Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Не хлопайте дверью, – сказал Сплин кондуктору, когда тот закрыл ее снаружи, выпустив четырех пассажиров. – Я очень нервный, мне это вредно.

– Кто-то что-то сказал? – отозвался кондуктор, просовывая голову в омнибус и делая вид, что не расслышал.

– Я вам говорю – не хлопайте дверью, – повторил Сплин, и все лицо у него перекосилось, как у пикового валета, страдающего тиком.

– Просто беда с этой дверью, сэр, – сказал кондуктор, – как ее ни закрывай, обязательно хлопнет. – И в подтверждение своих слов он широко распахнул дверь и снова захлопнул ее с оглушительным стуком.

– Прошу прощенья, сэр, – заговорил аккуратный старичок, сидевший напротив Сплина. – Не замечали ли вы, что, когда едешь в дождливый день в омнибусе, у четырех пассажиров из пяти всегда оказываются огромные зонты без ручки или без медного наконечника внизу?

– Да знаете, сэр, – отвечал Сплин, и тут услышал, что часы на улице бьют двенадцать, – я об этом как-то не задумывался. Но сейчас, когда вы это сказали… Эй, эй! – закричал наш незадачливый герой, заметив, что омнибус пронесся мимо Друри-лейн, где ему нужно было слезать. – Где кондуктор?

– Он, кажется, на козлах, сэр, – сказал уже упомянутый выше адвокатский клерк в розовой рубашке, напоминавшей белую страницу, разлинованную красными чернилами.

– Что же он меня не ссадил, – слабым голосом произнес Сплин, утомленный пережитыми волнениями.

– Давно пора, чтобы этих кондукторов кто-нибудь осадил, – ввернул клерк и засмеялся собственной шутке.

– Эй, эй! – снова крикнул Сплин.

– Эй, эй! – подхватили пассажиры. Омнибус проехал церковь св. Джайлза.

– Стой! – сказал кондуктор. – Вот грех-то какой, ну просто из головы вон, джентльмена-то надо было высадить у Дури-лейн!.. Пожалуйте, сэр, прошу побыстрее, – добавил он, открывая дверь и помогая Сплину встать, да так спокойно, будто ничего не случилось.

Тут мрачное отчаяние Сплина уступило место гневу.

– Друри-лейн! – выдохнул он, как ребенок, которого в первый раз посадили в холодную ванну.

– Дури-лейн, сэр?.. так точно, сэр. Третий поворот направо, сэр.

Сплин окончательно вышел из себя. Он стиснул в руке зонт и уже готов был удалиться, твердо решив не платить за проезд. Но кондуктор, как ни странно, держался на этот счет другого мнения, и одному богу известно, чем кончилась бы их перепалка, если бы ее весьма искусно и убедительно не пресек кучер.

– Эй, – заговорил сей почтенный муж, встав на козлах и опираясь рукой о крышу омнибуса. – Эй, Том! Скажи джентльмену, если, мол, он чем недоволен, мы так и быть довезем его до Эджвер-роуд задаром, а на обратном пути ссадим у Дури-лейн. Уж на это-то он должен согласиться.

Против такого довода возразить было нечего; Сплин заплатил причитавшиеся с него шесть пенсов и через четверть часа уже поднимался по лестнице дома № 14 на Грейт-Рассел-стрит.

По всему было видно, что приготовления к вечернему приему «нескольких близких друзей» идут полным ходом. В сенях на откидном столе выстроились две дюжины только что доставленных новых стаканов и четыре дюжины рюмок, еще не отмытых от пыли и соломы. На лестнице пахло мускатным орехом, портвейном и миндалем; половик, закрывавший лестничную дорожку, был убран; а статуя Венеры на первой площадке словно конфузилась, что ей дали в правую руку стеариновую свечу, эффектно озарявшую закопченные покровы прекрасной богини любви. Служанка (уже окончательно затормошенная) ввела Сплина в очень мило обставленную парадную гостиную, где на столах и столиках было разбросано в живописном беспорядке множество корзиночек, бумажных салфеточек, фарфоровых фигурок, розовых с золотом альбомов и книжечек в переплетах всех цветов радуги.

– Добро пожаловать, дядюшка! – встретил его мистер Киттербелл. – Как поживаете? Разрешите мне… Джемайма, душенька… мой дядя. Вы, кажется, уже встречались с Джемаймой, сэр?

– Имел удовольствие, – отвечал Долгий Сплин таким тоном и с таким видом, что позволительно было усомниться, испытал ли он это чувство хоть раз в жизни.

– Любой друг Чарльза, – сказала миссис Киттербелл с томной улыбкой и легким покашливанием, – любой друг Чарльза… кхе… и тем более родственник…

– Я так и знал, что ты это скажешь, милочка, – произнес Киттербелл, ласково глядевший на жену, хоть и казалось, что он рассматривает дома на той стороне улицы. – Да благословит тебя бог! – И он с умильной улыбкой сжал ей руку, от чего у дядюшки Сплина немедленно взыграла желчь.

– Джейн, попросите няню принести сюда малютку, – обратилась миссис Киттербелл к служанке. Миссис Киттербелл была высокая, тощая молодая женщина с очень светлыми волосами и необычайно белым лицом, – одна из тех молодых женщин, которые, неизвестно почему, всегда вызывают представление о холодной телятине. Служанка исчезла, и вскоре появилась няня с крошечным свертком на руках, поверх которого накинута была длинная голубая пелерина, отороченная белым мехом. Это и был малютка.

– Ну вот, дядя, – сказал мистер Киттербелл, с победным видом приподнимая капюшон, закрывавший младенцу лицо, – на кого он, по-вашему, похож?

– Да, на кого?.. Хи-хи-хи, – сказала и миссис Киттербелл, взяв мужа под руку и устремив на Сплина взгляд, выражавший всю меру любопытства, на какую она была способна.

– Боже мой, какой он маленький! – воскликнул добряк-дядюшка, в притворном изумлении отшатываясь от младенца. – Он просто неестественно маленький.

– Разве? – тревожно вопросил бедняжка Киттербелл. – По сравнению с тем, что было, сейчас он просто великан, не правда ли, няня?

– Он у нас ангельчик, – сказала няня, нежно прижимая к себе ребенка и увиливая от прямого ответа, не потому, что совесть мешала ей опровергнуть мнение хозяина, а из благоразумного опасения, как бы не упустить полкроны, которые Сплин мог дать ей на чай.

– Так на кого же он похож? – снова спросил Киттербелл.

Сплин глядел на розовый комочек и думал только о том, как бы побольнее уязвить молодых родителей.

– Право, не могу сказать, на кого он похож, – отвечал он, отлично зная, какого от него ждут ответа.

– Вам не кажется, что он похож на меня? – спросил племянник и хитро подмигнул.

– О нет, ни в коем случае, – ответствовал Сплин веско и многозначительно. – Ни в коем случае. Только не на тебя.

– Значит, на Джемайму? – упавшим голосом спросил Киттербелл.

– О нет, ни малейшего сходства. Я, конечно, плохой судья в таких вопросах, но, по-моему, он скорее напоминает те куклы, играющие на трубе, которыми иногда украшают могилы.

Няня низко пригнулась над ребенком, с трудом удерживаясь от смеха. У папы и мамы лица стали почти такие же страдальческие, как у их доброго дядюшки.

– Ну хорошо, – сказал в заключение огорченный молодой отец, – через час вам легче будет решить, на кого он похож. Вы увидите его голеньким.

– Благодарю, – сказал Сплин, исполненный признательности.

– А теперь, душенька, – обратился Киттербелл к жене, – нам пора ехать. Со вторым крестным отцом и крестной матерью мы встретимся в церкви, дядя, – это мистер и миссис Уилсон из дома напротив – очень, очень приятные люди. Ты, душенька, тепло ли одета?

– Да, милый.

– А может, ты все-таки накинешь еще одну шаль? настаивал заботливый супруг.

– Нет, дорогой, – отвечала прелестная мать и оперлась на руку, галантно подставленную ей Сплином; затем все уселись в наемную карету и поехали в церковь, причем Сплин по дороге развлекал миссис Киттербелл пространными рассуждениями о том, как опасна корь, молочница, прорезывание зубов и другие замысловатые болезни, коим подвержены дети.

Обряд крещенья (занявший всего пять минут) не ознаменовался никакими происшествиями. Священник был приглашен к обеду куда-то за город, а до этого, в какой-нибудь один час, должен был еще благословить двух родильниц, окрестить двух младенцев и предать земле одного покойника. Поэтому крестные отцы и крестная мать «в два счета», как выразился Киттербелл, пообещали отречься от сатаны и всех дел его «и прочее тому подобное»; в общем, все прошло гладко и без задержек, если не считать того, что Сплин, передавая малютку священнику, чуть не уронил его в купель; и в два часа Сплин уже опять входил в ворота банка с тяжелым сердцем и с печальным сознанием, что вечером ему не миновать идти в гости.

Настал вечер, и из Пентонвилла, согласно распоряжению Сплина, прибыли с мальчишкой-посыльным его бальные туфли, черные шелковые чулки и белый галстук. Крестный папаша, уныло переоделся в конторе у своего знакомого, откуда пошел на Грейт-Рассел-стрит пешком – поскольку дождь перестал и к вечеру погода прояснилась – и в состоянии духа на пятьдесят градусов ниже положенной крепости. Он медленно шествовал по Чипсайду, Ньюгет-стрит, вверх по Сноу-Хиллу и вниз по Холборн-Хиллу, мрачный, как деревянная фигура на бушприте военного корабля, на каждом шагу выискивая новые причины для душевной скорби. Когда он пересекал Хэттон-Гарден, на него налетел какой-то прохожий, видимо под хмельком, и сшиб бы его с ног, если бы, по счастью, его не поймал в объятия очень изящный молодой человек, случившийся рядом. От этого столкновения нервы Сплина, а также его костюм пришли в такое расстройство, что он еле устоял на ногах. Молодой человек взял его под руку и самым любезным образом проводил до Фарнивалс-Инн. Сплин едва ли не впервые в жизни ощутил прилив благодарности и вежливости и на прощанье обменялся с этим изящным и воспитанным молодым джентльменом изъявлением сердечнейших чувств.

«Есть же все-таки на свете доброжелательные люди», – размышлял наш мизантроп, следуя дальше к месту своего назначения.

Рат-тат-тарарарат! – Это кучер наемной кареты, подражая выездному лакею, стучал в дверь дома Киттербелла, к которой приближался Сплин; из кареты вылезла пожилая леди в большом токе, пожилой джентльмен в синем сюртуке и три копии пожилой леди – в розовых платьях и таких же башмачках.

«Гостей-то будет много!» – горестно вздохнул крестный, прислонившись к ограде дворика и вытирая пот со лба. Несчастный не сразу решился постучать в дверь; а когда он, наконец, постучал и дверь отворилась, разряженная фигура соседа-зеленщика (нанятого для услуг за семь с половиной шиллингов, хотя одни его икры стоили вдвое дороже), зажженная лампа в сенях и Венера на лестнице, а также гул множества голосов и звуки арфы и двух скрипок убедили его в том, что не зря его томили тяжелые предчувствия.

– Добро пожаловать! – приветствовал его вконец запарившийся Киттербелл, выскакивая из буфетной со штопором в руке и весь в опилках, которые образовали как бы некий узор из кавычек на его невыразимых.

– Боже мой! – сказал Сплин, пройдя в буфетную, чтобы надеть парадные туфли, которые он принес в кармане сюртука, и совсем подавленный видом семи пробок, только что извлеченных из бутылок, и такого же количества графинов. – Сколько же у вас собралось гостей?

– О, человек тридцать пять, не больше! Во второй гостиной мы убрали ковер, а в первой поставили фортепьяно и карточные столы. Джемайма решила устроить настоящий ужин, потому что ведь будут тосты и все такое… Но что с вами, дядя? – продолжал хозяин, заметив, что Сплин стоит в одном башмаке и, делая страшные гримасы, роется в карманах. – Что вы потеряли? Бумажник?

– Нет, – отвечал Сплин голосом Дездемоны, которую душит Отелло, в то время как руки его продолжали нырять то в один, то в другой карман.

– Визитные карточки? Табакерку? Ключ от квартиры? – сыпал Киттербелл вопрос за вопросом.

– Нет, нет! – воскликнул Сплин, все еще роясь в пустом кармане.

– Неужели… неужели стаканчик, о котором вы говорили утром?

– Да, стаканчик! – отвечал Сплин, бессильно опускаясь на стул.

– Как же это могло случиться? Вы хорошо помните, что взяли его с собой?

– Да, да! Теперь все понятно. – Сплин даже вскочил, осененный внезапной догадкой. – Ах я несчастный! Мне на роду было написано страдать. Все понятно это тот молодой человек с такими прекрасными манерами!..

– Мистер Сплин! – громогласно возвестил зеленщик через полчаса после вышеописанного открытия, вводя несколько оправившегося крестного отца в гостиную. – Мистер Сплин!

Все оглянулись на дверь, и Сплин вошел, чувствуя себя столь же не у места, как, вероятно, почувствовал бы себя лосось на садовой дорожке.

– Очень рада, еще раз здравствуйте, – сказала миссис Киттербелл, не замечая, как смущен и расстроен ее гость. – Позвольте вас кое с кем познакомить. Моя мама… мистер Сплин… мой папа, мои сестры.

Сплин потряс мамаше руку с таким жаром, словно она была его родной матерью, отвесил низкий поклон девицам (при этом сильно потеснив какого-то франта, оказавшегося у него за спиной), и не обратил ни малейшего внимания на папашу, который кланялся ему не переставая уже три с половиной минуты.

– Дядя, – сказал Киттербелл, после того как Сплину было представлено десятка два самых близких друзей, – пройдемте в тот конец комнаты, я хочу вас познакомить с моим другом Дэнтоном. Это замечательный человек, я уверен, что он вам понравится, – идемте!

Сплин последовал за ним с покорностью ученого медведя.

Мистер Дэнтон оказался молодым человеком лет двадцати пяти, с изрядным запасом нахальства и весьма скудным запасом ума. Он пользовался большим успехом, особенно среди молодых девиц в возрасте от шестнадцати до двадцати шести лет включительно. Он премило изображал голосом валторну, неподражаемо пел куплеты и умел в разговоре со своими поклонницами незаметно ввернуть дерзость. Почему-то за ним утвердилась слава великого остроумца, и стоило ему открыть рот, как все, кто его знал, начинали весело смеяться.

Киттербелл по всем правилам представил его Сплину. Мистер Дэнтон поклонился и стал очень смешно теребить дамский платочек, который держал в руке. Все заулыбались.

– Тепло сегодня на дворе, – начал Сплин, чувствуя, что нужно что-то сказать.

– Да. Вчера было еще теплее, – отпарировал несравненный мистер Дэнтон.

Раздался дружный смех.

– Очень рад возможности поздравить вас, сэр, – продолжал Дэнтон, – по случаю вашего первого выступления в роли отца… я имею в виду – крестного отца.

Девицы давились от смеха, мужчины шумно выражали свое одобрение.

Разговор этот был прерван восхищенным жужжанием, возвестившим появление няни с малюткой. Девицы все как одна устремились ей навстречу. (На людях молодые девицы всегда обожают детей.)

– Ах, какая прелесть! – воскликнула одна.

– Какой дуся! – вскричала другая, и от восторга у нее даже перехватило голос.

– Он очарователен! – добавила третья.

– А ручки какие миленькие! – ахнула четвертая, выпростав из одеяла нечто, размером и формой напоминающее аккуратно ощипанную куриную лапку.

– Видали вы что-нибудь подобное? – обратилась к джентльмену в трех жилетах маленькая кокетка с большим турнюром, точно сошедшая с французской литографии.

– Никогда в жизни, – отвечал ее поклонник, поправляя воротнички.

– Ах, няня, дайте мне его подержать! – молила между тем еще одна девица. – Такой прелестный крошка!

– А он открывает глазки, няня? – пищала ее подруга, изображая святую невинность.

Словом, девицы единодушно решили, что это ангел, а замужние дамы сошлись на том, что это самый чудесный ребенок на свете… если не считать их собственных детей.

Потом молодежь с новым увлечением предалась танцам. Все в один голос уверяли, что мистер Дэнтон превзошел самого себя; несколько юных девиц восхитили общество и завоевали новых поклонников, пропев «Мы встретились с вами», «Ее заметив на лугу» и другие, не менее чувствительные и осмысленные романсы; молодые люди, по выражению миссис Киттербелл, старались «показать себя с самой лучшей стороны»; девицы не упускали интересных возможностей; и вечер обещал пройти на редкость удачно. Сплина это не смущало: он обдумывал некий план, решив поразвлечься на свой лад, – и был почти счастлив. Он сыграл роббер в вист и не взял ни одной взятки. Мистер Дэнтон заявил, что раз у него нет ни одной взятки, значит с него взятки гладки; все расхохотались. Сплин в ответ пошутил более остроумно, но никто даже не улыбнулся, кроме хозяина дома, который словно вменил себе в обязанность смеяться до упаду всему, что услышит. Одно только было не совсем хорошо – музыканты играли без должного подъема. Впрочем, для этого нашлась уважительная причина: один из гостей, прибывший в тот день из Грейвзенда, рассказал, что этих музыкантов с утра ангажировали на пароход, и они играли почти без отдыха всю дорогу до Грейвзенда и всю дорогу обратно.

«Настоящий ужин» был превосходен. На столе красовались четыре храма из ячменного сахара, которые выглядели бы очень величественно, если бы еще в начале ужина наполовину не растаяли, и водяная мельница с одним только небольшим изъяном: вместо того чтобы вертеться, она растекалась по скатерти. Подавались также цыплята, язык, сбитые сливки, пирожное, салат из омаров, мясное рагу, да мало ли что еще. И Киттербелл все покрикивал, чтобы сменили тарелки, а их все не сменяли; и тогда джентльмены, которым требовались чистые тарелки, просили не трудиться – они возьмут тарелки у дам; и миссис Киттербелл хвалила их за галантность, а зеленщик совсем сбился с ног и пришел к убеждению, что семь с половиной шиллингов достались ему не даром; и девицы старались есть поменьше, опасаясь показаться неромантичными, а замужние дамы старались есть побольше, опасаясь не наесться досыта; и уже было выпито немало вина, и разговоры и смех не умолкали ни на минуту.

– Внимание! – торжественно произнес мистер Киттербелл, вставая с места. – Душенька! (Это относилось к миссис Киттербелл, сидевшей на другом конце стола.) Налей вина миссис Максуэл, и твоей маме, и остальным дамам; а джентльмены, я уверен, поухаживают за девицами.

– Леди и джентльмены! – сказал Долгий Сплин скорбным, замогильным голосом, поднимаясь во весь рост, подобно статуе командора, – попрошу вас наполнить бокалы. Я бы хотел предложить тост.

Наступила мертвая тишина – бокалы наполнили лица у всех стали серьезные.

– Леди и джентльмены, – не спеша продолжал зловещий Сплин, – я… (Тут мистер Дэнтон изобразил две высокие ноты на валторне, отчего нервного оратора передернуло, а его слушателей разобрал смех.)

– Тише, тише, – сказал Киттербелл, стараясь не рассмеяться вслух.

– Тише! – подхватили мужчины.

– Дэнтон, уймись, – предостерег остряка через стол его закадычный приятель.

– Леди и джентльмены, – снова начал Сплин, успокоившись и отнюдь не давая сбить себя с толку, ибо по части застольных речей он был мастак, – в соответствии с тем, что, насколько мне известно, является в таких случаях установленным обычаем, я, как один из восприемников Фредерика Чарльза Уильяма Киттербелла (тут голос оратора дрогнул – он вспомнил злосчастный стаканчик), беру на себя смелость провозгласить тост. Нет нужды говорить, что я предлагаю выпить за здоровье и процветание юного джентльмена, в честь которого мы и собрались здесь для того, чтобы отпраздновать первое важное событие на его жизненном пути. (Аплодисменты.) Леди и джентльмены, безрассудно было бы ожидать, что наши друзья и хозяева, которым мы от души желаем счастья, проживут всю жизнь без суровых испытаний, безутешного горя, тяжких невзгод и невозвратимых утрат! – Тут вероломный изменник сделал паузу и медленно извлек из кармана огромных размеров белый носовой платок. Несколько дам последовали его примеру. – Чтобы эти испытания миновали их возможно дольше вот чего я искренне желаю, вот о чем молю бога. (Бабушка новорожденного громко всхлипнула.) Я верю и надеюсь, леди и джентльмены, что младенец, на чьих крестинах мы сегодня пируем, не будет вырван из родительских объятий безвременной смертью (несколько батистовых платочков пошло в ход); что его юное и сейчас по всей видимости здоровое тельце не подточит коварный недуг. (Здесь Сплин, уловив признаки волнения среди замужних дам, окинул стол злобно-торжествующим взглядом.) Я не сомневаюсь в том, что вы, как и я, желаете ему вырасти и стать опорой и утешением родителей. («Браво, браво!» – пролепетал мистер Киттербелл и громко всхлипнул.) Но, ежели пожелание наше не исполнится, ежели он, выросши, забудет о своем сыновнем долге, ежели отцу и матери его суждено на опыте познать горчайшую из истин, что «острей змеиного укуса детей неблагодарность»… – Тут миссис Киттербелл, прижав к глазам платок, выбежала из комнаты в сопровождении нескольких дам и забилась в нервическом припадке. Ее супруг и повелитель пребывал почти в столь же плачевном состоянии; общее же впечатление сложилось скорее в пользу Сплина, – как-никак, люди ценят сильные чувства.

Происшествие это, само собой разумеется, вконец испортило так мирно протекавшее торжество. Те, кто только что с аппетитом насыщался тартинками, конфетами и глинтвейном, теперь требовали уксуса, холодной воды и нюхательных солей. Миссис Киттербелл тотчас увели в ее покои, музыкантам велели замолчать, девицы перестали кокетничать, и гости мало-помалу разъехались. Сплин ушел, едва началась вся эта кутерьма, и отправился домой пешком, легким шагом и (насколько это было для него возможно) с легким сердцем. Его квартирная хозяйка выражала готовность присягнуть, что слышала в тот вечер через стену, как он, заперев за собою дверь, смеялся зловещим смехом. Однако утверждение это столь невероятно и столь явно отдает неприкрытой ложью, что ему по сей день никто не верит.

С того времени, к которому относится наш рассказ, семейство мистера Киттербелла изрядно увеличилось. Теперь у него уже два сына и дочь; и поскольку есть основания полагать, что в недалеком будущем число его цветущих отпрысков еще возрастет, он усердно подыскивает достойного кандидата в крестные отцы. Этому кандидату мистер Киттербелл намерен предъявить два требования; он должен дать торжественное обещание, что не будет произносить застольных речей; и он не должен иметь никакого отношения к «самому несчастному человеку на свете».