Текст книги "Ужин в Одогасте"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ужин в Одогасте

«А затем путешественник попадает в Одогаст, большой многолюдный город, стоящий на песчаной равнине… Жители его ведут приятную жизнь и купаются в роскоши. На рынке всегда множество людей. Толпа столь огромна, а говор ее столь громок, что говорящий с трудом слышит свои собственные слова… В городе много красивых зданий и очень элегантных домов».

«Описание Северной Африки», Абу Убайд аль-Бакри (1040 – 1094)

Сладостный Одогаст! Прославленный во всем цивилизованном мире – от Кордовы до Багдада – город, распростершийся в роскоши под вечерним небом Сахары.

Садящееся солнце заливало розовым и янтарным светом саманные купола, каменные виллы, высокие глинобитные минареты и площади, густо обсаженные финиковыми пальмами. Мелодичные выкрики базарных торговцев сливались с далеким добродушным хохотом гиен пустыни.

В побеленной и выложенной плиткой галерее сидели на ковре четыре джентльмена. Овеваемые вечерним бризом, мужчины потягивали приправленный пряностями кофе.

Радушный и просвещенный работорговец Манименеш принимал гостей. Тремя его гостями были караванщик Ибн-Ватунан, поэт и музыкант Хайяли и Багайоко – врач и придворный убийца.

Дом Манименеша стоял на склоне холма в аристократическом квартале, откуда он сверху взирал на рыночную площадь и глинобитные дома низкорожденных. Настойчивый бриз уносил в сторону городскую вонь и приносил с собой подхваченные в доме аппетитные запахи яств – барашка с тархуном и жареной куропатки с лимонами и баклажанами. Четверо мужчин удобно расположились вокруг низкого инкрустированного столика и, потягивая из фарфоровых чашечек приправленный специями кофе, наблюдали за бурлением рыночной жизни.

Сцена, раскинувшаяся перед ними, располагала к философической отрешенности. Манименеш, у которого было почти пятнадцать книг, считался покровителем наук. На его пухлых смуглых руках, уютно сложенных на толстом животе, поблескивали бриллианты. На нем была длинная туника красного бархата и парчовая ермолка.

Хайяли, молодой поэт, изучал архитектуру и стихосложение в школе Тимбукту[01][01]  ТОМБУКТУ (Тимбукту) (Tombouctou, Timbuktu), город в Мали, на р. Нигер, административный центр обл. Томбукту. 20,5 тыс. жителей (1987). Узел транссахарских путей. Торговый пункт. Основан в 11 в.; в 13-15 вв. важнейший экономический и культурный центр государства Мали, в кон. 15-16 вв. – государства Сонгай, в 1591 завоеван марокканцами (до нач. 20 в. был важным центром транссахарской торговли), в 1893 – французами. Мечети Джингеребер (13 в.), Санкоре (14 в.), Сиди Яхья (ок. 1440).


[Закрыть]. Он жил в доме Манименеша в качестве личного поэта и восхвалителя, а его сонеты, газели и оды можно было услышать в любом уголке города. Одним локтем он уперся в круглый животик своей двухструнной гитары-гуимбри. На инкрустированном корпусе из черного дерева были натянуты леопардовые жилы.

У Ибн-Ватунана были орлиные глаза под нависшими веками и руки, покрытые мозолями от верблюжьей упряжи. Он носил ярко-синий тюрбан и длинную полосатую джеллабу. В течение своей тридцатилетней карьеры моряка, а затем караванщика, ему приходилось покупать и продавать занзибарскую слоновую кость, суматранский перец, ферганский шелк и кордовскую кожу. Теперь любовь к чистому золоту привела его в Одогаст, ибо «африканские слитки» из Одогаста славились во всем исламском мире как эталон качества.

Цвета черного дерева кожа доктора Багайоко была покрыта рубцами, свидетельствующими о его принадлежности к посвященным. Его длинные, вымазанные глиной волосы были украшены резными костяными бусинами. На нем была туника из белого египетского хлопка, увешанная ожерельями из амулетов гри-гри, а его мешковатые рукава были набиты травами и талисманами. Он был коренным жителем Одогаста, придерживался анимистских убеждений и служил личным врачом у князя этого города.

Близкое знакомство Багайоко с порошками, зельями и мазями сделало его наперсником смерти. Он часто выполнял дипломатические поручения в соседней Ганской империи. Во время его последнего визита туда вся анти-одогастская группировка была вдруг смертельно поражена загадочной вспышкой оспы.

Над компанией витал дух приятельства, присущий джентльменам и ученым.

Они допили кофе, и рабыня убрала пустой горшок. Вторая девушка, рабыня при кухне, внесла плетеное блюдо с маслинами, козьим сыром и крутыми яйцами, обрызганными киноварью. В это время муэдзин прокричал с минарета свой призыв к вечерней молитве.

– Ах, – сказал заколебавшийся было Ибн-Ватунан. – Как раз, когда мы собирались начать.

– Не обращайте внимания, – сказал Манименеш, набирая горсть маслин. – В следующий раз мы вознесем две молитвы.

– А почему сегодня не было полуденной молитвы? – спросил Ибн-Ватунан.

– Наш муэдзин забыл про нее, – ответил поэт.

Ибн-Ватунан приподнял косматые брови.

– Это смахивает на небрежность.

Доктор Багайоко сказал:

– Это новый муэдзин. Предыдущий был более пунктуальным, но, скажем так, заболел.

Багайоко очаровательно улыбнулся и откусил кусочек сыра.

– Нам, жителям Одогаста, новый муэдзин нравится больше, – сказал Хайяли. – Он – один из нас, не то, что тот, другой, который был из Феса. Наш муэдзин спит с женой христианина. Это очень забавно.

– У вас тут есть христиане? – удивился Ибн-Ватунан.

– Семья эфиопских коптов, – сказал Манименеш, – и пара иностранцев.

– А, – сказал с облегчением Ибн-Ватунан. – А я подумал, что настоящие христиане-чужестранцы из Европы.

– Откуда? – озадаченно поинтересовался Манименеш.

– Очень далеко отсюда, – ответил, улыбаясь Ибн-Ватунан. – Уродливые маленькие страны – и никакой прибыли.

– Когда-то в Европе были империи, – вставил образованный Хайяли. – Римская империя была почти такой же большой, как современный цивилизованный мир.

Ибн-Ватунан кивнул.

– Я видел Новый Рим, называемый Византией. У них есть тяжелая кавалерия, как у вашего соседа Ганы. Яростные воины.

Посыпая яйцо солью, Багайоко кивнул.

– Христиане едят детей.

Ибн-Ватунан улыбнулся.

– Уверяю вас, византийцы ничего подобного не делают.

– Правда? – удивился Багайоко. – А наши христиане едят.

– Наш доктор просто шутит, – сказал Манименеш. – Иногда о нас распускают странные слухи, потому что мы пригоняем своих рабов с побережья, где живут каннибальские племена ням-ням. Но, уверяю вас, мы тщательно следим за их рационом.

Ибн-Ватунан смущенно улыбнулся.

– В Африке всегда что-нибудь новенькое узнаешь. Иногда приходится слышать невероятные истории. Например, о волосатых людях.

– А, – сказал Манименеш. – Вы имеете в виду горилл. Из южных джунглей. Не хочется вас разочаровывать, но они ничуть не лучше зверей.

– Понятно, – сказал Ибн-Ватунан. – Какая жалость.

– У моего дедушки была когда-то горилла, – добавил Манименеш. – За десять лет она еле-еле научилась говорить по-арабски.

Они прикончили закуски. Рабыни убрали со стола и внесли блюдо с откормленными куропатками. Куропатки были фаршированы лимонами и баклажанами и лежали на подстилке из мяты и листьев салата. Четверо едоков придвинулись поближе, и их руки заработали, отрывая ножки и крылышки.

Ибн-Ватунан обсосал мясо с косточки и вежливо рыгнул.

– Одогаст славен своими поварами, – сказал он. – Мне приятно видеть, что хоть эта легенда правдива.

– Мы, жители Одогаста, гордимся утехами стола и постели, – откликнулся польщенный Манименеш. – Я просил Эльфелилет, одну из наших лучших куртизанок, почтить нас визитом сегодня. Она приведет свою труппу танцовщиц.

Ибн-Ватунан улыбнулся.

– Это было бы замечательно. На тропе так надоедают мальчики. Ваши женщины великолепны. Я заметил, что они ходят, не закрывая лица.

Подал голос Хайяли, запевший:

 
Когда появляется женщина из Одогаста,
Девушки Феса кусают себе губы,
Дамы Триполи прячутся в чуланы,
А ганские женщины бегут вешаться.
 

– Мы гордимся столь высоким статусом наших женщин, – сказал Манименеш. – не зря за них платят на рынке самые высокие цены.

Внизу под горой, на рыночной площади, торговцы засветили маленькие масляные лампы, бросавшие трепетные тени на стенки палаток и оросительные каналы. Отряд княжеской стражи, вооруженный копьями и щитами, одетый в кольчуги, прошагал через площадь, заступая на ночное дежурство у Восточных ворот. У источника сплетничали рабыни с тяжелыми кувшинами, полными воды.

– Около одной палатки собралась целая толпа, – сказал Багайоко.

– Вижу-вижу, – отозвался Ибн-Ватунан. – Что это? Какая-нибудь новость, которая может оказать влияние на рынок?

Багайоко собрал соус комком мяты с салатом.

– Ходят слухи, что в городе появился новый прорицатель. Новые пророки всегда входят в моду на какое-то время.

– Да-да, – сказал, поднявшись Хайяли. – Они называют его «Страдальцем». Говорят, что он делает весьма диковинные и забавные предсказания.

– Я никогда бы не принял всерьез их предсказания о торговых делах, – сказал Манименеш. – Если хочешь знать рынок, надо знать сердца людей, а для этого нужен хороший поэт.

Хайяли склонил голову.

– Господин, – сказал он, – живи вечно!

Темнело. Рабы принесли керамические лампы с сезамовым маслом и повесили их на балках галереи. Другие собрали косточки куропаток и принесли голову и заднюю часть барашка, а также блюдо с требухой, приправленной корицей.

В знак уважения хозяин предложил бараньи глаза Ибн-Ватунану и после трех ритуальных отказов караванщик с наслаждением впился в них.

– Я лично, – сказал он, жуя, – вкладываю большие деньги в предсказателей. – Очень часто им ведомы необыкновенные тайны. Не всякие там оккультные, а те, что выбалтывают суеверные люди. Девчонки-рабыни, переживающие из-за домашнего скандала, мелкие чиновники, озабоченные продвижением по службе, частные секреты тех, кто приходит к ним консультироваться. Это может оказаться полезным …

– Если это так, – сказал Манименеш, – может быть нам следует позвать его сюда.

– Говорят, что он чудовищно уродлив, – сказал Хайяли. – Его зовут Страдальцем потому, что он совершенно немыслимо исковеркан болезнью.

Багайоко элегантным движением вытер подбородок о рукав.

– Теперь мне становится интересно.

– Тогда решено. – Манименеш хлопнул в ладоши. – Приведите юного Сиди, моего посыльного.

Тотчас появился Сиди, отряхивающий с ладоней муку.

Этот высокий чернокожий подросток в крашеной шерстяной джеллабе был сыном поварихи. Его щеки украшали стильные шрамы, а в густые черные локоны была вплетена медная проволока. Манименеш распорядился. Сиди соскочил с веранды, сбежал через сад вниз и скрылся за воротами.

Работорговец вздохнул.

– Это одна из трудностей моей профессии. Когда я купил свою повариху, она была стройной очаровательной девушкой, и я наслаждался ею от души. Теперь, благодаря многим годам преданного служения своему искусству, она стала стоить в двадцать раз больше, но при этом растолстела, как бегемотиха. Но это к делу не относится. Она всегда утверждала, что Сиди – мой сын. А поскольку я не собираюсь продавать ее, мне приходится делать кое-какие поблажки. Боюсь, я испортил его, ведь я сделал его свободным. Когда я умру, мои законные сыновья жестоко расправятся с ним.

Караванщик, разгадавший смысл этой речи, улыбнулся.

– Он умеет ездить верхом? Он умеет торговаться? Он знает счет?

– О, – сказал с напускной небрежностью Манименеш, – он достаточно хорошо знаком с этими новомодными действиями с нулями.

– Вы знаете, я отправляюсь в Китай, 

...

конец ознакомительного фрагмента