Текст книги "Дом с призраками. Английские готические рассказы"

Автор книги: Чарльз Диккенс

Соавторы: Уильям Уилки Коллинз,Элизабет Гаскелл,Элджернон Генри Блэквуд,Джозеф Шеридан Ле Фаню,Монтегю Родс Джеймс,Эдвард Фредерик Бенсон,Эдит Уортон,Генри Джеймс,Эдвард Джордж Бульвер-Литтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Эдвард Фредерик Бенсон

(Edward Frederick Benson, 1867–1940)

Рассказы о привидениях, написанные Э. Ф. Бенсоном, принадлежат, по мнению Дж. Салливана, к числу наиболее сложных и изощренных в своем жанре. Именно сборники «рассказов ужасов» составляют наиболее ценную часть наследия этого писателя – автора романов, эссе, биографий.

Эдвард Ф. Бенсон, средний из трех братьев-писателей, вырос в семье архиепископа Кентерберийского. Обучаясь в Кембридже, увлекался классической филологией и археологией, в 1892–1895 гг. учился и работал в Британской школе археологии в Афинах, затем участвовал в раскопках в Египте.

Первая книга Э. Бенсона, роман о нравах общества «До-до», имела шумный успех, в немалой степени благодаря тому, что персонажи легко обнаруживали сходство с некоторыми реальными лицами. В 1890-х и начале 1900-х гг. писал прозу развлекательного характера, позднее обратился к жанру биографии. Известно несколько его мистических романов («Судебные отчеты», 1895; «Образ в песке», 1905; «Ангел горести», 1906 и др.), но наибольший интерес представляют рассказы Бенсона, вошедшие в сборники «Комната в башне» (1912), «Видимое и невидимое» (1923), «Рассказы о призраках» (1928) и «Новые рассказы о призраках» (1934).

Примирение (Reconciliation)
Пер. Л. Бриловой

Гарт-Плейс располагается во впадине среди холмов, с севера, востока и запада обступающих уединенную долину. Можно сказать, он покоится словно в пригоршне. К югу холмы расступаются, плавно переходя в прибрежную равнину, отвоеванную некогда у моря. Ныне, пересеченная дренажными канавами, эта земля представляет собой тучное пастбище, которым пользуются окрестные фермеры. Густые буковые и дубовые леса, взбирающиеся по склонам холмов до самого гребня, дают дому дополнительную защиту, создавая вокруг него особый мягкий климат. Под их сенью Гарт безмятежно дремлет и весной, когда оголенные вершины холмов обдувают восточные ветра, и зимой, когда их атакуют порывы северного ветра. В ясный декабрьский день, сидя на солнышке в расположенном террасами саду при доме, можно услышать завывание бури в верхушках деревьев на косогоре, увидеть, как несутся по небу облака, и не ощутить при этом ни единого дуновения ветра, который рвет их в клочья и угоняет к морю. За месяц до того, как наверху в рощах начнут набухать почки, поляны вблизи дома уже бывают густо усеяны расцветшими анемонами и островками примул, а осенью, когда в деревне, приютившейся западнее, на вершине холма, палисадники опустошены морозами, сад Гарта еще долго пылает багрянцем. Покой сада нарушает один лишь южный ветер, и тогда слышится шорох волн, а воздух пахнет солью.

Сам дом возведен в начале семнадцатого века и чудесным образом избежал губительного вмешательства реставратора. Дом невысокий, трехэтажный, выстроен из местного серого камня, меж тонкими каменными плитами крыши прорастают сорняки, окна широкие, с мелким членением. Дубовые полы никогда не скрипят, лестницы просторные и основательные, панельная отделка прочностью не уступает стене, на которой укреплена. Повсюду разлит слабый запах дыма от каминов, сотни лет топившихся дровами, – запах и невероятная тишина. Если всю ночь пролежать без сна в одной из комнат, то не услышишь ни вздохов затрещавшего дерева, ни дребезжания оконной рамы; за всю ночь снаружи не донесется ни звука, кроме уханья неясыти, а в июне – трелей соловья. Давным-давно за домом выровняли полосу земли для сада, а перед главным фасадом устроили на склоне пару террас. Ниже бьет ключ, питающий небольшой ручеек, топкие берега поросли камышом. Худосочный ручей, едва пробиваясь сквозь заросли, блуждает вначале за огородом, а затем впадает в медлительную речку, которая, с ленцой пропутешествовав милю-другую, через покрытое пятнами тины устье выходит на простор Ла-Манша. Вдоль дальнего берега ручья тянется тропа, соединяющая деревню Гарт (она расположена выше на склоне холма) с дорогой внизу, на равнине. В двух шагах от дома через ручей перекинут каменный мостик с воротами; он выводит на ту самую тропу.

Впервые я увидел этот дом, в котором уже много лет часто гощу, будучи выпускником Кембриджа. [165]165
  Кембридж– старинный университетский центр (университет с XIII в.) в Великобритании.


[Закрыть]Мой друг Хью Верралл, единственный сын овдовевшего джентльмена, владельца дома, предложил мне в начале августа провести здесь вместе месяц. Хью объяснил, что его отец собирается ближайшие шесть недель пробыть за границей, на курорте. Мой же отец, как ему известно, вынужден остаться в Лондоне. Раз так, то Хью считал, что предложенный им план хорош во всех отношениях: ему не придется маяться в Гарт-Плейс в печальном одиночестве, а мне – изнывать от жары в городе. Если я сочту эту идею достойной внимания, то дело только за разрешением от моего отца, а благословение мистера Верралла уже получено. Хью действительно показал мне письмо, в котором мистер Верралл высказался по поводу образа жизни своего сына весьма недвусмысленно:

«Я против того, чтобы ты весь август проболтался в Мариенбаде, [166]166
  Мариенбад– курорт в Германии (ныне на территории Чехии).


[Закрыть] – писал мистер Верралл. – Только наживешь неприятности и потратишь все свои карманные деньги на этот год. Кроме того, пора подумать об учебе; за весь прошлый семестр, как я узнал от твоего наставника, ты палец о палец не ударил, так что самое время заняться делом сейчас. Отправляйся в Гарт и захвати с собой какого-нибудь обаятельного разгильдяя себе под стать, а уж там вам придется взяться за книги, потому что больше там делать совершенно нечего! Кроме того, в Гарте и желания что-либо делать ни у кого не возникает».

– Отлично, разгильдяй согласен, – сказал я. Что касается моего отца, то он не хотел, чтобы я оставался в Лондоне: об этом мне было известно.

– Заметь себе, разгильдяй должен быть обаятельным, – добавил Хью. – Ну хорошо, так или иначе, ты едешь со мной, и это здорово. Увидишь, что подразумевал мой отец под склонностью обитателей Гарта к ничегонеделанию. Гарт есть Гарт.

Там мы и обосновались в конце следующей недели. Немало довелось мне с тех пор созерцать красот в разных уголках земли, но ни разу в жизни я не испытывал столь мощного, магического очарования, от которого у меня перехватило дыхание, как в тот жаркий августовский вечер, когда я впервые увидел Гарт. Последняя миля пути к дому пролегает через лес, покрывающий косогор, так что мой кеб вырвался из леса, как из туннеля, и глазам моим предстали длинный серый фасад и зеленые лужайки вокруг – зрелище, исполненное старомодного, неприхотливого спокойствия. Стояли ясные сумерки, в небе пламенел закат. То, что я увидел, казалось воплощением самого духа Англии: на юге поблескивала полоса моря, а вокруг темнели древние леса. Как здешние дубы, как бархат лужаек, дом вырос из самой земли и по-прежнему обильно питался ее соками. Если Венецию породило море, Египет – таинственный Нил, то Гарт был рожден лесами Англии.

Перед обедом мы вышли прогуляться, и Хью представился случай рассказать мне историю дома. Предки Хью жили в Гарт-Плейс со времен королевы Анны. [167]167
  …со времен королевы Анны. – Анна Стюарт (1665–1714) правила Англией с 1702-го по 1714 г.


[Закрыть]

– Но мы здесь чужаки, – добавил он, – и притом не слишком почтенные. В свое время мои предки арендовали ферму на вершине холма, а домом владели Гарты. Его построил один из Гартов в эпоху царствования Елизаветы. [168]168
  …в эпоху царствования Елизаветы. – Елизавета I Тюдор (1533–1603) правила Англией с 1558-го по 1603 г.


[Закрыть]

– Ах, ну раз так, то здесь должно обитать привидение, – сказал я, – для полноты картины. Только не убеждай меня, что в доме не сохранилось ни одного Гарта, чтобы являться по ночам.

– Рад бы служить, – ответил Хью, – но боюсь, что привидение я тебе не обеспечу. Ты опоздал: сотню лет назад действительно поговаривали, что призрак Гарта здесь показывается.

– И что потом?

– Я не знаток привидений, но полагаю, что чары выдохлись. Призраку, должно быть, надоедает такое существование: быть прикованным к месту, в обязательном порядке вечерами обходить сад, а ночами коридоры и спальни, тогда как от окружающих ноль внимания. Моим предкам, похоже, было совершенно все равно, есть здесь призрак или нет. Вот он в конце концов и испарился.

– А чей это дух, не говорили?

– Дух последнего из Гартов, жившего тут во времена королевы Анны. Произошло вот что. В нашей семье был младший сын по имени Хью Верралл – мой тезка. Он отправился в Лондон искать счастья. За очень короткое время он заработал кучу денег, на склоне лет удалился от дел и задумал стать сельским джентльменом, хозяином поместья. Наши края он любил, так что приобрел себе дом в расположенной выше деревне, а тем временем присматривался и лелеял, судя по всему, какие-то планы. Гарт-Плейс принадлежал тогда Фрэнсису Гарту, настоящему сорвиголове, пьянице и отчаянному игроку, а Хью Верралл проводил здесь вечер за вечером и обдирал Гарта как липку. У Фрэнсиса была единственная дочь – наследница дома, разумеется. Вначале Хью взбрело в голову жениться на ней, но, когда он получил от ворот поворот, ему пришлось подбираться к дому с другого конца. И вот наступила такая минута, когда, следуя укоренившейся славной традиции, Фрэнсис Гарт, задолжавший к тому времени моему предку около тринадцати тысяч фунтов, поставил на кон Гарт против суммы долга и проиграл. Шум поднялся страшный, толковали о свинце в игральных костях, о крапленых картах, но доказать ничего не удалось. Хью выставил Фрэнсиса из родового гнезда и забрал поместье себе. Фрэнсис прожил еще несколько лет в хижине рабочего в деревне. Каждый вечер он спускался сюда по тропе и, стоя под окнами дома, последними словами костил его обитателей. Когда он умер, в доме стало неспокойно, а потом призрак попросту сошел на нет.

– Может быть, он копит силы, – предположил я. – Не исключено, что он еще явится во всем своем блеске. В этом доме, знаешь ли, привидение просто необходимо.

– Пока что ни намека. Хотя посмотрим, может статься, ты сочтешь, что таковое имеется, но это настолько глупо – стыдно и рассказывать.

– Выкладывай начистоту, – потребовал я.

Хью указал на фронтон над входной дверью. В углу, образованном скатами крыши, был установлен большой прямоугольный камень – явно позднее, чем возвели сам дом. Поверхность этого камня, в отличие от стены, сильно искрошилась, но четко виднелись остатки резьбы – очертания геральдического щита, хотя от герба не уцелело ничего.

– Чепуха страшная, – заговорил Хью, – но все дело в том, что отец помнит, как устанавливался этот камень. Его поместил сюда мой дед; здесь был изображен наш герб. Видишь, очертания щита еще сохранились. Это местный камень, весь дом выстроен из точно такого же, но, едва водруженный, герб начал крошиться, и за десять лет от него ничего не осталось. Странно, что именно этот камень так быстро разрушился, в то время как другим, кажется, века нипочем.

Я рассмеялся.

– Дело рук Фрэнсиса Гарта, это ясно, – сказал я. – Жив курилка.

– Иногда я тоже так думаю, – признался Хью. – Мне ни разу не довелось здесь увидеть или услышать ничего мало-мальски напоминавшего привидение, но постоянно чудится постороннее присутствие. Этот чужой никогда не показывается, но он тут, где-то рядом.

Слушая Хью, я на мгновение ощутил правоту его слов: во всем вокруг действительно таилось нечто зловещее. Однако это чувство оказалось мимолетным – через минуту дом вновь предстал воплощением изумительной красоты и уюта. Самые мирные пенаты, какие только можно себе вообразить.

И потекли восхитительные дни. Мы нисколько не стесняли друг друга, потому что были по-настоящему близкими людьми. Мы болтали сколько хотелось, а в паузах не ощущали неловкости и молчали себе, пока кому-нибудь из нас не приходило желание заговорить. По утрам мы часа три прилежно сидели за книгами, но, когда приближался ленч, захлопывали их до завтра и отправлялись через топь к морю поплавать, или бродили в лесу, или играли в карты на лужайке за домом. Жаркая погода располагала к лени, и здесь, в лощине меж холмов, трудно было даже припомнить, каково ощущать себя преисполненным жизненной энергии. Но, как отмечал отец Хью, поселившимся в Гарте свойственно особое состояние тела и души. Волей-неволей делаешься сонным и прожорливым, здоровеешь, но лишаешься желаний и сил; праздная жизнь течет ровно и спокойно, без треволнений. Лениться без угрызений совести, мурлыкая от удовольствия, значило поступать в соответствии с духом Гарта. Но дни шли, и я начал осознавать, как под покровом довольства в нас постепенно зреет настороженность: казалось, будто некий наблюдатель не спускает с тебя глаз.

Однажды, приблизительно через неделю после моего приезда, тихим и знойным днем мы поплелись к морю искупаться перед обедом. Надвигалась гроза, но мы надеялись, что успеем искупаться и вовремя вернемся домой. Однако гроза разразилась раньше, чем мы рассчитывали; при полном безветрии начался проливной дождь, а идти предстояло еще не меньше мили. На небе сгрудились облака, потемнело, как в сумерки. Прежде чем мы добрались до тропинки, ведущей к дому вдоль берега реки, ливень промочил нас до нитки. Вступая на мост, я заметил поблизости человеческую фигуру, и меня поразила недоуменная мысль: «Почему он стоит так посреди потопа, почему не ищет убежища?» Человек стоял неподвижно, повернувшись к дому, а я, проходя мимо, пристально всмотрелся ему в лицо и в то же мгновение понял, что оно мне очень знакомо, вот только не могу припомнить откуда. Незнакомец был средних лет, чисто выбрит, тонкие смуглые черты сохраняли необычайно злобное выражение.

Впрочем, если кому-то вздумалось стоять под дождем и разглядывать Гарт-Плейс, то что мне до этого?

Мы прошли еще дюжину шагов, и я приглушенным голосом обратился к Хью:

– Интересно, что этот тип там делает?

– Тип? Какой тип? – удивился Хью.

– Тот, что встретился нам сейчас у моста.

Хью обернулся.

– Там никого нет, – возразил он.

Казалось совершенно невероятным, чтобы незнакомца, за несколько секунд до этого стоявшего у моста, без остатка поглотила тьма, пусть даже очень густая; и тут мне впервые пришло в голову, что тот, кому я недавно заглядывал в лицо, не был обычным существом из плоти и крови. Но, словно спохватившись, Хью тут же указал на тропу, по которой мы пришли.

– Да, там кто-то есть, – проговорил он. – Странно, что я никого не заметил, когда проходил мимо. Но если ему нравится стоять под дождем, то пусть себе стоит.

Мы быстро вошли в дом, я переоделся и принялся ломать голову, пытаясь вспомнить, когда и где видел это лицо. Я помнил, что встречал его недавно и что оно вызвало у меня интерес. И внезапно меня осенило. Я видел не самого этого человека, а его портрет, и висел этот портрет в галерее в Гарте. Хью показал мне ее в день моего прибытия, а с тех пор я там не был ни разу. Стены галереи были увешаны портретами Верраллов и Гартов, и среди них находился тот, который меня интересовал, – портрет Фрэнсиса Гарта. Перед тем как подняться к себе, я в этом удостоверился, и у меня не осталось ни малейшего сомнения: человек, встретившийся мне у моста, представлял собой живую копию того, кто во времена королевы Анны проиграл этот дом предку и тезке Хью.

Я ничего не сказал Хью о своем открытии: не хотелось наводить его на ненужные размышления. Он, со своей стороны, более не упоминал о встрече с незнакомцем (видимо, она не произвела на него особого впечатления), и вечер прошел как обычно. На следующее утро мы сидели за книгами в небольшой гостиной, окна которой выходят на лужайку. Поработав часок, Хью встал, чтобы размяться, и, насвистывая, приблизился к окну. Я не обращал на него внимания, но насторожился, когда мелодия прервалась на середине. Тут же Хью проговорил каким-то странным голосом:

– Подойди-ка сюда на минутку.

Я присоединился к нему, и он указал в окно.

– Это тот самый человек, которого ты видел у моста? – спросил он.

Человек стоял в дальнем конце лужайки, глядя прямо на нас.

– Он самый, – подтвердил я.

– Пойду спрошу, что он здесь делает. Идем со мной!

Мы вышли из комнаты и по короткому коридору добрались до садовой двери. На лужайке было мирно и солнечно, но ни единой живой души там не виднелось.

– Странно, – сказал Хью. – Очень странно. Заглянем-ка в картинную галерею.

– Не стоит утруждать себя, – отозвался я.

– Значит, ты тоже заметил сходство. Вот только простое ли это подобие? А что, если это сам Фрэнсис Гарт? Как бы то ни было, я теперь знаю, кто за нами следит.

Итак, нам уже дважды попадался на глаза призрак, которого мы оба в мыслях и вслух отождествляли с Фрэнсисом Гартом. На следующей неделе призрак явно подобрался ближе к дому, что некогда служил ему обиталищем. Хью видел его в непосредственной близости от парадного крыльца, а я день-два спустя, когда сумерничал в гостиной, ожидая, пока Хью спустится к обеду, заметил, как призрак заглядывает в окно, выходящее на лужайку, и озирает комнату пристально и злобно. Наконец незадолго до моего отъезда, по возвращении с прогулки по лесу, мы едва не столкнулись с ним у большого камина в холле. На этот раз появление призрака не было мимолетным; наш приход его не спугнул. Секунд десять незваный гость не обращал на нас внимания, а потом двинулся в сторону задней двери. Там он остановился и обернулся к Хью. Хью тут же заговорил с ним, но призрак молча вышел за дверь. Итак, привидение проникло внутрь и с того времени снаружи уже не показывалось. Фрэнсис Гарт вновь водворился у себя в доме.

Не стану вас уверять, что при виде призрака мое спокойствие ничуть не поколебалось. Я был очень встревожен; страх – слишком мягкое определение для того, что я испытывал. Вернее сказать, меня охватывал немой смутный ужас, причем (я стараюсь быть точным) не в тот миг, когда я встречал привидение, а несколькими секундами ранее, так что надвигавшаяся жуть заранее предупреждала меня о его приходе. Но к этому чувству примешивался острый интерес, желание узнать, какова природа таинственного пришельца, давно умершего, но на вид все еще живого, вновь облекшегося в тело, которое давно рассыпалось в прах. Хью, однако, ничего подобного не испытывал; повторное вселение призрака он принял столь же невозмутимо, сколь бестрепетно отнеслись к первому появлению таинственного гостя тогдашние обитатели дома.

– Очень любопытно, – сказал он, провожая меня, когда мой визит подошел к концу. – Что-то здесь затевается, но что? Если будут новости, я тебе сообщу.

С тех пор призрак стал показываться постоянно. Кого-то он всполошил, кого-то заинтересовал, но не навредил никому. На протяжении следующих пяти лет я часто гостил в Гарте и каждый раз видел привидение хотя бы однажды, причем накануне очередной встречи, в отличие от Хью и его отца, неизменно испытывал все тот же ужас. А потом, совершенно неожиданно, отец Хью умер. После похорон Хью отправился в Лондон, чтобы побеседовать с адвокатами и уладить дела, связанные с завещанием. Выяснилось, что отец его, оказывается, был далеко не так богат, как считалось, и теперь Хью сомневался, сможет ли вообще позволить себе жить в Гарт-Плейс. Все же он намеревался часть дома закрыть, свести домашние расходы к минимуму И сделать попытку продержаться.

– Мне не хочется сдавать дом в аренду, – признался он, – чертовски не хочется. Кроме того, не верится, что его удастся сдать. О привидении знают теперь все вокруг, так что найти жильца будет непросто. Но надеюсь, это и не понадобится.

Однако спустя полгода Хью убедился, что, несмотря на все меры экономии, жить в Гарте долее нет возможности. В июне я приехал туда погостить в последний раз, после чего, если не удастся найти жильца, Хью намеревался покинуть дом.

– Не могу выразить, до чего мне жаль расставаться с Гартом, – сетовал Хью, – но делать нечего. Как ты думаешь, как следует себя вести, когда сдаешь дом с привидением? Нужно ли предупреждать будущего жильца? Неделю назад я дал объявление в «Кантри Лайф», и один желающий уже нашелся. Он завтра утром прибудет сюда вместе с дочерью, чтобы осмотреть дом. Его имя – Фрэнсис Джеймсон.

– Надеюсь, тезки найдут общий язык, – заметил я. – Призрак часто попадается тебе в последнее время?

Хью вскочил:

– Да, частенько. Но я хочу тебе показать кое-что примечательное. Выйдем-ка на минутку.

Мы остановились напротив фасада, и Хью указал на щит со стершимся гербом.

– Не буду ничего подсказывать, – заговорил Хью, – посмотри сам и скажи, что ты об этом думаешь.

– Там что-то появилось, – ответил я. – Щит пересекают две дуги, а между ними какой-то девиз.

– А ты уверен, что не видел всего этого раньше?

– У меня не было ни малейшего сомнения, что рисунок не сохранился. Точно, его не должно быть. Или ты его отреставрировал?

Хью усмехнулся:

– Ничего подобного. Собственно, то, что ты видишь, – это вовсе не мой герб, это герб Гартов.

– Ерунда. Просто на камне случайно появились какие-то трещины и промоины правильной формы.

– Ты сам не веришь в то, что говоришь, – снова усмехнулся Хью. – И я тоже. Это Фрэнсис: его рук дело.

На следующее утро мне по каким-то делам понадобилось в деревню. Спускаясь по тропе к дому, я увидел у дверей машину и заключил, что прибыл мистер Джеймсон. Я вошел в дом и тут же застыл как громом пораженный. В холле стояли и беседовали трое: Хью, очень хорошенькая девушка (видимо, мисс Джеймсон) и еще один человек. Если глаза меня не обманывали, это был Фрэнсис Гарт. Как в призраке повторились черты того, кто был изображен на портрете, висевшем в галерее, так и этот человек казался живым воплощением самого призрака. Речь идет не о сходстве – передо мной было то же самое лицо.

Хью представил меня обоим своим гостям, и по его глазам я понял, что он поражен не менее моего. Их беседу я прервал, очевидно, в самом начале, потому что после короткого церемониала знакомства мистер Джеймсон снова обернулся к Хью.

– Но прежде чем осматривать дом и сад, – сказал он, – я должен вам задать один чрезвычайно важный вопрос. Если ответ меня не удовлетворит, то не стоит и отнимать у вас время.

Мне подумалось, что последует вопрос о привидении, но я ошибся. Вопрос первостепенной важности касался климата. С горячностью болезненного человека мистер Джеймсон стал излагать Хью свои требования. Укрытое, солнечное место, теплый, мягкий воздух, отсутствие восточных и северных ветров зимой – вот в чем он нуждался.

Полученные ответы были достаточно благоприятны, чтобы приступить к осмотру, и вскоре мы все вчетвером двинулись в путь.

– Пегги, дорогая, иди вперед с мистером Верраллом, – сказал мистер Джеймсон дочери, – а я потихоньку пойду вам вслед с этим джентльменом, если он любезно согласится меня сопровождать. Таким образом, каждый из нас вынесет свое суждение независимо от другого.

Мне снова показалось, что он хочет навести какие-то справки, причем не у владельца дома, а у лица стороннего, хотя и хорошо знающего это место. И я снова приготовился к расспросам о привидении. Но то, что последовало, за этим оказалось для меня полной неожиданностью.

Джеймсон намеренно помедлил, пока не удалились Хью и мисс Джеймсон, а потом обратился ко мне.

– Случилось нечто поразительное, – сказал он. – Я вижу этот дом впервые в жизни, и в то же время он мне хорошо знаком. Не успели мы подойти к входной двери, а я уже знал, как выглядит эта комната, и могу вам рассказать, что мы увидим, следуя за мистером Верраллом. В конце того коридора, в который он направился, располагаются две комнаты; окна одной из них выходят на лужайку за домом, а прямо под окнами второй – дорожка, оттуда можно заглянуть в комнату. Из этого помещения на второй этаж поднимается широкая лестница в два коротких пролета. В задней части второго этажа находятся спальни, а вдоль фасада тянется длинная комната, отделенная панелями и увешанная картинами. За ней еще две спальни, между ними – ванная. На третий этаж ведет лестница поменьше, довольно темная. Все верно?

– Абсолютно, – подтвердил я.

– Не подумайте, что мне все это приснилось, – сказал мистер Джеймсон. – Это хранится в моем сознании не как сон, а как настоящая, живая, знакомая мне действительность. Притом воспоминания почему-то сопровождаются чувством враждебности. Скажу вам также, что две сотни лет тому назад мой предок по прямой линии женился на дочери некоего Фрэнсиса Гарта и взял себе его герб. Это место зовется Гарт-Плейс. Здесь когда-то жили Гарты или дому просто дали имя по названию деревни?

– Последним Гартом, жившим здесь, был Фрэнсис Гарт, – ответил я. – Он проиграл этот дом прямому предку настоящего владельца. Предка тоже звали Хью Верралл.

Секунду-другую мистер Джеймсон смотрел на меня в полной растерянности, отчего на его лице появилось удивительно хитрое, недоброе выражение.

– Как прикажете это понимать? – заговорил он. – Во сне это или наяву? И вот еще о чем мне хотелось вас спросить. Я слышал – возможно, это просто сплетни, – что в доме водятся привидения. Не могли бы вы рассказать мне об этом? Попадалось ли вам здесь что-либо подобное? Назову уж это призраком, хотя я ни во что такое не верю. Случалось ли вам сталкиваться с необъяснимыми явлениями?

– Да, частенько, – ответил я.

– Можно узнать, что это было?

– Да, конечно. Это был призрак того человека, о котором мы только что говорили. Во всяком случае, когда я его впервые увидел, то сразу понял, что передо мной дух – если позволительно использовать это слово – Фрэнсиса Гарта, чей портрет висит в галерее, которую вы так точно описали.

Мгновение я помедлил, раздумывая, не сказать ли ему, что я не только узнал в призраке портрет, но и в нем самом узнал призрака. Мистер Джеймсон заметил мои колебания.

– Вы мне не все сказали, – проговорил он.

Я решился.

– Не все, – согласился я, – но, думаю, лучше вам самому взглянуть на портрет. Возможно, собственным глазам вы поверите скорее, чем мне.

Мы взошли по той самой лестнице, о которой он рассказывал. В нижних комнатах слышались голоса Хью и его спутницы, но туда мы не заходили. Мне не пришлось указывать мистеру Джеймсону на портрет Фрэнсиса Гарта: он с порога устремился к портрету и долгое время разглядывал его в молчании. Потом повернулся ко мне:

– Выходит, это мне следовало рассказать вам о призраке, а не наоборот.

В это время к нам присоединились остальные, и мисс Джеймсон кинулась прямиком к отцу.

– О папа, это расчудесный дом, такой уютный, как родной! Если ты его не снимешь, тогда это сделаю я.

– Посмотри-ка на мой портрет, Пегги, – произнес отец в ответ.

Затем пары поменялись, мисс Пегги присоединилась ко мне, и мы с ней стали обходить дом снаружи, в то время как двое других замешкались внутри. Напротив входной двери мисс Джеймсон замедлила шаги и бросила взгляд на фронтон.

– Различить трудно, – сказала она, – но, полагаю, это герб мистера Верралла? Удивительно, как он похож на герб моего отца.

После ленча Хью и предполагаемый жилец побеседовали с глазу на глаз. Вскоре посетители уехали.

– Дело практически улажено, – сообщил мне Хью, когда мы, проводив гостей, вернулись в холл. – Мистер Джеймсон снимает дом на год с правом продления аренды. А теперь скажи, что ты обо всем этом думаешь?

Мы толковали так и сяк, вдоль и поперек и шиворот-навыворот, перебрали и отвергли множество теорий. Если некоторые фрагменты вписывались в головоломку, то другим места не находилось. В конце концов после многочасовых бесед, сойдясь на том, что происшедшее необъяснимо, кое-какое толкование мы все же измыслили. Не знаю, понравится ли оно читателю, но оно берет в учет все факты и если не раскрывает загадки, то по крайней мере сглаживает острые углы.

Вспомним вкратце все по порядку. Фрэнсис Гарт, у которого – возможно, обманным путем – было отнято его поместье, проклял новых владельцев и, судя по всему, после смерти стал посещать дом в виде призрака. Потом призрак исчез и долгое время отсутствовал, а в то время, когда я впервые гостил у Хью, появился вновь. Сегодня в дом прибыл прямой потомок Фрэнсиса Гарта, живое подобие посещавшего нас призрака, а также, если верить портрету, и самого Фрэнсиса Гарта. Не побывав еще в доме, мистер Джеймсон уже был с ним знаком, знал его внутреннее устройство, лестницы, комнаты и коридоры и помнил, что часто бродил здесь, ощущая в душе враждебность (лицо призрака выражало то же чувство). Тогда что, если (по нашему робкому предположению) в лице Фрэнсиса Джеймсона мы видели новое воплощение Фрэнсиса Гарта, очищенного, так сказать, от своей застарелой враждебности, вернувшегося в дом, двумя веками ранее бывший его домом, и снова нашедшего там пристанище? Определенно, со дня его приезда сердитое привидение больше ни разу не заглянуло в окно и не прошлось по лужайке.

Размышляя о дальнейшем развитии событий, я поневоле обнаруживаю сходство между тем, что случилось сейчас, и тем, что произошло во времена королевы Анны, когда Хью Верралл завладел Гарт-Плейс. В наши дни я вижу, думается, оборотную сторону медали, отлитой давным-давно. Ибо на этот раз еще один Хью Верралл не пожелал расстаться со здешними краями (причина этого вскоре станет вам ясна), подобно предку, обосновался в деревне и с поразительным усердием принялся наносить визиты обитателям своего родного дома, отныне принадлежавшего тем, чьи предки жили здесь задолго до праотцев Хью. Я усматриваю сходство – и от внимания Хью оно, уж конечно, не укрылось – также и в том, что, подобно Фрэнсису Гарту, Фрэнсис Джеймсон имеет дочь. На этом, надо сказать, подобие кончается, поскольку если Хью Верралл-первый сватался к дочери Фрэнсиса Гарта безуспешно, то Хью Верралла-второго ожидала куда большая удача. Собственно говоря, я только что возвратился с его свадьбы.

1928