Текст книги "Пять откровений о жизни"

Автор книги: Бронни Вэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Первым вопросом Билла было: «Скажи сразу, ты же не вегетарианка?»

Неожиданный карьерный путь

Проведя несколько лет в Англии и на Ближнем Востоке, я наконец вернулась домой, в любимую Австралию. Путешествия совершенно изменили меня, как это часто бывает. Я попробовала вернуться на работу в банк, но скоро стало очевидно, что эта сфера мне совершенно не подходит. Единственной более-менее приятной частью моей профессиональной деятельности было обслуживание клиентов, и, хотя найти такую работу было легко в любом городе, я чувствовала себя несчастной и не на своем месте.

Мое творчество тоже пошло на спад. Теперь я жила в Западной Австралии, в городе Перт. Однажды, сидя на берегу реки Суон, я составила два списка. В одном я перечислила все, что умею делать. Во втором – все, что я люблю делать. Исходя из этих списков, пришлось признать, что во мне должен скрываться человек искусства, потому что единственные пересекающиеся пункты были связаны с творчеством.

«Но разве я решусь податься в искусство?» – подумала я. Хотя я выросла среди музыкантов, мне внушали, что очень важно иметь «приличную работу», поэтому никто не мог понять, почему я так маюсь, несмотря на стабильную работу в банке. Да, это была «приличная работа»; приличная работа, которая медленно, но верно меня убивала.

Мне пришлось как следует покопаться в себе в поисках дела, которое мне хорошо удается и в то же время приносит радость. Это было непростое время, потому что внутри меня происходили большие перемены. Наконец, я пришла к выводу, что рано или поздно мне придется начать работать сердцем: работа одним умом принесла мне только неудовлетворенность и пустоту. Так я начала развивать свои творческие навыки – вначале литературные и фотографические, но постепенно, по кривой и длинной траектории, этот путь привел меня на сцену с гитарой в руках. Все это время я продолжала работать в банке, хотя и не на полную ставку. Выдержать полноценный рабочий день в офисе у меня уже просто не получалось.

Перт был довольно далеко от моих родных мест, и, хотя мне нравился этот город, желание быть ближе к друзьям и семье победило. Я отправилась назад – через величественную равнину Налларбор и хребет Флиндерс, по шоссе Грейт-Оушен, а потом по Нью-Ингленд, пока не добралась до Квинсленда. Там я решила задержаться и некоторое время работала в колл-центре для людей, желающих подписаться на телеканал для взрослых. Это было куда увлекательней, чем перекладывать бумажки в банке.

– Э-э-э…

Пауза.

– Я звоню по просьбе мужа.

– Вы, наверное, хотели бы подписаться на ночной канал? – отвечала я как можно дружелюбней, стараясь успокоить собеседницу.

Или же звонили мужчины и спрашивали:

– Ну а как там вообще? В смысле, все видно?

– Извините, я сама не смотрела, но могу предложить вам одну ночь на пробу за шесть долларов девяносто пять центов. Если вам понравится, вы сможете перезвонить и подписаться на весь месяц.

И конечно, бывали предсказуемые звонки с вопросами типа: «Какого цвета на тебе трусики?» На этом месте я всегда вешала трубку. Впрочем, если не считать щекотливых и комичных ситуаций, это была всего лишь очередная офисная работа. Я подружилась с другими сотрудниками, и это скрашивало мне будни, но неудовлетворенность никак не проходила.

Мы переехали в мой родной штат, Новый Южный Уэльс. Дин, с которым мы встречались в Англии, а потом путешествовали по Ближнему Востоку, прилетел со мной в Австралию. Вскоре после переезда в Новый Южный Уэльс наши отношения закончились. Мы нежно любили друг друга несколько лет и почти все это время были лучшими друзьями. Было горько смотреть, как эта дружба рушится, но нам больше не удавалось игнорировать многочисленные несовпадения в образе жизни.

Я была вегетарианкой. Дин ел мясо. Я всю неделю работала в четырех стенах и на выходных мечтала выбраться на природу. Он всю неделю работал на улице и по выходным хотел сидеть дома. Список был длинным, и с каждой неделей, казалось, только увеличивался. Все, что нравилось одному из нас, больше не нравилось другому. Нас все еще объединяла любовь к музыке, но в конечном итоге наша связь утратила силу. Каждый справлялся с этой потерей как мог.

Это было тяжелое и грустное время: отношения закончились, оставив после себя лишь горечь утраты. Но даже плача над своим разбитым сердцем, я знала, что исправить ничего нельзя. Жизнь звала нас в разные стороны, и наши отношения уже не помогали, а мешали каждому идти своим путем.

После расставания с Дином я еще активней начала искать свое предназначение, возлагая большие надежды на профессиональную сферу. Оказалось, что человеку искусства выжить очень непросто, пока он не раскрутится и не наработает репутацию; мне срочно нужно было найти новую работу.

Я твердо знала, что со временем у меня получится зарабатывать на жизнь искусством. В конце концов, несбыточных мечтаний не бывает. Но пока что мне нужно было снова начать зарабатывать деньги, причем в такой области, где я могла бы быть собой и вкладывать в работу душу. В банковский мир я больше не вписывалась – если я вообще туда когда-то вписывалась. Чтобы не бросать творчество, я приняла решение снова пойти работать компаньонкой с проживанием. Как минимум у меня не будет болеть голова об ипотеке или арендной плате, к тому же я буду свободна от жесткого монотонного графика.

Хотя этому решению предшествовали годы поисков себя, я приняла его почти небрежно, с легкостью. Все просто: я найду работу компаньонкой, чтобы продолжать работать над своей творческой карьерой, буду вкладывать в работу душу и к тому же мне не придется платить за жилье. Я понятия не имела в тот момент, что мои поиски по-настоящему душевной работы увенчались сокрушительным успехом и что следующие годы станут важнейшей частью моей жизни и дела всей моей жизни.

Уже через две недели я переехала в дом в одном из самых дорогих районов Сиднея. Мою новую подопечную, Рут, нашли лежащей без сознания на кухонном полу. После месяца в больнице ее отпустили домой при условии, что за ней будет круглосуточный присмотр.

У меня был ограниченный опыт в этой области – только с Агнес несколько лет назад. Я никогда не ухаживала за больными людьми и честно сказала об этом в агентстве, но там не возражали. Сиделки с проживанием были редкой ценностью, поэтому сотрудники агентства не хотели меня упустить. «Просто веди себя уверенно, а если понадобится помощь, звони нам». Вот так в одно мгновение я превратилась в сиделку.

Развитая эмпатия помогала мне достаточно успешно – для новичка – справляться с этой работой. Я просто обращалась с Рут как с собственной бабушкой, которую безумно любила. Заботясь о ее нуждах, я на ходу соображала, что и как делать. Каждые несколько дней к нам заглядывала районная медсестра и задавала вопросы, на которые я понятия не имела как отвечать. Поскольку я этого не скрывала, она стала мне помогать, рассказывая про лекарства, уход за больными и знакомя с профессиональным жаргоном.

Мои работодатели тоже заходили нас проведать. Увидев, что Рут всем довольна, они уходили, полностью удовлетворенные. Они и представить себе не могли, что я на полных парах лечу к эмоциональному и физическому истощению. Я, наверное, тогда и сама этого не понимала.

Семья была довольна, потому что я баловала Рут как могла. Массаж ног, маникюр, маски для лица и бесконечные разговоры за чаем. Как я уже говорила, я обращалась с ней как с любимой бабушкой. Никто не учил меня вести себя иначе.

Рут звонила в свой колокольчик и по ночам, и я сломя голову бежала вниз по лестнице, чтобы помочь ей пересесть на кресло-туалет возле кровати. «Какая ты шикарная!» – говорила она, когда я входила в комнату. Мой шик заключался в том, что я иногда ложилась в постель, не распуская волосы, потому что у меня не было сил расчесаться. Другой «шикарной» частью моего образа была ночная рубашка, которую навязала мне мама.

«Ты не можешь поселиться в этом доме и спать голой или в обносках, – умоляла мама. – Пожалуйста, обещай мне, что будешь носить мой подарок». Так что из уважения к маминым желаниям я спала в шелковой ночнушке. Шикарней меня просто не было, когда я в полусне заходила в спальню Рут четвертый или пятый раз за ночь, с трудом удерживая глаза открытыми, мечтая выспаться хоть одну ночь. В течение дня Рут тоже не отпускала меня от себя, так что шанса прилечь подремать не было. Когда сама Рут днем ложилась отдыхать, я спешила закончить работу по дому.

Даже сидя на горшке, она хотела общаться. После многих лет жизни в одиночестве Рут буквально купалась в моем внимании. Я тоже получала удовольствие от нашей дружбы, не считая необходимости в три часа утра слушать как Рут, восседая на горшке, рассказывает, какие чашки и блюдца были у нее на каком-то званом ужине тридцать лет назад.

Рут рассказывала мне о годах, прожитых у залива, и о том, как девочкой играла у гавани вместе с другими детьми. Лошади таскали повозки по тихим улочкам, развозя молоко и хлеб. По воскресеньям в церковь все надевали свою самую нарядную одежду. Рут рассказывала о том, как ее дети были маленькими, и о своем давно покойном муже. Ее дочь Хезер, которая мне очень нравилась, заглядывала к нам каждые пару дней, и ее визит всегда был как глоток свежего воздуха. Сын Рут со своей семьей жил за городом, и, если бы Хезер о нем не упоминала, легко было бы забыть о его существовании. Он не принимал большого участия в жизни своей матери.

Хезер больше всех поддерживала Рут после смерти мужа. Пожилой брат Рут, Джеймс, тоже помогал. Он жил в паре километров от нас и каждый день приходил в гости, всегда в одно и то же время и в одном и том же свитере. По нему можно было проверять часы. Джеймсу было уже восемьдесят восемь лет, он никогда не был женат. Голова у него была идеально ясной, а характер – мягким и приятным, и я с удовольствием общалась с ним и любовалась простотой его жизни.

Время шло, Рут все не становилось лучше, и спустя месяц она по-прежнему лежала в кровати. После очередных анализов мне сообщили, что она умирает.

Я шла к гавани со слезами на глазах, как во сне. На мелководье плескались дети. Пешеходный мостик над заливом покачивался под ногами счастливых людей. Мимо шли паромы, двигаясь к Круглому причалу. Смеялись люди, устроившие пикник на берегу. Все казалось мне нереальным.

Я села почти у самой воды, прислонившись спиной к скале из песчаника, и посмотрела на безупречно синее небо. Стоял прекрасный зимний день, светило ласковое теплое солнце. Зима в Сиднее не похожа на европейские зимы, там никогда не бывает по-настоящему холодно, так что на мне была только легкая куртка. Я очень привязалась к Рут, и от мысли о ее смерти и о том, как больно мне будет ее потерять, хотелось плакать. Моей первой реакцией был шок от предстоящего расставания. Слезы текли по щекам, а мимо проплывала яхта, полная счастливых и здоровых людей. В этот момент до меня наконец дошло, что я буду ухаживать за Рут до самого конца.

Я выросла на животноводческой ферме и видела много умирающих и мертвых животных. Ничего нового в этом зрелище не было, хотя оно каждый раз меня расстраивало. Но общество, в котором я жила, современное западное общество, старалось по возможности оберегать нас от лицезрения мертвых тел.

В некоторых культурах человеческая смерть – очевидная и привычная составляющая жизни. Но наше общество за семью замками держит смерть, практически отрицая ее. Вот почему умирающий человек, его семья и друзья оказываются совершенно не подготовленными к неизбежному. Мы все умрем, но вместо того чтобы признать смерть, стремимся скрыть ее. Как будто убеждаем себя, что поговорка «с глаз долой – из сердца вон» действительно сработает. Но она не срабатывает. Мы лишь все сильнее утверждаемся в жизни через материальную сферу и загоняем страх в глубину себя.

Если бы мы честно и заблаговременно приняли неизбежное, то сумели бы изменить приоритеты, пока не поздно, направить усилия на то, что в жизни действительно ценно. Признав, что наше время на земле не бесконечно – даже если мы не уверены, сколько нам осталось: годы, недели или часы, – мы меньше волновались бы о том, что подумают о нас другие, и реже поддавались бы на провокации своего эго. Мы чаще прислушивались бы к сердцу: чего на самом деле оно хочет. Признание своей неминуемой смерти дает нам куда больше возможностей обрести смысл жизни и счастье в оставшийся срок.

Со временем я осознала, сколько вреда причиняет нашему обществу отрицание смерти. Но в тот солнечный зимний день оно просто застало меня врасплох: я совсем не думала о том, что мне, сиделке Рут, предстоит пережить ее. Прислонившись затылком к скале, я молилась, чтобы мне хватило сил. И в детстве, и во взрослой жизни я уже испытала немало трудностей и верила, что не оказалась бы в этой ситуации, если бы не была для нее достаточно сильной. Но мою личную печаль и боль это не облегчало.

Так я сидела на солнышке, роняя слезы, и знала, что мне предстоит довести свою работу до конца и сделать последние недели Рут как можно более счастливыми и удобными. Я просидела у воды довольно долго, размышляя о жизни и о том, что близкая смерть Рут застала меня врасплох. Но я чувствовала, что мне есть чем с ней поделиться и что я должна это сделать. По пути домой я окончательно укрепилась в своем мнении: я сделаю для Рут абсолютно все, что в моих силах, а отсыпаться буду потом.

Позже в тот день к нам заглянул мой начальник. Я объяснила, что никогда не видела мертвого человека и тем более не ухаживала за умирающими, но мои слова влетели ему в одно ухо и вылетели из другого. «Семья тебя обожает. У тебя все получится». Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться, что у меня все получится.

С этого момента состояние Рут начало быстро ухудшаться. В выходные меня подменяли другие сиделки, и по мере того как потребности Рут росли, меня освободили и от ночных дежурств. Другие сиделки все равно постоянно мне звонили, но, во всяком случае, теперь я смогла спать по ночам.

Дни все еще проходили хорошо. Как правило, мы с Рут проводили их вдвоем. Район, где стоял дом, был тихим, лишь изредка до нас доносился смех из ближайшего парка. Нас навещала Хезер, а также Джеймс и разные медицинские работники. Я научилась у них очень многому и стремительно росла профессионально, даже не осознавая этого. Я просто делала все, что от меня требовалось, и в процессе задавала множество вопросов.

Однажды утром я собиралась уезжать на выходные в город, повидать двоюродного брата и немного отвлечься от тяжести происходящего. Меня остановил запах из спальни. Ночная сиделка его либо не заметила, либо не захотела замечать, оставив уборку дневной сиделке, которая вот-вот должна была прийти. В следующие годы я часто такое видела.

Ни за что на свете я не оставила бы свою любимую подругу лежать в грязи ни минуты. Ее кишечник полностью опорожнился. Рут лежала в кровати обмякшая и только тихо постанывала. Ее внутренние органы понемногу отказывали. Ночная сиделка неохотно оторвалась от глянцевого журнала и помогла мне помыть Рут и поменять грязное постельное белье. Большим облегчением стало появление дневной сиделки, которая все бросила и энергично стала нам помогать. Мы устроили обессилевшую Рут в чистой постели, и очень скоро она уже глубоко спала.

Позже я сидела и болтала с братом, но сердце мое было дома, с Рут. Я была благодарна брату за легкую, веселую обстановку, в какой всегда проходили наши с ним встречи, но понимала, что остаться у него не смогу. Я думала только о Рут и вовсе не была уверена, что она протянет до конца выходных. Я провела в гостях всего несколько часов, когда мне позвонил начальник: сообщил, что Рут перешла в последнюю стадию, и попросил меня приехать.

Домой я вернулась уже затемно. Мрачное настроение, царившее в доме, ощущалось еще с улицы. При Рут были Хезер с мужем и новая ночная сиделка, которая только что приехала, – приятная ирландка.

Хезер спросила, не буду ли я против, если она уедет. Я мягко ответила, что пусть поступает так, как для нее будет лучше. Она отправилась домой. После ее отъезда мне сначала было сложно справиться с собой и не осуждать ее. Если бы умирала моя мама, я бы горы сдвинула, чтобы быть с ней рядом.

Говорят, что в основе любого действия, любой эмоции или мысли лежит либо страх, либо любовь. Я решила, что Хезер поддалась страху, и почувствовала к ней сострадание и любовь. С самого начала нашего знакомства она казалась мне очень практичным и довольно сдержанным человеком. Но сейчас я оказалась в незнакомой ситуации. Я не хотела, чтобы мои собственные убеждения встали между мной и человеком, который стал мне дорог, только потому, что он ведет себя иначе, чем я.

Сидя в полутемной комнате с Эрин, второй сиделкой, я сумела внутренне принять поступок Хезер и отнестись к нему с уважением. Она сделала то, что должна была сделать, и ей не в чем было себя упрекнуть. Десятилетиями она ухаживала за матерью с той же отдачей, что и за собственной семьей. Она была полностью опустошена – физически и эмоционально. Сделав все возможное, она хотела запомнить свою маму мирно спящей. Я улыбнулась, решив, что поняла Хезер.

Однако в следующие несколько дней в разговоре с Хезер я выяснила, что все было не так. Рут дала ей понять, что ей нужно уйти – Хезер знала свою мать достаточно хорошо, чтобы считывать ее желания. Так что она ушла из любви, а вовсе не из страха. В следующие несколько лет подобные ситуации мне встречались еще не раз. Не каждый умирающий человек хотел, чтобы семья была рядом до последнего. Многие прощались с родными, пока были в сознании, и предпочитали, чтобы в последний путь их проводили сиделки.

Мы с Эрин негромко болтали в комнате Рут; в воздухе ощущалось присутствие смерти. Эрин рассказывала, что у нее дома принято было собираться у постели умирающего всей семьей. Дяди, тети, двоюродные братья и сестры, дети и даже соседи – все приходили проститься и проводить человека в последний путь.

Наша беседа то и дело прерывалась долгими паузами. Мы обе смотрели на Рут и ждали. Ночь была невероятно тихой. Я молча посылала Рут всю любовь, какая была у меня в сердце. Мне повезло, что рядом была именно Эрин, потому что ей было не все равно. Она от природы была неравнодушным человеком.

– Она открыла глаза, – вдруг сказала Эрин удивленно. До этого Рут пребывала в полукоматозном состоянии.

– Она смотрит на тебя.

Я пододвинулась к кровати и взяла Рут за руку.

– Я здесь, милая. Все хорошо.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и через секунду ее дух начал покидать тело. Оно некоторое время тряслось, затем успокоилось.

У меня по щекам градом полились слезы. Про себя я от всего сердца поблагодарила Рут за наше время вместе, сказала ей, что я люблю ее, и пожелала ей хорошего путешествия. Это был трепетный момент, полный тишины и любви. Стоя в полутемной комнате, я думала о том, каким благословением было время, проведенное с Рут.

И вдруг ее тело сделало еще один глубокий вдох. У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди.

– Ничего себе! – сказала я Эрин. Она засмеялась:

– Бронни, это совершенно нормально. Так часто бывает.

– Ну спасибо, что предупредила, – ответила я, уже улыбаясь, но все еще в шоке. Сердце колотилось, как безумное, и вся благоговейность момента улетучилась. С опаской я вновь приблизилась к кровати.

– Это еще повторится? – шепотом спросила я.

– Может.

Мы еще минуту-другую молча подождали, почти не дыша.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Пять откровений о жизни"