Текст книги "Традиционная Япония. Быт, религия, культура"

Автор книги: Чарльз Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Муж должен работать в поле, жена – трудиться за ткацким станком. Оба должны работать и по ночам. Как ни привлекательна жена внешне, если она пренебрегает своими домашними обязанностями в угоду чаепитию, либо охоча до зрелищ, либо любит бродить по склонам холмов, с ней нужно развестись.

Крестьяне должны носить одежду только из хлопка или пеньки – никакого шелка. Им не разрешается курить табак – это пагубно сказывается на здоровье, отнимает время и стоит денег, а также создает риск пожара».

Одежда из хлопка и пеньки, носимая крестьянами, отличалась от провинции к провинции до определенной степени в зависимости от состоятельности владельца, но можно сделать немало обобщений. Длинное кимоно подчас носили представители обоих полов, особенно в моменты отдыха от работы, такие как, например, участие в какой-нибудь местной церемонии. Женщины могли носить его в доме в зимние месяцы, когда работы вне дома было немного, мужчины могли иногда носить его на работе, подвернув полы за узкий пояс, чтобы дать свободу движениям. Рабочая же одежда обычно состояла из короткой куртки и шаровар. В некоторых районах женщины надевали просторные шаровары, стянутые вокруг щиколоток, в других регионах они носили более узкие штаны, как у мужчин, но обычно с фартуком. И те и другие подпоясывались кушаками шириной пять дюймов. В жаркую погоду мужчины могли снять свои куртки и работать обнаженными до пояса или разоблачиться далее и снять исподнее, оставив на себе лишь набедренную повязку фундоси – кусок материи, проходящий между ног и закрепленный вокруг бедер; фасоны набедренных повязок тоже различались в разных местностях.

Рис. 27.Женское нижнее белье. Сборщица моллюсков выжимает нижнюю юбку

Набедренная повязка обычно была из белого хлопка, но могла быть и красной – считалось, что этот цвет отгоняет демонов. Женщины носили нижнее белье, похожее скорее на короткую юбку, но не делали никаких уступок жаре, разве что слегка ослабляли свою одежду, стянутую кушаком.

Одежда для холодов состояла из штанов и наручей от локтя до кисти, последние с клапаном, чтобы прикрывать тыльную сторону руки. Соломенные сандалии были обычной обувью, но башмаки на деревянной подошве (гэта) с высокими подставками носили для хождения по грязи или во время легкого снегопада. В районах на севере и востоке зимой толщина снега составляла несколько футов [32]32
  Фут– мера длины, равная 0,3048 метра.


[Закрыть], и тогда надевали башмаки из соломы либо обувь с ластообразными подошвами и даже примитивные лыжи, которые были в обиходе. Похожую ластообразную обувь иногда носили, чтобы не слишком сильно увязать в грязи на рисовых полях, хотя по некоторым полям было гораздо удобнее передвигаться в плоскодонках, даже для посадки. Чтобы уберечься от дождя или снега, сельские жители надевали плащ из сшитой по всей длине соломки с капюшоном или коническую соломенную шляпу, последняя защищала летом от солнца. По фасону и украшениям эти предметы одежды от местности к местности сильно отличались.

Основной пищей крестьянской семьи, как предписывалось указом, был не выпаренный рис, который ели самураи и богатые горожане, а нечто вроде каши, состоящей в большей мере из проса или, возможно, небольшого количества ячменя или пшеницы.

Рис. 28.Крестьянские дома с характерной формой кровли

Заправляли эту кашу зеленью, овощами и гигантской редькой, маринованной в жидкости от рисовых отрубей, лежалыми фруктами, которые было уже невозможно продать, а также обрезками сушеной рыбы, чтобы придать вкус и добавить незначительное количество белка к основному углеводному рациону. Рисовые поля в зимние месяцы привлекали множество диких птиц, представители которых могли попасть в горшок, несмотря на буддийский запрет лишать жизни живые существа; рыба из ручьев также служила деликатесом. Говядину и конину никогда не ели, хотя шкуры умерших животных продавали. Запрет есть говядину основывался на особом буддийском принципе, по-видимому имеющем отношение к священным коровам Индии, но был усилен необходимостью держать скот для работы в хозяйстве и лошадей для военных целей.

С образом крестьянской жизни была тесно связана конструкция домов и тоже значительно варьировала в зависимости от местности, отчасти вследствие климатических условий, а отчасти – местных обычаев и общественной организации, но было много общих черт. Например, все дома состояли из деревянных рам с крутыми крышами и свешивающимися карнизами, чтобы в сильный дождь вода скатывалась с них. Карнизы обычно выступали над верандой, в то время как стены комнат часто бывали скользящими или съемными, обеспечивающими свободный поток воздуха в жаркое, влажное лето. Крыша была из соломы, тростника или хвороста, иногда из щепы или даже черепицы. Чаще всего это были одноэтажные дома, но в шелководческих районах очень часто под кровлей находился верхний этаж для выращивания шелковичных червей. В некоторых областях Центральной Японии, таких как древние провинции Хида и Эттю, семьи были многочисленнее из-за более крепких родственных связей, чем где-либо еще, и дома были, как правило, большие, в три или даже четыре этажа, с очень островерхими кровлями.

Рис. 29.Типичный очаг. Ширма оберегала спину гостя от сквозняков. Глава дома сидит на прямоугольной циновке со своей женой (на круглом татами напротив гостя). Округлый чурбан на переднем плане – это порог, у которого снимают уличную обувь

Озабоченность японцев чистотой проявлялась в том, что первый этаж дома четко делился на места, где можно было оставаться в уличной обуви и куда нельзя было в ней ходить. (Между прочим, самым большим оскорблением было ударить кого-то сандалией или башмаком на деревянной подошве.) Утоптанный земляной пол у входа или там, где делали грязную работу, считался продолжением улицы за домом, и ступить на деревянный пол жилой комнаты означало снять надетую обувь и снова сунуть ноги в поджидающие сандалии или гэта. Очень часто этот земляной пол проходил через весь дом от фасада до задней части с пространством справа, занятым под кладовую или в более холодных местностях – под хлев, открытый остальной части дома, чтобы за лошадью можно было присматривать, не выходя на улицу в зимнюю стужу, а животное могло согреться. В помещения задней части дома можно было попасть по тому же земляному полу, и они состояли из чуланов для инструментов и утвари и помещения при кухне для мытья посуды со специально отведенными местами для мойки овощей. Вода подавалась в деревянный желоб либо по бамбуковой трубке из ближайшего ручья, либо ее носили в ведрах. Там также могла находиться печь для варки зерна, из которого и состоял обед, хотя не всегда в задней части дома. В таком доме слева от коридора с земляным полом находился очаг, который был средоточием жизни в доме: он давал тепло и возможности для приготовления пищи и именно тут обитатели дома принимали пищу. На рисунке 29 коридор с земляным полом находится на переднем плане, а возвышающийся настил – это жилая площадь с очагом в виде углубления. Топливом было дерево или какое-либо другое растительное горючее вещество, дым от которого поднимался до потолка и выходил наружу, иногда через отверстия или решетку по бокам конька крыши.

Место у очага указывало на положение в семье, и каждому отводилось строго определенное место. Глава дома, то есть старший дееспособный мужчина, дед маленьких детей, всегда занимал место лицом к коридору, а его жена сидела (или, скорее, стояла на коленях) лицом к входу в дом. Другое постоянное место находилось напротив жены и предназначалось какому-нибудь почетному гостю. Если крестьянин был важной персоной, такой как староста деревни, позади гостевого места могла быть комната для приемов, то есть в передней части, с отдельным входом, через который посетитель в ранге самурая мог войти по делу. Такой важный гость не унизит себя сидением у очага, но останется в комнате для приемов, и ему предложат угощение там, хотя нет никакой уверенности, что он соблаговолит его отведать. Если гостей не было, тогда это место занимал старший сын или муж старшей дочери. Другие мужчины – младшие сыновья и наемные работники – рассаживались где попало в конце напротив главы, но остальные женщины, включая жену старшего сына, готовили еду, подавали на стол, убирали посуду и закусывали в помещении при кухне для мытья посуды, либо после того как остальные закончат трапезу, либо даже (если ждала работа) им приходилось поспешно перекусить, сидя на пороге, оставаясь в коридоре, не снимая обуви.

Вокруг очага находились немногочисленная утварь, такая как треножник и несколько кочерег, пара железных брусков, которые служили в качестве щипцов, а самое характерное – крюк, подвешенный над очагом, на котором висел чайник или котел, регулируемый по высоте и удерживаемый на месте зажимом, часто в форме рыбы (она иногда считалась обиталищем домашнего бога огня).

Обстановка других комнат в доме зависела от материального благосостояния семьи. Пол в гостиной обычно застилался несколькими соломенными циновками – татами [33]33
  В японском доме величина комнат измеряется количеством устилающих пол татами стандартного размера (1,80 × 1 м), которые позволяли определять не только размеры помещения, но и все пропорции в интерьере.


[Закрыть]или подушками для сиденья – дзабутон – для главных в семье. Если семья не была нищей, жена главы могла иметь небольшую собственную комнатку с толстыми циновками в качестве полового покрытия: на них мягче было сидеть и удобнее спать. В семье могли жить и представители старшего поколения, все еще обладающие большим влиянием, хотя и удалившиеся от активного управления делами, у них тоже была отдельная комната; старший сын с женой и детьми также мог иметь комнату. В доме, сохранившемся в городе Такаяме, провинция Хида, такая комната больше походила на большой буфет под острой пирамидальной крышей. Там обычно спали слуги – сколько поместится. Кроватей, таких, какие были известны в Китае или на Западе, не было. Японцы спали, а большинство из них до сих пор спят на матрасах футон [34]34
  Футон служил как матрасом, так и одеялом.


[Закрыть], расстеленных на полу, по одному на каждого, поскольку чего-либо наподобие двуспальной кровати не существовало. Маленькие дети спали со своей матерью, до тех пор пока не вырастали настолько, что им требовался отдельный тюфяк. Эти футоны, толщиной редко превышающие один-два дюйма, днем хранились в стенном шкафу. Вместо подушек использовались деревянные подголовники, иногда подбитые ватой или волосом, которые клали под шею. Конечно, самураи спали точно так же, но с более роскошными постельными принадлежностями. В сельских домах, где было много слуг, имелись спальни или даже отдельные комнаты, расположенные, как для самураев младших рангов в призамковых городах, в помещении сторожки над большими воротами.

Главе дома конечно же подчинялись все члены семьи. Жена могла оказывать на него значительное влияние, но делалось это очень осмотрительно и с глазу на глаз. Обычно брак между детьми из состоятельных домов был результатом переговоров двух посредников, или поручителей, – накодо, мнения и чувства жениха и невесты при этом не учитывались; преимущества союза между двумя семьями были важнее. Невеста приносила с собой приданое и то, что можно было назвать содержимым ее нижнего ящика в шкафу, – постельные принадлежности и одежду. Брак был освящен церемонией, руководимой поручителями, которая включала церемониальное распитие трех чашек (тёко) сакэ – сан-сан-кудо. Среди людей бедных или даже нищих выгода для семьи не столь принималась во внимание, и браки были, скорее всего, случайны и скорее зависели от чувств, которые молодые люди питали друг к другу. В некоторых деревнях были дома, предназначенные для молодых, где они могли жить совместно, иногда юноши вместе с девушками, и в таких обстоятельствах пары часто образовывались и часто распадались; постоянные связи могли возникать или по любви, или из-за беременности девушки. Весьма вероятно, что на этом уровне брачный союз не признавался до тех пор, пока не появлялся ребенок. К тому же было довольно просто избавиться от жены, особенно если она была бесплодной: мужу нужно было только отправить ее назад в дом родителей со всеми ее пожитками.

Юная невеста из более состоятельного дома вряд ли очень хотела жить в доме своего мужа, не говоря уже об удовлетворении от исполнения своего супружеского долга. Многие домашние дела, которые были обязанностью ее свекрови, теперь ложились на нее. Часто свекровь получала возможность вести праздную жизнь, заставляя невестку в дополнение к непосредственным обязанностям, требующим больших усилий, исполнять еще и обязанности служанки: причесывать ее, массировать ей плечи, когда та жаловалась на усталость; невестка конечно же обязана была заботиться и о своем муже – от добывания лакомств ему на обед до исполнения гигиенических процедур: чистки ушей [35]35
  Эту привычку чистить ушной канал от накопившейся серы японцы переняли у китайцев; вид японца, склонившего голову на бедро жены, которая в это время палочкой очищает ухо мужа, – символ семейной идиллии. Подобные сцены часто можно увидеть в пьесах театра Кабуки и японских фильмах.


[Закрыть], мытья ему ног, когда он возвращался домой после грязной работы. Рождение сына освобождало ее от некоторой части наиболее тяжелой работы, но можно предположить, как она мечтала о том дне, когда сама станет свекровью.

Земля обычно наследовалась старшим сыном, и участь младших зачастую оказывалась бедственной – ведь они были вынуждены работать на своих братьев или на других крестьян. Одним из выходов для них было переселиться в растущие города. Когда сыновей не было, в семью принимали зятя – мужа старшей дочери. С юридической точки зрения происходило формальное усыновление. В таком браке господство мужа над женой могло быть не столь заметным; усыновленный зять был традиционно скромной фигурой.

Точно так же как в каждой семье была иерархия, так и сама деревня имела четкие сословные границы. В великой переписи (аратамэ) 1582–1598 годов Хидэёси зарегистрировал землевладельцев, и, когда власть перешла к Иэясу, тот ничего не сделал, чтобы изменить систему переписи. Крестьяне, имена которых оказались в ней, образовывали сословие хонбякусё – «земледельцев по рождению»; они часто были потомками старых родов землевладельцев-самураев, которые предпочли вложить меч в ножны и стать настоящими крестьянами. Самые большие дома в деревне принадлежали им, и их семьи конечно же придерживались официальных свадебных обычаев, в их подчинении были малоземельные и безземельные крестьяне, живущие в небольших собственных домах либо в домах своих хозяев, и имели очень невысокое общественное положение, будучи вассалами землевладельцев. Их имена не появлялись в налоговых реестрах, они не имели права присоединяться к различным общественным группировкам в структуре деревни. Тем не менее в такой упорядоченной стране, какой была Япония, эти люди не должны были оставаться незафиксированными, и регистрация делалась с помощью религиозного реестра. Когда христианство стало считаться незаконным, каждая семья должна была отметиться в качестве прихожан в буддийском храме, и каждая деревня должна была составлять ежегодный отчет обо всех своих жителях, включая слуг и женщин, с указанием их конфессиональной принадлежности, где заявляется, что проверен каждый человек каждого ранга и что никаких людей, исповедовавших христианство, не обнаружено. Этот отчет подписывался главным священнослужителем храма – каннуси и деревенскими чиновниками.

Каждый человек имел свое место в структуре деревенского сообщества, что характерно для Японии. Хонбякусё должны были образовывать группы из пяти дворов – так называемые пятидворки [36]36
  Пятидворки– своего рода фискальная система с круговой порукой и слежкой за поведением каждого члена.


[Закрыть]с назначением одного человека представителем от остальных. Вся группа брала на себя ответственность за налоги ее членов, а также могла понести наказание за провинности любого двора из пяти. Они должны были подписывать ежегодное обязательство не давать убежища преступникам. Все пятидворки подчинялись деревенскому старосте – камадо, который стоял во главе деревенского чиновничества и должен был отвечать перед чиновником округа, куда входила его деревня. Пост старосты очень часто наследовался, но иногда назначение осуществлялось или по выбору самого господина, или с господского одобрения по выбору прежнего старосты, или в некоторых случаях выборами, в которых участвовали главы семей. Существовали посредники между пятидворками и старостой, которые выступали в качестве его помощников и избирались либо им самим, либо выборами из глав пятидворок. Существовал еще один деревенский чиновник, известный как «крестьянский представитель», который вел переговоры от их лица, передавал им указания, а также в некоторых случаях, по-видимому, выполнял обязанности своего рода полицейского при старосте. Староста часто принадлежал к одной из старейших семей в округе, возможно, той самой, члены которой основали деревню и предпочли сменить меч на орало. Его положение среди сельчан и среди господских представителей было иногда незавидным: в некоторых деревнях он становился слишком усердным исполнителем господской воли и инструментом угнетения, но время от времени он оказывался во главе движения протеста с риском для жизни, и даже бывали случаи, когда старосту казнили за проступки его односельчан.

Рис. 30.Голод. Крестьянин объясняет сельскому чиновнику и буддийскому монаху (с четками), что, хотя у его умершего соседа имелись деньги, купить на них еды было невозможно

Общественные связи между сельчанами часто описывались как отношения «родители – дети». Так, хонбякусё был отцом и своим, и любым приемным детям, но также «отцом» слуг и безземельных чернорабочих, которые трудились на него. Он имел полусыновние отношения с главой своей пятидворки, а через него – и с самим старостой. Он мог искать защиты и расположения у своих «отцов», но должен был помогать им, выполняя их решения и исполняя соответствующие ритуалы, такие как оказание почтения, сопровождавшегося подарками на Новый год. Он также платил обычный сыновний долг – сяо [37]37
  Сяо– сыновняя почтительность, один из основополагающих принципов конфуцианской этики; почитание младшими старших – залог процветания государства. Как отец руководит сыном, так и император руководит своими подданными.


[Закрыть]своим настоящим или приемным родителям и тем, кто был накодо на его свадьбе.

Назначение старосты предполагало либо оплату, либо освобождение от налогов, а взамен он не только нес большую ответственность, представляя деревню, но также был вынужден иметь дело с большим объемом бумажной работы. Ежегодные отчеты, такие как религиозный реестр и обязательства пятидворок, требовали его внимания, одна копия оставалась в конторе, а еще одна передавалась чиновникам; затем были еще бумаги, связанные с разными событиями, такими как проезд через деревню даймё по пути в Эдо или из него или какого-то придворного аристократа по пути в великий храм по официальным делам. В подобных случаях ему полагалось позаботиться, чтобы дорога была выметена и посыпана песком, проследить, чтобы было предоставлено необходимое число носильщиков, предложены достойные закуски и освежающие напитки и так далее. Обычно крестьяне сами вели отчетность, но с течением времени старосты стали брать с них денежную плату за этот труд и за продукты и нанимать писарей: мелких землевладельцев, младших сыновей и других вассалов, которые жили в большинстве деревень; иногда нанимали специальных подрядчиков. Все время была необходимость в копировании инструкций и ведении картотеки копий, передаче оригиналов в другую деревню, и, в общем, нужно было полностью справляться с бюрократическими требованиями.

Самой большой обязанностью камадо был сбор налогов. С регулярными интервалами проводилась перепись деревенской земли, учитывались площадь рисовых полей, их продуктивность, площади, отданные под жилища, размер «сухих» полей и урожая, продукты, получаемые с земель, покрытых лесом, любое изменение в землепользовании: освоение пустырей, превращение в пустыри ранее плодородной земли. Брали образцы зерновых и на основании этого принимали решение о количестве риса и размере взимаемых налогов. Обычно брали около 40–60 процентов от вычисленного урожая риса вместе с денежными выплатами, представляющими другие продукты. Отношение чиновников в целом было таково, что они считали: крестьянин пойдет на все, лишь бы обмануть их, – поэтому соломенные тюки должны были быть двойными, чтобы не просыпалось ни зернышка, а к тому же изымался определенный процент риса, чтобы восполнить потери во время его перевозки.

Рис. 31.Крестьянский бунт. Крестьяне, вооруженные бамбуковыми шестами, копьями и лопатой, нападают на самурая

По различным причинам, таким как потрава урожая насекомыми, сильная засуха в сезон дождей или разрушения, вызванные тайфуном как раз в момент созревания риса, мог случиться неурожай, и крестьяне были не в состоянии выплатить налоги. При таких обстоятельствах владелец большой усадьбы и значительных ресурсов обычно прощал плату части или даже всего налога и, даже если его запасы позволяли, раздавал рис голодающим крестьянам. Однако были землевладельцы, которые не могли этого сделать и попадали в затруднительное положение, не получая достаточно риса, чтобы накормить своих слуг. Если их крестьяне не могли уплатить рисовый налог, они настаивали на выплате денежного эквивалента, а если у крестьян не было и денег, они вынуждены были занимать деньги в счет будущих урожаев, причем с непомерными процентами [38]38
  Такие принудительные ссуды крестьян назывались «суйко».


[Закрыть]. Такой господин с трудом мог прокормить своих людей даже в обычные годы и взимал денежный эквивалент рисового налога в начале летнего сезона: тогда крестьянин был вынужден закладывать ростовщику свой урожай, зачастую не только текущего, но и будущего года.

Когда дела принимали такой плохой оборот, крестьянин, естественно, задумывался о том, чтобы бросить свою землю и двинуться куда-нибудь в поисках работы или в более благоприятные провинции, или в развивающиеся города. Продажа или отказ от земли были строго запрещены, но, видимо, бывали случаи, когда запрет нарушался. Было предписано, что крестьянин должен был получить разрешение от своего синтоистского храма, прежде чем он покинет свою деревню. Если крестьянин оставлял свою землю или не обрабатывал ее по какой-то причине, пятидворка или деревня должны взять ее себе и обрабатывать, чтобы обеспечить доход. В то же время феодалы прикладывали большие усилия, для того чтобы увеличить свои доходы за счет освоения или нарезки новых полей, но испытывали значительные трудности в поиске тех, кто стал бы их обрабатывать. Использовались всяческие уловки: давали новые наделы тем, чьи были плохого качества, выдавали людям денежное вознаграждение или сакэ, чтобы они взяли землю, или даже, по некоторым сведениям, тех, кто был разоблачен как любовник замужней женщины, обязывали возделывать новые поля, по-видимому, в качестве наказания.

Крестьяне, таким образом, постоянно испытывали нужду в деньгах, и, если не получали хорошего урожая на продажу и не могли оставить свою деревню, им приходилось искать другие способы получить деньги. Многие были вынуждены продавать своих дочерей в рабство – именно так в бордели и районы развлечений поставляли женщин. Отец получал ссуду от владельца заведения, где содержат гейш, называемое «оки-я», в обмен на ее услуги на протяжении нескольких, обычно не менее 10 лет. В конце срока девушка могла бы вернуться домой, однако очень часто отец был вынужден продлевать срок, чтобы получить еще один заем. Посторонний, желающий выкупить девушку, чтобы сделать своей наложницей или невестой, мог возместить деньги, ссуженные отцу. Иногда муж мог продать и свою молодую жену, чтобы обеспечить пропитанием себя или своих родителей. Хотя в отдельных случаях это бывало для кого-то большим горем, подобная практика в основном не порицалась, поскольку это считалось одним из способов служить своим родителям; весьма вероятно, что подавляющее большинство девушек считали, что новая жизнь, по крайней мере, не хуже той, что они вели дома. Если в конце концов девушке удавалось вернуться домой, она могла пользоваться большим спросом как жена из-за приобретенного опыта, который она обрела в оки-я.

Сыновья тоже пытались облегчить материальное положение семьи, временно работая в призамковых городах и оставаясь там после окончания договора или даже сбежав в Эдо или Осаку, чтобы больше не зависеть от своей семьи. В начале XIX века уменьшение населения в сельской местности достигло такого размаха, что центральное правительство бакуфу осуществляло насильственное возвращение домой таких беженцев.

Другим способом уменьшить число ртов было широкое распространение детоубийств и абортов. В сельских районах, по-видимому, первое было более распространенным, возможно, потому, что пол ребенка невозможно было определить заранее, младенцев, особенно девочек, убивали при рождении. В различных округах предпринимались попытки контролировать такое «прореживание посевов» – как это называлось – требованием, чтобы обо всех, кто ждет ребенка, сообщалось, а за ходом беременностей следили, выдавая поощрительные деньги при рождении ребенка, но в общем и целом такой контроль был неэффективен.

Время от времени обстоятельства принуждали сельчан прибегнуть к коллективным выступлениям за улучшение своего положения. Конечно, это считалось незаконным, но время от времени протесты все равно вспыхивали. Иногда крестьяне пытались жаловаться на деревенского чиновника или добиваться снижения налога; есть сведения, что однажды люди были тайно оповещены и сбор происходил ночью на берегу реки (единственное подходящее открытое место), где представители различных деревень согласились непосредственно обратиться к властителю, что само по себе являлось незаконным, поскольку игнорировались надлежащие пути. К несчастью для них, присутствовали шпионы старосты одной из деревень и сообщили ему о сборище. Сельчанам пришлось послать письмо через старосту двум самураям с очень неискренними извинениями за свой проступок с повторяющимися обещаниями не делать больше ничего подобного и с просьбой вступиться за них. В некоторых других случаях, если считалось, что обычный путь через старосту будет неэффективным, предпринималась попытка послать жалобу или прошение с именами сельчан с их печатями, расположенными по кругу, чтобы скрыть имена зачинщиков.

Когда мирный протест не действовал и положение дел становилось все безнадежнее, сельчане объединялись и поднимали вооруженное восстание, хотя единственное, что было в их распоряжении, – это сельскохозяйственные орудия. Известно, что на протяжении рассматриваемого нами периода произошло около 1500 крестьянских бунтов, начиная с небольших, вспыхивавших в одной деревне, и кончая теми, в которых принимало участие более двухсот деревень. Это случалось в среднем шесть раз в год, вести о таких волнениях разносились повсюду, и мятежные мысли, должно быть, возникали у многих, хотя повсеместным явлением деревенские бунты назвать было нельзя. Одной из главных особенностей таких восстаний было то, что протест в эпоху Токугава был направлен не на свержение существующего режима или местного властителя, а на устранение несправедливостей, таких как притеснения определенных чиновников или настойчивое требование уплаты налогов в неурожайный год. Сельский житель, по-видимому, считал, что в бунте стоит принимать участие лишь при условии, что кто-то другой его организует, а он присоединится к толпе и выплеснет свое негодование, сломав несколько дверей или устроив поджог пары домов в призамковом городе, а возможно, забравшись на склад риса либо вскрыв несколько бочек сакэ. Был очень реальный шанс, что его требования будут выполнены. Сами беспорядки были, по-видимому, бескровными, самураи старались не попадаться на пути бунтарей и почему-то довольно неохотно открывали огонь по толпе из замка.

Тем не менее наказание зачинщиков бунтов было часто суровым. Например, в одной местности на севере Японии в 1745 и 1746 годах был неурожай риса, и к началу 1747 года его там совсем не стало. Местные власти не разрешили купить рис в других местах, и тридцать три деревни взбунтовались, выдвинув ряд требований. Эти требования были удовлетворены, и вдобавок крестьяне получили значительную сумму денег и рисовые пайки. Но затем начались репрессии. Главари были арестованы, и у них было получено признание под пыткой. В итоге пятеро главарей были казнены, а некоторые их родственники отправлены в ссылку. Семнадцать крестьян и четверо глав пятидворок были наказаны большими штрафами, но было ясно, что большинство из тех, кто принимал участие в бунте, получили лишь выгоду. В народной памяти и в пьесах зачастую звучали мотивы, что главари таких восстаний шли на крайние меры, целиком отдавая себе отчет, что все может закончиться для них смертью, но они считали, что общественная польза оправдывала их жертву.

В большинстве литературных произведений того времени крестьянин изображен грубым, бескультурным созданием, немногое говорило в его пользу. Однако следует понимать, что это в основном писалось для горожан, которые считали себя умными и прогрессивными, были уверены в том, что только они знают, как надо жить, и презирали деревенщину. Самураи считали крестьян чаще всего почти преступными элементами. Ясно, что крестьянин старался изо всех сил скрыть истинные размеры урожая риса и соответственно налога, а инспекторы, несомненно, были им подкуплены или обмануты, чтобы не включать в реестр новые земли. Иногда окружная администрация была достаточно ленива, чтобы проводить перепись, поэтому процент налога, действительно собранного, был меньше надлежащего. Таким образом, мнение, что крестьяне всегда имеют достаточно риса для еды, могло быть и недалеким от истины, но ведь частота бунтов и поступки против человеческой природы, такие как детоубийства и продажа детей, определенно говорили о том, что жизнь многих крестьян была очень тяжелой.

Однако в каждой деревне наступало время, когда люди развлекались. В Новый год каждый из нижестоящих посещал своего покровителя; в это время года приносили с гор и устанавливали у ворот небольшие сосенки и круглые рисовые колобки, приготавливаемые из особо клейкого риса, подносили различным богам – дома, очага или кухни, – а также духам предков, которым был посвящен домашний буддийский алтарь; само собой разумеется, они поедались в большом количестве детьми и взрослыми.

Рис. 32.Головы кукол, датирующиеся XIX в. В самом низу с вращающимися глазами и подвижными бровями мужская голова

Имели место всевозможные ритуалы, которые считались почти синтоистскими, и вряд ли находилась деревня, которая не ожидала бы с нетерпением каких-нибудь захватывающих событий, и даже на севере, где зимы снежные, появлялись странные дикие люди, которые могли ворваться в дома и напугать детей, если их не усмирят угощением.

В деревенском синтоистском святилище, которое часто служило обиталищем бога или духа предков старейшего семейства, обычно происходили какие-нибудь танцы – плодородия или охотничьи – либо разыгрывалось действо, мифологическое по содержанию, перемежаемое комическими непристойными плясками, исполняемыми молодыми мужчинами, и тогда на празднество являлась вся деревня. Наверное, самым популярным торжеством из всех был буддийский праздник Бон в июле. Считалось, что в это время души умерших возвращаются на землю, и сельчанам следовало танцевать, чтобы их развлечь. Эти танцы в сопровождении песен сохранились до наших дней, хотя многие стали жить отдельной жизнью, вне зависимости от места, где они изначально возникли, и составляли традиционную часть репертуара во всей Японии. Это обрядовые, или круговые, танцы, исполняемые мужчинами и женщинами вместе, с группой представителей старшего поколения, обеспечивающих аккомпанемент, – характерное сочетание звуков барабанов, флейт и сямисэна. В некоторых областях танцы были очень энергичными, но гораздо чаще медленными и грациозными, с плавными движениями кистей рук и плеч – в это время года обычно стояла сильная жара.