Текст книги "Измена Анны Болейн королю Генриху VIII"
Автор книги: Брячеслав Галимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
* * *
Продолжая пребывать в благодушном расположении духа, король вышел в парк, уселся на скамью под старым вязом и позвал мажордома.
– Много ли народа дожидается моего выхода? – спросил Генрих.
– Все придворные чины хотят засвидетельствовать почтение и преданность вашему величеству, – ответил мажордом.
– Подождут! – отмахнулся Генрих. – А кроме них?
– Ваш духовник, государь.
– Опять будет упрекать меня за то, что я пропустил заутреню, – скривился король. – Подождет! Еще кто?
– В особой комнате вас дожидается мастер Хэнкс, – сообщил мажордом, понизив голос.
– Хэнкс? Дожидается? – Генрих удивленно повел головой. – Попросите его придти сюда… Хэнкс дожидается… Странно, – сказал себе король.
Пока мажордом ходил за Хэнксом, Генрих успел задремать на солнышке, и ему приснился хороший сон. Увидел он синее прозрачное озеро, окруженное просторным дубовым лесом. На берегу был раскинут громадный шатер из прозрачных шелковых тканей, весь пронизанный светом и наполненный легким теплым воздухом. В шатре пировали сотни благородных господ, одетых в яркие пестрые одежды, и Генрих был среди них, но почему-то не в центре стола, как ему полагалось, а с краю, у самого выхода. Короля несколько расстроило это обстоятельство, но тут он увидел рядом с собой леди Анну и улыбнулся.
Анна без тени смущения весело болтала с Генрихом и норовила прикоснуться к нему. Король, очень довольный подобным обращением, с восторгом ощущал ее прикосновения и, млея от счастья, внимал ее милой болтовне.
Поведение Анны становилось, между тем, все более вызывающим и страстным; наконец, расшалившаяся проказница увлекла короля к выходу из шатра, на берег озера. Здесь она стала торопливо раздеваться, успевая в то же время снимать одежду с Генриха. Едва Анна и Генрих обнажились, полог шатра вдруг широко распахнулся, пирующие там дружно повернулись и принялись пристально рассматривать наготу короля и его спутницы. Смущенный король пытался закрыться руками, но Анна с хохотом схватила его под локоть и потащила в воду. Вода подняла их, и они заскользили по глади озера, подобно двум лебедям. Генрих вскрикнул от восторга – и пробудился…
Зевая, он потянулся, с кряхтением расправил затекшую спину, и заметил мажордома и Хэнкса, стоявших в нескольких шагах от скамьи.
– Вы можете быть свободны, – сказал король мажордому.
Тот поклонился и ушел. Генрих обратился к Хэнксу:
– Как вы деликатны, мастер Хэнкс! Не потревожили меня за завтраком, дали поспать в саду, – по-видимому, дело, с которым вы пришли ко мне, не столь значительное?
– Боюсь, что вы ошибаетесь, ваше величество, дело значительное, – возразил Хэнкс, вглядываясь куда-то вглубь парка.
– Да? Тогда я слушаю вас. Что вы молчите?
– Сегодня утром ее величество отправила письмо императору, в котором категорически требует лишить вас престола в связи с вашим намерением развестись с ней, а также оскорбительным поведением вашего величества, – сказал Хэнкс, по-прежнему глядя мимо короля.
– Что? Что вы сказали? Что?! – Генрих поднялся и подошел вплотную к Хэнксу. – Не может быть!
– Я ознакомился с посланием королевы и скопировал его. Письмо мне дал сэр Фердинанд – доверенный ее величества, которому она приказала отправиться к императору с этим посланием.
– Где копия письма? – резко спросил король.
– Вот она, ваше величество, – Хэнкс достал бумагу из папки и передал ему.
Король быстро читал послание. Лицо Генриха потемнело от прихлынувшей крови, а левая щека задергалась, что случалось с королем в минуты сильного душевного волнения.
– Сэр Фердинанд и раньше рассказывал мне о некоторых секретах ее величества, но в данном случае он превзошел самого себя, – говорил Хэнкс. – Он показал письмо королевы не только мне, но еще и сэру Томасу, и сэру Джеймсу. Глупый, трусливый, жадный человек! Теперь трудно будет скрыть его предательство. Что же касается сэра Томаса и сэра Джеймса, то они уже едут к вам. Один станет уговаривать вас простить королеву, другой – покарать ее.
Но король не слушал Хэнкса; прочитав письмо, Генрих напрягся и закусил нижнюю губу. Хэнкс опустил голову, зная, что король взбешен, и его гнев сейчас выплеснется наружу.
– Вы с этим шли ко мне, и могли задержаться под предлогом того, что не хотели меня тревожить? – глухо произнес Генрих, потрясая бумагой. – Надеюсь, вы арестовали посланца королевы, и оригинал письма также находится у вас?
– Я не мог так поступить без приказа вашего величества, – возразил Хэнкс, не поднимая головы.
– Дьявол меня побери! – закричал король, затрясшись от ярости. – Вы ротозей или изменник, Хэнкс! Немедленно догнать этого Фердинанда! Немедленно! Что вы стоите, черт вас возьми?!
– Догнать сэра Фердинанда не удастся, ваше величество. Он уехал в порт около трех часов назад. Там его ждал корабль; поскольку погода сегодня благоприятная, и ветер попутный, то корабль теперь уже в открытом море, – бесстрастно сказал Хэнкс, все так же не поднимая глаз на короля.
– Изменник! Предатель! – прорычал Генрих, сдерживаясь, чтобы не ударить Хэнкса. Повернувшись к нему спиной, король стремительно пошел по дорожке парка, крикнув из-за поворота: – Вы будете казнены, мастер Хэнкс! И перед смертью будете долго мучаться! Я прикажу палачам, чтобы они растянули казнь на целый день и применили к вам самые зверские пытки! Вы заплатите мне за ваше предательство, мастер Хэнкс!
Грохнула калитка, ведущая в основную часть парка, и тяжелые шаги короля затихли вдали. Тогда Хэнкс поднял голову, и в глазах его промелькнула усмешка. Он сел на мраморную скамью, нагретую королем, небрежно развалился на ней и вынул флягу из потайного кармана своего короткого суконного плаща. Провожая взглядом опадающие с вяза листья, Хэнкс с наслаждением, размеренно и не спеша, сделал несколько глотков душистого травника.
Просидев так несколько минут, он прислушался, убрал флягу, поднялся и принял прежний виноватый вид. Через мгновение снова грохнула калитка, и в дальнем углу сада показался Генрих. Подойдя к Хэнксу, король мрачно сказал:
– Ну, какие у вас есть оправдания? Предоставляю вам последнее слово.
– Спасибо, ваше величество, – ответил Хэнкс с поклоном. – Мои оправдания заключаются в том, что я стремился точно исполнить вашу волю, государь.
– Как это? – спросил король, сдерживая свой гнев.
– Вчера ночью, вернувшись с охоты, вы определенно заявили, что хотите добиться развода с королевой, не так ли?
– Так.
– Письмо ее величества является решительным шагом к разводу. Королева взяла на себя неприятную обязанность сообщить императору о распаде вашего брачного союза. Мы можем быть только благодарны ей за это.
– Но она в своем письме обвиняет меня во всех смертных грехах! – раздраженно заметил король.
– Естественно. Чего еще ждать от разозленной женщины? Извольте заметить, однако, что ее нападки на вас основаны на эмоциях, а не на фактах, поэтому письмо не может служить обвинительным документом против вашего величества, – и не будет использовано в этом качестве ни императорским, ни папским двором. Они бы выставили себя на всеобщее посмешище, если бы стали ссылаться на вздорные женские измышления в борьбе против вас.
– Но Екатерина требует, чтобы я был свергнут! Она хочет лишить меня короны! – закричал Генрих.
– Конечно. Женщины необыкновенно мстительны, и в своей мести безжалостны. Тем не менее, призывы королевы остаются пустым сотрясением воздуха, поскольку право принимать решения принадлежит не ей, а императору и святейшему папе. Полагаю, что они захотят лишить вас короны и без подсказки королевы. Но мы, ваши преданные слуги, сумеем защитить ваше величество от их козней, – Хэнкс встал на одно колено перед королем.
– Подсказка! Это не подсказка – это заговор! Екатерина могла бы взойти на эшафот, если бы вы задержали ее посланника и перехватили письмо, – жестко сказал Генрих.
– Да, у вас были бы неоспоримые доказательства ее вины, на основании которых ваш суд, несомненно, приговорил бы королеву к смерти, – согласился Хэнкс, глядя на короля снизу вверх. – Однако, ваше величество, развестись с королевой – это одно, а казнить королеву – это совсем другое. Казнь ее величества настроила бы против вас весь цивилизованный мир, и война с императором стала бы неизбежной.
– Но письмо могло бы стать если не основанием для смертного приговора, то формальным поводом для развода, – об этом вы не подумали, мастер Хэнкс? – проворчал король.
– Зачем выносить на люди всю ту грязь, которую ее величество вылила на вас? Я уже имел честь доложить вам, что нельзя серьезно относиться ко всякому вздору. Есть более серьезные основания для развода; о них говорилось на Совете, и в ближайшее время они будут вынесены на рассмотрение парламента. Таким образом, не ваша прихоть и не капризы королевы, но воля народа, которым вы, ваше величество, управляете, станет причиной расторжения вашего брака. Глас народа – глас Божий, и король не может не прислушаться к нему, – торжественно сказал Хэнкс.
Генрих скрестил руки на груди и насупился. Хэнкс терпеливо ждал королевского волеизъявления.
– Ладно, мастер Хэнкс. Считайте, что на этот раз вы спаслись от топора палача. Но горе вам, если вы когда-нибудь мне измените! – произнес Генрих с угрозой.
– Моя жизнь всецело принадлежит вашему величеству, – склонился Хэнкс почти до земли.
– Конечно, а как же иначе? – буркнул король. – Поднимитесь, мастер Хэнкс, вы прощены.
Хэнкс встал и снова поклонился королю. После этого мажордом, наблюдавший эту сцену издали, решился подойти к Генриху и доложить ему:
– Ваше величество, лорд-канцлер сэр Томас и королевский советник сэр Джеймс почтительно просят аудиенции.
– Позвольте мне удалиться, ваше величество? – спросил Хэнкс.
– Да, но эти джентльмены? Что мне сказать им?
– Если вам угодно, государь, обнадежьте обоих. Ее величество не поплатится за свое неосторожное послание, – скажите вы сэру Томасу; развод с ее величеством отныне неизбежен, – сообщите вы сэру Джеймсу. И то, и другое – сущая правда.
– Я разведусь с королевой, однако не причиню ей вреда… Да, вы правы, мастер Хэнкс. Но, Господь Вседержитель, с каким наслаждением я бы посмотрел, как моей дорогой Екатерине отрубили бы голову на плахе!..
* * *
Этот день едва перевалил на вторую половину, а в Лондоне уже стали распространяться слухи о заговоре королевы. Никто ничего точно не знал, но все почему-то одинаково утверждали, что королева замыслила произвести государственный переворот по плану императора, но заговор был вовремя раскрыт (одни говорили – сэром Томасом, другие – сэром Джеймсом), после чего король приказал поместить королеву под домашний арест до суда. Про Анну Болейн рассказывали разное: некоторые упоминали о ее хитрости и коварстве, и жалели короля, страдающего от происков этой хищницы; но были и такие, кто считал Анну подставной фигурой в сложной политической игре.
Прямым следствием всех этих слухов стал неожиданный интерес высшего общества к леди Анне. После обеда к ее дому подъезжала карета за каретой, и визитеры занимали очередь, чтобы засвидетельствовать свое почтение и уважение. Отец и мать Анны вначале не могли понять, отчего это гости едут и едут к ним в дом? Когда они получили соответствующее разъяснение, то были настолько обрадованы, что отец Анны, несмотря на возраст и болезни, вскочил со своего одра и сделал какой-то немыслимый пируэт, а мать немедленно решила заказать у портного новое платье.
Леди Анна была, однако, невесела вопреки обстоятельствам. На лице девушки отражались явное смущение и неудовольствие, из-за чего посетители за глаза называли ее притворщицей, ханжой и гордячкой.
Ближе к вечеру поток визитеров иссяк; наконец, усталый дворецкий объявил о приезде последнего на сегодня посетителя – сэра Джорджа. Так как сэр Джордж приходился кузеном Анне, то ее родители не особенно с ним церемонились: для приличия поговорив минут пять о погоде, они отправились отдыхать, оставив молодых людей под присмотром старой няни.
В гостиной установилась неловкая тишина. Леди Анна сидела у стола, рассматривая нидерландские гравюры с аллегорическими сценами, сэр Джордж упорно разглядывал свои замшевые перчатки. Няня скоро уснула в кресле, в комнате послышалось ее размеренное посапывание. Сэр Джордж положил перчатки на колено, прокашлялся и спросил тусклым голосом:
– Значит, вас можно поздравить? Не каждой девушке удается занять такое высокое положение.
– Так низко упасть, хотели вы сказать? – живо возразила Анна.
– Упасть? Поднявшись на высоту королевского трона?
– О, нет, опустившись во мнении людей!
– Во мнении людей? Сотни девушек завидуют вам; отцы и матери мечтают, чтобы их дочери оказались на вашем месте!
– Мне грустно это слышать.
– Как не завидовать супруге короля и королеве!
– Но я ни то и не другое. Король женат, трон с ним разделяет королева Екатерина. Опомнитесь, милорд!
При этих словах сэр Джордж вскочил, поклонился, пошел было к дверям, потом остановился, вернулся к леди Анна и бросился перед ней на колени.
– Простите меня, простите меня, о, простите меня, милая Анна! Я сам не знаю, что несу! Когда мне рассказали о желании короля жениться на вас, кровь вскипела в моих жилах, волосы встали дыбом, сердце остановилось от боли! О, если бы я мог стать ветром и унести вас далеко-далеко отсюда, в волшебные края, где люди живут счастливо и беззаботно! О, если бы я обладал чудесной силой, чтобы предотвратить ту участь, которая вас ожидает!
Анна поморщилась:
– Остановите поток высокопарных речей, Джордж, и отвечайте попросту: вы действительно меня любите?
– Больше жизни! – ответил он, покрывая ее руку поцелуями.
– Тише! Вы разбудите няню. Если вы меня действительно любите, то докажите это действием.
– Как? Не понимаю… О чем вы говорите, любимая?
– Давайте обвенчаемся. Как можно скорее!
– Обвенчаемся? Разве это возможно? Но ваши родители, но мои родители? А король? Боже мой, а как же король? – сэр Джордж встал и растерянно посмотрел на Анну.
– Какое вам дело до них до всех, включая короля, если вы меня любите? Мы обвенчаемся, и никто не посмеет разлучить нас.
– А король?
– Король может развестись со своей женой, но даже он не сможет заставить чужую жену развестись с ее мужем.
Сэр Джордж побледнел, отвел глаза, вынул кружевной платочек и вытер губы.
– Вас что-то смущает, Джордж? – спросила Анна, пытаясь поймать его взгляд.
– Анна, вы плохо знаете короля, – ответил он, мельком взглянув на нее и снова отведя глаза. – Король не выносит ни малейшего сопротивления своим желаниям. Он способен на всё. Понимаете – на всё!
– В таком случае, наше счастье будет коротким; может быть, мы погибнем, но мы все-таки будем вместе! – твердо сказала Анна.
– Нет, нет, нет, моя несчастная Анна, вы не представляете себе последствий этого поступка! Король расценит нашу женитьбу как прямой вызов ему, как неслыханное оскорбление! – сэр Джордж в ужасе воздел руки вверх.
– Значит, вы отказываетесь от меня, Джордж? – голос Анны напрягся и зазвенел.
– Отказаться от вас? Разве это возможно? Разве можно отказаться от воздуха, от воды, от света? Отказаться от вас – значит, отказаться от жизни, дорогая Анна! – вскричал сэр Джордж.
– Тише, пожалуйста, тише! Я вас не понимаю. Что же вы предлагаете?
– Увы, увы мне, горькому страдальцу! Я должен буду наблюдать, как злая судьба безжалостно отнимает у меня мою любимую! Зачем я только полюбил вас, и зачем дожил до этого дня! – сэр Джордж начал рвать на себе волосы.
– Перестаньте, Джордж, вы сейчас больше похожи на неумелого актера из балагана, чем на доброго мужественного человека, каким я вас знала. Скажите прямо: вы отказываетесь обвенчаться со мной?
– Обвенчаться с вами? Это моя самая заветная мечта!
– Так вы согласны?
– Если бы я мог! О, если бы я мог!
– Так вы не согласны?
– Потерять свое счастье?
– Ответьте: да или нет?
– Вы слишком жестоки, Анна! Если бы вы могли почувствовать то, что чувствую я! Меня словно четвертовали, разорвали на части; мои страдания невыносимы! «Меж сердцем и рассудком нет согласия; душа болит, потоки слез из глаз струятся!».
– Вы можете сказать определенно?
– Хочу сказать я – «да», но не могу!
– Не можете?
– Но как бы я хотел сказать вам «да» и повести вас к венцу, и ангелы нам пели бы супружеские гимны, и Дева Пресвятая осенила бы наш брак своею благодатью, и скрепил бы его Господь невидимой, но прочною печатью, и…
– Хватит! Я вас поняла. Вы хотели бы, но вы не можете. Наше венчание не состоится. Ладно, я выйду замуж за короля! – с отчаянной решимостью проговорила Анна. – Прошу меня извинить, но я должна оставить вас. Уже наступила ночь, давно пора спать. Да и что подумает его величество, если ему доложат о вашем позднем визите ко мне.
– О, не будьте так суровы со мной, Анна! Я умру от горя, если вы отнимете у меня всякую надежду на ваше расположение! – сэр Джордж схватил ее руку.
Анна громко позвала няню:
– Проснитесь! Сэр Джордж нас покидает.
Няня встрепенулась, поправляя чепчик и добродушно улыбаясь после хорошего сна.
– Благодарю вас за визит, милорд, – холодно произнесла леди Анна и позвонила в колокольчик, вызывая дворецкого.
– Я был счастлив засвидетельствовать вам свое почтение, дорогая леди, – уныло ответил он.
– Дворецкий проводит вас до выхода. Спокойной вам ночи и спокойных дней, сэр Джордж, – Анна сделала реверанс и в сопровождении няни удалилась из гостиной.
Сэр Джордж с тоской проводил ее взглядом, глубоко вздохнул, одел перед зеркалом шляпу и перчатки, поправил перевязь шпаги, – и вслед за сонным дворецким пошел к выходу из дома.
* * *
Внеочередное собрание парламента вызвало повышенный интерес публики; галерея, предназначенная для гостей, быстро заполнилась народом. Парламент должен был принять обращение к святейшему папе с просьбой разрешить развод его величества короля с ее величеством королевой. Всем было интересно, что скажут достопочтенные члены парламента по поводу королевского развода, поэтому за места на гостевой галерее платили большие деньги, и нашлись оборотистые джентльмены, неплохо заработавшие на этом.
Погода в день заседания выдалась гнуснейшая: еще накануне было ясно, тепло и солнечно, но ночью поднялся холодный ветер, небо затянулось тяжелыми тучами, полил ледяной дождь, а утром посыпались густые хлопья мокрого снега. Городские улицы немедленно покрылись слякотной грязью, а местами стали вовсе непроходимыми, но даже это не остановило любопытствующих: кто верхом, кто в карете, кто в портшезе, кто на своих двоих, – они добирались сквозь снег и грязь до унылого безликого здания парламента, чтобы присутствовать на историческом собрании.
Старый сэр Френсис, сотрапезник короля, тоже явился сюда со своим племянником Джоном.
– Нипочем бы не поехал в такую мерзкую погоду в такое мерзкое место, если бы не ваша добрая матушка, моя любимая сестра, – ворчал он, усаживаясь в кресло в одной из гостевых лож.
– Но согласитесь, дядя Френсис, сегодняшнее заседание имеет судьбоносное значение для Англии. Обидно было бы не приехать и не посмотреть на всё своими глазами, – возразил Джон.
– Наивный молодой человек! Вы думаете, что судьбоносные решения принимаются на виду у публики, что процесс их обсуждения выносится на всеобщее обозрение? Нет, важные решения принимаются без лишних ушей и без лишних глаз, и мы никогда не узнаем, как и почему они принимаются, – глубокомысленно изрек сэр Френсис.
– Я понимаю, дядя, но мне интересно послушать, что будут говорить уважаемые джентльмены из парламента, – сказал Джон.
– Вот в этом я с вами соглашусь, сэр племянник! Здесь, в парламенте, много интересного. Какие грандиозные сделки здесь совершаются, какие деньги делают тут! А какая игра здесь ведется, и с каким мастерством ее ведут здешние джентльмены! – восторженно произнес сэр Френсис, жмурясь от удовольствия. – Что там ваш театр с его жалкими лицедеями! Настоящей подлинной игрой вы можете насладиться только тут: какие таланты блистают в этих стенах! Видели бы вы, как господа из парламента умеют изображать сострадание, жалость, праведность, благородный гнев, искреннюю заботу, неустанный труд. Какой энергией полны их речи, каким огнем пышут их очи, как дрожат их голоса! А какие жесты, какая походка, какая осанка, – да, редко найдешь актера, подобного этим джентльменам. Впрочем, есть тут, конечно, и люди, не имеющие особых дарований; больше того скажу вам, дорогой Джон, таких здесь большинство, но какой же спектакль обходится без статистов? Пусть они не умеют связать двух слов, пусть они необразованны, неграмотны, грубы, глупы и грязны, – это не важно. Их задача – обеспечить игру ведущих актеров и поддержать сценическое действие. Без них не было бы театра.
– Хорошо, ну, а что вы скажете о верхней палате парламента, дядя? – спросил Джон, смеясь.
– Верхняя палата? Ее назначение – служить примером для нижней палаты. «Вот чего можно достичь, если верно служить королю», – как бы говорит верхняя палата нижней. Должности, звания, богатство, власть, – все дано джентльменам из верхней палаты. С высоты своего положения они лениво и снисходительно наблюдают за суетой джентльменов из нижней палаты, как сытый кот наблюдает со своей лежанки за возней мышей на полу.
– Я вижу, вы прекрасно разбираетесь в механизме власти, – саркастически заметил Джон, – отчего бы вам, дядя, самому не попробовать себя в политической деятельности?
– В молодости я был слишком ленив, а теперь стал слишком стар, чтобы заняться этим. Да и зачем? Моя жизнь прекрасна: я завтракаю в компании короля, имею место при дворе, у меня есть, пусть и небольшой, но стабильный доход, – чего еще желать в моем возрасте? Но лет тридцать назад мне предлагали выдвинуть мою кандидатуру в нижнюю палату парламента с гарантией того, что я обязательно буду избран. Да, я вращался в парламентских кругах, да и поныне имею здесь приятелей, – откуда, вы думаете, у меня появилась гостевая ложа? Мои друзья так почитают короля, что ловят каждое его слово, а поскольку я завтракаю с его величеством, то и рассказываю им о настроении государя, и о некоторых его изречениях. Эти люди умеют быть благодарными, поверьте, молодой человек! – сэр Френсис потрепал племянника по плечу.
– Вы лично знаете парламентариев? – удивился тот.
– Конечно. Со многими я знаком, о других наслышан. Могу утверждать, что они относятся к особенному, можно сказать, избранному роду человечества. Я знаю среди них, по меньшей мере, десяток убийц, около пятидесяти бандитов, почти сотню крупных воров и шесть растлителей малолетних, – не считая мелких жуликов, аферистов, шулеров и содомитов. Исключительные качества натуры этих джентльменов позволили им достичь успеха на поприще политики. Не кривитесь, сэр племянник, вы молоды и не понимаете очевидной истины – для того чтобы добиться чего-нибудь в нашем мире, надо отбросить некоторые обременительные условности.
Джон дернул головой, но ничего не ответил.
В зале становилось душно; галерея для гостей была заполнена народом так плотно, что люди стояли на ней, прижавшись друг к другу. Палата заседаний, занимавшая весь нижний ярус зала, была освещена множеством нещадно коптивших масляных ламп, отчего над верхней галерей висел густой едкий туман, усиливающий духоту здесь. Расположившиеся в отдельных ложах счастливцы, обмахиваясь платками и шляпами, недовольно оглядывались на простую публику и морщились от гула и гомона толпы.
Парламентарии уже собрались. Представители верхней палаты, явившиеся на совместное заседание с нижней, чинно сидели на первых скамьях, не обращая никакого внимания на публику, лишь изредка на лицах почтенных сенаторов проскальзывало выражение некоторой брезгливости. Кресло короля пустовало; по слухам, его величество не собирался сегодня приезжать в парламент, дабы не оказывать своим присутствием давление на парламентариев при принятии ими важного решения.
Ожидание становилось утомительным; пора было открывать собрание, но почему-то задерживался председатель парламента.
– Что-то случилось, наверное, что-то случилось, – говорил Джон, ерзая на своем кресле, – странно, что председателя все еще нет.
– Как это – нет? – сказал сэр Френсис, снисходительно улыбаясь. – Он давно приехал.
– Приехал? Но где же он?
– Пьет грог у себя в комнате. В такую сырую и холодную погоду одно удовольствие выпить стаканчик горячего грога, – мечтательно вздохнул сэр Френсис.
– Но, милорд, он же председатель парламента! Его ждут, сегодня должно быть принято важнейшее решение. Нет, это невозможно; что вы говорите, дядюшка! – возмутился Джон.
– Почему бы человеку не выпить грог, если ему хочется выпить и у него есть такая возможность? – проникновенно спросил сэр Френсис. – Председатель вообще любит выпить, а выпивая сейчас, он, во-первых, получает удовольствие, – что является самым главным в жизни; во-вторых, подкрепляет свои душевные и физические силы, готовясь к речи, которую он должен произнести; в-третьих, показывает собственную значимость, ибо без него не может состояться обсуждение первостепенной государственной проблемы; в-четвертых, создает необходимый в сегодняшнем заседании драматический настрой. Только подумайте, сколько пользы заключает в себе всего один стакан грога.
– Невозможно, нет, невозможно! Уверен, что вы ошибаетесь, дядя, – сказал Джон.
– А вам хотелось бы, конечно, чтобы тут была некая тайна и высший смысл? Молодой человек, поверьте мне, жизнь – необыкновенно простая штука. Все ее загадочные явления имеют наипростейшие объяснения, поэтому, чтобы не умереть от скуки, мы придумываем себе тайны.
– Нет, я не согласен с вами, сэр! Мне кажется, вы упрощенно смотрите на мир, – возразил Джон.
– Не соглашайтесь, дорогой племянник, не соглашайтесь! Пока вы сохраняете веру в чудеса, вам веселее жить… Но глядите, вот он, председатель! Какая красная у него физиономия, – видимо, от ветра и от холода на улице. Что же, вы дождались исторического события, сэр Джон, – заседание начинается.
Секретарь парламента ударил в гонг, и зал затих, приготовившись выслушать речь председателя. Гостей на верхнем ярусе, однако, постигла большая неприятность: слова председателя отчего-то разносились только по нижнему ярусу, почти не достигая галереи. Публика заволновалась; люди сначала напряженно вслушивались, а потом стали переглядываться и шептаться:
– Черт возьми, ничего не слышно! Что он сказал?… Не понимаю, что он говорит?… Откуда я знаю, что он говорит? Ничего не слышно!
Джон, пытаясь разобрать речь председателя, наполовину свесился из ложи.
– Сэр Джон, если вы хотите, чтобы ваше имя попало в историю, то вы выбрали исключительно правильный момент, – флегматично произнес сэр Френсис. – Если вы теперь свалитесь вниз и разобьетесь, то в протоколах парламента это непременно будет отмечено. Таким образом, о вас долго будут вспоминать: «А, это тот молодой человек, который разбился во время исторического заседания парламента!» Или «это историческое заседание парламента примечательно еще и тем, что во время него разбился тот самый молодой человек!» Пожалуйста, если хотите получить посмертную славу, можете высунуться из ложи еще немного, – и готово! Мне, правда, придется вытерпеть слезы и упреки вашей матери, но не думайте об этом, – я справлюсь.
– Но не слышно же ничего, дядя! – отчаянно воскликнул Джон.
– Экая беда! Но я вас утешу: я могу пересказать вам всё, о чем говорит наш уважаемый председатель, а также о чем станут говорить наши честнейшие и мудрейшие парламентарии.
Джон взглянул на сэра Френсиса, пытаясь определить, шутит тот, или говорит серьезно:
– Вам известно содержание их речей?
– Я знаю, что они должны сказать, знаю их характеры, поэтому знаю и то, как они это скажут.
– Ну, – разочарованно протянул Джон, – ваш рассказ будет весьма приблизительным.
– Зато я поведаю вам о некоторых мотивах выступлений наших ораторов, о коих сами эти джентльмены никогда вам не расскажут. Вы ведь любите скрытые мотивы, сэр племянник… Впрочем, я не настаиваю; от духоты меня клонит ко сну, и я с удовольствием вздремну до конца заседания, если вы не имеете желания меня слушать, – сэр Френсис удобнее устроился на кресле и закрыл глаза.
– Извините, дядя, я не хотел вас обидеть. Дядя! Не засыпайте, прошу вас! Скажите, о чем говорит председатель?
Сэр Френсис лениво потянулся, распрямился и посмотрел вниз.
– В данную минуту он благодарит его величество за высокую честь, предоставленную парламенту в решении важного государственного вопроса, – сообщил сэр Френсис. – О, даже слезы потекли по щекам нашего уважаемого председателя, – мастер, настоящий мастер! За это его и ценит наш государь и прощает ему небольшие вольности в отношении каких-то там общинных земель… Но глядите, – парламентарии в восторге от королевской милости. Многие вскакивают со своих скамей и что-то выкрикивают. Понятное дело, – они требуют составить особый благодарственный вердикт в адрес его величества. Председатель полностью разделяет их чувства… А теперь, обратите внимание, как изменилось выражение его лица: печаль и скорбь сменили благодарственную гримасу; почтительность, однако, сохранилась. Предстоит рассказ о разладе в королевской семье из-за неспособности ее величества родить наследника мужского пола. Уверен, что голос председателя дрожит, когда он говорит об этом. Ни слова осуждения в адрес королевы, – упаси боже, лишь сожаление о том, что Господь не дал ей сына. Члены парламента внимают председателю с тоской, головы их опущены, и тяжелые вздохи услышали бы мы, если бы были там, внизу.
Сэр Френсис, сделав паузу, покосился на публику на галерее: люди в ложах и на стоячих местах, наблюдая за почти беззвучной для них сценой заседания, были заняты собственными разговорами по поводу происходящего. Тем не менее, сэр Френсис пододвинулся ближе к племяннику и понизил голос:
– Убежден, что среди наших парламентариев нет ни одного человека, который не желал бы избавиться от ее величества. Королева не умеет расположить к себе людей, к тому же, всем прекрасно известно об отношении к ней государя. Развод будет утвержден единогласно, но надо соблюсти правила игры. Вот председатель заканчивает свою речь, – и вот она, ключевая фраза: «Тяжелая государственная необходимость вынуждает короля смиренно просить святейший престол о расторжении брака с ее величеством». Могу ручаться, что я передал вам слова председателя близко к тексту, а сказано это им, хоть и с горечью, но и с сознанием своей правоты. Молодец, какой он молодец! Исполнил роль без сучка, без задоринки, – мастер, мастер, мастер!.. Боюсь, что дальнейшее будет неинтересно. Парламентарии на разные лады станут повторять пассажи речи председателя, ни на шаг не отступая от заданного им тона. Труднее всего придется сенаторам, – представляю, каких усилий им будет стоить борьба со сном.