Текст книги "Секс и вытеснение в обществе дикарей"

Автор книги: Бронислав Малиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6. Период ученичества

Мы приступаем к анализу третьего этапа детства, начинающегося в пять-семь лет. В этом возрасте ребенок начинает ощущать себя независимым, придумывает собственные игры, ищет среди ровесников товарищей по играм, с которыми он хочет гулять без присмотра взрослых. Это время, когда игра начинает перерастать в более определенные занятия и серьезные жизненные интересы.

Продолжим наши сравнения на этом этапе. В Европе с началом школьной жизни – или обучения ремеслу, как это принято у необразованных классов, – ребенок освобождается от влияния семьи. Мальчик или девочка до некоторой степени утрачивают исключительную связь с матерью. В случае с мальчиком часто в этот период происходит перенос сентимента на заместительницу матери: какое-то время ребенок воспринимает ее с той же пылкой нежностью, какую прежде питал к матери, но без других чувств. Подобный перенос не следует путать с более поздней склонностью мальчиков-подростков влюбляться в женщин старше них. В то же время возникает желание освободиться от собственнической материнской заинтересованности, и доверие ребенка становится уже не столь безоговорочным. У крестьян и низших классов отделение от матери происходит раньше, чем среди высших классов, но сам процесс мало чем отличается. Если мать сильно привязана к ребенку, особенно мальчику, она склонна испытывать некоторую ревность и обиду и всячески препятствовать обретению им независимости. Это, как правило, только усугубляет болезненность разрыва.

Дети на коралловых островах Западной части Тихого океана также стремятся к независимости. Это происходит даже более явным образом, так как отсутствие обязательного образования и строгой дисциплины в этом возрасте позволяет свободнее раскрыться естественным наклонностям детской природы. Однако мать в Меланезии не испытывает ревнивого раздражения или беспокойства в связи с новообретенной независимостью ребенка, поскольку у матери отсутствует сколько-нибудь глубокая воспитательская заинтересованность в ребенке. На этом этапе дети на Тробрианском архипелаге начинают создавать небольшие юношеские сообщества внутри общины. Они бродят группами, играют на отдаленных пляжах или в уединенных уголках джунглей, объединяются с другими сообществами детей из соседних деревень, и во всем этом, хотя они и подчиняются своим лидерам, они почти полностью независимы от взрослых. Родители никогда не пытаются их удерживать, мешать им или устанавливать какой-либо режим. Конечно, сначала семья сохраняет значительное влияние на ребенка, но процесс выхода из-под опеки родителей развивается постепенно, непрерывно, свободно и естественно.

В этом заключается принципиальная разница между Европой, где часто из интимной семейной обстановки ребенок попадает в холодную атмосферу школьной дисциплины или начальной профессиональной подготовки, и Меланезией, где процесс обретения ребенком независимости поступателен, свободен и приятен.

Перейдем к фигуре отца на этом этапе. В нашем обществе – опять-таки за исключением определенных современных аспектов семейной жизни в Великобритании и Америке – он по-прежнему олицетворяет принцип власти в семье. Вне дома, в школе, в мастерской, где крестьянский ребенок знакомится с навыками физического труда, власть принадлежит либо отцу, либо его «заместителю». В высших классах на этот этап приходится очень важный процесс сознательного формирования идеала отца и отцовской власти. Ребенок начинает осмыслять то, что он чувствовал и угадывал прежде, – власть отца как главы семьи и его экономическую роль. Представления о его непогрешимости, мудрости, справедливости и могуществе обычно так или иначе и в различной мере внушаются ребенку матерью или нянькой путем религиозного и нравственного воспитания. Быть идеалом всегда непросто, и поддерживать его в повседневной жизни – действительно трудная задача, особенно для человека, чье плохое настроение и сумасбродство не сдерживаются никакой дисциплиной. Поэтому как только идеал отца складывается, он тут же и разрушается. Сначала, видя слабость или дурной нрав отца, ребенок испытывает только смутное беспокойство, страх вызвать его гнев, ощущение несправедливости, возможно, стыд, когда отец совсем уже не контролирует свои эмоции. Вскоре формируется типичный сентимент по отношению к отцу, смесь противоречивых эмоций – уважения, презрения, привязанности и неприязни, нежности и страха. На этом этапе детства в установке ребенка по отношению к родителю мужского пола дает о себе знать социальное влияние, обусловленное патриархальными институтами. Между отцом и мальчиком более четко выкристаллизовываются описанные в предыдущем разделе соперничество престолонаследника и старого правителя, а также взаимная ревность, и в силу этого в отношениях отца и сына в большей степени проявляются негативные элементы, нежели в отношениях отца и дочери.

Среди низших классов процесс идеализации отца носит более грубый характер, но имеет не меньшее значение. Как уже говорилось, в типичном крестьянском доме отец – откровенный тиран. Мать подчиняется его власти и передает это отношение детям, которые почитают воплощаемую отцом мощную и грубую силу но одновременно боятся ее. Здесь также формируется сентимент, состоящий из амбивалентных чувств, причем отец отдает явное предпочтение дочерям.

Какова роль отца в Меланезии? На этом этапе она невелика. Он продолжает быть другом детям, помогает им, учит их тому, что им нравится, и столько, сколько они хотят. Дети на этом этапе менее заинтересованы в нем и в целом предпочитают ему своих маленьких товарищей. Но отец всегда рядом, готовый помочь советом, отчасти товарищ по играм, отчасти защитник.

Однако в этот период в жизнь ребенка вторгаются племенной закон и власть, принуждение и запрет на определенные желания. Но этот закон и принуждение олицетворяет не отец детей, а совершенно другой человек, брат их матери, глава семьи среди мужчин в матриархальном обществе. Именно он обладает властью и активно ею пользуется.

Его власть, будучи подобной отцовской власти в нашем обществе, не полностью ей идентична. Во-первых, он начинает влиять на жизнь ребенка намного позже, чем европейский отец. Кроме того, он никогда не вторгается в интимный мир семьи, поскольку живет в другой хижине и часто в другой деревне, так как брак на Тробрианских островах ориентирован на отца, и его сестра и ее дети живут в деревне мужа и отца. Таким образом, его власть действует на расстоянии и не может стать деспотичной в тех мелочах, которые более всего раздражают. Он привносит в жизнь ребенка, как мальчика, так и девочки, две вещи: во-первых, понятия долга, запрета и принуждения; во-вторых (особенно в жизнь мальчика) понятия честолюбия, гордости и социальных ценностей, половина из которых составляют смысл жизни тробрианца. Принуждение наступает, когда он начинает руководить занятиями мальчика, требовать от него услуг и учить его племенным законам и запретам. Многие из них мальчик уже знает от родителей, но када(брат матери) для него – настоящее воплощение власти и правил.

Мальчика шести лет дядя берет с собой в поход, привлекает для работы в саду, для сбора урожая. Участвуя во всех этих видах деятельности в деревне дяди вместе с остальными членами родовой общины, мальчик понимает, что вносит свой вклад в бутурасвоего рода; он все больше ощущает свою принадлежность к этой деревне и населяющим ее людям, осваивает традиции, мифы и легенды своего рода. Также в этом возрасте ребенок часто проводит время с отцом, и интересно отметить разницу в его отношении к двум мужчинам. Отец по-прежнему остается для него близким другом, он любит с ним работать, помогать ему и учиться у него; но он все больше и больше осознает, что эти занятия основаны на доброй воле, а не на законе, что удовольствие, которое он получает, должно быть наградой само по себе, но что слава уходит к чужому роду. Ребенок также видит, что его мать получает от брата распоряжения, принимает от него поддержку, относится к нему с глубоким уважением, склоняется перед ним как простой человек перед вождем. Он постепенно начинает понимать, что он – наследник своего дяди и сам также будет господином над своими сестрами, от которых к этому времени он уже отделен социальным табу, запрещающим между ними любую близость.

Дядя по материнской линии, как отец в нашем обществе, становится идеалом для мальчика, человеком, которому нужно угождать и подражать в будущем. Мы видим, что большинство отличительных черт, делающих столь непростым образ отца в нашем обществе, в Меланезии относятся к брату матери. Он обладает властью, его идеализируют, ему покоряются мать и дети, а отец полностью освобожден от этих неприятных прав и характеристик. Но дядя открывает для ребенка новые понятия, которые делают жизнь больше, интереснее и привлекательнее, – социальное честолюбие, слава и традиции рода, гордость за свой род, перспективы богатства, власти и положения в обществе.

Нужно понимать, что в то время, когда европейский ребенок начинает познавать наши сложные социальные отношения, меланезийский ребенок также начинает постигать принцип родства, являющийся основанием социального устройства. Эти принципы разрушают интимность семейной жизни и заново организуют для ребенка социальный мир, который до сих пор состоял для него из более широкого круга семьи, дальних родственников, соседей и жителей деревни. Ребенок учится различать во всех этих группах две главные категории. К первой относятся члены его рода, его вейола.Это прежде всего его мать, его братья и сестры, его дядя по материнской линии и все их кровные родственники. Это люди из той же плоти, что и он. Люди, которым необходимо подчиняться, помогать в работе, выступать на их стороне в войне и личных конфликтах. На женщин его рода накладывается строгое сексуальное табу. Другая социальная категория состоит из чужаков, или «аутсайдеров», томакава.Так называют всех людей, которые не являются родственниками по материнской линии или не принадлежат к одной родовой общине. Но в эту группу также входят отец и его родственники, женщины, с которыми мальчик может вступать в брак или любовные отношения. Теперь он может иметь с этими людьми, и особенно с отцом, близкие личные отношения, но это, однако, совершенно игнорируется законом и моралью. Итак, с одной стороны – сознание идентичности и родства, связанное с социальными амбициями и гордостью, но также и с принуждением и сексуальными запретами; а с другой – ничем не ограничиваемые дружба и естественные чувства в отношении отца и его родственников, а также сексуальная свобода, но они не ассоциируются ни с личной идентичностью, ни со связями внутри одной традиции.

7. Сексуальность на последнем этапе детства

Мы переходим к проблеме сексуальности на третьем этапе – в позднем детстве, как мы можем его назвать; это этап игры и свободных передвижений, который продолжается примерно с пяти-шести лет до полового созревания. Рассматривая предыдущий период детства, я старался разграничивать секс и влияние социальной среды и буду придерживаться этого подхода и здесь, чтобы яснее обозначить вклад биологических и социальных факторов.

По Фрейду, в современной Европе у детей в этом возрасте возникает очень любопытное явление: регрессия сексуальности, латентный период, перерыв в развитии сексуальных функций и импульсов. Этот латентный период особенно важен во фрейдовской системе неврозов, поскольку связан с амнезией, полным забвением, стирающим воспоминания о детской сексуальности. Поразительно, что этот важный и интересный тезис Фрейда другие ученые обходят стороной. Например, Молл в книге о детской сексуальности (основательный и компетентный труд [18]) ничего не говорит о перерыве в сексуальном развитии. Наоборот, его описание подразумевает неуклонное и постепенное увеличение сексуальности в ребенке, кривая растет постоянно, без каких-либо интервалов. Удивительно, но, похоже, иногда Фрейд и сам сомневается в своем тезисе. Этот период детства единственный не имеет ясного и четкого описания, и в одном или двух местах Фрейд даже отрицает его существование [19]. Тем не менее на основании материала, полученного благодаря личному знакомству с хорошо подготовленными школьниками, я могу утверждать, что латентный период всегда начинается в возрасте примерно шести лет и длится от двух до четырех лет. В это время интерес к сфере неприличного ослабевает, соблазнительные краски меркнут, их очарование вытесняется и забывается, и появляются новые интересы.

Как же объясняется эта непоследовательность во взглядах Фрейда, а также то, что остальные исследователи секса игнорируют подобного рода факты?

Ясно, что мы имеем дело не с тем, что глубоко коренится в органической природе человека, но с феноменом, во многом, если не во всем, определяемым социальными факторами. Если мы попытаемся провести сравнительный анализ различных социальных слоев, то увидим, что среди низших классов, особенно у крестьян, латентный период намного меньше выражен. Для того чтобы получить ясную картину, вернемся к предыдущему периоду детской прегенитальной сексуальности и посмотрим, как эти два звена соединяются. Мы говорили в пятой главе, что и в низших, и высших классах в раннем возрасте существует острый интерес к «неприличному». Однако у крестьянских детей он проявляется несколько позже и имеет немного иной характер. Сравним еще раз источники «анального эротизма», как назвал его Фрейд, у детей низших и высших классов [20]. В детской ребенка из обеспеченной семьи интерес к естественным выделительным функциям сначала поощряется, а затем внезапно подавляется. Нянька или мать, которая до определенного момента пытается стимулировать процесс, хвалит быстрое исполнение и демонстрирует всем желающим результаты, вдруг обнаруживает, что ребенок проявляет к этому слишком большой интерес и его игры становятся, как кажется взрослым, какими-то нечистоплотными, хотя для ребенка это совершенно естественно. Затем нянька показывает свою власть, шлепает ребенка, превращая его игру в преступление и насильственным образом подавляя его интерес к таким занятиям. Ребенок растет, умолчания, недовольство взрослых и условности начинают придавать естественным функциям таинственную привлекательность.

Те из вас, кто помнит по собственному детству, насколько сильно ощущается гнет этой атмосферы намеков и недомолвок и как быстро ребенку приходится с ней свыкнуться, согласятся, что категория «неприличного» создана взрослыми. Более того, по наблюдениям за детьми и по собственным воспоминаниям легко удостовериться, что дети быстро перенимают искусственные установки взрослых, становясь маленькими резонерами, моралистами и снобами. В крестьянской среде условия совершенно иные. Дети узнают о сексе в раннем возрасте: они не могут не видеть сексуальных отношений родителей и других родственников; они слышат то, что говорится при ссорах, когда непристойная брань сопровождается добросовестным перечислением «технических деталей». Они ухаживают за домашним скотом, размножение которого является очень важным вопросом в доме и свободно обсуждается во всех подробностях. Поскольку они погружены в естественный мир, то менее склонны делать тайно то, что могут делать открыто и в свое удовольствие. Дети рабочих, возможно, находятся посередине между этими двумя крайностями. Не контактируя с животным миром, они, с другой стороны, еще чаще наблюдают постельные сцены и слышат непристойности.

К чему приводят эти существенные различия между детьми из обеспеченных семей и детьми пролетариата? Прежде всего, «непристойное поведение», усугубляемое среди детей из среднего класса подавлением естественного любопытства, намного менее выражено в низших классах и проявляется позже, когда «непристойность» связана уже с генитальной сексуальностью. В высших классах, после того как интерес к неприличному изживает себя и появляются новые интересы, в жизни ребенка начинается латентный период. Новые интересы занимают ребенка, и отсутствие определенных знаний, обычное у детей образованных родителей, обусловливает позднее возникновение генитального интереса.

В низших классах эти знания и генитальный интерес уже имеются в этом возрасте и представляют первый этап постоянного, неуклонного развития с раннего периода до полного сексуального созревания.

Природа общественного влияния дополняет эти факты, и в результате в жизни ребенка из обеспеченной семьи возникает значительный перерыв. При том что вся его жизнь до шести лет была посвящена развлечениям, сейчас он вдруг должен ходить в школу и готовить уроки. Крестьянский ребенок уже до этого помогал с готовкой, или присматривал за младшими детьми, или ухаживал за гусями или овцами. В это время в его жизни нет никакого перерыва.

Таким образом, при том что детский интерес к неприличному пробуждается в крестьянском ребенке и ребенке из рабочей семьи раньше и в другой форме, он менее тайный, меньше обременен чувством вины, следовательно, он менее аморальный, менее «анально-эротический» и в большей мере связан с полом. Он легче переживается и более естественно перерастает в раннюю сексуальную игру. Латентный период почти полностью отсутствует или, во всяком случае, гораздо менее выражен. Теперь нам понятно, почему психоанализ, занимающийся невротиками из состоятельных слоев общества, выявил этот период, а доктор Молл, чьи наблюдения носили общий медицинский характер, – нет.

Но если у нас и были какие-то сомнения по поводу классовых различий и причин этих различий в нашем обществе, они должны рассеяться, когда мы обратимся к Меланезии. Здесь, конечно, условия отличаются от тех, в которых растут дети из образованных классов нашего общества. Как мы помним из пятой главы, раннее «непристойное поведение», тайные игры и интересы здесь отсутствуют. В сущности, можно сказать, что для этих детей не существует категорий «приличное-неприличное», «чистое-нечистое». Те же причины, по которым эти категории для наших крестьян не так важны, как для среднего класса, еще более явно и непосредственно действуют в Меланезии. Для меланезийцев нет табу на секс в целом; естественные функции не скрываются ни за какой завесой приличия, в том числе от ребенка. Учитывая, что эти дети бегают голышом, что выделительные функции воспринимаются в этом обществе как нечто естественное, что не существует общего табу на обнажение частей тела или на наготу в целом; учитывая, что маленькие дети в возрасте трех и четырех лет начинают сознавать существование такого явления, как генитальная сексуальность, и что вскоре это и другие детские игры будут приносить им удовольствие, мы заключаем, что различие между двумя обществами объясняется скорее социальными факторами, чем биологическими.

Этап, который я сейчас описываю, – соответствующий нашему периоду латентности, – является этапом детской независимости, когда маленькие мальчики и девочки играют вместе в своего рода детской республике. Один из главных интересов этих детей составляют сексуальные игры. С практикой секса в раннем возрасте дети знакомят друг друга, или иногда их знакомят с ней старшие товарищи. Разумеется, на этом этапе они неспособны совершить половой акт и довольствуются всевозможными играми, в которых взрослые предоставили им полную свободу. Таким образом, они открыто удовлетворяют свои любопытство и чувственность.

Очевидно, что доминирующий интерес таких игр имеет, как выразился бы Фрейд, «генитальную» природу, что во многом они вызваны желанием подражать действиям и интересам старших детей и взрослых и что этот период почти полностью отсутствует в жизни более благополучных европейских детей и только в малой степени наличествует в крестьянской и рабочей среде. Говоря об этих развлечениях детей, туземцы часто называют их «развлечениями соития» (мвайгини квайта).Или говорят, что они играют в мужа и жену.

Не нужно думать, что все игры носят сексуальный характер. Многие дети вовсе не играют в такие игры. Но у маленьких детей есть особые занятия, в которых сексу отводится главное место. Меланезийские дети любят «играть в мужа и жену». Мальчик и девочка строят небольшой шалаш и называют его домом; они делают вид, что исполняют функции жены и мужа, и среди них важнейшей, конечно, является половой акт. Либо группа детей идет на пикник, где развлечения включают в себя еду, драку и сексуальные игры. Или они разыгрывают церемонию торговой сделки, заканчивающуюся опять-таки сексуальными играми. Чувственные удовольствия, по-видимому, не составляют исключительный предмет их интереса; в таких более сложных играх также должен присутствовать какой-нибудь творческий и романтический интерес.

Очень важный аспект этой детской сексуальности – отношение к ней взрослых. Как уже говорилось, родители не считают ее хоть сколько-нибудь предосудительной. В целом они воспринимают это как нечто само собой разумеющееся. Самое большее, что они могут делать, – это шутить на эту тему между собой, обсуждая любовные трагедии и комедии мира детей. Они никогда и не помышляют о том, чтобы вмешаться или выразить неодобрение, при условии, что дети достаточно благоразумны, т. е. не устраивают свои любовные игры в доме, но уходят куда-нибудь в укромное место.

Но прежде всего дети предоставлены сами себе во всех своих любовных делах. Не только нет родительского вмешательства, но и вообще взрослые не питают извращенного сексуального интереса к детям и, конечно, никогда не участвуют в такого рода играх. Насилие над детьми меланезийцам неизвестно, и человек, играющий с ребенком в сексуальные игры, показался бы им смешным и отвратительным.

Очень важная черта сексуальных отношений детей – уже упоминавшееся табу на отношения между братом и сестрой. С раннего возраста, когда девочка впервые надевает юбочку из травы, братья и сестры одной матери должны быть разлучены согласно строгому табу, запрещающему любые близкие отношения между ними. Даже еще раньше, когда они только начали ходить, они играли отдельно. Позднее они никогда не общаются свободно в социальном плане; не должно быть и малейшего подозрения в том, что один из них заинтересован в любовных делах другого. Хотя в играх и языке для детей нет ограничений, даже совсем маленький мальчик не может ассоциировать секс со своими сестрами, а тем более делать намеки или шутить на эту тему в их присутствии. Такой порядок сохраняется в течение всей жизни, и величайшая бестактность, какую только можно вообразить, – это спросить брата о любовных делах его сестры или наоборот. Это табу очень рано разрушает семью, поскольку мальчики и девочки, чтобы избежать друг друга, должны покинуть родительский дом и идти в другое место. С учетом всего этого можно представить себе огромную разницу между нами и меланезийцами в вопросе подростковой сексуальности на этом этапе позднего детства. В то время как в нашем обществе среди образованных классов на это время приходится перерыв в развитии сексуальности и латентный период, сопровождающийся амнезией, в Меланезии очень раннее проявление генитального интереса приводит к такому типу сексуальности, который нам совершенно незнаком. Начиная с этого периода, сексуальность меланезийских детей развивается постоянно, хотя и постепенно, до достижения возраста полового созревания. При условии строжайшего соблюдения одного табу общество позволяет развиваться подростковой сексуальности абсолютно свободно.