вас с многочисленными достоинствами роботов класса служителей и вы выберете внешний вид и название для своей личной модели.

Проснулся Дрейк легко и безболезненно, сознание вернулось сразу. Значит, произошла ошибка. Наверно, его не заморозили и он очнулся, как только кончилось действие асфанила.

Он поднял веки, ожидая увидеть стены криолаборатории и знакомое лицо Трисмона Сореля. Но вместо этого обнаружил, что полулежит в глубоком кресле. Напротив сидела женщина с жесткими чертами, черными волосами и по-цыгански смуглой кожей. Она пристально разглядывала Дрейка. Когда он открыл глаза, женщина молча кивнула ему.

– Что случилось? – Во рту у него пересохло, но не больше, чем обычно после транквилизатора. – Почему меня не положили в «криоматку»?

– С чего вы взяли? – Она подняла густую черную бровь. – Не верите в прогресс? Времена уж не те, с варварством покончено. Теперь разморозка не болезненнее, чем пробуждение от обычного сна.

Говорила она не на универсальном, а по-английски, причем без малейшего акцента.

Дрейк огляделся. Последнее, что он помнил, – стерильная криолаборатория глубоко в недрах Луны. Теперь же за длинным окном виднелся песчаный пляж и морские волны. Снаружи было ветрено. Дрейк слышал, как о стены здания бьются порывы ветра. Вдалеке блестели на солнце снежные пики гор.

– Сколько прошло времени?

– А я-то надеялась, что этот вопрос можно будет отложить. – Женщина вздохнула. – Вот глупая ошибка. У вас и по записям видно, что все внимание на одном сфокусировано. В общем, времени много прошло – пожалуй, куда больше, чем вы хотели. Двадцать девять тысяч лет.

Этого должно хватить, чтобы придумали, как возродить Ану.

Двадцать девять тысяч лет – больше, чем вся письменная история человечества до времен Дрейка. Он озирался, не веря своим глазам. Как и в прошлый раз, Дрейк постарался приготовиться к чему угодно, к любым изменениям. И вновь был поражен. Меньше всего он мог ожидать, что ничего не изменится. Но комната, где он находился, мало чем отличалась от обычной гостиной двадцатого столетия. Пейзаж за окном мог бы принадлежать любому из тысячи курортов Земли.

– Это все не настоящее, да? Просто электронная симуляция мне на радость. – Тут в голову Дрейку пришла самая страшная мысль. – И я тоже не настоящий. Меня не оживляли. Я – компьютерная программа.

– Ничуть. – Женщина покачала головой. – Оживили вас, оживили. Могли бы и в неорганическом виде представить, но нет, вы в своем теле. Хоть отчасти вы и правы: все, что вокруг видите, было синтезировано на основе ваших воспоминаний и проецируется через зрительный нерв. Нерву от этого ничего не будет, времена не те.

– Не нужно. Я хочу знать, где нахожусь на самом деле.

– Ладно. Если вы настаиваете.

– Настаиваю.

– Тогда сначала, пока виртуальную реальность не отключили, скажу вот еще что. – Темные глаза женщины посерьезнели. – Вы – настоящий, из плоти и крови. А я нет. Я часть синтезированного изображения и исчезну вместе с ним.

Она подняла руку, прощаясь.

– Погодите! – Дрейк не шевельнулся, но вдруг обнаружил, что стоит на ногах. – Мне надо знать. Позволяет ли состояние научного прогресса вернуть мне мою Ану?

– Боюсь, нет. До сих пор считается, что это нельзя сделать.

– Но я должен был оставаться в «криоматке», пока не появится новая надежда. Почему меня разбудили?

– Лучше пусть вам другие ответят. Счастливо, Дрейк Мерлин. Она кивнула и пропала. А вместе с ней пропала и залитая

солнцем гостиная, и вид на море. Дрейк оказался на передвижной койке, окруженный с обеих сторон шеренгами каких-то механизмов. Комната была тесная и странной формы: восьмиугольником, с голубыми стенами и выгнутым сетчатым потолком. Тело как будто почти ничего не весило, казалось, что только шевельнись, и полетишь. Где он? Кто его оживил?

Дрейк огляделся, ища взглядом робота-служителя. Тут все вопросы – где он, что с ним – потеряли актуальность. В узком дверном проеме стояла женщина. Ана.

Она склонила голову набок, как делала на его памяти тысячи раз, приоткрыла рот. Дрейк хотел вскочить и броситься к ней, но вместо этого завертелся кверху тормашками.

– Осторожно. – Ана как-то оказалась рядом и помогла ему остановиться. – Прости, мне надо было дождаться, пока ты привыкнешь к низкой гравитации.

– Та женщина… ненастоящая… она сказала, что ничего нового…

– Так и есть. – Ана опустила Дрейка на кровать и села рядом с ним. – В интересующей тебя области прогресса не произошло.

– Но ты… Ты здесь, ты жива! – В памяти толкнулось жуткое слово «симуляция». – Правда ведь?

– Разумеется. Но не так, как ты думаешь. – Как хорошо он помнил этот спокойный тон! – Разве для тебя не очевидно, кто я?

– Ты Ана.

– Да. Но я не твоя Ана. – Она взяла его за руку и развернула к себе лицом. – Я Ана, которой ты дал жизнь. Клон твоей жены. Меня вырастили из ее клеток Трисмон Сорель и его коллеги.

– Но ведь та женщина сказала, что прошло двадцать девять тысяч лет… Ты живешь так долго?

– Не подряд. Теперь так не принято. – Она рассмеялась и Дрейк понял: еще раз – и сердце у него разорвется. – Как и большинство людей, я чередую короткие периоды бодрствования с долгой пассивностью – тем, что ты назвал бы криосном. Почти всем любопытно узнать будущее. А мне к тому же хотелось встретиться с тобой. В течение двадцати девяти тысяч лет я каждый раз, просыпаясь, проверяла твое состояние, а перед тем как опять ложиться, просила меня разбудить, если ты будешь разморожен.

– Меня не должны были оживлять. Я собирался оставаться в криосне до тех пор, пока не станет возможно восстановить твою личность.

Но все же Дрейк понимал, что жизнь ему нравится. Сидеть в двух футах от Аны, смотреть, как ее лицо меняет выражения, – большего блаженства он не мог себе представить.

– Прости. – Она склонила голову. – Это моя вина. Я прилетела на Плутон и отменила инструкции, которые ты дал своему служителю. Кстати, он говорит, что его зовут Мильтон. Странное имя для робота.

– Не очень. – От ее последних слов Дрейку стало не по себе, но он отмахнулся от этого ощущения. – Это я его так назвал.

– Как бы то ни было, я приказала тебя оживить.

– Вот и хорошо.

Дрейк хотел обнять ее, но Ана отшатнулась.

– Нет. Мне следовало предвидеть подобное. Позволь, я объясню. – Она встала и порхнула туда, где он не мог бы до нее дотянуться. – Тебе кажется, что ты хорошо меня знаешь, даже очень хорошо. Но я не знаю тебя вовсе. Я тысячи раз смотрела на твое изображение и слушала голос, но ты мне чужой. Когда я впервые пришла в сознание, ты был уже в «криоматке». Ты не знаешь, как я тосковала по тебе, как хотела тебя увидеть, поговорить, поблагодарить за то, что ты дал мне жизнь. Но я всегда старалась уважать твои желания. Я знала, что не нужна тебе.

– Я никогда не хотел быть ни с кем, кроме тебя.

– Ты хочешь быть с Аной – со своей Аной. Я тоже Ана, но я другой человек. У меня собственная память, собственные радости и печали. Ты их не разделяешь. – Она вздохнула. – Как бы то ни было, несколько месяцев назад я согласилась на то, о чем меня много раз просили. Я собираюсь в далекое путешествие. Мы с друзьями полетим к людской колонии на Ригеле Калоране. Меня не будет много тысяч земных лет. Приняв это решение, я задала себе вопрос: кто знает, где окажется Дрейк Мерлин, когда я вернусь? Вынести мысль о том, что никогда не познакомлюсь с тобой, я не могла. Поэтому я дала команду тебя разморозить. – Она взглянула на Дрейка своими серыми глазами, бесконечно ему родными. – Я понимаю, что это непростительно.

– Ошибаешься. Я уже простил.

– Все равно – непростительно. Я планировала, поговорив с тобой, улететь с Плутона на границу облака Оорта, там собирается экспедиция. Теперь – не могу.

– Останься со мной.

Это вслух, а про себя Дрейк добавил: «Останься со мной навсегда».

– Это мой долг. – Ана улыбнулась, под уголком ее губ появилась знакомая печальная ямочка. – Постараюсь, раз уж я такая негодница-эгоистка, оправдаться. После любого криосна, даже если он длился всего пару веков, бывает определенный временной шок. В твоем случае прошло почти тридцать тысячелетий, к тому же ты не так хорошо к этому готов, как мы. Так что я постараюсь, чтобы ты легче пережил потерю двадцати девяти тысяч лет. – Она протянула руку. – За дверью ждет твой служитель. Жаль, что неразумная женщина отменила твои четкие инструкции. Идем со мной, послушаешь, как я извиняюсь.