Текст книги "Лунный парк"

Автор книги: Брет Истон Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7. Комната Робби

На кухне Марта жарила в алюминиевом воке овощи на ужин, наверху дети готовились к Хэллоуину. На улице уже стемнело, но по пути от доктора Ким домой я заметил родителей, сопровождающих своих ряженых детишек в надвигающейся ночи, и принял это за дурной знак, что заставило меня притормозить возле винного магазина и купить бутылку «Грот совиньон бланк» и литр «Кетель уан», и, благополучно укрывшись у себя в кабинете, я вылил полбутылки вина в безразмерную кружку и спрятал оба сосуда под столом (мебель до сих пор была переставлена). Я пошатался по дому без дела. Коснувшись корзины с зерновыми батончиками на столике у двери, я вышел на улицу. Кто-то уже зажег свечки в тыквах. Виктор лежал на лужайке. Когда он мельком взглянул на меня, я ответил тем же, а потом взял фрисби и бросил в собаку. Тарелка приземлилась рядом с псом. Не меняя позы, он с презрением взглянул на нее, потом на меня, как на полного идиота, и – отпихнул мордой оранжевый диск.

Вернувшись в дом, я походил по гостиной и заметил, что мебель снова стоит на своих местах. Однако ощущение, что я вижу комнату с какой-то незнакомой точки, не отступало. Ковер казался темнее, потрепанней, и бледно-бежевый его цвет трансформировался в буро-зеленоватый, а утренняя уборка не справилась с покрывавшими его следами. Я легонько пнул один из них – след был большой, цвета пепла – и попытался разгладить ворс носком мокасины, как тут сверху донесся крик Джейн: «Нет, Эминемом ты не нарядишься!» – и дверь хлопнула. Я проглотил еще одну таблетку, допил вино, вылил из бутылки все, что осталось, и тихонечко направился вверх по лестнице в комнату Робби, посмотреть, как он там.

Приближаясь к двери, в нижней ее части я заметил пучок царапин, о которых Робби говорил сегодня утром, и хотя прорезы не были такими глубокими, как я предполагал, все же краска была ободрана, и я подумал, что, может, это просто Виктору не терпелось зайти. Из гостей наверх никто не поднимался, но тут я вспомнил распотрошенную подушку Сары, и в голове моей промелькнула мысль, что, может, Робби сам испортил дверь – проявление враждебности, попытка привлечь внимание, да что угодно, – пока я не понял, что на Робби это совершенно не похоже; для подобных выходок он был слишком пассивный и слабохарактерный. Тут я снова вспомнил Терби и разодранную подушку. На детей положиться нельзя – таблетки тому лучшее подтверждение. А тут еще Робби перешел с одних антидепрессантов на другие. С шести лет он страдал приступами беспричинного страха, и после моего приезда они лишь участились, так вот от них прописан был лувокс, а кто знает, какие там побочные эффекты? Его терапевт уверял, что никаких, кроме легких пищеварительных расстройств, но ведь они так всегда говорят, в любом случае, без лекарств Робби не мог и на стуле усидеть.

Без них Робби не смог бы пойти в планетарий. Без них в начале недели он не прошвырнулся бы по торговому центру в поисках костюма. Войдя в его комнату, я чуть не споткнулся о скейтборд, но телевизор орал так, что Робби, сидящий на кровати, меня даже не заметил.

Комната была оформлена под космический век: расклеенные по стенам планеты, кометы и луны создавали эффект, будто вы плывете в черных просторах открытого космоса. Ковер изображал поверхность Марса, со всеми ее каньонами и кратерами. С укрепленного под потолком диковатого вида астероида свисали ажурные сферы из стекляруса, поблескивая над кингсайз-кроватью в стиле ар-деко, убранной манерным покрывалом. Рядом с неизбежными плакатами «Бисти бойз» и «Лимп бизкит» красовались портреты всяческих лун: Юпитерова Ио, Сатурнов Титан, Уранова Миранда с ее гигантскими разломами. Кроме того, в комнате были мини-холодильник, разноцветные лампы, кожаный диван, стереосистема, а одну из стен полностью занимало контрастное черно-белое фотопанно с обезлюдевшим скейт-парком. На полу возле широкоэкранного телевизора, подключенного ко второй «Плейстейшн», валялись картриджи от видеоигр вперемешку с DVD «Южного парка» и «Симпсонов». На кровати высилась стопка новых рубашек «Томми Хильфигер». Игрушечные герои японских мультиков стерегли книжные полки, заставленные главным образом журналами по боевым искусствам и полным собранием приключений Гарри Поттера, а над полками возвышались знаки зодиака, изображенные на большом полотне бронзовой краской.

«Старбаксовская» картонка с недопитым холодным чаем примостилась возле гигантской луны, светящейся на мониторе, – такой у Робби был скринсейвер.

Не отрываясь от журнала «Нинтендо пауэр мансли», Робби натянул носки и принялся завязывать кроссовки. Телевизор показывал канал WB, и, пока я стоял в дверях, сексапильных героев мультсериала сменил рекламный ролик, специально заточенный под детскую аудиторию, – из тех, что вызывали во мне особое раздражение. Роскошный, неряшливый парень стоит руки в боки и, вызывающе глядя в камеру, безразличным голосом выдает одну за другой сентенции, каждая из которых дублируется кроваво-красным росчерком субтитров: «Почему ты еще не стал миллионером?», и далее: «Главное в жизни – это деньги», и после: «Ты должен купить остров», и опять: «Спать тебе нельзя, ведь второго шанса не будет», и снова: «Самое главное – это внешний блеск», и затем: «Давай с нами, наваришься», и, наконец: «Если ты не богат, ты заслуживаешь унижения». На этом ролик заканчивался. Я смотрел его уже много раз, но так и не понял, что он значит и что рекламирует.

Робби сидел ссутулившись, и свитер, повязанный вокруг пояса, спал, когда он поднялся и выпрямился. На подушке лежала книга для юношества «Что было на Земле до нас». Моему сыну было одиннадцать, у него был кошелек «Прада», наглазная повязка «Стасси», бандана «Лакост» на запястье, и он хотел открыть астрономический кружок, но сверстники не проявили должного интереса, поэтому затея провалилась, и больше всего он любил песни со словом «летать» в названии, и все это меня ужасно огорчало. Он прыснул на руку одеколоном «Хьюго Босс» и даже не принюхался. Он до сих пор не заметил, что я стою на пороге.

– Значит, мама не разрешила тебе нарядиться звездой рэпа? – произнес я.

Он резко обернулся, вздохнул и принял прежнее положение.

– Ну, – мрачно сказал он. Вид у него был, как будто его застукали за чем-то недостойным.

Что-то во мне оборвалось. Я сделал большой глоток вина и зашел в комнату.

– Ну, для этого тебе нужны платиновая шевелюра и жена, чтоб было кого колотить, а поскольку ни того ни другого у тебя нет… – Я понятия не имел, что собирался сказать, я просто хотел развеселить его, помочь развеяться, однако всякая попытка с моей стороны приводила к еще более глубокому смущению.

– Да, но Сара-то нарядится Пош Спайс, – проворчал он и сделал телевизор потише.

– Ну, у твоей мамы с рэпом вообще не сложилось… – Я уже было поплыл, но спохватился: – Так кем же ты пойдешь?

– Да никем. Наверное, никем. – Пауза. – Может, астронавтом.

– Астронавтом? – переспросил я. – А нельзя придумать чего-нибудь… повеселее? Мама говорила, что астронавтом ты ходил в прошлом году.

Он промолчал.

Я стал перемещаться по комнате, делая вид, будто интересуюсь обстановкой.

– Что-то не так? – услышал я взволнованный голос. – Я в чем-то провинился?

– Нет-нет, Робби, – отвечал я, – конечно нет, я просто любуюсь твоей комнатой.

– Но что в ней такого?

– Тебе крупно повезло.

– Правда?

Тон, которым он задал этот вопрос, ужасно меня расстроил.

– Да, понимаешь, ты должен быть благодарен судьбе за все, что у тебя есть, – сказал я. – Ты счастливый ребенок.

Руки его опустились, он обвел комнату усталым взглядом и, ни на чем не остановившись, произнес:

– Это всего лишь вещи, Брет.

– Пойми, я только и мечтал о том, чтоб у меня был телевизор и замок на двери. – Рукой я показал, как бы закрывал дверь. – Мне, кроме «Лего», ничего не нужно было.

Я уставился на парад планет посреди комнаты – Вселенную, плывущую под усыпанным звездами потолком. Искусственные спутники на орбите, ракеты и астронавты, космические корабли и лунные кратеры, Марс и пылающий метеорит, несущийся к Земле, поиски инопланетного присутствия и необходимость обустраивать колонии в Солнечной системе. Все это казалось мне лишенным всякого смысла, потому что в космосе небо всегда черное, на Луне нет звуков, и все это – чужой мир, где никогда не почувствуешь себя дома. Я знал, что Робби ответит на это. Он скажет, что под мерзлыми кратерами и зыбучими песками прячется теплое, податливое сердце.

Пущенный с Земли лазерный луч доходит до Луны и обратно всего за две с половиной секунды. Так сказал мне Робби на той свадьбе в Нэшвилле. Как давно это было.

– Да, пойду, пожалуй, астронавтом.

– Ну и ладно, – сказал я. – На самом деле – крутой костюм.

Тут я наконец заметил лежащий на кровати шлем и оранжевый комбинезон с ярлыком НАСА на плечиках в стенном шкафу.

– Ну, я пошел, ты тоже спускайся, старина.

Робби не сводил с меня глаз, пока я не вышел и не закрыл за собой дверь.

Щелкнул замок, я вздрогнул. Когда я проходил мимо бра, лампочка замигала.

8. Хэллоуин

Стояла жара – самое теплое в этих широтах 31 октября за всю историю метеорологических записей. Я вырос в Лос-Анджелесе, и такая погода была для меня привычной, а вот Джейн и дети, дойдя до первого перекрестка, уже вспотели. Робби снял шлем, обнажив слипшиеся от влаги пряди, и пошел рядом с Эштоном Алленом, который сперва думал нарядиться знаменитым бейсболистом, но, когда поползли слухи о педерастии последнего, отбросил эту затею. Его родители Митчелл и Надин присоединились к нам со своей младшей дочкой Зои, и вместе с Сарой в сопровождении Марты, оставленной на вечер присматривать за детьми, девочки отправились выпрашивать у соседей сладости. (Зои была Гермионой Грейнджер, а Сара, ну да, Сара была Пош Спайс и щеголяла футболкой с надписью «Мой парень думает, что я учусь».) Их старшие братья топтались на тротуаре, чтобы, оценив добычу девчонок, решить, стучаться в этот дом или же идти к следующему. Я был пьян.

Пока мы шли по району, я лениво распознавал героев различных видеоигр (мальчики в костюмах Ниндзи Призрачного Феникса и Скорпиона из «Смертельной битвы») и кинофильмов (Анакины Скайуокеры с джедайскими косичками размахивали световыми мечами), в то время как Гарри Поттеры в плащах для квиддича, с метлами и волшебными палочками наперевес буквально наводнили Эльсинор-лейн, и люминесцентные зигзаги шрамов на их лбах светились в темноте, когда они болтали с кучкой жирных великанов-людоедов, которых я идентифицировал как Шреков. Не было ни балерин, ни ведьм, ни бродяг, ни призраков – ни одного простого самодельного костюма времен моего детства, а значит, я старею. Надин глотнула из бутылки минеральной воды, и мне вдруг жутко захотелось выпить еще. Сара вертелась юлой и вечно убегала вперед, Зои и Марта едва за ней поспевали, а родители все время окликали детей, чтоб те не терялись из виду. Все перешептывались и сетовали на невероятное количество машин; улицу запрудил длинный, медленный поток – разряженные детишки выкатывались и бежали к домам, а потом кротко забирались обратно в джипы, парадом выстроившиеся вдоль Эльсинор-лейн. Над всем этим предгрозовой взвесью сгущались опасения. Это было очередное напоминание о пропавших мальчиках, и Надин заметила, что фонариков стало много больше, чем раньше, а тыквенные головы улыбались веселей обычного (этот Хэллоуин должен был стать жизнеутверждающим праздником). Я старался слушать внимательно, но тут мимо прокатился зомби на велосипеде и сверкнул на меня глазами. Джейн взяла с собой цифровую камеру, но включала ее редко. Мы повстречали Марка и Шейлу Хантингтон, обаятельную парочку, будто сошедшую с полотна известного абстракциониста, а также Адама и Mими Гарднер – все они были нашими соседями и числились среди приглашенных на воскресный ужин к Алленам. Наблюдая, как наши дети ходят от дома к дому, я заметил, насколько все напуганы и насколько неубедительны наши попытки скрыть этот страх. Мы перешептывались, строили планы увезти детей в Норт-Хилл, хотя непосредственно в нашем районе еще никто не пропадал. Еще я заметил, как тихо вокруг, будто никто не хочет привлекать опасного внимания чужака, крадущегося впотьмах. Кто-то подошел к Джейн и попросил автограф.

Я не мог сосредоточиться на разговоре между несколькими парами (давал задумчивого, подвисал, будучи не в состоянии поддерживать сразу несколько программ), потому что мне казалось, будто за нами следят, точнее – за мной. Я хотел списать это на недосып, бутылку вина, на вынужденные признания в кабинете доктора Ким, на то, что я так и не смог найти джинсы, где со вчерашнего оставался еще кокс, на отказ в сексуальной близости, на парня из колледжа, который солгал мне в моем кабинете.

Но тут я снова увидел машину.

Кремовый «450SL» катился по Эльсинор-лейн и остановился на углу Бедфорд-стрит. Сначала я беспомощно уставился на авто, праздно стоящее под парами, затем постарался отвлечься, раздумывая, в какой из дней следующей недели будет лучше поехать в Лос-Анджелес. Восемь взрослых, разбившись на пары, приближались к «мерсу» по тротуару. Тут я попросил у Джейн цифровую камеру – и теперь, восстанавливая события, не могу вспомнить зачем. Джейн и Митчелл в два голоса сетовали на «Ин-энд-аут-бургер», скоро открывающийся на Мейн-стрит, и, не прерываясь, она передала мне фотоаппарат. Я посмотрел в видоискатель и наставил объектив на «мерседес». Уличные фонари светили до нелепости ярко и размывали все контуры, так что навести фокус было очень не просто. Я не понимал, почему машина вдруг перестала быть просто машиной, почему, увидев ее второй раз, я стал воспринимать ее как нечто темное, как напоминание о каком-то кошмаре. Когда я подошел поближе и навел зум на багажник, а потом на заднее стекло, машина, казалось, сама почувствовала мой интерес и – будто решение приняла она, а не водитель – свернула с Эльсинор и исчезла на Бедфорд-стрит. В голове у меня затуманилось. Мне казалось, я под колпаком, тут налетел горячий ветер, и я расслышал едва различимый шум, как от электроприбора, и – задрожал.

Сердце мое забилось чаще, и необъяснимая скорбь наполнила грудь.

Гигантская оранжевая луна в ту ночь висела прямо над черным горизонтом, и люди вокруг говорили – кажется, мол, протянешь руку и достанешь.

Когда Джейн объясняла раскрывшим рты родителям, зачем ей нужно в Торонто на следующей неделе, мне вдруг пришлось откланяться. Я попросту сказался уставшим. Асфальт подо мной изгибался, кожа покрылась испариной. Джейн хотела было что-то сказать, но тут заметила, что Сара собралась сделать «колесо», и закричала, умоляя ее быть осторожнее. Я со всеми попрощался, уверил Алленов, что мы ждем не дождемся воскресного вечера, и отдал Джейн камеру. Я знал, что бегство – не лучший исход, но другого выбора у меня не было. Взяв на заметку ее недовольство и разочарование, я направился к дому, освещенному лишь тыквенными фонарями, чьи улыбки стали уже оседать. До сих пор помню то облегчение, с которым Робби вздохнул, когда я поковылял прочь.

В кабинете я налил себе большой бокал водки и вышел на открытую террасу, с которой были видны подсвеченный бассейн, задний двор и просторное поле, ведущее к лесу. В свете оранжевой луны вырисовывались кривые контуры черных деревьев. Я потягивал водку и думал: интересно, имеют ли те странные мерцающие огни, что многие видели здесь в июне на сером, низко нависшем небе, отношение к исчезновению мальчиков, которые стали пропадать примерно тогда же? Другие возможные версии были только хуже.

Что-то пролетело мимо.

Виктор выскочил из дома и залился безудержным лаем. Лаял он на лес.

– Заткнись ты, – устало произнес я, – не гавкай.

Он беспокойно взглянул на меня, сел и заскулил.

Я постарался расслабиться, теплый ветер мягко поглаживал меня. Тут мой взгляд привлекло нечто, лежащее рядом с джакузи, – оказывается, включенным, и над пузырящейся нагретой водой поднимался пар. Я поставил бокал на решетку для барбекю, неуверенно пересек террасу и обнаружил плавки. Я предположил, что плавки остались после вечеринки, взял их, однако они были совершенно мокрыми, как будто кто-то вот только вылез из джакузи и стянул их. Тут я обратил внимание на рисунок: шорты были покрыты крупными нереальными красными цветами. Передо мной вдруг пронеслись Гавайи, и взгляд остановился на отеле «Мауна-Кеа», где отдыхала наша семья, когда я был маленький. «Это мои плавки?» – спросил я себя, потому что у меня (как и у папы) когда-то были такие же, но почти сразу понял, что ответ отрицательный. Я аккуратно выжал плавки и повесил их сушиться на перила террасы. Вернулся к водке и вдруг сделал большой глоток. Задержав дыхание, обернулся и вгляделся в лес.

Ночь пропиталась мраком, темнота буквально ослепляла. Шум ветра, будто пропущенный через усилитель и колонки. Я заметил, что Виктор снова вскочил и уставился на лес. Теплый ветер трепал его золотистую шкуру. Я все так же вглядывался в темный лес, и мрак притягивал меня, впрочем, так было всегда. Ветер, налетавший порывами, был какой-то… …погребальный…

Другого слова не найти. То был погребальный ветер.

«Здравствуй, тьма, мой старый друг…»[28]28
  «Hello darkness, my old friend» – первая строчка песни Саймона и Гарфанкела «The Sound of Silence», открывающей их альбом «Sounds of Silence» (1966).


[Закрыть] В мысли мои пробралась эта строчка, и я почувствовал, как выросла стена между мною и внешним миром. Я закрыл глаза. Внезапно я почувствовал себя совершенно одиноким. («Это и есть твой трип, – нашептывал мне ветер, – и так было всегда».) Я открыл глаза, когда мне на руку приземлился ночной мотылек.

Казалось, весь мир вот-вот почернеет и умрет. Тьма заволакивала все вокруг.

Тут Виктор снова залаял в сторону леса – на этот раз еще заливистей, трясясь, срываясь на рык. И так же внезапно – замолчал.

Он насторожился, прислушиваясь, всматриваясь в лес, и вдруг сорвался и побежал туда с рыком и повизгиванием.

– Виктор, – позвал я.

Я наблюдал, как его тень нарезала круги по полю, будто он гонялся за чем-то, продолжая лаять, но когда он добежал до леса, лай прекратился.

Я глотнул водки и решил подождать, пока он вернется.

Взглянув на бассейн, подумал о «мерседесе», разъезжающем по Эльсинор-лейн. И долго он за нами ехал? А кто залез в джакузи?

Тут вроде бы появился Виктор. Низкий согбенный силуэт показался из леса, но разглядеть его не было возможности. Размером он был с Виктора, может, чуть больше, но двигался, как паук, гротескно пятился вбок, то скрываясь за деревьями, то опять вырисовываясь на кромке леса.

– Виктор! – гаркнул я.

Нечто замерло на секунду, потом метнулось в сторону и, набирая скорость, закособочило назад в лес. «Будто охотится на кого-то», – неприятно вспыхнуло в голове.

– Виктор!

Послышался отчаянный собачий визг, но потом резко оборвался, и наступила тишина.

Я подождал.

Прищурившись, я смог разглядеть Виктора, медленно бредущего по полю, и когда собака – теперь зловеще присмиревшая – прошла мимо меня в кухню, у меня даже подкосились от облегчения ноги. Однако что-то заставило меня понять: я уже не один.

Ты меня чувствуешь? – спросило нечто.

– Уходи, – прошептал я. Я был не в том состоянии, чтоб разбираться с происходящим. – Уходи…

Тебе уже кое-что показали, простонало нечто.

Я был не один.

И кем бы ни было это нечто, оно знало, кто я.

В лесу что-то снова зашевелилось.

Почудился серный запах, качели заскрипели под натиском теплого порыва и так же внезапно остановились.

Послышались хлюпающие звуки, словно нечто приближалось ко мне. И двигалось оно целенаправленно. Оно хотело обратить на себя внимание, хотело, чтоб его увидели, почувствовали. Оно хотело шептать мое имя. Оно хотело окончательно запутать меня. Однако видно его еще не было. Я все пялился в темноту и тут заметил еще одну фигуру: она резво передвигалась по полю с чем-то вроде вил наперевес. Парализованный, я стоял на террасе. Зубы заплясали. Очередной порыв ветра пронесся мимо, когда вдруг послышалось жужжание саранчи. Меня затрясло. Подумалось: страшно-то как. И когда нечто почувствовало мой испуг, в воздухе разлился непонятный аромат.

«Зайди в дом, – сказал я себе, – немедленно».

Но, обернувшись на дом, я понял, что убежище это ненадежное. Ему не составит труда проникнуть внутрь.

Тут я увидел надгробие. В стороне, на краю двора, оно криво примостилось на поросшем бурьяном поле, и мое недовольство декораторами, не удосужившимися убрать реквизит, быстро обернулось ужасом, когда я обнаружил, что иду к нему, не в силах остановиться. Земля под надгробием была разрыта, будто то, что было там похоронено, выцарапалось на волю.

Поверх ревущего ветра удивительно отчетливо слышались хлюпающие звуки.

Подходя к надгробию, я уже не сомневался, что нечто и вправду вылезло из бутафорской могилы. Над домом пронеслось нечто и, развернувшись, резко приземлилось возле меня, ветер все завывал, из леса донесся рык звериной схватки, нечто принялось кружить надо мной, присевшим на корточки прямо у ямы, возле надгробия. На нем имелась какая-то надпись. Я принялся смахивать бутафорскую паутину, отдирать искусственный мох. На испещренном засохшей кровью камне красными буквами было накарябано:

Роберт Мартин Эллис

1941–1992

Порыв ветра сбил меня с ног, я упал навзничь.

Земля была сырая и рыхлая, и, пытаясь подняться, я поскользнулся в луже.

Чтоб не упасть снова, я выставил руку, но в луже была не влага, а что-то липко-вязкое. Пахнуло сыростью, и я с новой силой попытался встать, потому что нечто подбиралось все ближе. Beтер захлопнул двери в кухню.

Нечто было явно голодным. Оно было жалким. Оно было жутким. Ему было нужно то, чего я не желал отдавать. С криком я наконец поднялся и ринулся к дому. Нечто все волочилось за мной, хватая лапами воздух.

Добравшись до дома, я рванул в гостевую и заперся на замок.

Никогда еще я не ждал так возвращения Джейн и детей.

Когда они явились, я лично запер все двери и включил все сигнализации. С притворным весельем я стал разбирать сладкие трофеи Сары. Джейн со мной не разговаривала. Робби, едва взглянув на меня, пошел к себе наверх.

Вернувшись в гостевую, я принялся допивать водку, и в голове моей крутилась одна только мысль, всего два слова.

Он вернулся.