Текст книги "Люди в концлагере (ЛП)"

Автор книги: Бруно Беттельгейм (Беттельхейм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

С тех пор я стал заниматься этой проблемой – до какого момента может среда влиять и формировать человека, его жизнь и личность, и как воспитать человека, чтобы он мог выстоять в любой среде, и если нужно изменить саму среду к лучшему.

В частности же я занимался изучением того, как освободить методы психоанализа от параллактических извращений фактов, идущих прямо или косвенно из самой ситуации анализа или преувеличении бессознательного в ней. Если добиться этого, то психно-аналитические находки можно было бы применять к реальной жизни, а не только при изучении подсознания в кабинете психоаналитика. Можно было бы планировать улучшение среды с последующим ее эволюционированием. Размышления, ведущие к изменениям, сопровождались бы дальнейшим разбором наших мыслей, планов и действий.

Таким образом, в процессе изучения и тестирования этого метода мы ответили бы на практический вопрос: что необходимо изменить в среде, чтобы воспитать детей так, чтобы у них было максимально больше шансов вести хорошую жизнь, и как их воспитать так, чтобы они жили достойно, несмотря на какую бы то ни было окружающую их среду.

После того, как в нашей школе мы реабилитировали безнадежных детей, после того как бывшие узники лагерей восстанавливались даже спустя десяток лет, мне кажется поставленные задачи, как бы ни были они трудны, все же выполнимы.

Глава 2
Воображаемый тупик

Только гению великого художника подвластно описание тонкого взаимодействия человека и его окружающей среды, которое есть сущность, как жизни, так и искусства. Поскольку я таковым не являюсь, я могу говорить о чем-либо в отдельности. Поэтому в этой главе я рассмотрю именно окружение – что оно формирует (или мы боимся, что оно формирует) в современном человеке. А в следующей главе я буду говорить о самом человеке.

Мнение, что мы живем в век неврозов, приводит многих людей к ощущению несчастья. Чувствуя дискомфорт нашей цивилизации, у многих растет недовольство. При этом забывается, что у каждого времени и у каждого общества есть свои типичные конфликты, свои формы дискомфорта, а значит и свои типы невроза. Сталкиваясь с современными проблемами, мы выделяем те их черты, которые вселяют в нас тревогу и порождают психические заболевания. Но в эпоху охотничьего общества, охотник думал не столько о добыче, сколько о том, чтобы самому не стать добычей. Земледелец беспокоился по поводу песчаных бурь, засухи и наводнений.

Иногда, кажется, что по мере развития общества, исчезают прежние неудобства, но не прежние тревоги. В то же время новые открытия приносят новые тревоги, все более абстрагирующиеся. Если охотник остерегался врагов или диких животных, земледелец добавил к этому еще и страх капризов стихии. А современный человек вдобавок тревожится по поводу абстрактных и символических вещей, таких, как нормы поведения или мораль. Современная мать помимо страха за жизнь свою и ребенка еще и боится не состояться как мать. Короче, какие бы формы не принимала наша деятельность, ей всегда сопутствуют глубинные страхи. В эпоху машин человек страшится быть лишенным человечности своими собственными руками. Тому свидетель социальный страх различных зол массового общества и психологическая тревога по поводу утраты самоидентичности.

Столетие назад поэт Гейне, посетив Англию, выразил свою тревогу в отношении индустриальной эпохи: «Совершенство повсюду здесь применяемых машин отменяет столько человеческих функций и приводит меня в отчаяние. Эта искусственная жизнь на колесах, стойках, цилиндрах с тысячами чуть ли не страстно двигающихся мелких крючков, стержней и зубцов наполняет меня ужасом. Их определенность, точность и четкость, чисто английская умеренность утомляли меня. Английские машины настолько походили на человека, что казалось, человек стал походить на машину. Да, дерево, железо, медь, казалось, узурпировали человеческий разум, став почти сумасшедшими от избытка разумности, в то время как умалишенный человек наподобие опустошенного призрака автоматически исполняет свои рутинные обязанности».

Я не знаю, что чувствовал древний кочевник, наблюдая за оседлыми поселенцами. Может, он чувствовал невыразимое словами чувство тревоги за своих бывших товарищей, оставивших странствование ради относительной экономической выгоды и безопасности. Но современный арабский кочевник, конечно, сожалеет о тех, кто оставил свободное кочевье ради комфорта оседлой жизни. Он чувствует, что человек призван быть свободным как ветер. Странно, что пустынный ветер – этот символ свободы – также для кочевника и бранное слово, а ведь он едва может себя от него защитить. И все же он прав: некоторое рабство есть в оседлой жизни, некоторая свобода и удовлетворение жизнью оставляются взамен на некоторый комфорт и меры безопасности.

Современный же человек страдает от неспособности сделать выбор между отказом от свободы и индивидуализмом, или отказом от материального комфорта при помощи современных технологий и безопасностью внутри массового общества. И в этом истинный конфликт нашего времени.

В сравнении с ним индивидуальные неврозы, основанные на отрицании самой проблемы – периферийны. Они менее важны, хотя и угрожают многим людям сегодня. Такое отрицание может принимать форму всеми средствами декларируемого индивидуализма (как это делают цыгане) или наоборот отказа от всякой индивидуальности ради полного приспособления.

Столкнувшись с таким кажущимся тупиком, вместо поиска новых путей анализа или способов его разрешения, цыгане склонны отрицать само существование тупика невротическим или существенно упрощенным вариантом выбора. Менее подавленные или менее экстремально живущие люди пытаются вырваться из тупика, устремляясь в одном единственном направлении или сразу в нескольких. Одни делают ставку на вытеснение из сознания, другие выражают подавленные желания действием или регрессией, а третьи страдают от иллюзий.

Отрицание проблемы

Алкоголизм – наглядный пример того, как общество показывает один из иррациональных подходов выхода из социального тупика. Столкнувшись с алкоголизмом США решили устранить проблему законным образом наподобие вытеснения как это бы сделал индивидуум. Такое отрицание сложности проблемы и как следствие ее утаивание не только не решили проблемы, но привели даже к наименее ожидаемым результатам. Репрессивный маневр ослабил политический аппарат, приведя к росту насилия, преступности и худшим формам алкоголизма. Хотя сухой закон был отменен, мы еще испытываем на себе последствия этой национальной психотерапии, ведь криминальные синдикаты никуда не исчезли.

Этот пример касается проблем механической эпохи в целом. Ведь никто серьезно не задался вопросом о запрещении механических изобретений. Чаще видишь тенденцию замалчивать существование проблемы. Или как лицо, страдающее зависимостью, наше общество рвется вперед, не думая о последствиях – все к большей механизации жизни – ожидая, что более продвинутые технологии решат все проблемы. И здесь мы поступаем как алкоголик, который пытаясь избавиться от похмелья, начинает новую пьянку.

Другой уклончивый маневр – это уход в примитивизм, например, бегство из техногенного мира в более простые типы цивилизации. Считая, что в них нет проблем, связанных с техникой, беглецы забывают, что эти цивилизации в свою очередь страдали от свойственных их образу жизни проблем.

Например, многие интеллектуалы ищут утешение в простой вере своих предков. Они принимают новые тревоги по поводу ада и воздаяния, без гарантий получить эмоциональный покой, который испытывали их предки от религиозных бдений.

Также не найдет искомого уюта человек XX века в веке XVIII. Если мы охвачены неврозом на почве ненависти к грязи и запахам, мы не найдем утешения в жизни в зловонной выгребной яме или просто на улицах колониального Вильямсбурга. Современный Вильямсбург снабжен водопроводом и канализацией – это милое место для уик-энда, но не место жительства человека технического века.

Задумчивая оглядка на блага других цивилизаций только исказит наш взгляд и помешает в поиске жизненного решения проблем нашей культуры. Какими бы ни были удовольствия от охоты, они не могут исцелить человека от вреда, наносимого технологической эрой. Более того техника проникает и в сферу развлечений, но и там она в лучшем случае дает возможность уйти от проблем. Ведь сколько не повторяй медовый месяц, он не исправит плохой брак, но приведет к бессмысленным повторам и росту дискомфорта.

Сколь долгим не был бы отдых от машин, он не устранит машины из жизни, где они доминируют. Выход может быть в том, чтобы доминировала человечность, а полезность машин была бы сообразной этой человечности. У каждого времени и у каждой цивилизации свои проблемы и свои неврозы, также как и свои методы их разрешения. Пока мы не будет учитывать этот факт, мы будем предписывать неподходящие для конкретного времени и общества лекарства.

Чтобы выжить в эпоху проповеди об адском огне и воздаянии, необходима соответствующая вера в воскресение и спасение. Вопрос нашего времени состоит в том, что же нам необходимо, чтобы выжить в современную эпоху техники с ее отчуждением человека от человека и человека от природы. Я не претендую на то, то найду ответ на этот вопрос, но стремление к этому – одна из целей данной книги.

Невольное рабство

В моей ежедневной работе с психически больными детьми и в моих попытках создать условия для возвращения их к здоровью я столкнулся с проблемой, как наилучшим образом использовать достижения науки и техники для понимания человека, при этом без попадания к ним в рабство.

Конечно, что-то выходило лучше без машин, но при правильном их использовании возможно устроение более свободной жизни, ведь машины были придуманы, чтобы освободить людей от рабства. Но не все так просто.

При использовании новых технологий мы должны проверять их применение самым тщательным образом. Удобство от новой машины всегда очевидно. Зависимость же, в которую мы можем попасть при ее использовании, не всегда видна даже при длительном использовании. И незначительные неудобства при использовании кажутся слишком мелкими для отказа от машины или от изменения шаблона операции. Тем не менее, при сочетании каких-либо иных недостатков мы приходим к необходимости значительного и нежелательного изменения в области нашей жизни или работы.

Это то, что я называю «обольщением». Преимущество машин так очевидно и так желаемо, что мы постепенно, шаг за шагом обольщаемся и игнорируем цену, которую платим за их бездумное использование. Я ставлю акцент именно на бездумном использовании, поскольку у каждой машины есть и разумное использование. Но для этого, как и для того, чтобы сохранить свою свободу, необходимо самое тщательное обдумывание и планирование.

Если нужен пример, то это телевидение. Много говорилось про содержание программ, но я хочу сказать не об этом, а о том, что продолжительный просмотр телепрограмм влияет на способность детей к общению с реальными людьми, к самостоятельности и к осмыслению своей жизни без обращения к экранным стереотипам.

Многие дети от 4 до 6 лет в общении прибегают к лексике из их любимых шоу и обращаются больше к телеэкрану, нежели к родителям. Некоторые из них кажутся неспособными к восприятию речи, если она не похожа на эмоционально окрашенную и неестественно искаженную речь теле-героев. Более того, сами взрослые проводят много времени у телеэкрана, а если и говорят о чем-то, то их голоса перекрывает звук из телевизора.

Привыкнув к яркой, но упрощенной телереальности, дети становятся не способными к восприятию обычной, но более сложной жизни, ведь в итоге никто не придет и не объяснит все, как в кино. Теле-дети ждут объяснений, не пытаясь сами докопаться до них, и теряются, когда не могут уловить смысла происходящего в их жизни, а затем снова погружаются в предсказуемость сюжета теле-историй.

И, если позже эта инерция не будет снята, то эмоциональная изоляция, зародившаяся у телеэкрана, будет продолжаться в школе. И приведет, если не к неспособности, то, по меньшей мере, к нежеланию быть активным в учебе или в общении с другими людьми. В подростковом возрасте эта замкнутость может привести к более серьезным последствиям под давлением сексуальных эмоций, когда личность может начать разрушаться, не умея вытеснять или сублимировать их, или же удовлетворять через личностные отношения.

И в этом обольщении пассивностью или неуверенностью перед лицом жизни (а вовсе не в содержании омерзительных шоу) заключается настоящая опасность телевидения, но эта «ТВ-пассивность» всего лишь один из аспектов всеобщего мнения «пусть это делают машины».

Конечно, нет и речи о том, чтобы выкинуть ТВ из дома. Но надо знать, чем мы за это заплатим. Если ребенок пассивен перед ТВ, надо создать для него активную деятельность (при чем помимо физкультуры). Дети должны учиться жить и принимать решения непосредственно, а также отстаивать их, не принимая с готовностью чужого правильного решения.

Может нечто, менее противоречивое, чем ТВ, может дать более конкретный пример. Я не могу себе представить домохозяйку, которая не была бы довольной появлению посудомоечной машины. Но в некоторых семьях электрическая посудомойка устранила нечто ежедневно объединяющее семью – в то время, как один мыл, другой вытирал посуду. Посудомойка же не просто лишила усталости, она еще и подарила свободное время. Хотя домохозяйка скажет с тоской: «Да, это было мило, когда мы, уложив детей спать, каждый вечер мыли вдвоем посуду».

Эта необходимая рутина объединяла супругов. Очевидно посудомойка предпочтительнее ручной мойки посуды, да и у семьи появляется время на какое-нибудь совместное дело. И в этом, конечно, машина, помогает, если только не разлучает людей. Но в каких семьях это действительно очевидно?

В Ортогенической школе у нас не было выбора. Исходя из наших задач, мы использовали достижения современной науки и техники, не идя с ними на компромисс. От ошибок нас оберегало осознание того, что техника помогает нам понять невротические симптомы и их причины, а, следовательно, устранить препятствия к подлинной человеческой свободе и искренности.

Иллюзии современности

Если невротические или психические отклонения укоренены во внутренних проблемах человека, то внешние их проявления или симптомы отражают природу общества. Тотальная дисфункция и крайняя тревожность свидетельствуют о психических нарушениях. Зачастую в преувеличенной форме они выражают то, что тревожит всех нас. И более, чем невротическое поведение, они могут рассказать о том, в чем происходит сбой при решении той или иной проблемы.

В средневековье, когда человек не мог справиться с встающими перед ним проблемами и убегал в иллюзорность, то он называл это состояние одержимостью. Но при этом, он считал, что его может исцелить помощь святых или ангелов. Во все времена и во всех культурах были люди, считавшие, что они одержимы или преследуемы какими-то потусторонними силами. Мы думаем, что такая нужда приписывать внутренний конфликт внешним силам возникает, когда индивидуум чувствует, что он не в силах решить проблему силами своей собственной психики.

Сексуальное обольщение демоном не часто использовалось, пока абсолютное целомудрие не стало внутренней целью, признанной как обществом, так и индивидуумом. Так верование, что для соблазна женщины нужен демон-искуситель, отражает тот факт, что внутренний стандарт целомудрия был столь строгим, что для его нарушения требовались сверхчеловеческие силы (злые духи). Но то же верование показывало, что для снятия неразрешимых внутренних противоречий общество прибегало к добрым духам.

В новое время решение проблем общество стало видеть в культе великих людей, о чем говорит преобладание мегаломанического бреда о мнении себя Наполеоном и т. п. Ангелы и демоны были сверхъестественными существами, но в человеческом образе. А великий человек – всего лишь апофеоз среднего человека. Даже если у человека мания преследования, то преследователь представляется в образе собаки или иного живого существа. А что можно сказать о страхах времени, в которое не верят ни в ангела, ни в великого человека, но считают, что все проблемы решаются механическими «мозгами» или управляемыми ракетами?

Современный человек больше не ищет решения своих неразрешимых проблем в нирване или на небесах, но с надеждой взирает на космическое пространство. В той мере, в какой он уповает на ядерное оружие и баллистические ракеты, в той же мере его преследует страх атомной бомбардировки. Действительно новое в чаяниях и страхах машинного века то, что спаситель и разрушитель больше не предстают в человеческом облике, они больше не являются носителями человеческих качеств.

Кроме того, сверхъестественные силы не воспринимались как слуги, а научные открытия и машины как рациональные создания человека призваны ему служить. Переход от полезной, но неразумной машины к машине-манипулятору и даже машине-убийце рассматривается не как изменение типа, а как изменение параметра или уровня.

Типичный пример можно привести из немецкого опыта с Kartenmensch – картотечным существованием. Картотека из перфокарт, обрабатываемая машиной, превращает каждого из нас в простой набор полезных характеристик, согласно которым нас отбирают заинтересованные лица. Случается, что мы бываем востребованы как целостные личности.

Возможно апокрифичная история из «Нью-Йоркера» проиллюстрирует это положение лучше длинных рассуждений. Одна дама записалась в книжный клуб, дела его пошли неважно, и она покинула его. Но ей продолжали приходить перфокарты с требованием оплатить счета несуществующих заказов. Она многократно разъясняла, что больше не состоит в клубе и ничего не должна. Карты продолжали поступать. Тогда она взяла карту своего сына и пробила там несколько дырок. Это машину устроило. Карты больше не приходили. Машинная организация смогла понять только машинный ответ.

Это забавная история. Наша готовность подчиняться требованию не портить перфокарты должна заставить нас задуматься. Большинство из нас, не задумываясь, мнет рукописные письма, а к требованиям машины мы относимся с большим уважением. Я понимаю, что нельзя ждать от машины приспособления к человеческим прихотям. Но чего ждать от будущего, когда мы все больше должны отвечать на перфокарты и все меньше на рукописные письма, запросы и даже чеки. Невозможность отреагировать свободно (например, смять или согнуть перфокарту как письмо) нарушает нашу основную способность реагировать искренне. Чем больше мы должны будем сдерживать спонтанность, тем быстрее она выйдет из употребления.

Кажется, что изменение уровня сложности принятия решения меняет природу процесса принятия решения и лишает его человеческих качеств. Гораздо проще задействовать перфокарту или номер ей соответствующий, чем обратиться к человеку. Много манипуляций, обычно вызывающих сопротивление, теперь спокойно проходят, поскольку все, что нужно сделать манипулятору, – это вставить безликие карточки в сортирующую машину. После сортировки остается лишь предписать выбранным машиной людям выполнение задания.

Люди, которые рассматриваются начальством как цифры на перфокарте, и сами начинают смотреть на себя как на цифры. Как заметил Дж. Х. Мэд, наш образ, создаваемый другими, меняет нас самих. Психоанализ указывает, что, каковы бы ни были рациональные причины действий, есть также и бессознательные мотивации. Каковы бы ни были рациональные обоснования использования перфокарт (избежание человеческих ошибок, экономия времени, рационализация процесса), есть еще и иррациональный аспект.

Ответ можно найти в методе восстановления личности по психоанализу: нельзя отрицать опасность или пренебрегать ею, нельзя убегать от трудностей путем разрушения или отказа от преимуществ. Нужно понять опасность и встретить ее осознанным действием, обоснованным личным решением. Это нейтрализует опасность и позволяет нам воспользоваться преимуществами технологий, не позволяя им лишить нас человечности.

В том же контексте можно рассмотреть проблему изобретения. С одной стороны машины изобретаются ради пользы. С другой стороны изобретатель проецирует в них человеческое тело либо его части. Получается, что человеческое тело и его функции или движения бессознательно использовались для изобретений.

В современном массовом производстве рабочий выполняет повторные узкие задачи и не в состоянии воспроизвести весь производственный процесс.

Как только современные машины больше не признаются как очевидные продолжения наших функций, так мы все больше и больше приходим к нечеловеческим проекциям. Например, характерная черта современного безумия – «влияющая машина» – аппарат, вкладывающий в голову мысли или принуждающий действовать против свободной воли. Такие машины, как форма иллюзий, появились только после того, как электрические машины стали не просто обыденным явлением, но способом ответить на важные социальные проблемы. Сегодня все чаще для решения личных проблем требуются психологические навыки и влияния. Появился термин «промывание мозгов», и широко распространилось мнение, что мысли и убеждения могут быть вложены в голову посредством психологических техник, что вызывает иррациональную тревогу. Усиливающаяся вера в спасительную и разрушительную силу психологии заменяет веру в святых, демонов и даже влияющих машин. Это выражение иллюзорных чувств, беспомощности перед подавлением воли или манипулированием ей.

«Влияющие машины» появились как человеческая проекция, но, усложнившись, утратили человекоподобие, что вызывает еще большую тревогу у психотических персон, боящихся зависимости от них. Так современный человек, здоровый или нет, стал страшиться преследования машинами, в то же время возлагая на них функции защиты или спасения.

Машинные боги

Все эти достижения описаны в популярной научной фантастике. Если машины могут делать все больше и больше, то человек все меньше и меньше. Можно вспомнить древнее философское суждение, что если бы у коров и свиней были боги, то они были бы похожи на свиней и коров, только с более совершенными чертами. Учение о том, что человек сотворен по образу Бога, или наоборот, многое говорит о страхах и чаяниях самого человека. Также и машинный бог говорит нам о надеждах опасениях человека машинной эпохи. В такой перспективе можно найти в научной фантастике «проблемы пространства и времени, реальности и идентичности, длительной изоляции и личной экзистенции и все это в непрерывной смертельной схватке с машинами».

Даже в сравнении с материалом вестернов, насыщенных сексуальными и агрессивными желаниями, современная фантастика описывает высокотехнологичным мир с примитивными эмоциональными состояниями. На космическом корабле человек обеспечивается всем жизненно необходимым наподобие эмбриона в утробе матери. Как эмбрион его волнуют только проблемы ориентации в пространстве, равновесия, гравитации и т. п.

Идеи о безграничном пространстве и царящих в нем невообразимых опасностях вызывают чувство безразличия и страх перед утратой идентичности. Машиноподобие, навязываемое человеку миром машин только усугубляет это состояние.

К подобным заключениям приходят и другие исследователи данного феномена. Например, Бернабо пишет, «что в век механических мозгов, спутников, межпланетных полетов эти научные фантазии вызывают гораздо большую тревожность и соответственно более глубокую регрессивную защиту, нежели во времена веры в полубогов, злых духов и магию».

Я не специалист в научной фантастике. Но мне кажется, что даже те авторы, которые предвидят многие научные достижения и их роль в покорении природы, также предугадывают и негативные плоды прогресса. Выходит, что те, чьи надежды связаны с новейшими достижениями науки и техники, сами томятся тревогой технического уничтожения человечества.

Кроме того, развитие научной фантастики меняет и взгляд человека на самого себя. Её герои практически лишены человеческих качеств. Обезличивание выражается в таких именах, как Ог или М-331, а также в отсутствии тела или в пренебрежении к нему, не говоря уже об интимных отношениях. Истории о чудесах прогресса заканчиваются фантазиями о разрушении мира.

Что же делать…

Если изначально машина мыслилась как слуга человека, то теперь появился страх, что она может стать его господином. Но в машине есть только то, что мы вкладываем в неё, и важно понять, что же мы можем в нее вложить, что она станет управлять нами в реальности, а не только в фантазиях. Здесь можно вспомнить роман Дж. Оруэлла «1984 год».

Современный шизофреник, боящийся умных машин – не в худшем и не в лучшем (разве, что имеет доступ к психотерапии) положении, чем средневековый человек, боящийся преследования демонами. Но наука, а не вера в ангелов, спасла нас от этого. У машины единственное происхождение – человеческий разум и он должен помочь понять, что может нас защитить от власти машин.

В завершение этой главы повторю, что у каждой цивилизации есть свои плюсы и минусы. Живя в нашей, мы должны максимально использовать доступные нам блага и минимизировать негативные стороны. Тупик в дилемме между свободой и рабством непродуктивен. Наподобие случая с арабским кочевником, который может выбрать либо свободу с дискомфортом и незащищенностью, либо рабство с неудовлетворенностью и большей безопасностью. Перед нами этот выбор встает, когда мы думаем о машинной эпохе, массовом обществе или опасности атомной катастрофы.

Решение может быть найдено при противопоставлении внешней и внутренней свободы, эмоциональной свободы и свободы скитания или выброса агрессии. Опасность состоит еще и в том, что машинный век предоставляет материальный комфорт практически каждому, но в силу своей доступности он иском не в добавление к душевному покою, а вместо него. И тогда мы становимся зависимыми от комфорта и нуждаемся все больше и больше в технологическом прогрессе, чтобы заполнить им душевную пустоту. И в этом, как мне кажется главная опасность машинной эпохи, но это не значит, что мы обречены на нее.