Текст книги "Железный крест"

Автор книги: Camilla Lackberg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– ^Ну…

– Что – ну? – Эрика мысленно устыдилась, что испытывает некое садистское удовольствие, глядя на его смущение.

– Кое-что случилось, пока мы гуляли…

– Что-то я не заметила… Одежда чистая, руки-ноги целы… Что же такое случилось?

Патрик отпил чаю и взял печенье, чтобы выиграть время на подготовку презентации.

– Ну… мы шли к мельнице Лерстена и встретили моих коллег…

Она молча ждала продолжения.

– К ним поступил сигнал… в общем, они ехали по вызову. В доме по дороге к Гамбургсунду нашли труп.

– Но у тебя же отпуск, с какой стороны это тебя должно касаться? – Эрика поднесла чашку ко рту, но не отпила ни глотка, а вместо этого недоверчиво уставилась на Патрика. – Ты же не хочешь сказать, что…

– Именно… – Патрик опустил глаза.

– Ты взял Майю на место преступления? Повел ее смотреть на труп?

– Да… То есть нет… Конечно нет! Она побыла с Мартином, а я заглянул в дом. Труп был в доме, в библиотеке. А Майя разговаривала с астрами. Во дворе.

Он попытался улыбнуться, но встретил ледяной взгляд.

– Ты взял Майю на место преступления? – повторила Эрика. – Ты заглянул в дом, где был труп? У тебя отпуск по уходу за ребенком! Неужели трудно было сказать, что у тебя отпуск? Что ты сейчас не работаешь?

– Заглянул, и все, – беспомощно произнес Патрик.

Эрика права. У него отпуск. По ребенку. Они должны справляться без него. И конечно, не надо было тащить туда Майю. Кто знает, что происходит в голове у годовалой девчушки, что она запоминает, а что оставляет без внимания.

Придя к этому научному выводу, он тут же сообразил, что сказал не всю правду. Он проглотил слюну и добавил:

– Это убийство.

– Убийство! – почти взвизгнула Эрика. – Убийство! Я не нахожу слов!

– Все, на этом закончено. Пальцем не шевельну. До января я в отпуске. Им это прекрасно известно. Только Майя, честное слово!

– Смотри, – тихо проворчала Эрика.

Если бы она сказала это слово чуть погромче, получился бы львиный рык. Она отвернулась, изображая гнев, но любопытство взяло верх. Эрика немного успокоилась.

– И где это? Кто убитый?

– Ни малейшего представления. Большой белый дом – если идти от мельницы, первый поворот направо.

Эрика посмотрела на него внимательно. Выражение лица у Патрика было странное.

– Большой белый дом? Сруб?

Патрик попытался вспомнить, как выглядел дом, и кивнул.

– Сруб. На почтовом ящике фамилия Франкель.

– Я знаю, кто этот человек. Вернее, эти люди. Аксель и Эрик Франкель. Ты же знаешь! Эрик Франкель – это ему мы отнесли эту нацистскую медаль на экспертизу.

Патрик остолбенел. Как он мог забыть? К тому же Франкель – такая редкая фамилия.

Майя весело болтала сама с собой в гостиной на языке, понятном во всем мире только ей одной.

Они вернулись в отдел только к вечеру. Приезжал криминалист Турбьёрн Рюд со своими помощниками. Они основательно зафиксировали все, что можно было зафиксировать, и уехали. Покойника увезли – теперь дело за судебными медиками. Пусть колдуют.

– Ничего себе понедельничек, – вздохнул Мельберг, выходя из машины в подземном гараже.

– Да уж, – согласился Йоста. Он никогда не бросал слов на ветер.

Когда они вошли в помещение, Мельберг едва успел уловить мелькнувшую тень, как через секунду пес уже облизал ему физиономию, опершись лапами на плечи.

– Кончай! – рявкнул Мельберг.

Пес опустил уши и, понуро виляя задом, поплелся в приемную к Аннике. Ладно, хоть одна душа ему искренне рада. Мельберг вытер лицо тыльной стороной ладони и проворчал что-то для порядка. Йоста с трудом сдерживал смех.

У себя в кабинете он, все еще похохатывая, уселся за стол – и вздрогнул от удивления, услышав хорошо знакомый крик.

– Эрнст! Эрнст! Иди сюда!

Йоста удивился. Эрнста уволили уже довольно давно, и он не слышал ни слова, что тот собирается вернуться на работу.

– Эрнст! Кому сказано – иди сюда!

Йоста высунул нос в коридор. Мельберг, красный от злости, показывал на что-то на полу. Рядом, поджав хвост, стоял понурый пес.

– Эрнст! Что это?!

Пес изо всех сил пытался сделать вид, что не понимает, о чем речь. Но кучка на полу говорила сама за себя.

– Анника! – заревел Мельберг.

Секретарша отдела появилась ровно через две секунды.

– Оп-ля, – сказала она весело, – несчастный случай. Дорожное происшествие.

Пес благодарно на нее посмотрел и подошел поближе.

– Дорожное происшествие! Эрнст накакал на пол!

Тут уже Йоста не удержался и прыснул. Попытался прекратить, но засмеялся еще сильней, да так заразительно, что смешливая Анника тоже захохотала.

– Что у вас происходит? – с любопытством спросил подошедший Мартин. За спиной его стояла миниатюрная Паула.

– Эрнст… – Йоста задыхался от хохота. – Эрнст наложил кучу.

Мартин непонимающе уставился на Йосту, но когда тот перевел взгляд с аккуратной кучки на полу на Мельберга, все стало ясно.

– Ты что, назвал щенка Эрнстом? – Ему тоже стало смешно.

Теперь не смеялись только готовый вот-вот взорваться Мельберг и ничего не понимающая Паула.

– Потом объясню, – успокоил ее Мартин и суставом указательного пальца вытер слезу в углу глаза. – Неплохо придумано, Бертиль!

– Что ж, посмеяться тоже не грех. – Мельберг принужденно улыбнулся. – Анника, проследи, чтобы все было убрано… Невозможно работать.

Он проворчал что-то и уселся за письменный стол. Пес несколько раз перевел глаза с Анники на Бертиля, потом решил, должно быть, что гроза миновала, и, помахивая хвостом, подошел к новому хозяину.

Остальные удивленно переглянулись. Что-то этот приблудок нашел в их начальнике, чего они, очевидно, не заметили.

Весь вечер она думала об Эрике Франкеле. Эрика была не особенно хорошо с ним знакома, но одно несомненно: Эрик и его брат Аксель составляли неотъемлемую часть общественной жизни в Фьельбаке. «Докторские сыновья» – их так и называли в городке, хотя прошло уже не меньше пятидесяти лет с тех пор, как их отец работал здесь врачом, и не меньше сорока, как он ушел из жизни.

Сравнительно недавно она была у них. Братья жили в старом родительском доме, оба не женаты, и у обоих одно и то же хобби – пламенный интерес к нацистской Германии, хотя у каждого по-своему.

Эрик преподавал историю в старших классах, а после ухода на пенсию продолжал собирать коллекцию, посвященную нацизму. Аксель, старший брат, был как-то связан с центром Симона Визенталя. Она слышала, что у него во время войны были какие-то крупные неприятности.

Сначала она позвонила Эрику и рассказала о своей находке, подробно описала медаль и спросила, не может ли он помочь выяснить ее происхождение – она нашла ее в вещах покойной матери. Помнится, ее ошарашила его реакция. Он долго молчал. Она несколько раз крикнула «алло!» в трубку: решила, что он куда-то ушел. Потом Эрик странным тоном попросил принести ему медаль, чтобы он мог на нее посмотреть. Ее это почему-то насторожило – долгое молчание, странная искусственная интонация. Но она ни слова не сказала Патрику – решила, что все себе напридумывала. Тем более что, когда она приехала, все прошло довольно буднично. Эрик вежливо ее встретил и пригласил в библиотеку. Она показала ему медаль. Он с умеренным интересом повертел награду в руках, потом долго разглядывал в лупу и попросил разрешения временно оставить у себя – ему, как он сказал, надо собрать кое-какую дополнительную информацию. Конечно, конечно, в этом весь смысл.

Он показал ей свою коллекцию. Со странной смесью страха и интереса Эрика разглядывала предметы, так тесно связанные с жутким недавним прошлым. Наконец решилась спросить: почему человек, очевидно ненавидящий это прошлое и все, что с ним связано, окружил себя вещами, ежеминутно о нем напоминающими?

Эрик ответил не сразу. Он задумчиво водил пальцем по фуражке с эмблемой СС, формулируя ответ.

– Как бы вам сказать… Я не очень верю в человеческую память, – сказал он наконец. – Без напоминаний, без вещей, которые можно потрогать или хотя бы посмотреть на них, мы легко все забываем… особенно то, что хотим забыть. Это собрание напоминаний. И еще кое-что… Мне очень не хотелось бы, чтобы на эти вещи кто-то смотрел другими глазами. С восхищением…

Эрике показалось, что она поняла его мысль. А может быть, и не совсем. Она пожала ему руку, поблагодарила и ушла.

А теперь он мертв. Не просто мертв – убит. Может быть, вскоре после ее посещения. Патрик сказал, что старик там сидел мертвый все лето. Точно неизвестно, но, скорее всего, так.

И теперь она опять вспомнила поразившие ее при первом разговоре интонации Эрика.

– А ты не знаешь, медаль нашли?

Патрик удивленно уставился на нее.

– Я об этом даже не подумал. Понятия не имею. Но на первый взгляд никаких признаков ограбления. А даже если это ограбление, кому нужна старая нацистская медаль? Это же не раритет… Наверняка сохранилось немало таких побрякушек.

– Да… скорее всего, ты прав, – медленно произнесла Эрика, не в силах справиться с неприятным чувством, которое вряд ли смогла бы определить. Жалость? Страх? Настороженность? – Позвони завтра в отдел и спроси насчет медали.

– Не знаю… Не думаю, чтобы они специально искали какую-то медаль. Узнаем потом у его брата. Наверняка лежит где-то.

– Да… у Акселя. А где он, кстати? Что же, его, значит, не было все лето?

Патрик пожал плечами.

– Если ты не забыла, у меня родительский отпуск. Можешь позвонить Мельбергу и спросить.

– Очень остроумно! – фыркнула Эрика, но тревога не отпускала. – И все же странно. Почему Аксель его не нашел?

– Ты же сама сказала, что, когда ты приходила к Эрику, брат был в отъезде.

– Да… Эрик сказал, что брат уехал за границу. Но это было в начале июня.

– А почему тебя это беспокоит? – Патрик покосился на телевизор. Сейчас начнется его любимая программа «Наконец-то дома».

– Да не знаю я!

Эрика и сама не могла объяснить, откуда взялось это странное беспокойство, но все время вспоминала долгое молчание Эрика. Слышала его слегка дрожащий голос, когда он попросил ее зайти и показать медаль. Что-то его либо взволновало, либо испугало. Медаль.

Она села у телевизора и попробовала сосредоточиться на столярных достижениях Мартина Тимелля[2]2
  Мартин Тимелль – ведущий популярной шведской телепрограммы «Наконец-то дома», что-то вроде «Домашнего мастера». По образованию плотник.


[Закрыть]. С ее точки зрения, дело у него шло не особенно.

– Ты бы только видел, дед! Этот черножопый хотел пролезть без очереди. Я его одним ударом срубил, а потом еще врезал ногой по яйцам. Он потом там с четверть часа валялся!

– И чего ты этим добился, Пер? Помимо того, что тебя могут осудить за нанесение телесных повреждений и отправить в колонию для несовершеннолетних? Ты не только не помог, но и навредил – симпатий никаких твой поступок ни у кого не вызовет, а наши противники только этого и ждут. – Взгляд Франца был суровым и холодным.

Иногда он просто не знал, как обуздать эти подростковые гормональные бури. И потом… он же был совершенным невеждой, этот парень. Армейские штаны, грубые сапоги, бритая голова – а за всем этим прячется пугливый пятнадцатилетний подросток. Чистый лист бумаги… Он и понятия не имеет, как устроен мир. Понятия не имеет, что разрушительные импульсы нужно подавлять, вернее – не подавлять, а копить и направлять, в один прекрасный день они станут копьем, направленным в самое сердце прогнившего общества.

Мальчик смущенно повесил голову. Они сидели на ступеньках крыльца. Франц знал, что паренек своим поступком хотел произвести впечатление главным образом на него, и именно поэтому считал своим долгом раз и навсегда объяснить мальчику, в чем его ошибка. Мир холоден и безжалостен, и победителями могут стать только сильные.

И в то же время Франц очень любил внука. Он положил руку на плечи Пера – худые плечи подростка. Пер унаследовал его конституцию – высокий, худой, с узкими плечами. Никакая силовая гимнастика этого не исправит.

– Всегда надо сначала подумать, – сказал Франц заметно мягче. – Сначала подумать, а уже потом действовать. Слово, а не кулаки – вот наше оружие. Насилие в самую последнюю очередь.

Он обнял его посильнее. Пер на секунду прислонился к нему, как он всегда делал, когда был маленьким, но сразу отодвинулся – он уже мужчина. Никаких телячьих нежностей. И самое важное – чтобы дед им гордился.

– Я знаю, дед. Я просто из себя вышел – а чего он лезет без очереди? Они везде лезут. Думают, весь мир им принадлежит, а уж Швеция – и подавно. Это меня и злит.

– Знаю, знаю. – Франц снял руку с плеча и похлопал внука по колену. – Но думай… всегда сначала думай. Какая от тебя польза, если ты сидишь в камере?

* * *

Кристиансанд, 1943 год

Все время плавания до Норвегии его мучила морская болезнь. Остальные, как ему казалось, просто не замечают качки. Привычка. Выросли на море. У них, как говорил отец, «морские ноги» – ходят по раскачивающейся палубе, как по лужайке. А он намертво вцепился в релинг, и ему ничего так не хотелось, как вырвать всю эту муть, которая поднималась от желудка к голове. Но Аксель сдерживал рвоту. Ему не хотелось давать повод для насмешек рыбаков – пусть и беззлобных. Он был слишком горд для этого. Как только он сойдет на берег, тошнота тут же исчезнет, он знал это по опыту. Не в первый раз.

– Земля! – крикнул Элуф, шкипер. – Через четверть часа зачалимся.

Элуф внимательно посмотрел на подошедшего Акселя. Загорелое обветренное лицо с глубокими морщинами – с раннего детства в море.

– Пришел в себя? – Элуф огляделся.

В гавани Кристиансанда у пирсов стояли немецкие корабли, как напоминание о положении дел. Немцы оккупировали Норвегию, Швеция пока избежала этой участи, но никто не знал, надолго ли.

– Ты занимаешься своим делом, я – своим.

Ответ прозвучал резче, чем Аксель того хотел, но он постоянно чувствовал уколы совести. Волей-неволей он подвергал людей риску, а этого ему вовсе не хотелось. Но, напомнил он себе, я никого не заставляю. Когда он спросил Элуфа, не разрешит ли он ему иногда… с кое-какими товарами… – тот не раздумывая ответил согласием. И ни разу не спросил, что это за «товары» – ни он, ни кто другой из экипажа «Эльфриды».

Они зачалились у пирса, проверили кранцы. Элуф взял толстую папку с судовыми документами – немцы ничего не оставляли на волю случая. Каждый раз, прежде чем начать разгрузку, им предстояло одолеть долгую и утомительную бумажную волокиту. Как только проверка бесчисленных справок и удостоверений закончилась, они приступили к разгрузке – в накладных стояло «детали машин». Норвежские грузчики таскали по трапу ящики с оборудованием – разумеется, под наблюдением вооруженных немецких часовых. Аксель ждал темноты. Его «товары» можно разгружать только ночью. Собственно, как правило, ничего особенного в них не было, в этих товарах. Продукты. Продукты и информация. И на этот раз тоже.

Экипаж собрался в кубрике. Ужин пошел в тягостном, напряженном молчании. Аксель начинал беспокоиться – назначенное время уже прошло. Осторожный стук заставил всех вздрогнуть. Аксель выскочил на палубу, оторвал пару едва наживленных досок палубного настила и начал один за другим вытаскивать из трюма деревянные ящики. Под аккомпанемент немецкой речи из барака поблизости они выгрузили ящики на пирс. Немцы были пьяны, что заметно облегчало дело. Трезвый немец опасен. Пьяный немец тоже опасен, но не более, чем пьяный другой национальности.

Тихое «спасибо» – и ящики исчезли в темноте. Слава богу, еще один раз все прошло гладко. С опьяняющим чувством облегчения Аксель спустился в кубрик. Никто не сказал ни слова – только Элуф внимательно посмотрел на него, кивнул и начал набивать трубку. Акселя переполняло чувство благодарности к этим людям. Они противостояли штормам и немцам с одинаковым спокойствием и выдержкой. Моряки понимали, что от судьбы не уйдешь – важно делать свое дело как можно лучше и жить как можно честнее. Остальное – в руках провидения.

Аксель вдруг понял, что очень устал. Он заснул немедленно, укачанный легким покачиванием баржи и ласковым чмоканьем воды о корпус судна. Немцы в бараке затянули песню, но этого он уже не слышал.

* * *

– Ну и к чему мы пришли? – Мельберг оглядел собравшихся.

Кофе был сварен, булочки поданы, все игроки на месте.

Паула прокашлялась.

– Я говорила с братом. С Акселем. Он работает в Париже и каждое лето проводит там. Он уже по дороге сюда. Был в совершенном отчаянии, когда я рассказала, в чем дело.

– А ты узнала, когда он уехал? – спросил Мартин, заглянув в блокнот.

– Третьего июня, как он говорит. Проверю, само собой.

Мартин кивнул.

– От Турбьёрна что-нибудь получили? Хотя бы предварительно? – Мельберг пошевелил затекшими ногами.

Эрнст улегся на них всей своей тяжестью и ни за что не желал покидать хозяина, а Мельберг почему-то не решался его прогнать.

– Пока нет, – сказал Йоста и потянулся за булочкой, – я говорил с ним утром. Завтра что-нибудь выясним.

– Проследи. – Мельберг осторожно освободил ноги.

Однако пес, помедлив секунду, тяжко вздохнул, приподнялся и занял прежнюю позицию. При этом слегка боднул Мельберга в голень – больше так не делай.

– Подозреваемые? Враги? Какие-то угрозы? Хоть что-то? – Мельберг с надеждой посмотрел на Мартина, но тот только покачал головой.

– Никаких сообщений не поступало… разве что его сомнительное увлечение. Нацизм всегда пробуждает дурную кровь.

– Поедем к нему домой и посмотрим повнимательнее. Может, найдутся какие-то письма с угрозами.

Все с удивлением посмотрели на Йосту. Йоста проявлял инициативу крайне редко.

– Возьми Мартина и поезжай, – согласился Мельберг. – Сразу после оперативки.

Он с одобрением посмотрел на Йосту, который к тому времени уже успел принять свою обычную летаргическую позу. Йоста Флюгаре оживлялся только на площадке для гольфа – все это знали и давно с этим примирились.

– Паула, на тебе брат… как его? Аксель? Встретишь в аэропорту и поговоришь как следует. Поскольку мы точно не знаем, когда погиб Эрик, вполне может быть, что братик треснул его по голове и улетел в Париж. Когда он прилетает?

Паула заглянула в блокнот.

– Завтра утром. В Ландветтер.

– Ты должна быть первой, кто его встретит. – Мельберг энергично задвигал ногами – уже началось неприятное покалывание.

Пес неохотно встал и, опустив хвост, побрел в хозяйский кабинет, где стояла его корзина.

– Вот что значит истинная любовь, – засмеялась Анника, провожая Эрнста взглядом.

– Кстати… – Мельберг пристально уставился на Аннику, – кстати, я как раз собирался спросить: кто-нибудь заберет этого крокодила? И когда?

– Да… это не так легко. – Лицо Анники приобрело самое невинное выражение. – Пока желающих нет – слишком уж он большой, прямо жеребенок. Так что попаси его еще пару дней. – Она уставилась на Мельберга большими синими глазами.

– Пару дней, – передразнил Мельберг. – Хорошо, но только пару. Если за это время не найдешь ему хозяина, отправится на улицу, откуда пришел.

– Спасибо, Бертиль, это благородно с твоей стороны. Подключу всех, кого смогу.

Она дождалась, пока Мельберг отвернется, и подмигнула остальным. Все еле удержались, чтобы не засмеяться: они поняли коварный план Анники.

– Хорошо, хорошо… – Мельберг поднялся со стула. – Пора начинать работать.

– Все слышали, что сказал шеф? – Мартин выждал, пока Мельберг покинет комнату. – Поехали, Йоста.

Тот, похоже, успел пожалеть о своем предложении – он не ожидал, что заниматься этим придется не кому иному, как ему самому, – но понуро кивнул и двинулся за Мартином. До выходных надо как-то дотянуть.

Эрика не могла отвязаться от мыслей об Эрике Франкеле и медали. Пару раз ей удавалось сосредоточиться и заставить себя не думать об этом, и рукопись закрутилась. Но стоило немного расслабиться – и все начиналось сначала. Короткая встреча с вежливым, приятным в общении господином, который заметно оживился, когда они заговорили о его увлечении.

Она сохранила написанное и, посомневавшись, открыла Google. Набрала в окне поиска «Эрик Франкель» и нажала кнопку ввода. Целая куча попаданий, много, как всегда, к делу не относящихся, но на чтение материалов, посвященных именно Эрику Франкелю, у нее ушло не меньше часа. Родился в 1930 году в Фьельбаке. Единственный брат, Аксель, старше на четыре года. Отец с 1935 по 1954 год работал в Фьельбаке врачом. Дом, где живут братья, унаследован от родителей. Не так много… посмотрим дальше. Имя Эрика Франкеля то и дело появляется в форумах о нацизме. Он противник нацистских идей, хотя некоторые аспекты нацизма невольно внушают ему уважение. Даже не уважение, а интерес… собственно, это и есть его главный мотив.

Она закрыла Интернет, сцепила руки за головой и сладко потянулась. Боже мой, у нее же нет времени на все это! Пустое любопытство, и ничего другого.

В дверь тихонько постучали.

– Не беспокою? – Патрик заглянул в кабинет.

– Да нет… – Перебирая ногами, она повернулась к нему на вращающемся стуле.

– Я только хотел сказать… Майя спит, а мне надо выйти ненадолго. Я оставлю тебе мониторчик?

Микрофон стоял у малышки в спальне – она терпеть не могла просыпаться в одиночестве.

– Вообще-то мне надо работать… а что у тебя за дела?

– Во-первых, на почту, пришли кое-какие книги, потом в аптеку, купить «Незерил»…[3]3
  «Незерил» – популярное средство от простуды.


[Закрыть] Заброшу купон лотереи в киоск, все равно по дороге. Куплю продукты, само собой.

На Эрику вдруг навалилась усталость. Она вспомнила бесконечное количество дел, которые ей пришлось переделать, постоянно волоча за собой коляску с Майей или держа ее на руках. После таких прогулок, уложив Майю, она бежала в душ и меняла пропотевшее белье. И у нее не было возможности подкинуть кому-то малышку, чтобы спокойно заняться своими делами.

– Конечно, конечно, – сказала она вслух, пытаясь улыбнуться не только ртом, но и глазами. – Майя спит, так что я могу спокойно поработать.

– Вот и славно. – Патрик поцеловал ее в щеку и закрыл за собой дверь.

– Куда славней, – буркнула Эрика и открыла документ с рукописью. Хватит уже с этим Эриком Франкелем.

Но не успела она закончить первую фразу, как в мониторе что-то пискнуло. Эрика замерла. Нет, наверное, показалось. Надо будет уменьшить чувствительность монитора. Со двора донеслись звуки отъезжающей машины. Она посмотрела на экран, пытаясь сконструировать следующее предложение. Опять что-то щелкнуло. Она уставилась на монитор, мысленно передавая ему приказ замолчать, но попытка не удалась.

– Ма-а-а!.. Па-а-а!..

– Как всегда… – сказала она вслух, встала и поплелась в детскую.

Майя стояла в кроватке и истошно орала.

– Надо спатеньки… – вяло произнесла Эрика без всякой надежды на успех.

Девочка затрясла головой.

– Спать – значит спать, – сказала Эрика более решительно и положила дочь в кроватку, но та тут же вскочила, как резиновый мячик.

– Ма-а-а-ма-а-а!.. – заорала она так, что Эрика испугалась, не лопнет ли оконное стекло.

Она начала злиться. Сколько можно! Бессчетное количество дней кормлений, укладываний, одеваний, раздеваний, опять кормлений… Эрика обожала дочку, но сейчас ей было позарез нужно, чтобы кто-то хоть на время снял с нее ответственность. Ей нужна была передышка. Ей нужно было заняться своими взрослыми делами. У Патрика весь этот год имелась такая возможность.

Она сделала еще одну попытку, но Майя окончательно пришла в ярость.

– Спи! – Эрика тоже разозлилась и хлопнула дверью.

Она схватила телефон, набрала номер Патрика и тут же услышала характерный сигнал его мобильника откуда-то из кухни.

– Только не это! – Она треснула трубкой по столу.

По лицу потекли злые слезы. Ничего не случилось, попыталась она успокоить себя, все это мелочи – если хочешь иметь детей, надо запастись терпением… мир не перевернулся. Но у нее было именно такое чувство, что весь мир против нее и надеяться не на кого.

Она сделала глубокий вдох, вернулась в детскую и сразу почувствовала знакомый запах. Майя вся побагровела от крика. Загадка разрешилась – вот почему малышка не могла уснуть. Эрика сразу почувствовала себя виноватой. Она взяла дочь на руки и прижала к груди.

– Ш-ш-ш… сейчас все поправим… сейчас сменим этот гадкий памперс, и все будет в порядке.

Майя сразу успокоилась и только тихо всхлипывала у нее на руках.

В кухне опять зазвонил мобильник Патрика.

– Жутковато, правда? – Мартин постоял несколько секунд в холле, прислушиваясь к звукам, на которые богат каждый старый дом: поскрипывания, потрескивания, стоны ветра на чердаке.

Йоста молча кивнул. И в самом деле, пустой старый дом, казалось, таит в себе какую-то угрозу, хотя он прекрасно понимал, что виной этому лишь кошмарная находка.

– Значит, с Турбьёрном все согласовано? – спросил Мартин. – Можем топтаться, где хотим?

– Криминалисты работу закончили, – кивнул Йоста, и они прошли в библиотеку.

Повсюду были заметны следы порошка для фиксации отпечатков пальцев. Темные уродливые пятна портили впечатление от красивой большой комнаты.

– Что же, можно начинать. – Мартин еще раз вытер ноги о коврик.

Йоста вздохнул.

– Я займусь столом, а ты папками.

Йоста вздохнул опять. Он всегда вздыхал, когда надо было приступать к конкретной работе.

Мартин подошел к огромному, богато украшенному резьбой письменному столу. Такому место скорее в какой-нибудь английской усадьбе, чем в этой красивой, но по-спартански обставленной библиотеке. На столе почти пусто – только ручка, коробочка со скрепками и исписанный, слегка забрызганный кровью блокнот. Мартин присмотрелся к записям: странно, здесь всего два слова, но повторенные много раз: «Ignoto militi». Эти слова ему ровным счетом ничего не говорили – он сам, когда размышлял, чертил в блокноте что-то невразумительное.

Он начал открывать ящики один за другим и методично просматривать их содержимое. Ничего особо интересного не попалось. Но один вывод можно было сделать уже сейчас: братья не только делили рабочий стол, их объединяла еще и страсть к порядку.

– Тебе не кажется, что это нечто из области психиатрии?

Йоста показал ему папку, полную бумаг. Ни один лист не высовывался, все было в идеальном порядке, а на первом листе аккуратнейшим образом выписано содержание – в каком кармане папки следует искать тот или иной документ.

– Да… у меня и во сне такого не увидишь. – Мартин засмеялся.

– Мне всегда казалось, что только больные люди на это способны. Это с детства – неправильные методы приучения к горшку или что-то в этом роде.

– Очень может быть, – улыбнулся Мартин. В остроумии Йосте не откажешь, хотя чаще он говорил смешные вещи, сам того не замечая. – Нашел что-нибудь? В столе вроде бы ничего интересного. – Он задвинул последний ящик.

– Пока нет. В основном счета, договоры и все такое прочее… Счета за электричество с незапамятных времен, месяц за месяцем, год за годом. – Йоста горестно покачал головой: больные люди. – Давай присоединяйся.

Он снял с полки толстенную папку с черным корешком и протянул Мартину.

Мартин уселся в кресло. Йоста был прав – все в идеальном хронологическом порядке. Он перебирал карман за карманом, и, когда дошел до буквы «S», внимание начало было уже рассеиваться. «Sveriges vanner» – «Друзья Швеции». Мартину стало любопытно, и он достал из пластикового кармана тонкую пачку писем. Все с логотипом в правом верхнем углу – корона на фоне развевающегося шведского флага – и от одного и того же отправителя по имени Франц Рингхольм.

– Послушай-ка! – Мартин нашел последнее по дате письмо.

Несмотря на наше общее прошлое, я не могу более игнорировать твое активное противодействие целям и задачам «Друзей Швеции», которое, несомненно, повлечет за собой неприятные последствия. Во имя нашей прежней дружбы я делаю все, чтобы уберечь тебя от такого рода последствий, но в организации есть серьезные силы, которые не хотят закрывать на это глаза, и может очень скоро настать момент, когда я уже не смогу предложить тебе свое покровительство…

Мартин нахмурился.

– И дальше в том же духе.

Писем было пять. Он быстро просмотрел их одно за другим.

– Похоже, Эрик Франкель наступил неонацистам на больную мозоль. И странно, что у него нашелся в их организации некий покровитель.

– Очевидно, под конец покровительства не хватило.

– Первое, что приходит в голову. Теперь ясно, что халтурить нельзя. Надо просмотреть все бумаги самым тщательным образом. Может быть, наткнемся еще на что-то в этом духе. И надо разыскать этого Франца Рингхольма.

– Рингхольм, Рингхольм… – Йоста возвел глаза к потолку. – Где-то я слышал это имя.

Подумав немного, он сдался, но выражение задумчивости так и не сходило с его лица, пока они тщательно просматривали остальные папки.

Через час Мартин закрыл последнюю.

– Больше ничего интересного.

– Нет, – согласился Йоста, – и о «Друзьях Швеции» больше ни слова.

Они покинули библиотеку и осмотрели другие помещения. Везде находились следы интереса хозяина к Германии и Второй мировой войне, но ничего такого, что могло бы привлечь особое внимание. Дом сам по себе был большой, красиво, хотя и несколько старомодно обставленный. Кое-где требовался ремонт. Везде имелись черно-белые фотографии родителей, братьев и еще чьи-то, по-видимому родственников, – висели в красивых рамах на стенах, стояли на комодах и столиках. Странно, Мартин почему-то все время ощущал их присутствие. Похоже, братья мало что изменили в убранстве дома после смерти родителей. Все содержалось в образцовом порядке, если не считать накопившегося за лето тонкого слоя пыли на мебели и полу.

– Интересно, они занимались уборкой сами или кто-то приходил? – Мартин провел пальцем по полированной поверхности комода в одной из трех спален на втором этаже.

– Сами? Трудно вообразить – два старика далеко за семьдесят гоняют по дому с тряпками и пылесосом. – Йоста открыл дверь платяного шкафа. – Интересно, чья это спальня? Эрика или Акселя?

Он пробежал пальцами по длинному ряду серых и коричневых пиджаков и белых сорочек, аккуратно развешанных на плечиках.

– Эрика. – Мартин взял с тумбочки книгу. На титульном листе карандашом было написано: «Из книг Эрика Франкеля». – Все о том же… «Архитектор Гитлера – биография Альберта Шпеера», – прочитал он вслух название и положил книгу на место.

– После войны двадцать лет просидел в тюрьме Шпандау, – пробормотал Йоста.

– Откуда ты знаешь? – Мартин заинтересованно посмотрел на напарника.

– Читал… смотрел по каналу «Дискавери». Я тоже интересуюсь Второй мировой.

– Вот оно что! – Удивленная мина не сходила с лица Мартина.

За все годы совместной работы он впервые услышал, что у Йосты есть и другие интересы, кроме гольфа.

Они провели в доме еще не меньше часа, но ничего существенного не обнаружили. Все равно Мартин был доволен – во всяком случае, появился хоть какой-то исходный пункт. Франц Рингхольм.

Народу в «Консуме» почти не было. Патрик, не торопясь, двигался вдоль полок. Приятно удрать из дома хоть ненадолго. Всего третий день родительского отпуска! С одной стороны, ему очень нравилось возиться с Майей, а с другой – он настолько не привык сидеть целыми днями дома, что его то и дело тянуло куда-нибудь смыться. Не потому, что нечего было делать: он очень быстро обнаружил, что годовалый ребенок обеспечивает полную занятость на весь рабочий день. И даже сверх того. Нет, признался Патрик себе с некоторым смущением, дело не в праздности. Просто работа эта была… как бы это сказать… не слишком вдохновляющей. И ведь не оторваться, даже в туалет он не мог спокойно зайти: Майя взяла за привычку барабанить кулачками в дверь и кричать «па, па, па, па!», пока он не откроет дверь. А потом стояла и с интересом наблюдала, как он занимается вещами, которыми привык заниматься в уединении.