Текст книги "Железная роза"

Автор книги: Брижит Обер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Смеясь, она разговаривала с каким-то типом, сидящим на спинке кожаного кресла. Он был в темно-синем блайзере, серых, прекрасно сшитых брюках и выглядел весьма элегантно. Седовласый, с модной стрижкой, потрясающе широкие плечи, ни намека на брюшко, красивый, энергичный профиль. Осанка и внешность университетского экс-чемпиона по регби, который к тому же получил свой диплом юриста под аплодисменты всей экзаменационной комиссии. Но когда он встал, я обнаружил, что росту в нем не больше метра шестидесяти и опирается он на палку, подволакивая худую несгибающуюся правую ногу. Спутник Марты, устроившись рядом с ними, потягивал виски. «Топорная физиономия и массивные плечи, несмотря на хорошо сшитый костюм и элегантный галстук банкира, выдают в нем полицейского либо военного», – подумал я. Решив рискнуть пойти напролом, я направился к ним.

– Добрый день…

Хоть я и нервничал, голос у меня не сел и прозвучал вполне непринужденно. Элегантный калека поднял на меня свои живые глаза. Они были у него карие, холодные и непроницаемые. Спутник Марты поддел вилкой маслину и деликатно отправил ее в рот, делая вид, будто увлечен оживленной беседой с соседом. Марта скользнула по мне абсолютно ничего не выражающим взглядом, словно никогда в жизни до этого не видела меня! На ней был тот же самый красный костюм, что и в Брюсселе, костюм, которого не было в ее домашнем гардеробе. Где она переоделась? Здесь, в этой квартире? В комнате в присутствии этого эрзац-мусора? Я кипел от ярости. Длинные рыжие волосы струились по ее плечам, и мне хотелось вцепиться в них и сорвать парик с ее головы.

– Добрый день, месье, – произнесла она своим теплым голосом.

– Вы знакомы? – осведомился коротышка с палкой каким-то изрядно старорежимным голосом, совершенно не подходящим к его спортивной внешности и широченным плечам.

– Нет, но вы нас представите, Стефан, – ответила Марта, даже не покраснев.

Стефан стремительно повернулся ко мне.

– Мне кажется, я тоже не знаю вас, господин…

– Лион. Жорж Лион. Я пришел сюда в поисках своей жены.

– Ах, вот как? Позвольте представить вам Магдалену Грубер и ее супруга Франца Грубера.

Услышав свое имя, спутник Марты повернулся ко мне и с безразличным видом чуть кивнул.

– А я – Стефан Зильберман, адвокат, – представился он, с любопытством глядя на меня.

Я отвесил Марте полупоклон:

– Счастлив познакомиться с вами…

Марта-Магдалена молча улыбнулась мне. Мэтр Стефан порывисто пожал мне руку:

– Надеюсь, вы быстро отыщете свою жену, здесь столько народу…

И он демонстративно отвернулся к Марте, давая понять, что разговор окончен.

Я поклонился и ретировался. В шоковом состоянии я шел через толпу как автомат. И повторял себе, что это Марта, Марта! Я же ехал за нею от самой Женевы. Это она, я вовсе не сошел с ума! Но как она может играть эту нелепую комедию? И какова роль Зильбермана во всем этом маскараде? И этого ублюдка Франца Грубера? Я машинально заглотнул водку-тоник, которую подал мне официант в белой куртке, и алкоголь, обжегший мне внутренности, вернул меня на землю. Я в опасности. Что-то убеждало меня в этом столь же бесспорно, как письмо с угрозами.

Отойдя совершенно растерянный от Марты и ее «друзей», я наудачу бродил по просторным комнатам с черными паласами на полу, мебелью, выдержанной в серобелой гамме и сверкающей хромом, пытаясь обнаружить хоть какие-то знаки, которые помогут мне понять. Нет, все здесь было нормально. Неизбежные картины постмодернистов на стенах, затянутых светло-розовым холстом. Книжные стенки, полностью заставленные книгами в переплетах – юридическими журналами и ежегодниками, энциклопедиями, трудами по юриспруденции… Да, все здесь нормально, кроме одного: моя жена выдает себя за жену другого человека. У меня вдруг возникло желание укусить себя до крови за руку, чтобы убедиться, что я не сплю.

Ощущение, что кто-то вперился мне в затылок, заставило меня резко обернуться, и я поймал вышеупомянутого Грубера на том, что он наблюдает за мной. Он мгновенно отвел глаза. Пожав плечами, я с безразличным видом продолжил свои изыскания. Обнаружив закрытую дверь, я осторожно нажал на ручку. Заперто на ключ. Эта дверь притягивала меня, как запретная комната Синей Бороды. Надо будет вернуться сюда и посмотреть, что за ней скрывается.

Я вмешался в толпу гостей. Марты не было. Эта воплощенная иллюзия испарилась, равно как и ее омерзительный Франц Грубер. Пора было и мне откланиваться. Я, лавируя, стал продвигаться к выходу, но мне не удалось миновать мэтра Зильбермана, который с самым сердечным видом бросил:

– До свидания, дорогой друг, вы должны почаще бывать у нас.

Я ответил ему вежливой улыбкой, пытаясь понять, что он хотел этим сказать, и только тут обратил внимание на плакаты, которыми были увешаны стены в прихожей, – «ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЛЕО ДЮШНЕ» с портретом кретински ухмыляющегося платинового блондинчика. Дюшне – вождь крайне правого движения, именуемого «Социальное обновление», и его самодовольная физиономия красуется на всех телевизионных «круглых столах», посвященных якобы проблемам культуры, какая бы программа их ни проводила. Спускаясь по лестнице, я ломал себе голову, что общего может быть у Марты с этими нацистскими выползками. Марта… Стоило мне прошептать ее имя, и всякий раз я чувствовал, как что-то болезненно перехватывает мне горло, мешая вздохнуть.

Выйдя на улицу, я решил подышать немножко бернским туманом, прежде чем вернуться к «тойоте». Из чистого вызова я купил несколько плиток знаменитого бернского шоколада, чтобы подарить их Марте, после чего покатил к станции обслуживания, где меня поджидала «Лада».

Как я и подозревал, Марта уже забрала ее. Мне оставалось лишь вернуться в Женеву.

Туда я доехал без происшествий: в жидком кустарнике вдоль шоссе не затаились убийцы, и никто не отправил меня ad patres55
  Ad patres (лето.) – к праотцам.


[Закрыть]. Я позвонил мисс Штрауб. Никаких сообщений. Бенни растворился в воздухе. А Фил? А Макс? Всю дорогу до дома я так и этак проворачивал в голове эти вопросы. Дорога казалась мне ирреальной, вымышленной лентой асфальта в лабиринте, лишенном каких-либо опознавательных знаков. Я цеплялся за привычные действия – включить указатель поворота, зажечь фары, словно это могло избавить от цепенящего страха, что наползал на меня. Наконец я затормозил у дома и некоторое время сидел, тяжело дыша, прежде чем смог разжать руки, судорожно вцепившиеся в руль. Все мое существо восставало при мысли, что нужно войти в дом, встретиться с Мартой, с ее притворством и враньем. Но ничего не поделаешь, надо. Я хлопнул дверцей машины и тяжело побрел к крыльцу.

Марта раскладывала пасьянс на картах из слоновой кости, которые я подарил ей на Рождество. Рождество… и было-то оно всего три месяца назад. Три тысячелетия. Марта была в домашнем зеленом платье, контрастировавшем с ее черными, коротко, чуть за уши стриженными волосами. Я подумал, где она прячет рыжий парик и костюм. Но все равно нужно держаться в роли: я наклонился и поцеловал ее в затылок. И явственно ощутил запах ее страха. Кислый и резкий, пробивающийся сквозь привычный запах ее тела. И сразу почувствовал облегчение: если Марта боится, значит, я не спятил.

Я протянул ей пакет с шоколадом. Она молча, с нерешительной улыбкой смотрела на плитки, потом спросила, попытавшись придать голосу шутливую интонацию:

– Спасибо. Хочешь, чтобы я растолстела?

– Просто у меня была встреча в Берне. А как ты провела время?

– Привезла сюрприз. Можешь посмотреть.

Ее голос снова звучал живо и жизнерадостно. Она схватила меня за руку и потащила в спальню. На ее туалетном столике стояла статуэтка высотой сантиметров пятьдесят. Женщина с азиатским лицом, совершающая какое-то замысловатое движение. Она была из черного-черного гагата, такого гладкого и отполированного, что возникало желание притронуться к ней кончиками пальцев.

– Она из Монголии. Ей шестьсот лет.

– Какое чудо! Ты не разорила нас?

– Не до конца. Я пыталась дозвониться к тебе, чтобы узнать, можешь ли ты выйти пообедать, но тебя не было. Тебя никогда не бывает на месте!

«Ты что, издеваешься надо мной? » – беззвучно взвыл я. И только ценой сверхчеловеческого усилия мне удалось скорчить улыбку, после чего я сбежал под душ.

– Я должен уйти. Один зануда во что бы то ни стало хочет отужинать со мной. Отказаться я не смог. А тебя предупредить забыл.

Марта терпеть не может деловых ужинов и никогда не сопровождает меня на них.

– Ничего страшного, я посмотрю по телевизору фильм.

Ладно, пусть посмотрит фильм, а я пока обыщу кабинет ее дружка Зильбермана. Я надел черный костюм, ласково поцеловал Марту и вышел.

Из осторожности я оставил «тойоту» у въезда в аллею, чтобы Марта не могла ее видеть. Интересно, позвонит ли она кому-нибудь из своих «партнеров», чтобы сообщить, что я уехал. Что ж, тем хуже.

И снова бросок в Берн. Я мчал по шоссе, прикованный к рулю, как автомат, вперив глаза в темноту. Шел мелкий холодный дождь, и капли его барабанили, точно льдинки, по ветровому стеклу. Точно ледяные занозы, вонзавшиеся мне в желудок.

В Берн я въехал в двадцать один ноль две. Поставил машину на стоянку, и, когда подошел к дому Зильбермана, было двадцать один шестнадцать. Я нашел его номер в телефонном справочнике и позвонил, естественно, из автомата. Бесконечные длинные гудки. Либо его нет дома, либо он не хочет отвечать. Ладно, посмотрим.

Дверь дома была заперта, но, спасибо урокам Бенни, я открыл ее меньше чем за минуту. По лестнице я поднимался на цыпочках и замер у дубовой двери, на которой поблескивала медная табличка. Я провел лучом ручки-фонарика вдоль косяка: два замка, и оба с запорами в три стороны. Он ни в чем себе не отказывает, этот Зильберман. Я вытащил инструменты и принялся за работу. Большой плюс домов, где живут лица свободной профессии, это то, что вечерами там, как правило, никого не бывает.

В двадцать один тридцать пять я был уже в квартире. Старательно запер за собой дверь и медленно, крадучись дошел до закрытой комнаты. И все время меня не отпускали мрачные мысли. Известно ли Марте, что я не служу в «СЕЛМКО»? Хотя навряд ли: если бы она знала, не вела бы себя так неосторожно… Господи, хватит думать о Марте – меня ждет работа.

Я направился прямиком к запертой двери, которая так заинтриговала меня, открыл отмычкой замок и оказался в рабочем кабинете Зильбермана. Все свидетельствовало об этом. На стенах дорогие полотна, оригиналы Бэкона, Сислея, а также художников-авангардистов, которые я видел на последней выставке Art Junction, гигантский письменный стол в стиле ампир, где возвышался компьютер самой последней модели, два телефонных аппарата, ощетинившихся клавишами и кнопками, батарея телексов, факсов, принтеров и т. п., а также шкафчик с ящиками, запертыми на ключ. Этот шкафчик притягивал меня, как магнит. Высокий, узкий, покрытый бордовым лаком, он сиял и лучился, как колонна, поддерживающая храм. Я приблизился к нему, обнюхал, ощупал и начал взламывать, поглядывая на дверь: не идут ли нежелательные визитеры. Но все было тихо, как в могиле. Замок нижнего ящика хрястнул, там было полно папок. Я по-быстрому пролистал их: фамилии, автобиографии членов неолиберальной партии Дюшне. Во втором и третьем ящиках были досье клиентов Зильбермана. Коммерческие банки, номерные счета, липовые фирмы, банковские ведомости, балансы, контракты, суммы которых в долларах зачастую кончались семью, а то и восьмью нулями… Чтобы разобраться с ними, потребовались бы часы и часы. Но если принять во внимание род деятельности финансовых акул, тут не было ничего экстраординарного.

Я обвел комнату взглядом. Сейфа нет. Подошел к компьютеру и включил его. Загорелся красный огонек, потом экран мигнул, прежде чем сказать мне «здрасьте». Я принялся нажимать на клавиши, полагая, что для доступа к нему существует специальный код. Оказалось, ничего подобного. Он тут же с готовностью выложил мне всю бухгалтерию адвокатской фирмы «Зильберман, Холленцайн и Маррио». Это было все равно что искать иголку в стоге сена. И я вспомнил об украденном письме Эдгара По. Что ни говори, а это лучший способ укрыть нечто. Положить там, откуда никому в голову не придет воровать. Что же в этой комнате выглядит совершенно безобидным, не имеющим никакого значения?

Я подошел к письменному столу. Кожаный бювар, пачка девственно-белой бумаги. Ручка «Монблан». Фотография в рамке, на которой изображен молодой улыбающийся Зильберман, обнимающий за плечи очень симпатичную женщину, и два смеющихся в объектив малыша. Я вынул стекло, вытащил из рамки фотографию. Что-то из-под нее выскользнуло и упало на пол. Вторая фотография, спрятанная под первой. Я наклонился, поднял ее, и сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди.

На меня смотрел человек в серо-зеленой форме и фуражке армии ГДР. Темноволосый, явно чуть-чуть навеселе, и это был я. Я, облаченный в гэдээровский мундир. Я, моложе лет на пятнадцать, с еще орлиным носом. Я перевернул фотографию. Там на глянцевой бумаге было написано от руки: «Г. фон Клаузен, 1972».

Клаузен… Так же называется замок. Что значит эта чушь? Ничего не понимая, я снова глянул на фотографию. У этого человека были погоны лейтенанта. И мои глаза, мой рот, моя улыбка. Неудержимо подкатила к горлу рвота, и я едва успел нагнуться над корзинкой для бумаг. Но даже давясь от рвотных спазм, я пытался понять. Я никогда не служил в армии ГДР, более того, ноги моей никогда не было в бывшей Восточной Германии. У меня возникло ощущение, будто я живу в чьем-то чужом сне. Но вывернуло меня, к сожалению, по-настоящему… Едва слышный звук за дверью вывел меня из оцепенения. Кто-то шел, стараясь не наделать шума.

Я быстро осмотрелся. Спрятаться негде. Я бросился к окну, открыл его. Выходило оно во двор, и под ним шел карниз сантиметров тридцать шириной. Я осторожно вылез и оказался в сероватой темноте. В квартире напротив горел свет. В сверкающей белизной кухне молодая блондинка, стоя спиной ко мне, совала тарелки в посудомоечную машину. Я прилип к стене, всем телом чувствуя четыре этажа, отделяющие меня от плит, которыми вымощен двор, а левой рукой крепко вцепился в водосточную трубу.

Кто-то вошел в кабинет. Я вдруг вспомнил о красном сигнале на клавиатуре компьютера и подумал, не соединен ли он с системой охранной сигнализации. Характерный звук передернутого затвора пистолета прервал ток моих размышлений. Вошедший, похоже, шутить не собирался. Пытался он передвигаться беззвучно, но тем не менее производил изрядный шум, по которому я определил, что он тяжел и неповоротлив. Хрипло дыша, он приблизился к окну. Блондинка напротив критически рассматривала стакан на свет и только после этого поставила его в посудомойку.

Вжавшись в стену и моля Бога, чтобы эта женщина, занимающаяся в трех метрах от меня посудой, не повернулась, я еще крепче вцепился в водосточную трубу.

Тот человек раздвинул занавески и высунулся из окна. Мириады предшествующих поступков и действий, приведших к тому, что сегодня вечером мы оба оказались здесь, пришли наконец к своему завершению. По счастью, буквально чудом, он посмотрел сперва направо, а я стоял слева. Я схватил его за руку, в которой он держал пистолет, резко рванул, вытаскивая из окна. Центр тяжести у него сместился, его потянуло вниз, но, прежде чем рухнуть в пустоту, он бросил на меня удивленный, чуть ли не возмущенный взгляд. Он даже не крикнул, только четырьмя этажами ниже раздался глухой удар. В кухне женщина закрыла дверцу посудомоечной машины и стала развязывать завязки передника. Я вернулся в кабинет. Я успел разглядеть толстую морду и массивную челюсть упавшего, они вполне соответствовали образу телохранителя-позера с предвыборного плаката… Меня передернуло. Этот человек погиб, и убил его я. Да, у меня не было выбора, и все равно это убийство. Мое первое убийство. Только что я разорвал нити, еще связывавшие меня с «нормальным» миром.

Сунув таинственную фотографию в карман, я удалился, не встретив никого на своем пути. Запыхавшийся, я выскочил на улицу и попал в свет фар каштанового «форда». Это уже было слишком! Я бросился прямо на него, но он тронулся с места, объехал меня и исчез. Не помня себя от злости, я чуть ли не бегом добрался до «тойоты»… Мой визит к Зильберману не только ничего не прояснил, но после него все стало еще куда загадочней.

Восьмой день – четверг, 15 марта

В эту ночь я долго лежал без сна, снова и снова ставя себе одни и те же вопросы, пытаясь собрать воедино факты.

С одной стороны, Макс. Верный Макс, с девяностодевятипроцентной вероятностью являющийся террористом, который использовал нас, чтобы добывать деньги для своего дела. Но мало того, что Макс нас обманывал, теперь он намерен нас прикончить. Должно быть, боится нашей мести. Или того, что я в отместку выдам его легавым.

С другой стороны, Марта, моя жена, которая путается с шайкой фашизоидов и утверждает, что ее зовут Магдалена Грубер.

А посередине, балансируя на канате, натянутом над бездной, – дамы и господа, аплодисменты! – я, Жорж Лион, он же Г. фон Клаузен! Чего бы мне это ни стоило, но я должен понять, что означает это фото. Монтаж? Но с какой целью? Чего от меня хотят? Наличие этой фотографии, похоже, означает существование какого-то плана. Чем они держат Марту? И почему они подослали ее ко мне? Так как, судя по тому, что я уже знаю, вероятней всего, посторонний тут вовсе не Грубер, а я!

А кто такой этот Г. фон Клаузен? Вопросы кружили в моем мозгу, точно мотыльки, привлеченные светом лампы. Голова опять начала разламываться от боли. После катастрофы, происшедшей пять лет назад, у меня часто бывают головные боли. Ланцманн… Может, он сумеет мне помочь?

Я вертелся под одеялом с боку на бок. Оно казалось мне слишком тяжелым, тело Марты – чересчур жарким, подушка – липкой от пота. Ощущение было, будто все, буквально все гнетет меня. И все-таки, сломленный усталостью, я наконец уснул.

Первое, что я услышал, проснувшись, был шелест снега. Серый полусвет сочился в комнату. Встал я с трудом; Марта повесила костюм, в котором я был вчера, в шкаф. Я сунул руку во внутренний карман пиджака. Фотографии там не было. Я лихорадочно стал рыться в боковых карманах, потом обшарил брючные. Ни следа, как будто ее вообще не существовало! Но это же невозможно. У меня мелькнула мысль, что кому-то очень хочется, чтобы я сошел с ума. Я чувствовал в желудке тупую боль, подкатывала тошнота. Может, Марта попыталась меня отравить? Еще две недели назад я расценил бы такой вопрос как идиотский. Но сегодня подобная возможность казалась мне вполне вероятной. Уж не попал ли я в какую-нибудь книгу Кафки? Может, я из черновика его незаконченного романа, неведомый никому персонаж, обреченный кончить дни в корзине для бумаг? Да и существовал ли я когда-нибудь? А может, я – герой тупого телевизионного сериала, который заставляет корчиться от смеха население всей галактики?.. Ладно, хватит. Я почувствовал, что мне необходимо дохнуть свежим воздухом.

Я открыл окно и всей грудью вдохнул пахнущий снегом воздух. Холодные легкие хлопья опускались мне на предплечье. Я смотрел, как они тают. Взлетела птица, я проследовал за ней взглядом – черная линия полета на сером фоне, – и я увидел его. Мусорщик в оранжевой куртке. Капюшон надвинут на лицо. Темные очки. Рука в кармане комбинезона. Он улыбался мне. Я упал на лакированный паркет. Позади меня с сухим треском лопнула лампочка. Марта! Надо ее предупредить!

Я прополз до коридора. В дверь уже звонили. Я закричал: «Марта, не открывай!» – и, обезумев, буквально скатился по лестнице, голый, как червяк, вооруженный только стулом. Слишком поздно. Марта уже открыла, и тип в оранжевом, все так же улыбаясь, возник в проеме двери. Я ринулся вперед и швырнул стулом в Марту. Он угодил ей по спине, от удара она упала, и пуля, пролетев в сантиметре от нее, впилась в штукатурку стены. А тот со своей неизменной жуткой улыбкой повернулся ко мне. Но я уже вкатился в кухню.

Схватив на ходу нож, лежавший на разделочной доске, я вжался в узкий проем между холодильником и стеной и затаил дыхание. Марта не шевелилась. А что, если… Я был полон решимости воткнуть нож в брюхо этого курвина отродья, чуть только он окажется в моей досягаемости. Дверь стукнула о стену. Его осторожные шаги. В кухне находился только большой рабочий стол со столешницей из белого мрамора да зеленые лакированные полки для посуды. Он просто не сможет промахнуться в меня. Вот еще шаг… Мне стало не по себе при мысли, что я подохну в кухне – голый, мышцы живота напряжены, солоп сморщился от холода и страха. Моя ладонь, сжимающая рукоятку ножа, была скользкой от пота. Еще шаг – и он меня увидит. Я крепче сжал свое жалкое оружие, надеясь хотя бы ранить его, прежде чем умру.

Прозвучал выстрел, и сразу после него глухой удар тела, упавшего на пол. Господи! Марта! Я выскочил из укрытия, выставив вперед нож.

Этот гад со снесенным затылком лежал на полу лицом вниз. Марта с недоуменным видом смотрела на дымящийся ствол своего пистолета. Она направила его на меня, и я чуть было не вскинул руки вверх.

– Я убила его! Боже мой, Жорж, я убила этого человека!

– Марта, положи пушку. Положи ее.

Казалось, она была в шоке, ее трясло. Я осторожно подошел к ней, перешагнув через труп, и забрал пистолет.

– Откуда он у тебя?

С отсутствующим видом, не отрывая глаз от убитого, она ответила:

– Купила, знаешь, на той благотворительной распродаже полицейского имущества. Он принадлежал какому-то страшно знаменитому инспектору, забыла его фамилию.

– Как получилось, что он оказался заряжен?

– Я боялась одна в доме… Тревожить тебя мне не хотелось, и я купила патроны, а потом зарядила и положила в ящик комода.

«Ну да, и еще научилась стрелять и бесшумно подкрадываться», – подумал я. Какое-то мгновение мы молча смотрели друг на друга. И тут Марта вдруг рассмеялась. Это было настолько неуместно, что я ошеломленно уставился на нее.

– Ой, Жорж, ты такой смешной… голый и с этим ножом…

Смех становился все пронзительней, лицо ее исказилось, и вот она уже рыдала. Закрыв лицо руками, Марта всхлипывала; это был настоящий нервный припадок.

Я отложил нож и обнял ее, шепча успокаивающие слова. Раскуроченный череп убийцы оказался перед моими глазами, и я все время отводил взгляд. Постепенно Марта успокоилась и тронула меня за плечо.

– Думаю, это сейчас пройдет… Извини…

Я ласково поцеловал ее в самый уголок лживого рта. Она еще немножко пошмыгала носом, но, похоже, уже овладела собой.

Успокоившись, я отпустил ее и присел рядом с трупом. Преодолев отвращение, я взял его за плечи, стараясь не смотреть на дыру в черепе, из которой беловатой массой вывалился мозг, резким рывком перевернул и откинул капюшон. Это был Фил. Я снял с него черные очки. Да, он. Мудак Фил. Его узкие бледные губы, светлые глаза, застывшие, как стеклянные шарики. Я приподнял его свитер. Гладкое безволосое тело было испещрено совсем свежими шрамами. Макс завел его и направил на меня, как мальчишка направляет игрушечного робота, и, едва встав на ноги, Фил отправился по моим следам. Бедный старый мудак Фил. Марта смотрела на меня.

– Жорж, что делать?

Забавно, она не предложила вызвать полицию. Я поднялся.

– Пойду надену штаны. Протри рукоять своего пистолета.

Марта покорно вытерла пистолет кухонным полотенцем. Я оделся, обул кроссовки и вернулся к ней. Фил созерцал потолок своими водянистыми глазами, приоткрыв рот и демонстрируя безукоризненные зубы. Он истратил целое состояние на фарфоровые челюсти, но так и не сумел изменить улыбку, она по-прежнему напоминала ухмылку ящерицы.

Я сделал вид, будто меня осенило:

– Боюсь, полиция ни за что не поверит, что он напал на нас без всякой причины, и у нас будет куча неприятностей. Ты рискуешь, что против тебя выдвинут обвинение в убийстве. Надо избавиться от трупа.

Марта нервно грызла ноготь большого пальца.

– Это рискованно.

– Да, но куда меньше, чем если в тебя вцепятся полицейские.

Она не ответила, и в течение нескольких секунд мы пребывали как бы на no man's land66
  No man's land (англ.) – необитаемый остров


[Закрыть], выйдя из своих привычных ролей, точно актеры, уединившиеся на сцене для беседы. Наконец Марта произнесла:

– Ты, пожалуй, прав.

– Да не пожалуй, а точно.

– А каким образом ты собираешься от него, как ты говоришь, избавиться?

Об этом как раз я все время напряженно думал. И речи не могло быть о том, чтобы вывезти труп в багажнике машины, рискуя погореть при первом же обыске. А потом, куда его выбросить?

Я не очень-то верю в утопление трупов где-нибудь в болоте, в топях, которое описывается в куче детективов. И сжигать свою машину в подстроенной катастрофе у меня тоже не было ни малейшего намерения. Тем паче в ближайших окрестностях Женевы нет отвесных прибрежных скал достаточной высоты. Фил должен исчезнуть так, чтобы его останки невозможно было идентифицировать. Марта в молчании смотрела на меня, и тут мне пришла идея.

– Печь.

– Что?

– Его можно сжечь в топке под котлом отопления. Топка достаточно мощная. Не останется никаких следов. Как будто он никогда не приходил.

– Жорж, но это чудовищно!

– Но он мертв, Марта, мертв, это уже никто. – Я ткнул пальцем в сторону Фила. – Это все равно что подвергнуть его кремации.

Я понимал всю отвратительность и макаберность нашего диалога, но все равно его надо было продолжать:

– По-честному, я думаю, это наилучшее решение.

– Окончательное решение77
  «Окончательное решение» – название гитлеровского плана уничтожения евреев, миллионы которых были сожжены в печах концлагерей.


[Закрыть], – с презрением бросила Марта. – Не знала я, что ты окажешься адептом печей крематория…

– Я думаю, сейчас не самый подходящий момент заводить полемику на эту тему. Ты мне поможешь или нет?

– Помогу.

– Хорошо, тогда помоги мне его поднять.

Он был не очень тяжел. Фил мало ел. Его единственной страстью была игра. Он мог провести несколько дней подряд за покерным столом, подкрепляясь только спиртным и крекерами. Бедняга Фил. Никогда, даже в самых бредовых своих снах я не смог бы представить себе, что Фила убьет Марта. Это было столкновение двух планет, которые никогда не должны были встретиться. Что-то, видно, повредилось в моем микрокосмосе.

Мы стащили тело Фила в подвал. Нам стоило большого труда поднять его и засунуть, сложенного вдвое, в топку, и при каждой очередной попытке я думал, что Марта сломается. Но она ничего не говорила и только утирала пот, заливающий ей глаза. Наконец я захлопнул металлическую дверцу. То, что я здесь вместе с Мартой собираюсь сжечь труп Фила, было до такой степени невероятно, что я ощутил вдруг полную отстраненность, словно являюсь всего лишь зрителем, который рассеянно следит за приключениями этого несчастного болвана Жоржа Лиона. Я поставил расход топлива на максимум, стараясь не думать о том, что делаю. Потом мы поднялись наверх, и я, хоть время было утреннее, плеснул себе изрядную порцию коньяку. Марта молчала. Похоже, она была в шоке. По крайней мере, должна была быть. Она приблизилась ко мне:

– Жорж, ты знал его? Знал этого человека?

– Впервые вижу. Наверно, какой-нибудь псих.

– Ты меня не обманываешь?

Я усмехнулся in petto88
  In petto (итал.) – про себя.


[Закрыть]: «Как я могу обманывать тебя, любовь моя? Что за нелепая мысль!» Ничего не ответив на ее вопрос, я снова налил себе и, скорчив разочарованную гримасу, поднял бокал:

– Твое здоровье, Марта!

Она вдруг подскочила:

– Господи, Жорж, а твоя служба! Скоро десять! Тебе надо быть на службе, как обычно, вовремя!

Я совершенно запамятовал про «СЕЛМКО»!

– Черт, совсем забыл! Уже еду. Марта, послушай, не нужно больше думать об этом. О'кей? Никто никогда не придет сюда искать этого типа. Поверь мне, мы выпутались.

Произнося эти туманные утешения, я чувствовал себя весьма глупо и был поражен, что Марта не требует от меня больше никаких объяснений. Как будто ситуации подобного рода ей были в привычку.

Я не мог ей объяснить, почему служба очистки города не откроет расследование обстоятельств исчезновения одного из своих работников. Но я знал, что Марта мне верит. Должно быть, она начала понимать, что у меня, как и у нее, есть свои маленькие тайны. Одеваясь, я объявил ей, что не хочу, чтобы она оставалась одна дома, и коварно поинтересовался: может, отвезти ее к матери? Она наотрез отказалась и попросила подкинуть ее к Лили. И мы укатили в машине, оставив Фила улетучиваться с дымом. Когда я мысленно произнес эту скверную шутку, мне стало стыдно. Но горькая ирония подобного сорта обычно действует на меня как удар бича, необходимый мне, чтобы продолжать свое дело.

Отвезя Марту к Лили, я отправился забрать «ланчу». Она стояла на условленном месте, ключи были приклеены скотчем за облицовкой радиатора. На ее место я поставил «тойоту», сунул ключи в выхлопную трубу и поехал в «фирму».

У мисс Штрауб было сообщение для меня. От Бенни. Он назначил мне встречу завтра на вилле Бартон. Бенни… Возможно, Бенни смог бы мне помочь. Я позвонил Чену Хо. Через десять минут он перезвонил мне:

– Это ты, Раджинг Булль?

– Я. Ну как?

– Мы говорили о четырех днях, о чудо Запада.

– Чен, я сижу в дерьме.

– Номер, который ты разыскиваешь, принадлежит одному адвокату.

– Можешь не говорить фамилию, я знаю, кто это. Спасибо.

– Если тебе еще нужна будет помощь и у тебя есть бабки оплатить ее, всегда готов протянуть тебе руку, о радость моего бумажника.

Я еще раз поблагодарил его и положил трубку. Ну что ж, теперь я знаю, чем заняться. Я открыл нижний ящик письменного стола и извлек пушку. Я храню ее уже лет десять, хотя никогда не пользовался ею. Храню с тех пор, как дезертировал из Иностранного легиона. Я стал разбирать ее, чтобы почистить и смазать. Ее регистрационный номер я знаю наизусть, но сейчас впервые обратил внимание на выцарапанную букву «К», которой он оканчивался. Кому принадлежала пушка до меня, я не знал. Но это «К» тут же напомнило мне ту таинственную фотографию. Я мысленно вновь увидел свое лицо с каким-то жестким выражением, совершенно не присущим мне. И вдруг в голове у меня словно бы рассеялся туман: Грегор! Г. фон Клаузен – это же Грегор фон Клаузен, а вовсе не Георг, сиречь Жорж, фон Клаузен! Грегор вовсе не умер, Принцесса наврала мне; она его потеряла, продала, бросила, может, просто забыла, и Грегор под новым именем живет где-то в Восточной Германии. Ну а если он жив и служит в армии, то есть одно место, где мне могут дать о нем сведения. Я позвонил в справочное бюро международной телефонной связи и попросил дать мне номер министерства обороны в Восточном Берлине.

Там я попал на какого-то угрюмого чинушу, которого немножко смягчил мой превосходный немецкий. Я объяснил, что у меня есть брат Грегор фон Клаузен, с которым мы были разлучены после воздвижения Стены, и я полагал, что он умер, но кое-какие полученные сведения позволяют мне надеяться, что он жив и служит в блистательной армии ГДР, и я надеюсь, что в эти дни всеобщего ликования и примирения я смогу получить тому подтверждение, дабы немедленно отправиться на встречу с ним.